Текст книги "Победа достается нелегко"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава двенадцатая

1

Тетушка Зумрат считала Гульнару взрослой девушкой и верила, что она никаких глупостей не натворит. Но когда утром соседка Ойхон, старая сплетница, сказала о том, что видела, как ночью Гульнару провожали два русских солдата, тетушка Зумрат задумалась. Не совершает ли она греха, давая столько свободы своенравной девчонке?

Гульнару она любила как родную дочь. Если соседи говорят худое о твоем ребенке, надо подумать, какую оплошность допустила в воспитании – так говорит мудрая народная пословица. Тетушке Зумрат не хотелось причинять неприятности Гульнаре, и в то же время долг обязывал. Она застегнула на все пуговицы халат и покрыла голову платком. Так будет выглядеть строже. И заглянула в комнату девушки.

– Гульнара-хон!

Гульнара укладывала вещи в походный рюкзак. Через час она уезжает с экспедицией в пустыню. Пришел сезон ловли змей: яд у них созрел.

– Что, тетушка?

– Хочу с тобой поговорить.

– Слушаю, тетушка.

Тетушка Зумрат вошла в комнату и встала у окна, поджав губы.

– Брось возиться с хурджумом.

– Это не хурджум, а рюкзак.

– Все равно, брось! Что за молодежь пошла! Надо почтительной быть, когда с тобой старшие разговаривают.

Гульнара, упираясь коленом в рюкзак, затянула ремень потуже и ловко защелкнула пряжку.

– Уф! Готово. – Выпрямилась, откинула прядь волос с лица. – Слушаю вас.

– Где вчера вечером была?

– Сами знаете где. В парке, на танцах.

– А кто провожал?

– Два товарища.

– Говори правду!

Гульнара недовольно повела плечом.

– Не пойму, почему вы сердитесь. Я же, честное слово, говорю вам правду.

– Кто провожал? – Тетушка вошла в раж.

– Два товарища. Я вам уже сказала.

– Нет, не все сказала. Эти товарищи – русские солдаты?

– Да, русские солдаты. Руслан и Петя. О Руслане я вам рассказывала. Помните, это тот, который Мурко победил?

– Ничего не помню! И знать не хочу никаких русских солдат!

Гульнара тряхнула кудрями:

– Я не маленькая. Сама знаю, с кем мне бывать.

– Ой-йе! Она не маленькая! Не мешайте ей! А краснеть кому приходится? Мне! В глаза соседям стыдно смотреть! С русскими солдатами ночью гуляет!

Это было слишком. Но Гульнара сдержала себя. Она нагнулась и стала быстро собирать разбросанные вещи, складывать их в чемодан. А тетушка Зумрат восприняла ее молчание как отступление и перешла в атаку.

– Чтобы никогда больше следов их здесь не было! Слышишь? Кувшин разбивается только один раз. И девичья честь тоже!

Гульнара с шумом захлопнула чемодан, легко подняла рюкзак и просунула руки в лямки.

– О чести моей не беспокойтесь. У меня своя голова на плечах. Черное к белому сразу не пристает.

Тетушка всплеснула руками.

– Ой-йе! Яйца стали учить курицу! Да если ты у котла потерлась, черная сажа всем видна! Слышит аллах мои справедливые слова!

Гульнара пошла к двери.

– До свидания, тетушка. Хаер, Зумра-опа! Я не сержусь на вас, только вы зря меня так провожаете.

– Не хочешь правду слушать? Но правда всем видна, ее подолом не закроешь. Думала я на старости лет спокойно пожить, тебя замуж выдать. Но какой джигит возьмет тебя! Вся округа знает, что ты с русскими солдатами ночью гуляла! Ой-йе! Ай-яй-яй! Ой-йе!

Гульнара видела, что спорить бесполезно. Она поправила рюкзак, взяла чемодан и, вздохнув, шагнула через порог.

– До свидания! Хаер!

Тетушка Зумрат долго бранилась вслед. Спокойствие Гульнары вывело ее из себя. Ни стыда, ни совести! Тетушка Зумрат в сердцах пнула гоночный велосипед. Нечистая машина. Ой-йе! Надо выдать Гульнару замуж. Лихой джигит и степного скакуна заставляет быть послушным и покорным. Ой-йе! Надо ее выдать замуж, пока не поздно, пока еще есть женихи! Надо посоветоваться с муллой Данияром. Да поможет аллах угомонить строптивую!

