Текст книги "Инженер Северцев"

Автор книги: Георгий Лезгинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

С начала мая установилась жаркая погода. Быстро просохли таежные дороги. В каких-нибудь два-три дня покрылись цветом бесчисленные кусты черемухи. Воздух наполнился ее медовым ароматом.

Вечерами по реке разносилось кряканье перелетных уток, большими стаями ночевавших в залитых высокой водой плавнях.

Северцев был очень доволен: протянись еще неделю весеннее бездорожье, и пришлось бы из-за отсутствия крепежного леса останавливать рудник! Комбинат работал крайне напряженно: нехватка крепежника лихорадила рудник, а он, в свою очередь, нарушал ритмичность в загрузке обогатительной фабрики… В дремучей тайге сидели без леса!

Такое нелепое положение объяснялось тем, что крепежник для комбината главковские снабженцы «занарядили» из соседней области, причем его оттуда отгружали с опозданием и малыми количествами; ближайшие же к Сосновке леспромхозы гнали лес на Урал.

Сколько ни воевал Северцев с таким «планированием», а пришлось ему открывать свои лесозаготовки… Лес собственной выделки был хуже и значительно дороже леспромхозовского, но рудник не остановишь!

Северцев попросил помощи у областного комитета партии. Яблоков обещал вскоре приехать на Сосновку. И намекнул, что ждет только решения сессии Верховного Совета о перестройке: тогда все утрясется.

В главке и министерстве ни один вопрос не решался без неоднократных обращений к Шахову. Северцеву казалось, что министерский аппарат парализован, предприятия брошены на произвол судьбы: старый хозяин их забросил, а новый еще не объявился. Одно радовало: уменьшилась ведомственная переписка, поток всевозможных бумажек внезапно иссяк. Видимо, людям стало не до сочинительства.

Сегодня папка с почтой оказалась почти пустой. Комиссия по запасам извещала, что комплексные запасы по Сосновке утверждены. Проектный институт прислал телеграмму: проект реконструкции горного цеха закончен и отправлен на комбинат. Главснаб уведомлял о том, что горное оборудование для открытых работ из-за отсутствия фондов выделено не будет.

Михаил Васильевич еще раз перебрал бумаги, ища ответа на свою просьбу о срочной отгрузке крепежника, и с сожалением убедился, что ответа нет. Его внимание привлек маленький конверт. Это оказалось личное письмо от Шахова, полное новостей. Он писал о том, что в Москве ждут открытия сессии Верховного Совета, которая должна узаконить коренную перестройку руководства промышленностью. Еще до открытия сессии началось увольнение: министерство готовится к полной ликвидации. Люди постепенно свыклись с этой мыслью. Часть командного состава собирается в экономические районы, кое-кто из специалистов устраивается в другие организации, старики уходят на пенсию. Короче говоря, писал Николай Федорович, Москва стоит на месте, страшного ничего не стряслось, жизнь идет своим чередом. Обращаться больше в министерство он не советовал: выполнять просьбы некому, ликвидком занимается только своими делами. Поэтому Шахов рекомендовал все дела решать на месте – с новыми хозяевами. Он писал, что в отношении крепежника помочь уже бессилен: дела с ликвидацией министерства зашли слишком далеко, и он сейчас лишен возможности вмешиваться в дела снабженческих организаций. Просил командировать в Москву Малинину: будет лучше, если при передаче геологических фондов материалы по Сосновскому месторождению отберет она лично. Поэтому пусть Малинина не задерживается с выездом. В заключение письма Николай Федорович выражал надежду на скорую встречу: гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно сойдется, тем более если у них общие интересы.

Эта концовка озадачила Северцева. На что намекал Николай Федорович?..

Пришла Валерия. В руках у нее была тоненькая папка.

– Шахов зачем-то вызывает тебя в Москву, – сказал Северцев.

