Текст книги "Инженер Северцев"

Автор книги: Георгий Лезгинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Поздней осенью к своим старым берлогам все еще приходили медведи, будили рычаньем ночевавших в сторожке рабочих. С наступлением зимы эти визиты прекратились, зато на снегу появились рысьи следы – коварный хищник кого-то упорно выслеживал, не смущаясь близостью людей, которых с каждым днем становилось все больше.

Тоннель пока еще не соединил два готовых участка таежного шоссе, но грузы с железной дороги уже шли по новой магистрали. Со станции товары доставляли на грузовиках к западному въезду в тоннель, отсюда их по узкой каменной терраске перевозили к восточному въезду, там опять перегружали на грузовики и везли на Сосновку.

Заведовал временной перевалочной базой Никита-партизан. Он же выполнял самую трудную и крайне опасную работу – перевозил грузы на санях. Это напоминало цирковой аттракцион. Лошадь на протяжении всех шестисот метров шла буквально по кромке узкого выступа обрывистой скалы, ежесекундно рискуя сорваться в бездонную темную пропасть. Управлять лошадью Никита не доверял никому, за груженым возом всегда шел сам.

Узнав об этом, Северцев запретил Никите подобную эквилибристику. Но когда директора здесь не было, тот считал себя полновластным хозяином Чертова камня.

И он действительно стал на перевале самым главным и самым нужным человеком. Давал приют шоферам и горнорабочим, варил для них еду, будил, чтобы не опоздали на смену, заправлял горючим грузовики, из своего неприкосновенного запаса поил водкой промерзших шоферов – словом, был добрым духом таежной дороги.

Сторожка Никиты стояла на пологом склоне Чертова камня, как раз над тоннелем, и, когда там шли взрывные работы, она вся вздрагивала – да так, что в крохотных окошках частенько лопались стекла. Она была маленькая, холодная: строили, не думая зимовать в ней, а когда работы затянулись, пришлось ее отеплять – поставили в центре железную бочку, в окно вывели жестяную трубу, и зимовье было готово. На фанерной крышке от макаронного ящика Никита чернильным карандашом вывел заинтриговавшую всех надпись: «Чертов атель». Первая на перевале вывеска была торжественно водружена над дверью сторожки.

Сегодня Никита весь день сидел в зимовье и занимался домашними делами – подшивал войлоком свои пимы, ставил шоферам заплаты на телогрейки, присматривал за обедом, который готовился прямо на углях в чадившей железной бочке.

За потным оконцем послышались торопливые шаги. Со скрипом отворилась перекошенная дверь, и через порог перевалился черный тулуп, по бокам которого висели большой жестяной бидон и фанерный чемоданчик. Тулуп распахнулся, и Никита узнал Барона. Тот плохо держался на ногах. Сразу плюхнулся на скамейку.

– Ты что, паря? Дербалызнул никак? – стаскивая с него тулуп, поинтересовался Никита.

– Мне нужен люкс в вашем отеле, музыка и мадам Анжа. Спирт в бидоне, консервы в чемодане – это все, что имеет твой бывший начальник, – не поднимая поникшей головы, сообщил Барон.

Никита внимательно посмотрел на его остановившиеся глаза.

 
Я вам, ребята, расскажу,
Как я любил мадам Анжу!
Мадам Анжа, мадам Анжа
Была безбожно хороша… —
 

попытался пропеть Барон и, открыв крышку бидона, налил из него спирта в две кружки.

Никита пить не стал.

– Я, паря, свою цистерну выпил.

– Какую цистерну?

– Водки. Что господь бог каждому из нас на жизнь вырешил, – пояснил старик.

Барон, подняв над головой кружку, объявил:

– Прощай, друг Никита. Перехожу в новое качественное состояние!

Опорожнив кружку, он успел только добрести до лавки и, свалившись на нее, моментально захрапел.