2

Дневник Коржавина

К соревнованиям на первенство округа я готовился долго и основательно. Участие в областном первенстве было первым этапом, пробой сил.

Я помнил советы Виктора Ивановича, моего московского тренера, знал из специальной литературы, что, чем разностороннее и глубже подготовка, тем высших достижений может добиться спортсмен. Замыкаться же в одном кругу близких по исполнению тренировочных занятий – это сознательно сузить диапазон своих возможностей.

Тренер учил меня использовать все: работу, прогулки, отдых. «Любое движение, – поучал он, – это тренировка!» Но, попав в армию, я на первых порах, откровенно говоря, растерялся. Мне казалось, что солдатская служба будет отрицательно влиять на подготовку боксера к соревнованиям. У службы свои законы. Там не до бокса. На тренировки времени отводится мало, условия занятий далеко не идеальные, да и солдат приходит в спортзал зачастую уже уставшим и измотанным. Разве тут до совершенствования мастерства?..

Но так только казалось, пока не вошел в сложную солдатскую жизнь, пока не понял, не осмыслил ее напряженный ритм. И тогда я многое открыл для себя. Служба в армии может способствовать повышению спортивного мастерства. В самом прямом смысле. Строгий режим жизни и питания (а этого, кстати, не всегда добиваются тренеры даже в идеальных гражданских условиях) боевая подготовка, индивидуальные занятия, марши и полевые учения.

Как, например, боевая подготовка может влиять на повышение спортивного мастерства? Самым прямым образом. В основе действий воина лежат отработанные навыки, умение владеть оружием и выполнять поставленную командиром задачу. Воин должен действовать быстро, точно и решительно. А в бою на ринге? То же самое. Боксер должен действовать быстро, точно и решительно.

Нас, участников тренировочного сбора, поместили в гостинице Дома офицеров. Старший лейтенант Никифоров с утра до позднего вечера был с нами. Он следил за каждым шагом, контролировал физическую нагрузку, как заботливая нянька, опекал каждого из нас. Мы, конечно, его понимали. Участие в окружных соревнованиях является для него своеобразным отчетом о работе.

И когда рано утром под окном нашего номера раздался звук автомобильного гудка и я поспешно начал одеваться в солдатскую форму, Никифоров попытался меня задержать:

– Может быть, останешься?

Я отрицательно покачал головой:

– Я обещал товарищам.

– Ты же на сборах, освобожден от службы.

– Вы сами давали согласие, что отпустите на стрельбы.

– Я не только о тебе беспокоюсь. Ты будешь представлять нашу часть на окружных соревнованиях, защищать честь ракетчиков.

– Зачетные стрельбы – это тоже соревнования.

– Что ж, езжай. Я от своих слов не отказываюсь, но, пожалуйста, не забудь: тренировка в восемнадцать ноль-ноль.

– Постараюсь, товарищ старший лейтенант!

На улице было по-утреннему свежо. У бронетранспортера толпились ребятишки. Ко мне потянулось несколько солдатских рук:

– Руслан, давай!

Я влез через борт и уселся на свое место. Старшина Танукович протянул мне мой автомат. Бронетранспортер, оставляя за собой облако пыли, устремился по улице. Солнце всходило за нашими спинами, и его теплые лучи освещали дорогу, одевали розовой позолотой глиняные дома, делали яркой зелень деревьев и рассеивали голубоватую дымку тумана, который лежал над квадратными полями хлопковых плантаций.

Зарыка спросил:

– Это правда, Корж, что говорят о каракурте?

– Правда.

– Это был настоящий каракурт?

– Настоящий.

Пушнадян вставил:

– Старшина рассказывает, что видел, как каракурт свалил целого верблюда.

Зарыка обратился к старшине, который сидел впереди.

– Братусь, неужели медики ничего не придумали, чтобы обезвредить яд?

Старшина пожал плечами:

– Не… Кое-что придумали. Есть какие-то уколы. Чашечкин тихо спросил:

– А как же быть, если вдруг укусит?

– Главное, не теряйся! – коротко ответил старшина.

3

Зачетные стрельбы из личного оружия проходили на степном полигоне. Стреляли из автоматов по грудным мишеням.