– Странно. У меня сейчас в Москве нет никаких дел. Протокол утверждения наших комплексных запасов пришел. – Она протянула папку. – Вот он…

Михаил Васильевич показал ей шаховское письмо. Прочитав его вместе, они решили, что Валерия все же не будет спешить с отъездом: подождет официального вызова. Может быть, вызова в конце концов не последует?.. Отберут геологические материалы прекрасно и без нее!

Северцев взглянул на часы и включил селектор.

– Здравствуйте, Михаил Васильевич. У аппарата инженер Борисова, – громко заговорил стоявший на столе микрофон.

– Здравствуйте, Мария Александровна. Докладывайте суточную сводку.

– Обогатительная фабрика за вчерашние сутки обработала руды всего восемьдесят два процента! – выкрикнул микрофон.

– Причина?

– Все та же. Горный цех недодает руду! Если горняки усилят отгрузку сегодня и завтра, то декадный план обработки еще можно выполнить!

– Мария Александровна, как с извлечением металла?

– Выше планового на один процент.

– У меня все. Буду принимать меры. До свидания.

Северцев выключил селектор.

– Лишь открытые работы могут радикально изменить положение… – вслух подумал он. – Я должен сейчас пойти к горнякам: нужно по всем нашим амбарам намести, по сусекам наскрести…

Стояла нестерпимая жара. Клубы серой пыли ползли с отвалов породы, отравляя и без того душный воздух. Пока Михаил Васильевич добрался до шахтного копра, он взмок от пота.

В проходной он выпил тепловатой воды из железного бачка и спустился под землю. У рудного двора увидел долговязого Галкина.

– Фабрика опять недогружена. Где хранятся запасы отбитой руды? – спросил Северцев.

– Всю отбитую руду выдали на-гора́. Может быть, три-четыре сотни тонн можно собрать по забоям, но это не спасет фабрику. Дело, Михаил Васильевич, уперлось в крепежный лес, – озабоченно докладывал начальник горного цеха.

– А из девятой камеры всю выпустили?

– Там лежит около тысячи тонн руды, но с низким содержанием металла. Это не находка.

– Всю эту руду за два дня выдайте на фабрику. Приказываю вам лично докладывать мне об отгрузке за каждую смену.

Они прошли к стволу шахты-лесоспуска, где валялось несколько расщепленных и расплюснутых рудостоек.

– Откуда взялось это старье?

– Морозов выбивает из отработанных выработок. Опасная затея, но он не слушает меня, ему все нипочем, – жаловался Галкин, теребя пальцами баки.

Пригибаясь, они прошли дальше – за лесоспуск. Ограждения у входа в темную выработку исчезли. Держа над головой карбидку, Северцев шлепал по воде и внимательно рассматривал выработку – крепи действительно были повырублены.

– Никого сюда не пускать! Вдруг – вывал… – только успел выговорить он, как совсем рядом раздался мощный всплеск.

Отпрянув назад, Северцев поднял карбидку и увидел впереди себя, буквально у ног, каменную глыбу, преградившую путь.

– Еще секунда, и был бы из нас блин, – неестественно спокойно сказал Галкин.

– Закрестить входы во все старые выработки! Запретить всем рабочим входить сюда! – распорядился Северцев и, вытирая со лба рукавом холодную испарину, повернул обратно.

2

Около рудосортировки высились отвалы пустой породы. Северцев перебрал несколько кусков. Некоторые из них оказались рудой. Отвалы следовало отсортировать вторично.

Поправляя черную повязку на глазу, к Северцеву быстро подошел Морозов.

– Столбов за смену две нормы отбил. Бригаду коммунистического труда организует, – поздоровавшись, стал докладывать он.

– Хорошо. Я только что из шахты. Слушай, технорук: опять нарушаешь технику безопасности?

Морозов замолчал. Он догадывался, о чем пойдет речь.

– Ради старых дров преступно рискуешь людьми. Это твоя затея – выбивать крепи?

