Текст книги "Инженер Северцев"
Автор книги: Георгий Лезгинцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Вокруг знакомого здания царило необычайное оживление: у главного и боковых входов стояли грузовые автомобили, горластые грузчики втаскивали на машины мебель, тяжелые железные сейфы, медные люстры и прочую утварь. Вестибюль, коридоры были заставлены мебелью. Во всех комнатах сквозь настежь раскрытые двери виднелись возвышающиеся на полу пирамиды пухлых картонных папок. Девушки укладывали папки в деревянные ящики.
На втором этаже та же картина. Поднявшись на третий, Северцев прошел в то крыло, где раньше помещался его главк и был кабинет Шахова. И здесь – распахнутые в коридор двери, тот же сумбур переезда или выселения. На пороге бывшей приемной ворвавшийся с балкона ветер кружил какие-то бумажки. В бухгалтерии главка, за одиноким столом, Михаил Васильевич застал Николаева. Старик, согнувшись над толстой книгой, углубился в записи.
– Здравствуйте, Евгений Сидорович! Что вы делаете в несуществующем главке?
– Отбираю и приходую имущество для шаховского совнархоза. Николай Федорович утвержден председателем, – сообщил Евгений Сидорович.
– А где он сейчас?
– В парткоме. Там разбирают дело Птицына.
Северцев тут же направился в партком.
В приемной партийного комитета было пусто – стены ободраны, потолок без люстры, ни одного стола, ни стула. Северцев подошел к открытому окну, не зная, что ему делать, облокотился на подоконник. За окном голубела Москва-река, золотом отливали на солнце купола кремлевских церквей, крепостная стена еле приметно краснела за буйной зеленью парка. В кабинете секретаря парткома раздавались голоса. Это была, наверно, единственная обитаемая еще комната в огромном опустевшем здании. Постояв у окна, Михаил Васильевич решил открыть дверь и показаться Шахову. Николай Федорович сразу увидел его и вышел из комнаты.
– Здравствуй, дорогой Михаил. Очень рад тебя видеть.
Они обнялись. Шахов взглядом показал Северцеву на пустую комнату, на забитый мебелью коридор, на давно не метенный пол:
– Закругляемся. А как у вас? Совнархоз подает признаки жизни?
– Подает, к примеру, проект по Сосновке утвержден наконец. Контактироваться с совнархозом предприятиям проще, чем с министерством, но материальных возможностей не прибавилось. Сразу же заболели местничеством: наш совнархоз не грузит соседу металл со своего металлургического завода, а сосед прекратил нам отгрузку кабельной продукции и оборудования со своего электротехнического предприятия, – махнув рукой, ответил Северцев.
– Значит, удельные княжества уже народились, впереди малоприятная междоусобная война и другие сюрпризы.
– И даже очень. Хозяин он молодой, а решает дела куда более зрело, чем решал старый, не в обиду вам будь сказано, – улыбнулся Северцев.
– Плохо было бы, если б получилось иначе. Подожди меня, мы скоро закончим наше последнее заседание.
Прислушиваясь к разговору в соседней комнате, Шахов подошел к двери и приоткрыл ее. Теперь Северцев различил голос Птицына. Шахов взял под руку Михаила Васильевича, подвел к двери:
– Послушай, что говорит подлец.
– Как хотите судите, – услышал Северцев, – но с неруководящей работой я не справлюсь. Честно говоря, я и в министерстве случайный человек был. Виноват отдел кадров: подобрали не того. Теперь я все забыл… Какой же из меня заместитель начальника технического отдела совнархоза?
– Но вы же были начальником главка, – перебил его кто-то.
– Был, верно… Но я уже сказал, что это была ошибка кадровиков. Зачем же все повторять? Это я вам – как на духу. А главное – я же пенсионер…
Шахов шепнул:
– Дожидайся в моем кабинете. Там еще есть стулья, – Он вернулся на заседание.