День был знойный и душный. Сухой раскаленный воздух пустыни обдавал жаром лица, и казалось, что где-то за барханами пылает огромная печь. Травы высохли и побурели. От недавнего цветущего ковра не осталось и следа, словно никаких цветов тут и не было. Только рыжие комочки да жухлые, сухие стебельки уныло торчали вокруг.

Пять часов длилась напряженная борьба. Стреляли одиночными и короткими очередями по застывшим и движущимся мишеням. Стреляли из всех трех положений: стоя, с колена и лежа. Солдаты не замечали ни солнца, ни зноя. Пот катился градом, застилая глаза и мешая целиться. А они думали только об одном: поразить мишени!

Вот отгремел последний выстрел, воцарилась мертвая тишина.

Итоги превзошли самые смелые предположения. Когда сообщили результаты, солдаты не поверили своим ушам: все выполнили на «отлично», а Нагорный – «удовлетворительно». Все мишени были поражены!

Капитан Юферов, не скрывая удовольствия, поблагодарил нас за службу.

На уставших, запыленных лицах солдат вспыхнули улыбки. Чувство исполненного долга рождало новую энергию, придавало силы. Вверх полетели панамы и пилотки.

– Ура!

Старшина Танукович развел мехи баяна. Солдаты сорвались с мест. Выжженная солнцем равнина дрогнула под ударами каблуков кирзовых сапог. Каждый плясал как умел, стараясь лихим пристуком выразить радость, которая переполняла душу.

– Давай!

– Жми!

Мощенко, подбоченясь, лихо отплясывал украинский гопак. Рядом с ним шариком метался Чашечкин. А ефрейтор Пушнадян, зажав во рту сухую ветку, плясал лезгинку. Большинство плясало русскую. С гиканьем, присвистом, выделывая длинными ногами залихватские колена, носился Зарыка.

Рядовой Нагорный тоже поддался общему веселью. Сначала робко, а потом, разойдясь, начал отплясывать «цыганочку».

Плясали долго и дружно. Буйная сила, дремавшая под спудом условностей и правил, бурно вырвалась наружу.

Победа есть победа!

Постепенно страсти утихли. Танцующих становилось меньше. Образовался круг. Уставшие и счастливые солдаты дружным рукоплесканием подбадривали танцоров.

Самым выносливым оказался Зарыка. Он плясал с припевочками:

 
Шире круг!
Шире круг!
Не жалейте, парни, рук!
Эх, раз!
По два раз!
Пританцовывать горазд!
 

Он прошелся, выбивая дробь каблуками, вдоль круга, потом завертелся вьюном и пустился вприсядку.

 
И без рюмочки винца
Жжет веселье молодца!
Мы веселые ребята,
Мы бывалые солдаты,
И за нашим командиром
Мы в боях прошли полмира!
Если надо, под огнем
И вторую часть пройдем!
 

Зарыке дружно аплодировали.

– Молодец, Евгений!

В круг шагнул Нагорный. Он панибратски хлопнул Зарыку по плечу:

– Порядок! В общем, ничего сбацал, энергии, чувства много, только техники маловато.

Зарыка, тяжело дыша, усмехнулся:

– Не учи ученого.

– Старик, я дело говорю.

– Зачем говорить? Лучше покажи, если умеешь.

Их обступили солдаты. Некоторые не скрывали своей неприязни к Нагорному. Пушнадян развел руками:

– Шире круг! Танцует Нагорный! – И повернулся к Сергею: – Какой танец?

– Вальс!

Солдаты притихли. Что ж, посмотрим! Нагорный взглянул на старшину:

– Вальс-чечетку.

– С выходом?

– С выходом.

Танукович пробежал пальцами по ладам, как бы пробуя инструмент, и широко развел мехи баяна. Откуда-то издали поплыли ритмичные звуки вальса. Нагорный, склонив голову набок, несколько секунд вслушивался, потом, заложив руки за спину, медленно прошелся по кругу, как бы подлаживаясь к ритму вальса. Сначала шаркнул одной ногой, потом другой, притопнул и как бы небрежно начал пристукивать подметками по сухой, потрескавшейся земле.

Его движения были неразрывно связаны с музыкой. Казалось, он не танцевал, а движениями выражал смысл вальса, пересказывал его содержание. Недоумение, которое было написано на лицах солдат, вызванное дерзостью Нагорного, сменилось удивлением и перешло в открытый восторг.