– Какой же риск – крепи выбивать? У нас, слава богу, несчастных случаев давно нет. А старая крепь тоже подспорье, когда новой не предвидится. Крепь-то я не на дом себе добываю…

– Такой безрассудный риск до добра не доводит. Предупреждаю тебя в последний раз: за нарушение техники безопасности сниму с работы… Теперь посмотри, что я нашел в отвале. – Северцев протянул ему кусок серой руды. – Очень плохо сортируете. Разве это порядок? Руду с таким трудом добыли под землей, подняли на-гора́, а здесь выбросили в отвал… когда из-за отсутствия руды фабрику лихорадит! Придется всыпать тебе с Галкиным за такие делишки. Всех свободных людей из шахты немедленно поставить на отборку руды! Будешь каждую смену докладывать, сколько отсортировали.

Морозов только почесал затылок, сокрушенным взглядом провожая удалявшегося директора.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Громко фыркая, Михаил Васильевич долго полоскался под душем. Когда он вернулся в спальню, Валерия уже прибрала постель и, держа в руке маленькое зеркало, причесывалась.

Комнату заливало солнце. Стоило Валерии чуть шевельнуть зеркальцем, как по потолку мчался веселый зайчик. В распахнутые окна входило синее утро. На небе не было ни облачка. Очертания далеких гор еле угадывались в бирюзовой дымке.

Валерия обернулась. Впервые за очень долгое время Михаил Васильевич увидел в ее глазах что-то показавшееся ему похожим на этот радостно мелькавший по комнате солнечный зайчик.

– Миша! Ты не забыл, что сегодня свадьба у Столбовых? Только не будем там долго засиживаться. Когда выпьют и всем будет уже не до нас, давай удерем на рыбалку!.. Сколько мы собирались!

– Хорошо бы… Как бы только Лену и Фрола не обидеть. Может, заранее предупредить?

– Да их нет дома.

– На рыбалку нужно ехать на ночь, с субботы. А то на работу опоздаем… – неуверенно возражал Михаил Васильевич: предложение Валерии ему самому очень понравилось.

– Успеем! А если и опоздаем – не велика беда, – улыбнулась Валерия, – наказывать тебя пока некому!

– Разве воспользоваться безвластием? Пока нет ни министерства, ни совнархоза, сами с усами… Попробуем! – решился Михаил Васильевич.

Он позвонил в гараж, попросил заправить газик и пригнать к квартире. Машину поведет он сам: пусть у шофера тоже будет воскресенье.

Пока Валерия заканчивала туалет, Михаил Васильевич успел переделать кучу дел: побриться, одеться, прочесть газету.

Позавтракали на кухне и принялись за сборы. Увязали брезентовую палатку, сложили в ведро крючкастые переметы, подвязали веревочками порванные ячейки в бредне. Валерия захватила все необходимое для ухи.

Вскоре подошла машина, снасть была уложена на заднее сиденье, шофер пожелал рыболовам, по охотничьему обычаю, «ни пуха ни пера», и они отправились в путь.

Ехали светлыми перелесками, потом свернули в прохладную, всегда сумрачную тайгу. Здесь побуксовали в заплесневевшем болотце. Михаилу Васильевичу пришлось снять парадное облачение, вылезти из машины в одних трусах и всерьез потрудиться. Увязая в болотной жиже, он подкладывал под колеса хворост, ветки, камни. Наконец удалось сдвинуть машину с места.

Выбрались на бархатистый заливной луг. Дальше путь их пролегал уже по пыльной проселочной дороге. Вскоре миновали ворога поскотины, проехали вдоль вытянувшихся плотными рядами душистых кустов можжевельника, проскочили заросшую разнотравьем полянку.

У берега горной речушки Михаил Васильевич остановил машину. Пошел к воде, смыл с себя грязь, оделся.

Пасека Луки, где происходила свадьба, была уже почти рядом: среди густой зелени виднелась красная крыша. С той стороны доносились переливы баяна, смех, громкий говор.