Никита, накинув зипун, пошел в тоннель – предупредить Северцева. Что-то Барон заговаривается… Почему-то величает себя бывшим начальником…

Выйдя из сторожки, Никита ощутил сильный подземный толчок – взрывники теперь перешли на детонит – и с опаской глянул вверх. Его уже несколько дней беспокоила вершина Чертова камня – над самым зимовьем нависла снежная шапка. После каждого бурана она становилась больше. Это угрожало обвалом. Мощные взрывы сотрясали гору. Никита примечал, что в нескольких местах они вызывали снежные осыпи. Сегодня старику показалось, будто козырек шапки малость опустился… Следовало и об этом доложить Северцеву. Как бы не стряслось беды!

Тоннель встретил Никиту теплом. Сизый дымок сгоревшей взрывчатки плавал под высоким круглым сводом, обволакивая редкие лампы. По ровному тоннелю прямо на Никиту катил глазастый самосвал, с верхом нагруженный отбитой взрывом породой. Краснолицый шофер резко затормозил.

– Здорово, партизан! – крикнул он.

– И тебе того, коль не шуткуешь, – ответил Никита, останавливаясь около дверцы кабины.

– Слухай сюда, Никита! Каменушкинская шоферня сказывала: сняли нашего Северцева с работы. Слыхал?

Никита приставил палец к виску и покрутил им.

– Голова без ума – что фонарь без огня. Пошто брешешь?

– За что купил, за то и продаю. Без наценки. Обратно, сказывают: бухгалтера сняли, геолога и снабженца за компанию. Спросил я, почему так. Отвечают: потому, значит, так должно и быть, – разъяснил шофер.

Старик рассердился:

– Однако, мордастый, опилки у тебя в голове. Так, должно, и есть. Ты что, Северцева аль Малинину не знаешь?

– Знаю. Начальник что надо. Портки целые носит, не просидит в кабинете. А геолога, сказывают, за шуры-муры с ним выгнали. – Шофер с шумом включил скорость и тронул машину с места.

Никита был ошарашен такой новостью. Сняли Северцева, Малинину… Да что же это творится?.. Он сегодня же напишет Шахову: куда тот смотрит? Почему дает в обиду хороших людей? Или как стал большим начальником, так и потерял партизанскую совесть?

Сгорбившись, шагал старик дальше.

В передовой выработке он увидел Столбова с напарником Петькой. Они бурили перфораторами. Горные орудия были нацелены на последние метры скалы, разделявшие западный и восточный участки тоннеля. Стальные стволы буровых молотков со скрежетом вонзались в грудь забоя. И глухие взрывы казались тяжкими вздохами израненной горы.

Никита зажал ладонями уши – он не выносил тарахтения молотков, – но, на его счастье, Столбов выключил перфоратор. Сразу наступила необычная для передового забоя тишина. Никита огляделся по сторонам. Северцев был тут же. Он стоял у забоя и, наклонив голову, с напряжением вслушивался.

Михаил Васильевич третий день нервничал: по расчетам, восточное и западное крылья тоннеля должны были сбиться еще позавчера, но сбойка не состоялась. За два дня прошли еще пятнадцать метров, а участки все не соединялись. Он растерялся. Наверное, маркшейдер задал ошибочное направление выработки. Если так, забои не встретятся совсем. А осталось всего три дня… Еще одно обвинение против него – обидное для горного инженера, но на этот раз справедливое!

– Аль духов каких подземных выслушиваешь? – подходя, задал вопрос Никита.

– Хуже. Сбиться не можем… Знаешь, какой случай на Кавказе еще до революции был? Проходили там железнодорожный тоннель. И тоже долго не могли сбиться. Горный инженер уже в сотый раз проверил расчет и… тут же в забое застрелился. А через полчаса встречные забои соединились…

Вдруг лицо Северцева преобразилось, глаза заблестели, он торопливо поманил пальцем Никиту, возбужденно выкрикнул:

– Слышу их! Слышу! – И припал ухом вплотную к скале.