– Вот это дает!

– Шпарь, Серега!

Когда он кончил, а кончил Сергей красиво, эффектно, наступила тишина. Потом раздались дружные аплодисменты.

– Молодчина!

– Артист!

– Переплясал Зарыку!

Нагорный, счастливый, расправлял панаму:

– Я что. У нас в ансамбле похлеще пляшут.

Пушнадян пожал руку Сергею:

– Победил Евгения, молодец! Очень красиво победил. Теперь по огневой обгони его, настоящий ракетчик будешь!

Нагорный отдернул руку:

– Что? Что сказал?

– По огневой подготовке, говорю.

Они уставились друг на друга. Танукович сдвинул мехи баяна, и тот вздохнул басами.

– Второй номер программы…

Зарыка жестом остановил его:

– Дело серьезное.

Нагорный расправил панаму и, надев ее на голову, сказал:

– Товарищ ефрейтор, упражнения по огневой, как вы знаете, я выполнил!

– На «посредственно» с минусом? Да? – наступал Пушнадян.

– Из пяти возможных одна пробоина, – едко вставил Чашечкин.

– Все ж таки попал! – сказал Нагорный. – С меня и этого достаточно.

– Так попадать стыдно очень! В бою так попадать, товарища подведешь. Обязательно подведешь!

– Ну, это мы еще посмотрим, кто в бою подведет! Да я за друга головы не пожалею!

– Конечно, не пожалеешь! Моей не пожалеешь!

– Почему твоей?

– Потому что из-за тебя меня убьют.

– Из-за меня?

– Конечно! Видишь далеко бархан большой? – Пушнадян показал рукой. – Видишь?

Нагорный пожал плечами.

– Ну вижу.

– Представь, идет настоящий бой. Мы отсюда идем в атаку, а оттуда ка-ак полоснет пулемет. Пули тюк-тюк вокруг. Мы сразу залегли. Ни назад, ни вперед. Капитал мне приказ дает: «Ефрейтор Пушнадян, уничтожай пулемет!» Я отвечаю: «Есть, товарищ капитан, уничтожить пулемет!» – и беру связки гранат. А тебе говорит капитан: «Рядовой Нагорный, приказываю прикрывать огнем Пушнадяна!» Это он тебе приказал.

Зарыка подмигнул Нагорному:

– Ясненькая задачка.

– Смотря для кого, – добавил Чашечкин.

– Тише! – сказал Мощенко. – Интересно рассказывает.

Пушнадян сделал паузу. Обвел глазами слушателей и продолжал:

– Одну связку гранат взял за пояс, другую в руки и пополз. А он, Нагорный, меня прикрывает. Я ползу осторожно, животом землю глажу, маскируюсь за складками местности. Ползу и радуюсь: уже немного осталось. «Ну, – думаю, – сделаю я тебе, фашист, кавказский чахохбили!» Но только я так подумал, как вдруг – тюк– тюк… Над самой головой.

– Обнаружили?

– Тише!

Пушнадян вздохнул:

– Заметил меня. У фашиста тоже глаза есть, его тоже учили обнаруживать цели. Конечно! «Вай-вай, – думаю, – что делать?» Тут воронка от снаряда. Я спрятался и прошу. Мысленно прошу: «Выручай, друг Нагорный! Пожалуйста, выручай! Сними автоматчика первой пулей, а то крышка будет…»

– А он? – спросил Чашечкин.

– Нагорный? Как сегодня на стрельбище. Прицелился – бац! – и мимо…

– Промазал?

– Конечно, промазал. И в такой момент! Вай-вай! Или он торопился, или другая причина была, как сегодня, но промазал. Это факт.

– А враг?

– А фашист оказался опытный. Все упражнения на «отлично» выполнял. Дал он короткую очередь и – готово…

– Убил? – выдохнул Чашечкин.

– Конечно!

Нагорный вскипел:

– Не могло этого быть! Не могло! Я бы этого гада…

Пушнадян покачал головой:

– После моей смерти? Мне потом все равно… Мне потом наплевать. Самый лучший шашлык давай – кушать не буду!

Наступила пауза. Солдаты смотрели на Сергея. Капитан Юферов – он тоже слушал рассказ Пушнадяна – подошел к ефрейтору.