Вокруг дома, прямо под деревьями, на траве, шеренгой выстроились длинные деревянные столы. На врытых в землю столбиках желтели дощатые лавки. Столы были сплошь заставлены всяческой снедью – жареными глухарями, гусями, утками, самой разной рыбой, соленьями и вареньями. Словом, все, чем богата сибирская тайга, было здесь в изобилии.

Фрол, помогавший Петьке и Дмитрию расставлять на столах бутылки, закричал:

– Лена! Иди скорее встречать дорогих соседушек!

Невеста, как и полагается, была в белом шелковом платье с фатой. В ее рыжеватых волосах синели полевые цветы. Жених красовался в белой шелковой рубахе.

Валерия вручила невесте подарок, поздоровалась со всеми. Здесь было много знакомых: Кругликов, Шишкин, Галкин, Морозов, Борисова, молодые ребята и девчата из бригады Столбова. В стороне сидели родственники – серьезные бородачи и степенные старушки. Рудничное начальство пришло с женами, они стояли кучкой под тенистым кедром. Некоторые из них с любопытством поглядывали на Валерию. «Наверно, судачат по моему адресу», – подумала она и поклонилась. Ей ответили тем же.

Лена взяла под руку ее и Борисову и повела к рослой березе, где в легкой, сквозной тени были разложены для обозрения подарки.

Северцев подошел к кружку мужчин в момент, когда Морозов только что рассказал какой-то анекдот и слушатели дружно смеялись.

– Лучше бы ты, Михаил Васильевич, на работу опаздывал, а на свадьбу приходил вовремя! Мужички прямо измучились, заждавшись, – улыбаясь, укорил Кругликов.

– А я, должно быть, не последний, – сказал Михаил Васильевич, заслышав приближающийся топот копыт.

Верхом на добром рыжем коне подскакал Степан Егоров. Он долго тряс руку Северцеву и сразу потащил его осматривать пчелиное хозяйство.

В высокой траве прятались желтые, голубые, красные, белые ульи – целые улицы разноцветных домиков, над которыми роились их обитатели.

– Перебрался я сюда той же весной, – помните, когда вас отвозил к смолокурке? Тяжелая выдалась та весна для нашего колхоза, – рассказывал Егоров. – Почитай, начинали сызнова. Особенно трудно с людьми было: веру в себя потеряли… Год баранку я крутил, потом механиком назначили, а зимой выбрали председателем. Окореняли мы теперь… А то ли еще будет! – убежденно говорил он.

– У всех соседей такой же подъем? – отмахиваясь от назойливой пчелы, спросил Северцев.

– Пока не везде. Вот ближайший к нам колхоз «Таежник» – тот на месте топчется, председатель закладывал за воротник, тут уж не до хозяйства. На днях сняли его. Мастак был очки втирать: раззвонил года два назад на всю область, что создал колхозную овцеферму, в газете печатался… а приплода нет и нет! Райком поручил нашей парторганизации проверить их, установить, почему не растет у них овечье поголовье. Поехал я в «Таежник», говорю председателю: кажи, дескать, твою хваленую овцеферму! Он сразу загрустил. Мор, говорит, напал на овец, ферма совсем не та, что была. Привел меня в сараюшку-развалюшку. Там два поголовья блеют. «Все?» – спрашиваю. Он только рукой махнул: все. Так и записали в акте: овцеферма есть, на ней две овцы, и те оказались баранами, – смеясь, закончил Егоров.

Вернулись к дому. С крыльца им энергично махал рукой старый Лука. Северцев с трудом узнал его. В лакированных сапогах и черном суконном сюртуке, от которого за версту разило нафталином, Лука выглядел степенным купчиком. За спину преображенного пасечника пряталась хозяйка, одетая в лиловое с белым горошком сатиновое платье. На ней был темный полушалок.

Хозяин поклоном пригласил всех к столу.

Гости рассаживались шумно, торопясь занять места за столами, – видно, они основательно проголодались и давно ждали этого приглашения.

Молодых усадили в центре. По сторонам от них разместились родители жениха и невесты.