Старик с сожалением посмотрел на директора. Чудак человек… Его стоптали, а он радуется, что, видишь ли, шум какой-то ему почудился…

Северцев еще раз прислушался и, схватив Никиту за рукав, подтянул к забою. Старик, чтобы сделать одолжение чудаковатому начальнику, тоже наклонился, прислушался… И вдруг лицо его вытянулось от удивления: он ясно расслышал глухие, отдаленные удары!

– Направление дано точное! А я-то боялся, что разошлись… Перетрусил за эти два для изрядно! Ведь в горном деле всякое бывает… Ну, теперь зато ясно: западный забой в нескольких метрах от нас. Еще два дня, и мы собьемся! – радостно объяснял старику Северцев.

– Ну и слава богу!.. И пошли обедать! С утра небось голодуешь. – Помедлив, Никита добавил: – В сторожке тебя один человечек дожидается.

Северцев счищал паклей глину с рук.

– Какой человечек?

– Барон гостюет. Пьяный в дугу.

– Жалуется небось?

– Веселенький, как идиет. Песни орет. Пойдем в зимовье! – позвал Никита. Ему хотелось поскорее узнать правду.

– Подожди. Покурим с ребятами!

Они подошли к проходчикам. Северцев достал пачку папирос, угостил ребят, закурил сам.

– Теперь наверняка собьемся! По совести сказать, мы с Петькой эти два дня совсем носы повесили. За вас переживали, – затягиваясь дымком, проговорил Столбов.

Больше на эту тему они не говорили: горняки, не сделав дела, не торопятся говорить о нем.

– Елена помирилась с отцом? – спросил Михаил Васильевич.

– Враждуют. Она ходила на пасеку к матери, так батька ее на порог не пустил. Обзывал всяко-разно… – сокрушался Столбов, устало проводя рукой по светлым вьющимся волосам.

– У Митьки Серегина тоже не клеится. Зинка в общежитии живет. К его родителям в дом входить не хочет, а комнату им комендант не дает! – рассказывал Петька.

– Вот начали сборку стандартных домов – с горячей водой, ваннами, отоплением, – ему первому дам комнату… – Смутившись, Северцев поправился: – …Дадут комнату.

Столбов, Петька и Никита переглянулись.

Фрол сказал Северцеву:

– Третьего дня на бюро райкома меня в кандидаты партии приняли. Чувствую, что теперь по-другому жить должен, а как – не знаю. Научите, Михаил Васильевич!

– Как? Работать с полной отдачей сил. Само собой, не нарушать трудовой дисциплины. Одолевать хитрости мастерства. И, конечно, учиться: поступай в заочный техникум, получай среднее техническое образование, дальше тянись: к высшему. Надо ли тебе напоминать, что и в быту надо пример показывать? Проступки против морали или пьянство в коммунизм не прихватишь…

– Об этом не только бригадиру думать, когда его в партию взяли, – важно заметил Никита. – Каждый рабочий того должен добиваться. А перво-наперво молодой: ему при коммунизме-то жить!

– Вот и давайте всей бригадой! Верно сказал Никита, – подхватил Фрол, – в коммунизме нам всем жить доведется, не одному мне!..

– Подбирай, Фрол, ударную коммунистическую бригаду… Хочу быть запевалой по руднику! – хорохорился Петька.

– Это, Петька, у тебя, может, чисто нервное? – Никита хлопнул Петьку по спине. – Смотри, запевала: кукарекнуть – просто, работать – трудней, – предупредил он.

– Поговори, Фрол, с ребятами, – посоветовал Михаил Васильевич. – Обмозгуйте и… Это дело святое!

Пожав всем руки, он пошел с Никитой к выходу.

Как только они остались одни, Никита передал Северцеву услышанную от шофера новость.

– Правда аль брешут? – осторожно спросил он.

Северцев сделал вид, что с особенным интересом рассматривает породу, в которой проходит тоннель.

Никита не выдержал паузы, голос его дрогнул:

– Не томи, Васильич! Отвечай: сняли?

– Сняли, – просто сказал Северцев.