– Верно, товарищ Пушнадян, верно. Враг коварен и опытен. Он каждый наш промах стремится использовать. А из-за такой посредственной стрельбы вытекают последствия довольно неприятные: ефрейтор погиб – раз, пулеметная точка не уничтожена – два, мы задачу не выполнили – три. Есть над чем подумать!

Глава тринадцатая

1

Экспедиция по ловле змей обосновалась в урочище Иски-юр. Урочище – высохшее русло реки. Река давно пропала; как говорят местные жители, ушла от людей. От нее осталось широкое русло, дно которого покрыто галькой и валунами, да обрывистые берега, кое-где поросшие колючим кустарником. А вокруг, насколько хватит глаз, простираются пески Кызылкумов. До ближайшего селения – кишлака Дарвоза можно дойти пешком, а до железнодорожной станции надо ехать часа полтора на мотоцикле.

У обрывистого берега разбили две палатки. В одной жили мужчины: начальник экспедиции научный сотрудник Юрий Трифонович Константинов и охотники-змееловы Ак-Султан и Мавлянберды. В другой палатке разместились женщины: жена Константинова Катенька и лаборантка Гульнара. В их палатке хранились и продукты. Проводник Бадарбай-бобо спал под открытым небом, разостлав кошму прямо на земле. Автомобиль с рацией находился в кишлаке. Шофер Петрович, он непосредственного участия в ловле змей не принимал, с разрешения Константинова остался в кишлаке и помогал колхозным механизаторам ремонтировать трактор.

Сезон был в разгаре, и охота шла удачно. Ловили в основном гюрз. У этой змеи яда много, в один укус она может выпустить от тридцати до пятидесяти граммов. Яд гюрзы ценен, из него приготовляют очень эффективные лекарства.

В охоте принимали участие все члены экспедиции, в том числе и жена Константинова Катенька, полная загорелая женщина, очень энергичная, решительная. Никакие уговоры мужа не могли остановить ее. Она поспевала всюду и никогда не жаловалась на трудности кочевой жизни. Вернувшись из операции, Катенька начинала хлопотать у костра, приготовляя пищу. Гульнара ей помогала.

В обязанности Катеньки входило оказывать в случае необходимости медицинскую помощь пострадавшему. Она постоянно носила с собой походную аптечку. Однако пассивная роль наблюдательницы ее не устраивала. Катенька помогала как могла всей экспедиции в трудной и опасной работе.

Юрий Трифонович, начальник экспедиции, каждое утро увещевал жену остаться в лагере. Та была непреклонна:

– Без меня никуда не пойдешь!

– Я прошу тебя, Катенька.

– Без меня – никуда!

Константинов махал рукой и поднимал с земли тяжелый рюкзак.

Катенька была душой экспедиции. Ее все любили, Гульнара не чаяла в ней души. Она видела в Катеньке свой идеал.

Гульнаре тоже хотелось стать верной подругой и спутницей своего будущего мужа во всех опасных делах. Гульнара перенимала у Катеньки ее манеру держаться, вести себя в обществе просто, непринужденно. Училась у нее многому. Катенька ей не раз говорила:

– Женщина всегда остается женщиной, где бы она ни была. Поэтому наша первая заповедь – следить за собой.

Гульнара называла ее почтительно Катя-хон. А чернобородый охотник Ак-Султан и дядя Гульнары высокий Мавлянберды именовали жену начальника Катта-хон. Катта-хон в переводе на русский язык обозначает «крупная женщина», «большая женщина».

Каждое утро они отправлялись на охоту. Гульнара шла впереди маленького отряда, исполняя роль разведчика. У нее были зоркие глаза и чутье настоящего охотника. Юрий Трифонович высоко ценил умение Гульнары находить гадюк и распознавать места их лёжек.

Гульнаре нравилась походная жизнь, полная опасностей и приключений. Пустыня для нее была вторым домом. Дядя Мавлянберды каждое лето, едва в школе начинались каникулы, брал ее с собой в Кызылкумы. Опытный охотник и следопыт, Мавлянберды являлся неизменным участником многочисленных экспедиций.