Кабинет Шахова был тоже пуст, если не считать стоявшего у окна канцелярского столика и двух стульев. На голой стене косо висела геологическая карта с разноцветными кружками, которыми были отмечены предприятия бывшего министерства. На столике Михаил Васильевич нашел справочную книгу и стал обзванивать гостиницы. Он задавал один и тот же вопрос: «Остановилась ли у вас Малинина? Валерия Сергеевна. Из Сибири…» И через полминуты слышал один и тот же ответ: «Не проживает».
Он ничего не мог понять: Валерия после отъезда из Сосновки не писала, адреса не сообщила, в московских гостиницах не останавливалась – где же она, что с ней стряслось?.. Прошло много времени, пока он звонил во все столичные гостиницы. Шахов все не появлялся. Михаил Васильевич позвонил в ЦК. Сведения оказались малоутешительны: товарищ Сашин в течение нескольких дней не сможет его принять. Надеждина рекомендовала позвонить через пять дней: к этому времени, может быть, товарищ Сашин освободится. Опять начались звонки по гостиницам, сопровождаемые настоятельными просьбами проверить тщательно списки всех постояльцев. В ответ слышалось все то же: «Не проживает».
Он тяжело задумался. Теперь ему показались очень странными и вызов Валерии в Москву и само ее исчезновение… Она от него что-то скрывала!
Часы пробили четыре раза. Уже три часа он ждал Николая Федоровича… Решил справиться о своем разводе. После отказа в народном суде, о чем Михаил Васильевич в свое время получил уведомление, городской суд, наверное, уже разбирал дело. Михаил Васильевич позвонил туда. Ему ответили, что дело слушалось, результат сообщат при личной явке заявителя. Северцев решил съездить сегодня же.
Послышались быстрые, легкие шаги, и в комнату вошел Шахов.
– Прости меня, но раньше уйти не мог… Птицына исключили из партии как перерожденца – хотя и очень поздно! Долго разбирались еще с одним типом: несколько лет он отсидел, год назад освободился. До сих пор не работает, сутяжничает – отсудил квартиру, дачу, торговался о хлебной должности. И в последние дни вспомнил о своих партийных делах… Только сегодня – можно сказать, под занавес – он потребовал, чтобы ему восстановили партийный стаж. Мы отказали в ходатайстве. Так послушал бы ты, как он критиканствовал, требовал, угрожал написать о нас всем и вся! Видать, прожженный склочник… Ну ладно, хватит о дряни! Лучше поговорим о наших делах. – Николай Федорович снял пиджак и, повесив его на спинку стула, ослабил узел галстука, давившего ему шею. – Можешь, Михаил, меня поздравить: вчера утвердили председателем совнархоза. Решение пришло не сразу – здоровьишко пугало, возраст… Однако после моего заявления в ЦК все уладилось: там помнят, что я был одним из первых председателей губсовнархозов. Конечно, я мог бы уйти на пенсию и остаться преспокойно в Москве, но на крутых поворотах истории нашей партии я никогда не был наблюдателем. Разве можно будет спокойно смотреть товарищам в глаза? – говорил он, поглаживая узловатыми пальцами серые, ежиком торчащие волосы.
– А не тяжело, Николай Федорович, вам будет на Севере? – мягко, стараясь не обидеть его, спросил Михаил Васильевич.
Шахов насупил седые брови.
– Будет трудно. Но я, брат, хочу умереть в строю, а не пенсионером на даче…
И, открыто улыбнувшись, добавил:
– Вызывали тебя неспроста. Ищу себе заместителя… Подучу тебя малость, подготовлю, как у нас говорят, достойную смену, а уж тогда и на покой уйду!
От неожиданности такого предложения Северцев растерялся. Но услышать это от Николая Федоровича ему было очень приятно.
– Спасибо, Николай Федорович, за доверие, – пробормотал он и замолчал, не зная, что еще нужно бы сказать…
Приметив его замешательство, Шахов предупредил:
– Ответа сейчас мне не давай, подумай хорошенько. Времени, правда, не слишком много, но маленький запас у тебя на размышление есть: Сашину сейчас не до нас.