И вот за столами стало тихо. Старый хозяин поздравил молодоженов, прослезился, трижды расцеловался с ними. Похлопав ладонью по замшелому бочонку, он громко объявил:

– Этот бочонок зарыл я в день рождения моей Ленки. Чтобы распить, значит, в день ее свадьбы. Сегодня в скрадке зарыл я другой бочонок, который завещаю открыть только в день вашей серебряной свадьбы. Пусть жизнь ваша, дети мои, будет такой же доброй, как эта медовушка опосля четверти века!

Сразу образовалась очередь: всем хотелось попробовать забористой медовушки. Северцев выпил полстакана и понял, что нужно как следует поесть, а то и на рыбалку не выберешься… Медок пился очень приятно, голова оставалась светлой, а ноги и руки, как у паралитика, переставали слушаться.

Гости кричали «горько». Фрол обнял раскрасневшуюся от медовушки Лену и расцеловал ее.

Прошло много времени, пока успели управиться хотя бы с частью того, что было выставлено хозяевами на столы. Гости пили, ели. Опять пили, опять ели… а конца пиршеству видно не было.

Заголосили баяны. Изрядно охмелевшие гости готовно поднялись с лавок и стали в круг.

Петька под несложную мелодию «барыни» принялся сосредоточенно и ожесточенно втаптывать в землю зеленую траву. Вскинув над головой руку с розовым платочком, в круг вошла дородная деваха и визгливым голосом зачастила:

 
Милый мой, поедешь в город —
Не целуйся там с другой,
Телевизор я купила,
Все увижу дорогой!..
 

Северцев не без усилия поднялся и шепнул Валерии, что будет ждать ее у машины. Морозов, тоже хмельной, услышал, задержал его:

– Куда?

– На рыбалку. Поедем? Снасти в машине…

– Крючки да бредни? Это для пацанов. Нужно было предупредить: я бы взрывчатки прихватил!

– Семен Александрович… когда ты только образумишься? Не сносить тебе головы! Все время тянет тебя играть со смертью.

Морозов с пьяной лихостью отмахнулся:

– Э-э! Она и без того с горняком всю жизнь рядом ходит – и ничего, живем! Разве только вот малость портрет попортился, да и то девки не шарахаются…

Пробираясь к реке, где стояла машина, Михаил Васильевич наткнулся в зарослях лозняка на целовавшуюся пару. Северцев узнал по бакенбардам Галкина и услышал задорный вопрос Борисовой:

– Благословляете, Михаил Васильевич?

– Давно пора, – откликнулся Северцев…

Через полчаса газик был у цели.

Там, где река промыла широкую пойму с песчаным островом посредине, было излюбленное место окрестных рыболовов. Под самым берегом в зарослях осоки стояла плоскодонная лодка-долбленка, наполовину залитая водой. В ней плавала жестяная консервная банка.

Михаил Васильевич и Валерия принялись перетаскивать из машины к берегу свои пожитки.

– Привет, соседушка! – внезапно услышал Северцев.

Оглядевшись по сторонам, он никого не заметил.

– Не видишь – разуй глаза! – донеслось из-под большого куста черемухи.

И Михаил Васильевич увидел лежащего на животе Пнева. Солдатская рубаха и закатанные до колен брюки были измяты, измазаны глиной. В косматых волосах торчали соломинки.

Пнев приподнялся на руках и сел, подогнув под себя голые волосатые ноги. Михаил Васильевич положил на землю скрученный бредень, присел рядом.

– Рыбачить? А я уже, – Пнев кивнул на корзинку, где под свежими листьями можно было разглядеть трех больших тайменей. – Жду машину.

Поискав глазами снасть, Северцев спросил, как поймана рыба.

Пнев сощурил глаза.

– Взрывчаткой глушил. – И в свою очередь поинтересовался: – Что это за краля с тобой по рыбу ездит?

– Жена, – холодно ответил Северцев.