Мавлянберды был потомком знаменитых кызылкумских кочевников – пастухов, тех самых, на которых в священной Бухаре смотрели с презрением и жалостью, как на дикарей. Вид у пастухов тех далеких времен был действительно неприглядным. На головах огромные бараньи папахи, на плечах – подобие халатов из бараньих шкур, на ногах – лапти из сыромятной кожи. Но эти «дикари» пригоняли к эмирскому дворцу огромные отары тучных курдючных баранов, привозили на верблюдах тюки тонкорунной шерсти и связки самых лучших в мире каракулевых смушек.

Пастухи годами не покидали пустыню, кочуя с места на место с отарами баранов и стадами верблюдов. Жили они в тесных юртах, питались мясом, кобыльим и бараньим молоком, пили горько-соленую воду. Они были неграмотны и даже не умели считать. Зато превосходно знали звездное небо, ориентировались по небесным светилам не хуже любого шкипера, умели рассказывать, вернее, напевать длинные старинные сказания, которые передавались из поколения в поколение, по еле заметным признакам могли распознать места, где есть вода, без которой в пустыне нет жизни, и рыть глубокие колодцы. Они умели пасти скот, понимали язык животных и безошибочно читали книгу пустыни – следы на земле.

Свои обширные познания, унаследованные от отца и деда, Мавлянберды передавал Гульнаре. Он любил племянницу, как дочь. Гульнара понимала его с полуслова, она была хорошей ученицей. Мавлянберды нравился ее твердый характер. Он радовался успехам Гульнары и гордился ее отвагой. Даже занятия в велосипедной секции поощрял.

Каждое утро, перед тем как отправиться на охоту, Мавлянберды вместе с Гульнарой обходил стоянку экспедиции и, читая следы, рассказывал, что тут происходило ночью.

– Каждому живому существу аллах дал две вещи, – говорил Мавлянберды, – тень и следы. Только у духов нет тени, а значит, нет и следов. А если нет тени и нет следов, значит, ничего нет. Так, дочка. Посмотри-ка сюда, кто здесь прогуливался?

Гульнара наклонялась и смотрела туда, куда Мавлянберды указывал пальцем.

– Тут прошел навозный жук. Видите тройной след? Мелкие по бокам – это от лапок, а посредине – от хвоста. Хвост у него тащился по песку.

Мавлянберды удовлетворенно кивал.

Гульнара любила пустыню. К познаниям, которые давал ей дядя Мавлянберды, она присоединила обширные сведения, почерпнутые из книг. Физика и естествознание, история и химия помогали ей разбираться во многих явлениях жизни пустыни.

Гульнара знала, что есть разные пустыни. Одни она не любила. Это были дикие сыпучие пески, которые лежали широкой полосой вдоль плодородных оазисов. Они наводят страх и ужас на людей, засыпают огороды, губят урожаи, сушат арыки. Эти пески похожи на сказочного дива, которого освободил от вечных пут добрый волшебник, и див теперь творит злые дела.

Гульнара знала, что добрый волшебник – это человек, что он сам сделал пустыню такой злой и беспощадной. Он освободил ее от пут – вырубил саксаульные заросли, а траву и колючки съели отары овец и верблюды. Корня растений и саксаула высохли, и пески получили свободу. А став свободными, сыпучие пески обрушились на своих освободителей; начали засыпать целые города.

Сыпучие пески несли людям бедствия и страдания. Так было на протяжении многих столетий. Но так больше не будет. Гульнара видела, как бывшие пастухи и земледельцы, вооруженные знаниями и современной техникой, повели наступление на сыпучие пески. С помощью самолетов стали производить на больших площадях посев скорорастущих сортов саксаула, черкеза, кандымы. Зеленые друзья человека своими цепкими корнями останавливали барханы. Все больше разрастаются пескоукрепительные полосы, все новые и новые гектары древней земли, отвоеванные у пустыни, становятся плодородными, снова служат людям.

Гульнара любила настоящую пустыню, ту, что находится в стороне от зеленых оазисов, которая лежит за полосой сыпучих песков. Величественная и могучая, она привлекает своей неповторимой суровой прелестью, своеобразием красок. Среди бурых, желто-оранжевых песков то там, то здесь, словно белые скатерти, лежат солончаки – высохшие озера, темнеют буро-зеленые заросли саксаула, чьи стволы и ветви причудливо изогнуты и кажутся застывшими щупальцами древних животных. На корявых ветках плоские мелкие листья, такие узкие, что листва почти незаметна, и саксаульник можно просматривать далеко-далеко. Тени в зарослях саксаула почти нет – солнечные лучи свободно проникают до самой земли. Но двигаться в таких зарослях без топора трудно. Настоящие джунгли!