Северцев не стал выяснять, почему Сашин отказывает ему в приеме. Раз так – видно, следует повременить…
– Я не против, но мне нужно посоветоваться. С Валерией Сергеевной. – И Михаил Васильевич решился спросить о том, что отнимало у него всякую возможность трезво решать какие бы то ни было вопросы и спокойно судить о чем бы то ни было… – Хочу знать, Николай Федорович, зачем вы ее вызывали и где она сейчас, – твердо сказал он. – Я обзвонил все гостиницы, ее нигде нет.
– Вызывал по ее личному делу. Она все объяснит тебе сама. Номер в гостинице достать не смогли – сам знаешь, Москва готовится к Всемирному фестивалю молодежи. Валерия Сергеевна живет в моей квартире, а мы со старухой – на даче… Друг другу не мешаем! Поговори с ней, – протянув ему трубку, предложил Шахов.
– Никто не подходит… Наверно, ушла куда-то. Мне очень странно, что за все это время она не написала ни строчки, а тут еще совсем непонятное назначение Стеклова… – Северцев положил трубку.
Шахову разговор был явно неприятен. Он встал со стула и надел пиджак, давая этим понять, что торопится.
– Поговоришь с ней и все поймешь. Адрес мой помнишь? – направляясь к двери, спросил он.
– Что-то вы загадками стали со мной разговаривать, – сухо ответил Северцев.
Шахов, чтобы пресечь объяснения, попрощался.
– Заходи завтра, а сейчас извини: бегу провожать министра, он сегодня улетает на восток. Тоже назначен председателем совнархоза. Машину тебе вызвать не могу – уже отправлена в совнархоз. Туда же отгружаем все наши пожитки. А может, зря суетимся, может придется вскорости перевозить свои пожитки обратно? – стараясь шуткой ослабить натянутость прощания, сказал он и удалился.
2
Северцев вышел во двор. Постоял, посмотрел на отъезжавшие грузовики, доверху набитые министерским добром. С тревогой вспомнил последнюю фразу Шахова, значит, он сомневается в долгосрочности принятых решений…
Михаил Васильевич спустился в прохладное метро и вскоре был у здания городского суда. Перед тем как войти в мрачный подъезд, он чуть задержался. Никогда прежде он не имел дела с судами… Даже с опаской поглядел по сторонам: не видит ли его кто-нибудь из знакомых? Что тогда подумают о нем?.. Но все обошлось. Больше того – решившись войти, он узнал, что городской суд развел Северцевых. Ему выдали на руки долгожданный документ.
Михаил Васильевич взял такси, чтобы поскорее увидеть Валерию.
Ехали медленно. Было самое время разъездов, и перед светофорами выстраивались вереницы машин. Северцев нетерпеливо поглядывал на автомобильные часы. Стиснутое со всех сторон машинами такси ползло за светло-зеленым «Москвичом», поминутно тормозя. Наконец проскочили перекресток и подъехали к магазину, где Северцев смог купить торт, бутылку вина, фрукты. Надо же было отметить такое событие!
Наверно, Валерия будет рада предложению Шахова! Они уедут из Сосновки, а на новом месте и вправду все будет по-новому…
Он вылез из такси, нагруженный покупками, быстро взбежал на второй этаж. С трудом дотянувшись, локтем надавил кнопку звонка.
За дверью послышались шаги. Голос Валерии спросил: «Кто там?»
– Это я! Открывай скорее! – громко крикнул он, и дверь мгновенно открылась.
На пороге стояла Валерия. Но Михаил Васильевич путь отшатнулся назад.
– Ты больна, что с тобой? – с тревогой спросил он, вглядываясь в вытянувшееся лицо, в синие круги под воспаленно блестевшими глазами.
Она растерянно посмотрела на него, ссутулившись, прошла в глубь квартиры.
Бросив на столике покупки, Михаил Васильевич поспешил за ней. Валерия сидела на диване, запрокинув голову, прикрыв глаза.
Михаил Васильевич сел рядом, обнял ее.