– Про тебя спрашивать не буду. Снесло тебя за то, что ты вроде как против течения поплыл. А за что Валерию Сергевну гонят? Неужто из-за тебя? – не унимался Никита.

– Из-за меня, – подтвердил Северцев.

– А я-то не верил… Значит, токуешь? – уже строго спросил старик.

– Не понимаю тебя, Никита.

– Наслаждение с ней имеешь?

Михаил Васильевич, наконец, понял старика. Рассмеялся:

– Неужели ты поверил сплетне?

Но Никита воспринял его смех по-своему.

– Оно, конечно… Не откладывай работу до ночи, а любовь до старости… – согласился он и тяжело вздохнул.

У выхода из тоннеля на них набросился визгливый ветер – кидал в лицо колючий снег, пытался свалить с ног.

– К бурану! – поворачиваясь спиной к ветру, прокричал Никита. Он хорошо знал повадки таежной зимы.

До самой сторожки они молчали. И только у двери старик проговорил:

– Куда от нас подашься-то?

– Пока в Москву. А там видно будет, – ответил Северцев. И, почистив веником валенки, шагнул в избу.

В избе стояла полутьма. Красноватый свет печки озарял грубо сколоченный стол и сидящего за столом Барона. Барон медленно отхлебнул – видимо, далеко не первый глоток – из кружки, подирижировал вилкой и, наколов на нее из банки кусочек рыбы, осипшим голосом запел:

 
Как приходил к мадам Анже,
Ее встречал я в неглиже…
 

– Яков Наумович! Да за такие песни в тридцать втором году из профсоюза исключали… – шутливо напустился на него Северцев. – По какому такому поводу вы бражничаете?

– И это спрашиваете вы? – пробормотал Барон. – Праздную успешное завершение своих героических дел в медвежьем углу… Выпьем за прощание с глупой, я извиняюсь, романтикой! – Он налил из бидона спирт в кружки.

Северцев, подойдя к рукомойнику, начал умываться. Барон топтался около него и разглагольствовал, еле ворочая языком:

– Я хочу говорить с вами как со старым другом… Вы, наверное, слыхали: костюм хорош новый, а друг – старый. Давайте поговорим… о чувствах вообще. Первый раз в жизни я увлекся романтикой. Работал абсолютно бескорыстно, даже… как это говорится, самозабвенно… Я молился на вас, подражал вам. И я хочу помочь вам в беде. Как помочь, не знаю… Но что-нибудь придумаю. Так о чем я говорил?.. Да! Я, как и вы, мотался по тайге, не спал ночей, в заезжих домах тоже кормил собою различных паразитов. Раньше бы я этого не сделал, даже если бы мне предложили солидную сумму… А здесь делал. Что меня заставляло так делать? Романтика… Я думал, что из меня получится, знаете ли, этот – фэникс из пепла. И я так думал, что если должен быть этот фэникс-шмэникс, так сначала должен быть пепел. И вот вы видите, что получилось: тот еще фэникс! Пепел есть, а фэникса нет… Осталось одно «фэ»!.. Я сейчас говорю не то. Даже абсолютно не то… Просто – и вы это знаете! – здесь все так поступают. А я мог – не так как все? Знаете ли, не мог… Зададим себе один вопрос: результат? Раньше я имел некоторые деньги и был для всех – даже по документам – хорошим человеком. Здесь я жил честно – и уезжаю с грязной трудовой книжкой и пустым карманом. Вы можете не верить: у меня нет денег на плацкартный билет. Клянусь здоровьем. Смешно?.. Как только я приеду в Москву, я сразу пойду к Птицыну и скажу ему одну маленькую фразочку: «Очень желаю поскорее увидеть вашу жену вдовой». И гордо удалюсь!

В избу вошел Никита. Оттирая рукой замерзшее ухо, кивнул на Барона:

– Проспался, гулеван? – И стал заправлять керосином лампу.

– Я стал пить в последние дни… – отозвался Барон. – Я понял, что на честности мне до дому не доехать, и прихватил с собой этот бидон. Мне морально тяжело, меня вернули в аморальное состояние. – И выпил кружку, налитую Северцеву или Никите.