А что вы слышали о песчаной акации? Это редкое дерево бесподобно по своей красоте, особенно когда цветет. У акации черно-фиолетовые цветы с неповторимым благоуханным ароматом. Когда Гульнара принесла ветку цветущей акации в лагерь экспедиции, Катенька – женщина, знающая пустыню, пришла в восторг:

– Какая прелесть!

А цветы тамариска? Чешуйчатые матово-зеленые листья, как на ладони, поднимают кисти маленьких сухих розовых цветов. А метровые стебли трубчатого сасык-курая и торчащие прямо из песка лиловые бутоны кокпаса, которые ярко выделяются среди зелени верблюжьих колючек?

Ландшафт пустыни разнообразен. Песчаные барханы, поросшие колючими кустарниками, сменяются равнинами с травяной растительностью, по которым кочуют отары каракульских овец. Издали блестят, как гладь озера, такыры – огромные глинистые площадки, ровные, как стол, с твердым, как асфальт, потрескавшимся грунтом. Встречаются и настоящие озера, только вода в них не пригодна к употреблению. Она горько-соленая и напоминает по своему вкусу морскую. «Может быть, эти озера, – думала Гульнара, – и есть остатки огромного высохшего моря, которое некогда покрывало пустыню».

Воду для питья черпают из глубоких колодцев. Порой, чтобы добраться до живительной влаги, приходится рыть в глубину до сотни метров. Колодцы в пустыне являются своеобразными центрами, местами встреч пастухов и караванов.

Гульнара знала и понимала животный мир пустыни. Чего больше всего в песках? Она бы ответила: ящериц. Они разнообразны, их множество, как рыб в море. Ящерицы стаями снуют по пустыне, оставляя своими лапками и хвостами четкие следы. Есть ящерицы маленькие и юркие, есть ящерицы-воробьи, писк которых похож на птичье чириканье, есть ящерицы-гиганты, длиною до трех метров и внешне очень похожие на крокодилов. Это – вараны.

Пугливые рогатые сайгаки и быстроногие джейраны, которые, подобно ветру, уносятся вдаль при первой опасности, бродят стайками. Зарывшись в песке, дремлет бурый удав, позавтракавший зазевавшимся сусликом, а осторожная гюрза, гроза пустыни, греет на солнцепеке свое сильное пятнистое тело. Ковыляет на кривых ногах черепаха, закованная в костяную броню, как древние рыцари. Любопытный тушканчик встал на задние лапки и не мигая смотрит своими большими глазами на окружающий мир. Его короткие передние ножки похожи на руки. Молча работают черные жуки-копры, бегают с места на место беспокойные птицы сойки, спят в норах красно-бурые лисы.

Жизнь пустыни разнообразна и богата. И если ты умеешь читать следы, если у тебя зоркие глаза и чуткое сердце, то ты никогда не останешься равнодушным и одиноким в этой безбрежной равнине.

2

Охота на гюрз опасна. Не каждый охотник отваживается вступать в единоборство с этой сильной и коварной гадюкой.

Гюрза в переводе на русский язык обозначает «гробовая змея». Название говорит само за себя. На протяжении веков жители пустыни опасались встречи с гюрзой: ее укус приносил смерть. Яд гюрзы, попав в кровь, парализует красные кровяные шарики.

Страшная сила яда привлекла внимание ученых. Изучая его свойства, они нашли способ применять его для пользы человека.

Лучшее время лова – утренние часы, когда солнце еще не поднялось в зенит и зной не опалил пустыню. В такие часы сытые гадюки греются на солнцепеке, отдыхают после ночной охоты.

Участники экспедиции сразу же после плотного завтрака быстро собирались в поход, облачались в охотничье снаряжение. Оно было довольно простым: плотные брезентовые брюки, такая же куртка и кирзовые сапоги, обутые на три портянки. Вооружались длинными бамбуковыми палками с железными наконечниками. Наконечники были разными: на одних палках они были в виде обыкновенного острого крючка, на других – в форме рогулек. У каждого охотника на поясе в ножнах – острый нож. Ак-Султан и Мавлянберды брали еще легкие охотничьи ружья, Юрий Трифонович всегда носил с собой пистолет, а Катенька – аптечку и двойные брезентовые мешки для гадюк.