– А-а… Слыхал, слыхал! Водка есть?

– Нет.

– Тоже рыбак… Мы за ночь два пол-литра спирту вылакали, и не хватило: послал шофера в сельпо за добавкой. Что уставился на меня?.. Ну, пьяный… Пьяный сегодня. Поминки справляю по всесоюзному директору Пневу. Не желаю подчиняться совнархозам, райисполкомам и прочим сельсоветам! Я знаю: они мне припомнят все мои прегрешения… Поэтому не хочу здесь больше оставаться. «Перестраиваться» не желаю! – зло бормотал Пнев. Помолчав и тупо уставясь на корзинку, он снова заговорил: – Очковтирателя из меня расписали: дескать, отчитался, а не сделал того, в чем отчитывался… Доделаю! Что важно? В срок отрапортовать и получить приветствие. Это воо… воо… душевляет…

Доканчивал он свою тираду, уже лежа на боку, удобно свернувшись калачиком. Громкий храп оборвал его признание.

Взвалив на плечи бредень, Северцев зашагал к лодке.

Он рассказал Валерии, кто этот человек, о чем шел разговор, и принялся вычерпывать консервной банкой из лодки воду. Валерия, расстелив брезентовую палатку, складывала на нее вещи.

Шум мотора заставил их поднять головы. Они увидели маленький самолет, летящий вдоль реки в сторону поселка. Быстрая тень самолета легко обгоняла ползущие по тайге тени облаков.

– Кто это может быть? – вслух подумал Михаил Васильевич.

Переплыли на остров. Начали с живцов: за какие-нибудь четверть часа удочками натаскали мелкой рыбешки. Размотан веревки, нанизали живцов на крючки, и Михаил Васильевич полез в воду ставить переметы.

Валерия занялась палаткой: от безжалостного солнца можно было спастись только в ее тени. Да и ночевка предстояла здесь.

2

Надсадный голос кричал с берега:

– Эй, там, на острове!.. Давайте лодку… лодку давайте!.. Слышите?..

Михаил Васильевич выполз из палатки, озираясь вокруг, никак не мог спросонья понять, кто кричит. Наконец различил в сумерках рядом с газиком комбинатскую синюю «Победу». узнал силуэт своего шофера. Но кричал, конечно, не шофер. А стоявшего там же другого мужчину Михаил Васильевич разглядеть так и не смог.

– Кого-то принесла нелегкая. Одевайся, Валерия, – отгибая полог, сказал он.

Нехотя сел в лодку и заработал веслами. Уткнув долбленку в песчаный берег, поднял весла, повернулся и только теперь увидел, кто приехал.

– Яблоков! Петр Иванович! – обрадованно выкрикнул он и, шагнув на берег, крепко обнял гостя.

– Здорово, рыбак! Дрыхнешь ты крепко: минут пятнадцать тебе кричал. Ну как, ухой угостишь? – усаживаясь в лодку, напросился Яблоков.

– Переметы еще не смотрели, но на худой конец Валерия Сергеевна прихватила, как полагается заправским рыбакам, рыбных консервов… Значит, вместе порыбачим?

– Дело хозяйское! В воскресный день можно и порыбачить.

Шофер передал Михаилу Васильевичу телеграмму и оттолкнул лодку от берега. Телеграмма была от Шахова. Директору Сосновского комбината предлагалось срочно командировать в Москву геолога Малинину.

– Валерию Сергеевну Шахов вызывает. Не знаешь зачем? – спросил Северцев.

– Малинину? А-а… Нет, не знаю, – как-то странно ответил Яблоков. И, меняя тему разговора, представился: – Прибыл к тебе в новой роли председателя совнархоза. Прошу любить и жаловать! Знаю – у нас тоже не все довольны переменами. Встретил неподалеку еще одного рыбака. Такое мне наплел, что обидно за него стало. Знаешь, бывает орех с виду ядреный, а раскусишь его – одна плесень и труха…

– А я-то обрадовался безвластию, на рыбалку подался, а новый надзиратель тут как тут, – иронизировал Северцев.