– Что с тобой? Я не узнаю тебя… Ты, кажется, недовольна, что я появился тут? Чем я провинился? Скажи же, ради бога! Уехала, и ни слова… Душу мне всю перевернула! Разве так можно…
Валерия потянулась к нему и, положив голову ему на грудь, заплакала. Думая только о прошлых бедах, Михаил Васильевич осторожно, чтобы не обидеть ее неловким движением, пролез рукой во внутренний карман пиджака, достал оттуда судебную бумагу.
– Успокойся, дорогая… – шепнул он. – Теперь все будет хорошо! Читай… – он поднес бумагу к заплаканным глазам Валерии.
Она прочла и, судорожно вцепившись в его руку, заплакала еще громче.
– Теперь я свободен!.. Мы завтра же идем в загс… Теперь все сразу уладится!.. – твердил он.
– Павел вернулся, – прошептала она, отстраняясь от него.
– Как вернулся?.. Ты же говорила, что его нет в живых…
Он произносил эти слова почти механически, все еще не понимая смысла того, что произошло.
– Да, мне самой говорили так… Ужасно все это! Я, наверно, сойду с ума… – Валерия рыдала, зарывшись головой в диванные подушки.
Михаил Васильевич встал.
– А как же мы?.. – в совершенной растерянности задал он детски глупый вопрос.
Валерия подняла горящее лицо:
– Откуда я знаю! Ему я все рассказала. Павел сейчас приедет, он уезжает сегодня…
– Что ты решила, Валерия? – беря ее за руку, спросил он.
– Пока ничего. Ждала тебя.
– А что думает он? Чего он хочет от нас?
Михаил Васильевич чувствовал, что его начинает душить прежняя ненависть к этому человеку.
– Павел? Ничего. Ему жить-то осталось…
Звонок в передней не дал Валерии договорить. А может быть, она и сама не решилась бы. Поднявшись с дивана, она, вытирая слезы на лице, вышла.
Михаил Васильевич прошел в столовую. На столе уже стояли три прибора, бутылка вина. В фарфоровой вазе красовался большой букет роз. Это укололо Северцева: Павел оказался внимательнее его.
Пожилой худощавый мужчина робко вошел, виновато улыбнулся. Подавая руку, представился:
– Павел Александрович. Впрочем, мы с вами встречались – еще на Орлином руднике…
Михаил Васильевич не отвел глаз. Больной старик с умными печальными глазами вызвал в нем жалость. Часто дергая левым плечом, Павел Александрович опустился в кресло. Валерия взяла из его рук палку с медным набалдашником, поставила в угол. Извинившись, ушла на кухню.
Наступило молчание. Мужчины, стараясь не подчеркивать этого, присматривались друг к другу.
– Когда вы вернулись? – нарушил молчание Северцев.
Павел Александрович с силой прижал левое плечо к спинке кресла и нервно замигал усталыми глазами.
– Осенью пятьдесят шестого года. Вскоре, как вы с Валерией Сергеевной уехали на Сосновку.
– Почему же не сообщили о себе раньше? Прошло уже девять или десять месяцев… – удивился Северцев.
– Зачем? Кто меня ждал? Кому я нужен? Не хотелось мешать вам. Но некоторые формальности заставили меня объявиться: ведь я по паспорту ее муж, – печально улыбнулся Павел Александрович.
Михаил Васильевич не захотел воспользоваться возможностью задать самый трудный вопрос.
– Что же вы делали столько времени?
– Восстанавливался сам и восстанавливал справедливость. Меня вернули в партию, и я помог освободиться от негодяя. Бурдюков осужден как клеветник.
– Бурдюков? Наш бывший заместитель министра? – быстро переспросил Северцев.
– Он самый. Мой однокашник по институту.
– Вот как… Значит, правда победила?
– Да. Но для многих моих товарищей слишком поздно. На нее у них не хватило жизни.
Вошла Валерия. Поставила тарелки с едой. Северцев налил в рюмки вина, но Павел Александрович отставил свою в сторону.
– Мне, к сожалению, нельзя, – объяснил он.
За обедом Валерия и Михаил Васильевич услышали историю его несчастья.