Юрий Трифонович сам проверял снаряжение каждого. Никто этому не противился, даже вспыльчивый Ак-Султан. Все понимали, что встреча с гюрзой – встреча со смертью. В опасной охоте нет мелочей. Небольшая оплошность чревата тяжелыми последствиями.

Проверив снаряжение, Юрий Трифонович надевал белую кавказскую шляпу, широкополую, побуревшую на солнце, и давал команду:

– Пошли.

Маршрут, как обычно, намечался заранее, еще с вечера. Все молча двигались за проводником.

Проводник Бадарбай-бобо занимался глубокой разведкой. Бадарбай-бобо был местным жителем и хорошо знал окрестности урочища. Он целый день бродил по барханам или по камням высохшего русла реки и по еле заметным признакам выискивал лежки змей. К вечеру он возвращался в лагерь и о своих находках докладывал Константинову. Тот разворачивал карту и намечал район будущей охоты. Утром Бадарбай-бобо вел экспедицию к обнаруженным лежкам, а потом, простившись, снова отправлялся на разведку.

Гюрзы живут очагами. Если обнаружить одну, значит, поблизости есть еще. Но гюрза очень осторожная змея. Заметив опасность, она стремится скрыться в безопасное место, ускользает в расщелины, прячется в камнях. Если же она не успела уйти и ей угрожает опасность, тогда гюрза из обороны быстро переходит в атаку. Раскрыв пасть, оскалив два ядовитых зуба, она кидается на своего врага.

Обнаружив змею, охотники стараются зацепить ее крючком и, не давая возможности совершить бросок, волочат по земле. Второй охотник в это время рогулькой прижимает гюрзу к земле. Обычно прижимают около головы, чтобы она не могла укусить. Потом хватают ее руками у основания головы и втискивают в специальный мешок.

День выдался удачный. Поймали четыре гадюки. Три из них первой обнаружила Гульнара. Она была героем дня.

В лагерь вернулись рано. Катенька принялась готовить обед, а Мавлянберды развел костер и повесил свой закопченный чайник. В песках чай – главная еда.

Юрий Трифонович склонился над картой. Надо отметить места удачной охоты.

Гульнара нырнула в палатку, быстро переоделась и направилась к Константинову.

– Юрий Трифонович, я съезжу на станцию?

– Опять?

– Опять. Мне надо.

Константинов посмотрел на Гульнару.

– Гм… Вчера тебе потребовалось отвезти письмо. Позавчера необходимо было отправить телеграмму. А сегодня?

– Нужно, – сказала Гульнара. – Очень нужно, Юрий Трифонович.

Не могла же она сказать этому доброму и строгому Юрию Трифоновичу, что ей нужно поспеть на станцию к поезду «Душанбе – Ташкент». Этим поездом должен ехать Руслан на соревнования. А ей так хочется встретиться с ним. Увидеть его лицо, глаза, улыбку. Хоть на минуту, хоть издали.

– Так я возьму мотоцикл?

Константинов вздохнул:

– Что с тобой сделаешь! Бери, ладно.

– Рахмат, Юрий Трифонович! Спасибо!

Гульнара вывела машину, включила зажигание. Мотор взревел.

– Газеты, газеты не забудь! – крикнул ей вслед Константинов.

3

Новая жизнь началась у Сергея Нагорного. Она шла бурно, и у него не было времени на обдумывание: хорошо это или нет. От подъема до отбоя, казалось, даже секунды рассчитаны. Правда, есть часы личного времени. Но Сергею надо много читать, учить, чтобы догнать товарищей. Отстал он от них на полтора месяца. Скоро тактические занятия, и Нагорному хочется быть вместе со всеми.

Помогал ему рядовой Зарыка. Они быстро подружились. Правда, поначалу конфликт вышел, даже с потасовкой. И все из-за физо. Как настанет час занятий в спортивном зале, у Сергея – температура! Его и освобождают от занятий. Но «больной» вместо амбулатории направлялся в учебный класс, доставал макеты ракетного оружия и подолгу засиживался над сложной схемой.