– Скажите, аморальная личность: а как ведут себя другие потерпевшие? – спросил Северцев, посыпая солью кусок черного хлеба.

– Бухгалтер слег в постель. Сердечный приступ. А Валерия Сергеевна стала еще больше работать. В ее отделе свет горит теперь почти всю ночь… Знаете, что я вам скажу: довольно уже говорить о делах. Они для нас кончились без фейерверка.

Барон сел к столу, вилкой, которую он не выпускал из руки, ударил о край стола, поднос ее к уху, как камертон, и, дирижируя ею, засипел:

 
Мы в этой жизни мэем бледный вид.
От бюрократов нет нигде спасенья!
И уж ничто меня не веселит…
Бенц!..
 

При этом возгласе он ударил вилкой по пустой кружке.

 
…Когда я вспомню чудного мгновенья!…
 

Никита зажег лампу. Обернув тряпкой чугунок, вытащил его из печки, поставил на стол. Северцев разрезал краюху хлеба. Никита опустил в чугунок деревянный половник и потянулся за миской.

Раздался глухой взрыв, за ним последовал сильный толчок, от которого в окнах задребезжали стекла.

– Небось в западном крыле рвут, – успел сказать Никита.

Им показалось, что кто-то приподнял их дом и с силой стукнул об землю…

2

Очнувшись, Северцев открыл глаза, почувствовал боль в правой ноге и понял, что жив. Нога была придавлена чем-то тяжелым, высвободить ее он не смог. Пахло паленым. В кромешной тьме стонал Барон, слезливо взывая о спасении. Где-то рядом кряхтел Никита. Старик чиркнул спичкой. Осветилась страшная картина разгрома Никитиного отеля: дом сильно перекосило, стена с открытой входной дверью задралась на метр от земли, и в дом набился снег. Сруб весь покорежило, бревна выбило из угловых венцов, и непонятно было, на чем они еще держались. Рамы из окон куда-то исчезли, зияющие отверстия забивал снег, гасил тлеющие головешки, вывалившиеся из опрокинутой печки.

Северцев разглядел на своей ноге толстые доски обрушенных полатей. Барон был придавлен разбитым столом и какими-то мешками.

Никита поднялся. Зажигая спички, нашел казанок, засветил его. Осторожно ощупал Северцева и Барона.

– Главное – сами целы. А болячки заживут, – успокаивал он.

Барон, придерживая руками голову, клял все на свете. Северцев с трудом встал. Ступать на правую ногу он не мог. Пришлось приспособить доску вместо костыля. Барон уже членораздельно пожаловался на адскую головную боль. Он утверждал, что стол разбился о его голову.

– Адская боль бывает в голове, паря, когда чересчур резко протрезвеешь. Выпить нужно – для поднятия духа, – предложил Никита.

Но бидон оказался пуст: его раздавило упавшей потолочиной.

– А как ты чувствуешь себя? – спросил Никиту Северцев.

– Лихотит меня чтой-то.

Больше от него жалоб никто не слышал.

Когда прошел первый испуг, стали обсуждать: что же произошло?

Барон полагал, что виной катастрофы был ураган, как былинку поднявший сторожку и разбивший ее об землю. Так бывает даже в городах. И с большими строениями.

– Стихия бушует. Она и отвалила снежок с Чертова камня. Хотел еще с утра упредить тебя, Васильич, да расстроился с этими новостями. Призабыл, забодай меня комар… Надо бы загодя обвалить нам козырек-то. Да ведь хорошая мысля, она всегда приходит опосля. Завалило нас не глыбко. Видать, сорвался только козырек. Будем поскорее выползать сами. Без помощи обойдемся, – убежденно заявил Никита.

Он сел на доску и стал переобуваться. Снял кожаные ичиги – большущие сапоги из сыромятины на мягкой кожаной подошве, вытряс из них сено, заменявшее стельки, поворошил руками слежавшиеся сенинки и сунул обратно, аккуратно перемотал три пары портянок, натянул ичиги снова.