Произошло все очень просто. Учились в Горном институте два товарища – два Павла, жили душа в душу, делили пополам горести и радости, вместе мечтали о подвигах… Окончив институт, вместе поехали на один рудник, вместе начали работу горными мастерами. У одного Павла дела пошли хорошо, его начали выдвигать, а за удачное применение новой системы разработок вскоре назначили главным инженером рудника. Будучи еще молодым инженером, он написал книгу по системам горных работ, стал консультантом в ряде научных организаций. Ему прочили большое будущее. У другого Павла – Бурдюкова все шло иначе. Работы он заваливал одну за другой, допустил тяжелую аварию, пришлось убрать его из шахты.
От суда Бурдюкова спас Павел Александрович: с большим трудом отвел от него обвинение и даже оставил его на работе, переведя в технической отдел.
Как только авария забылась, Бурдюков потребовал повышения, стыдил Павла Александровича за то, что, став большим начальником, забыл старого друга. Чтобы расчистить место себе, Бурдюков хитро возводил поклепы на хороших инженеров, которых продвигал Павел Александрович. Иной раз просто поливал их грязью. Павел Александрович однажды отчитал его. И с тех пор нажил себе в Бурдюкове смертельного врага.
Весной тридцать седьмого года Павел Александрович с группой инженеров подготовил взрыв в шахте для массовой отбойки руды. По тем временам это было новым и технически смелым инженерным решением. Нигде раньше на рудниках такой способ не применялся.
За час до назначенного срока массового взрыва руды он и вся эта группа горных инженеров были арестованы прямо в шахте. Основанием для ареста послужил донос Бурдюкова, обвинявшего Павла Александровича в подготовке диверсионного взрыва шахты с целью массового убийства горняков.
Безрезультатно доказывал Павел Александрович глупость предъявленного ему обвинения, просил защиты у наркомата. В то время к руководству Наркомтяжпромом пришли люди, сами поощрявшие подобные «дела». Бурдюкова объявили героем: он якобы спас шахту и сотни жизней горняков от диверсии, готовившейся агентами иностранной разведки… Он сразу пошел в гору, сел в кресло бывшего своего друга. Вскоре сняли директора рудника, просмотревшего такое крупное вредительство, и Бурдюков занял его кабинет.
Он продолжал карабкаться выше и выше. Стал главным инженером главка. Своего предшественника устранил, разоблачив подготовку такого же массового взрыва на другом руднике и раскрыв этим «центр организации диверсантов-вредителей». Следующей жертвой Бурдюкова стал начальник главка, которого он обвинил в притуплении революционной бдительности.
При разделении Наркомтяжпрома на ряд наркоматов Бурдюков был назначен заместителем наркома. Он достиг своего потолка и в дальнейшем кочевал на этом уровне из одного наркомата и министерства в другое, пока в прошлом году не закончил свою карьеру, попав под сокращение.
Павел Александрович писал во многие инстанции, доказывая свою невиновность.
После Двадцатого съезда партии все повернулось по-иному.
– Почти двадцать лет ждал я, когда белое назовут белым, а черное – черным. Это тяжелые для меня годы еще и потому, что я был без вины виноват перед Валерией за испорченную ей жизнь. – Он притянул к губам ее руку и поцеловал.
– Довольно об этом, Павел, – попросила Валерия и вышла из комнаты.
Павел Александрович с заметным напряжением чуть подался вперед и тихо сказал:
– Спасибо вам, Михаил Васильевич, за все хорошее, что вы сделали для нее. Знаю, этот год она была счастлива. А я ей счастья не смог бы дать никогда.
И снова Северцев не воспользовался предлагаемой ему возможностью: то ли не мог он найти нужных точных слов; то ли сомневался, наступил ли момент для того, чтобы они были сказаны; то ли не знал, кому надлежит заговорить первому и действительно ли собеседник уже делает важный шаг к объяснению, – во всяком случае, он опять заговорил так, как будто не успел вдуматься в услышанное.
– Какие у вас планы? – спросил он.
Павел Александрович бросил на него быстрый взгляд. Задумавшись, покатал по столу хлебный шарик.