Валерия встретила их в спортивных брюках и майке. В руке она держала ведро с вымытой картошкой.

– Привет рыбачке! Слышал, что у вас есть рыбные консервы, – значит, будет уха? – пожимая ей руку, балагурил Яблоков. И внимательно присматривался к ней.

Северцев показал Валерии телеграмму.

– Ничего не понимаю, – удивилась она.

– Зря в столицу не вызывают. Нужно ехать. Начальству виднее, оно газеты курит! – пошутил Яблоков.

Михаил Васильевич молчал. Ему был совершенно неясен смысл этой поездки.

Валерия оставила мужчин одних, поскольку гость хотел с дороги искупаться. После купанья Северцев и Яблоков поплыли на лодке проверять переметы.

– Как хорошо у вас! Лучше курорта всякого, – глубоко вдыхая воздух, настоянный на пряных запахах прибрежных трав, восхищался Яблоков.

С первого перемета сняли трех стерлядок, со второго – пудового тайменя, на третьем плескалась нельма.

Похвалив рыболовов за удачный лов, Валерия принялась хозяйничать. Из стерлядок была извлечена и тут же посолена черная икра. Началась разделка рыбы для ухи.

Мужчины насобирали сучьев, развели костер, на толстой палке подвесили над ним ведро. Хворост подкладывали непрерывно. Налетевший ветерок заставлял разгоравшееся пламя горбиться и вытягиваться длинными языками. Уха урчала, от нее распространялся такой аппетитный аромат, что Яблоков не выдержал и, взяв ложку, воткнул ее в бурлящее варево, – ложка оставалась торчать колом. Яблоков причмокнул языком от предвкушаемого удовольствия и галантно высказался в том смысле, что если рыбаки оказались на высоте, то повариха даже их перещеголяла.

– Через несколько минут все будет готово. Накрывай, Миша, на стол, – распорядилась Валерия, захватив алюминиевые миски и уходя с ними к речке.

Мужчины расстелили на песке газеты, нарезали хлеб и колбасу. Михаил Васильевич, подмигнув гостю, слазил в палатку и вытащил оттуда бутылку спирта и два стакана.

Валерия, вернувшись с вымытыми мисками, удивленно посмотрела на бутылку, потом на Михаила Васильевича:

– Я этой отравы не брала!

– В последний момент я исправил твою оплошность, – объяснил он, наполняя стаканы.

Когда все было съедено, решили перед отъездом напиться чаю. Ведь после такого ужина что может быть лучше стаканчика чая у костра… С дымком!

Взяв чайник, Валерия пошла в глубь острова – там она знала один родничок, в котором вода куда вкуснее речной. Набрав воды, вышла к реке, подошла к лодке и присела на борт, залюбовавшись вечерним покоем реки, леса и неба.

У костра разговаривали. Невольно прислушавшись, Валерия различила слова Михаила Васильевича:

– …Мы счастливы, но счастье наше пока трудное… А что делать? С разводом дело затянулось… Анне тоже не слаще…

Наступила тишина.

Валерия сидела, обхватив голову обеими руками, машинально покачиваясь, и почему-то напряженно вглядывалась в огонь костра, в искры, снопами взлетающие над ним, яркие, как звезды, но так быстро гаснущие в темном и широком небе.

Михаил Васильевич заговорил снова:

– Очень люблю Валерию и боюсь ее потерять… Порой мне кажется, что не настоящее все это, ненадолго наше счастье… вот-вот рухнет. Ведь все хорошее недолговечно! Еще мучает сын: он отказался в Москве даже встретиться со мною, не захотел поговорить с отцом. Гордый, не желает простить мне…

Михаил Васильевич поднялся, на траве шевелилась его длинная тень.

– Валерия, где ты запропастилась?.. – крикнул он и зашагал к лодке.

Малинина быстро встала и пошла к нему навстречу.