Все это сопровождалось пояснениями:

– В ичигах любой мороз не страшен. Гораздо теплые. Чтобы не промокли, окунешь в воду и – на мороз. Чтобы значит, ледяной коркой покрылись. А тогда броди хоть по наледи, ноги завсегда сухие будут… Ну, я пошел, братцы, – сказал он.

Северцев остановил старика:

– Может быть, подождем? Нас должны скоро откопать.

– Нужно скорее выбираться. Не приведи бог, оползет вся шапка… – И Никита, прихватив лопату, стал взбираться по рухнувшему бревну к пролому в потолке.

Сначала лопата ударяла по накатнику, и снег сыпался внутрь сторожки. Потом стук стал глуше, глуше. И наступила тишина. Прорытый в снегу лаз ушел далеко от сторожки.

Раза два Северцев слышал голос Никиты и, не будучи в силах подняться к потолку, посылал для переговоров Барона. Последний раз Никита кричал, что скоро пробьется: ему стало светлее копать.

Прошло уже много времени. Никита все не появлялся.

Вновь раздался отдаленный шум. Избушка заколебалась, над их головами грозно ухнуло, и Северцеву показалось, что теперь на бедную сторожку навалился весь Чертов камень.

После долгих препирательств Барон опять полез в снежную штольню, чтобы установить связь с Никитой. Вскоре он, отчаянно крича, приполз назад: лаза не стало, второй снежный обвал уничтожил его.

3

Аня больше не могла сидеть в пустых комнатах и ждать известий от Михаила. Это было настоящей пыткой.

То и дело подходила она к окну, с надеждой глядела на улицу – не приехал ли? Все время прислушивалась – не зазвонит ли телефон? Но никто не вспоминал о ней. Телефон упорно молчал.

Столбовы переселились на другой день после того, как уехал Михаил. По утрам Елена заходила к Ане, предлагала помочь по хозяйству, принести что-нибудь из магазина. Ане ничего не было нужно. Она нервничала все больше и больше, сердцем чуя неладное.

В конце концов она решила поехать на перевал сама – узнать, что же с Михаилом.

Но в этот вечер телефон зазвонил. Говорила… Малинина. Она просила разрешения немедленно зайти к Анне Петровне: есть важные новости. Аня перепугалась, умоляла не задерживаться и окончательно потеряла покой.

Малинина прошла в столовую не раздеваясь, устало опустилась на стул, медленно расстегнула ворот цигейковой куртки. Аня, с глазами, полными слез, наблюдала за ней и, не выдержав, вскрикнула:

– Что случилось?..

– Произошел обвал – прошептала Валерия.

– В тоннеле? Он был там?.. – кричала Аня.

– Снегом завалило сторожку. Он там, – ответила Валерия.

– Жив?..

Валерия не знала.

Аня стояла в оцепенении, потом, упав на стул, зарыдала. Валерия прикусила губу, чтобы сдержаться.

Прошло несколько минут. Всхлипывая, Аня подняла голову.

– Когда это было?

– Первый обвал – вчера вечером, второй – сегодня под утро.

– Почему вы так долго не говорили мне? Это бесчеловечно!.. – Аня опять разрыдалась.

– Я сама узнала об этом только в конце дня. Сразу не могла заставить себя прийти к вам, – ответила Валерия.

– Он один там? Поедемте сейчас к нему! – Аня поднялась со стула. Она чувствовала себя как во сне. Движения и слова ее были почти безотчетны.

– Там их трое. Днем на перевал уехали Кругликов, врач и команда горноспасателей. К вечеру, как только стих буран, туда пошел вертолет. С минуты на минуту должен вернуться Иван Иванович. Тогда можно будет решить… – ответила Валерия. Она уже совладала с собой и теперь могла рассуждать здраво.

Как-то внезапно притихнув, Аня перестала рыдать и с недоумением смотрела на Валерию, словно стараясь понять, зачем здесь эта женщина.