– Дали путевку. Еду сегодня в санаторий: двадцать лет не ремонтировался. Получил пенсию, квартиру в Ленинграде. Но бросать работу и сидеть сиднем в комнате не собираюсь. Знакомых за эти годы всех порастерял, родные умерли. В целом мире у меня, кроме Валерии, никого нет. Да и она… чужая.
Михаил Васильевич почувствовал, что дальше, кажется, ему уже непозволительно отклоняться от той главной темы, к которой они оба, каждый по-своему, готовились.
– Она ждала вас девятнадцать лет…
Павел Александрович быстро перебил его, с опаской поглядев на дверь кухни:
– Вы не поняли меня. Я ее не осуждаю и не имею никакого морального права это делать… – Теперь уже он вернул разговор в прежнее русло: – Мы отвлеклись от вашего вопроса… Хочу возвратиться в те же края, где пробыл большую часть своей, как говорится, сознательной жизни. Теперь уже в другой роли. Вчера меня назначили начальником геологической экспедиции… Как горный инженер я жил там лучше многих: в последние годы мне давали работу, близкую моей специальности. Работал в геологоразведочной партии. И, кстати говоря, года полтора назад в одном из горных ключей намыл лотком вот эти пиропы…
Павел Александрович достал из бокового кармана бумажный пакетик, осторожно развернул его. Там лежало несколько красноватых кристалликов, похожих на осколки цветного стекла или на капельки застывшей крови.
Вошла Валерия. Поставила на стол чайник.
– Эти кристаллы могут быть спутниками алмазов, – поглядев на красные камешки, объяснила она Михаилу Васильевичу.
– Это путеводные звезды для тех, кто ищет алмазы, – сказал Павел Александрович. – Вам приходилось слышать, как были найдены северные алмазы? – спросил он Михаила Васильевича.
Северцев отрицательно покачал головой.
– Я видел собственными глазами, как продвигались отряды наших геологов к побережью Ледовитого океана по безлюдным долинам рек, шаг за шагом, не оставляя без внимания ни одного притока, ни одного ручья. Это был, вне всякого сомнения, подвиг! И наконец одна из поисковых партий нашла первый алмаз. Научное предвидение и упорство веры победили все. – Он рассеянно пересыпал камешки с ладони на ладонь. – Так вот… Открывая месторождения в речных отмелях, геологи искали ответов на многие вопросы: откуда принесены алмазы? Где лежат коренные месторождения? Нет ли у алмазов «спутников», которые могли бы облегчить поиски? И прошло немало времени, пока стало ясно, что «спутник» действительно есть: вот этот минерал, ближайший родственник благородного граната. – Он повертел кристаллик в пальцах, посмотрел его на свет. – Вы понимаете, что это открытие имело, пожалуй, не меньшее значение, чем находка самих алмазов. Ведь пиропов в десятки раз больше, чем алмазов. Их искать куда легче! Вот что такое пироп… – Павел Александрович аккуратно завернул камешки в пакетик.
– А ты не ошибаешься, Павел? – мягко возразила Валерия. – В каждом районе свои методы разведки. Кое-где пиропа и нет… И наоборот: поскольку твой, например, район очень далеко от тех мест, то наличие пиропов может еще вовсе не свидетельствовать о присутствии алмазов?
– Нет, я не ошибаюсь, – убежденно ответил Павел Александрович. – Именно по следу пиропа мы у себя прошли тысячи километров по тайге – и тоже нашли первые алмазы. – Он достал из кармана другой пакетик. Развернул его, показал крохотный, немногим крупнее булавочной головки, мутно-белый камешек.
– Правда, алмаз! – воскликнула Валерия.
Северцев тоже с интересом рассматривал камешек.
– Однажды, – продолжал свой рассказ Павел Александрович, – шли мы вверх по течению безымянного ручья. Промывали пробы: проверяли содержание в них пиропа. Оно все возрастало. И мы все чаще находили алмазы. На этом безымянном ручье мы открыли первое в своем районе месторождение. Наш отряд поднялся к вершине одного сухого лога, на самый водораздел. Совсем незадолго перед тем, как меня освободили… Здесь следы пиропа исчезли, исчезли и алмазы. Мы долго думали: в чем дело? И, только пройдя заново весь путь до водораздела, решили, что где-то вблизи нужно искать коренное месторождение.