Валерия подошла к телефону, сняла трубку, попросила соединить ее с парткомом. Там никто не ответил. Тогда она позвонила в гараж и спросила, есть ли какие-нибудь новые сведения с перевала. Оказалось, что десять минут назад оттуда вернулась машина. По рассказу шофера, раскопки идут быстро, но о судьбе всех троих он ничего не слышал… Валерия передала свой разговор Ане. Та не поняла ее. Бессмысленно смотрела в зеркало, не задавала ни одного вопроса. Валерии стало не по себе, захотелось скорее уйти отсюда. Однако оставить Анну одну в таком состоянии она не решилась. С трудом уговорила ее прилечь. Аня согласилась ждать только прихода машины: ехать нужно сейчас, немедленно…

Чтобы успокоить ее, Валерия сняла трубку, незаметно прижав рычаг, громко сказала, чтобы прислали машину. После этого Аня согласилась лечь на диван. Валерия присела на стул, ожидая звонка Кругликова. Она была убеждена, что Иван Иванович, как только приедет с перевала, прежде всего позвонит сюда.

Аня спала неспокойно. Вскрикивала, металась по дивану, часто открывала глаза. Последний раз она не узнала Валерию, в глазах ее был испуг, она отвернулась к стенке. Потом спросила: почему нет машины, почему они до сих пор не уехали на перевал?..

Много передумала Валерия в эту ночь.

Что будет с Анной, если катастрофа у Чертова камня станет трагедией? Сможет ли выстоять в жизни Анна, как выстояла она?..

Только теперь до конца стало ясно Валерии, кем был всегда для нее самой Михаил. Всю жизнь она ведь ждала только его. Жила надеждой, что снова встретится с ним. А теперь, когда встретились, стала жить для него. Ничего не ожидая для себя, ничего не требуя и, кажется, ни на что не надеясь. Просто жила, старалась хоть в чем-то помочь ему. Чтобы ему было легче. Это стало ее счастьем. Горькое счастье? Нет. Это была огромная радость по сравнению с тем, что лежало позади. Она пережила потерю Павла, который жил для того, чтобы ей было легче. Но хватит ли у нее сил перенести эту – гораздо более страшную – потерю?.. Если нет Михаила, зачем, для чего жить дальше?..

Громко прозвенел в ночной тишине телефонный звонок. Валерия разбудила Аню. Та вскочила, подбежала к столу, взялась за трубку и отдернула руку. Валерии тоже было очень страшно снять трубку. Она заставила себя это сделать.

– Слушаю… Малинина. Иван Иванович? Как там?.. – И обернулась к Ане. – Живы!

У Ани подкосились ноги, она тяжело опустилась на стул и заплакала – теперь уже от радости. Валерия, закрыв глаза, перевела дыхание и продолжала слушать.

– Только поздно вечером, – говорил Кругликов, – нам удалось откопать сторожку. Там были Северцев и Барон. Они живы и почти здоровы. У Северцева сильно ушиблена нога, доктор подозревает в голени трещину. Михаил Васильевич может передвигаться пока только с помощью палки. Барон отделался ушибом головы, ложиться в больницу отказался и немедленно уехал на станцию. Плохо с Никитой: его пока не нашли. Он пробивался и непременно пробился бы, не будь второго обвала… Его ищут и найдут, но…

В конце разговора Валерия спросила:

– Почему не вернулся домой Северцев?

– Он приедет завтра. Завтра предстоит сбойка тоннеля, и я не смог уговорить Михаила Васильевича пропустить это событие. Такой уж он человек.

– Да, и ничто его не изменит, – подтвердила Валерия.

По тону этой фразы Аня внезапно поняла, что эта женщина любит Михаила… Значит, у них не простая интрижка… Ане стало страшно.

Она инстинктивно отодвинулась и подавленно прошептала:

– Он вернется?

– Вернется, – грустно ответила Валерия и, больше не сдерживаясь, разрыдалась.