После достаточно изнурительных поисков мы его все же нашли – и как раз у водораздела. Месторождение напоминало кимберлитовую трубку южноафриканского типа… Я вскоре уехал в Москву, и опробовать трубку мне не удалось. Но я уверен, что мы нашли алмазный клад!
Павел Александрович собрал свои пакетики, уложил их в карман пиджака, потом машинально проверил рукой – на месте ли его сокровища.
Все оттяжки времени, какие только представлялись возможными, были уже испробованы. Надо было начинать разговор. Кому-то надо было начинать. И никто не хотел. А если кто-то делал попытку, другой сразу приходил ему на помощь, чтобы все-таки еще оттянуть это очень трудное для всех троих начало, которое сразу обернется концом.
Молчание становилось невыносимым. Трое людей боялись взглянуть друг на друга, чтобы не вынудить даже взглядом тех слов, которые и послужат толчком. И в то же время каждый, видимо, считал, что лучше будет, если не он заговорит первым. По себе чувствуя, что́ испытывают сейчас двое других, Павел Александрович понял, что нужно еще хотя бы небольшое время. Зачем? Он не смог бы, наверно, ответить. Но чувствовал, что это так.
Уезжал он не в санаторий. И не сегодня.
– Можно мне посидеть у вас еще полчасика? – спросил он. – Не люблю долго ждать на вокзале.
– Конечно, конечно, – с заметным облегчением поспешила ответить Валерия. – Для чего же я кипятила чайник!
Она принялась разливать чай. Павлу Александровичу налила совсем слабого.
– Покрепче бы! – попросил он, грея о стакан руки.
– Нельзя ведь…
– Сегодня можно, – сказал он.
Северцев принес из прихожей свои покупки.
Чай пили, тяготясь наступившей опять тишиной.
Северцев откашлялся и, не поднимая глаз от стакана, в котором старательно размешивал давно растаявший сахар, так ничего и не сказал.
Павел Александрович, с удовольствием отхлебнув еще глоток крепкого чая, налитого Валерией, заговорил снова. Как будто это было самое интересное сейчас, он рассказывал об алмазах, о том, как относились к ним в древности, когда этим камням приписывали целебные и магические свойства. Их носили у сердца для защиты от злых духов, воины черпали в них отвагу, любящие – силу любовных чар, считалось, что алмаз способен излечить от безумия и губительного действия ядов… Он говорил о том, что история алмазов не менее романтична, чем история золота. О том, что самые крупные камни имеют биографию, полную драматических перипетий: убийств, похищений, захватов королевских тронов…
Северцев понимал, что каждая минута все приближает и приближает развязку. Павел Александрович не может опоздать на поезд. Само время, которое как будто тянется, а на самом деле стремительно мчится, заставит кого-то из троих наконец решиться. Что требуется для этого – мужество или грубость? Он взглянул на часы. Было без двадцати восемь.
– Алмазик, что я вам показал, – говорил Павел Александрович, – не весит и полкарата, меньше ста миллиграммов. Он легче спички. А крупнейший из африканских алмазов «Кулинан» весил более трех тысяч карат – полтора фунта.
Он рассказал историю знаменитого индийского алмаза «Кохинор», что означает: «Гора света». Считается, что камень этот найден в Индии более пяти тысяч лет назад. Он переходил от одного раджи к другому, им овладевали иноземные завоеватели Индии, ради него было совершено не одно убийство. Владельцы «Кохинора» не расставались с ним добровольно: нескольким из них выкололи глаза, одному облили голову кипящим маслом, многих убили более примитивным способом. Наконец в середине прошлого века «Кохинором» овладели англичане и преподнесли его в дар королеве. Любопытно, что она, испугавшись роковой судьбы «Кохинора», не включила его в число коронных драгоценностей, а сделала личной собственностью английских королей… «Голубой алмаз» тоже был найден в Индии. Им украсили лоб статуи одного из богов в древнем храме. Французский придворный ювелир выкрал камень и продал Людовику Четырнадцатому. Во время Великой французской революции камень был выставлен для народного обозрения. Воспользовавшись этим, его похитила шайка грабителей. Затем он переходил из рук в руки. Его раскололи на три части, крупнейшая вернулась во Францию, а судьба остальных двух неизвестна…
На часах Михаила Васильевича было без десяти восемь. Он слушал все эти истории, которые вспоминал и рассказывал Павел Александрович, и чувствовал, что тот думает сейчас – думает напряженно и мучительно – о своем. О чем? Что он собирается сказать? Что надеется услышать?
Павел Александрович рассказывал о третьем индийском алмазе – «Регенте». Бриллиант был вправлен в корону французских королей. После революции его тоже похитили. Шайку обнаружили, грабителей гильотинировали. Наполеон украсил этим алмазом свой меч.
В третий раз Северцев хотел взглянуть на часы, но не сделал этого. Сколько бы минут ни оставалось, все равно вот-вот они истекут…
Павел Александрович поднялся:
– Заболтался я. Пора мне идти.
Он чуть шатнулся, оперся ладонью о стол.
Валерия поддержала его под руку.
– В таком состоянии тебе нельзя никуда ехать!
– Может быть. – Он попытался улыбнуться. – Но, как ни странно, в тайге я себя чувствую лучше!
– Надо бы тебе в Москве полечиться…
– Знаешь, Валерия, может быть, я и на свет родился и жив остался только для того, чтобы найти этот алмазный клад и доказать, что теперь эти камни принесут людям не беды, а радость. Я стал фаталистом. – На этот раз улыбка ему удалась. – Словом, так мне на роду написано. Это последняя моя цель.
Он повернулся, посмотрел на стоявших в растерянности Валерию и Северцева.
– Я понимаю: кто-то должен сказать первым… – Он запнулся, достал из того же кармана, где лежали пиропы и алмаз, незапечатанный конверт, передал Валерии. – Здесь мое заявление о разводе. Валерия Сергеевна сможет им воспользоваться по своему усмотрению. Сожалею, что встретился на вашем пути, как что-то вроде черной кошки, но я не хотел этого. Считайте, что меня не было. Прощайте, всего вам доброго.
Он пожал руку Северцеву, потом подошел к Валерии, поцеловал ее в лоб.
Не умея скрыть волнение, добавил:
– Если тебе станет тяжело и я хоть немного смогу облегчить твою жизнь – сделаю это с радостью. Знай, что, пока живу на свете, я буду всегда ждать тебя.
Больше не оборачиваясь, он прошел в прихожую. Щелкнул замок закрывшейся двери. В квартире стало совсем тихо.
– Проводил бы его! Я не могу… – прислонившись к спинке кресла, прошептала Валерия.
Михаил Васильевич поднял на нее глаза и испугался: она смотрела отсутствующим взглядом. Ему показалось, что она сейчас упадет.
– Да, да, само собой разумеется… – бормотал он, усаживая ее в кресло. – Я после вокзала заеду сюда. Ты что-то очень плохо выглядишь…
– Нет, Миша. Не приходи. Я хочу побыть одна. Я позвоню тебе, – едва выговорила Валерия.
На лестнице было темно. Едко пахло кошками. Северцев окликнул Павла Александровича, – никто не ответил.
Не было его и на улице. У подъезда две девочки на тротуаре играли в «классы». Одна скакала на одной ножке и подталкивала носком сандалии плоский осколок, другая, присев на корточки и выпятив нижнюю губу, старательно следила, чтобы подруга не наступила на черту. Северцев прошел до угла, свернул в переулок…
Вернувшись к дому, Северцев спросил девочек, не видели ли они, куда пошел пожилой дядя.
Девочки наперебой принялись объяснять, что он вышел из парадного и пошел в переулок.
Северцев быстро зашагал обратно, на углу остановился: длинный прямой переулок был пуст.
Постояв с минуту, Михаил Васильевич медленно двинулся вдоль улицы – по направлению к гостинице. Он решил, что в переулке, очевидно, ждала Павла Александровича машина.
