Текст книги "Победа достается нелегко"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава пятая

1

Боб с жадностью затянулся, обжигая губы последним окурком сигареты, потом небрежно ткнул его в голубую касу – глиняную глубокую тарелку, в которой полно было окурков, и раздавил тлеющие остатки пальцем. Сизая струйка дыма поднялась от окурка и оборвалась. Боб вздохнул и, подтянув к себе длинную жесткую подушку, улегся на спину. Хотелось курить, а сигареты кончились. В просторной мехмонхане стоял полумрак. Сквозь деревянные ставни, которыми были закрыты высокие окна, в узкие щели пробивались тонкие солнечные лучи. Они золотистыми линиями расчертили дорогой ковер, низкий столик, на котором стояли фарфоровые пиалка и чайник, и, вырастая на глазах, протянулись к стене, где горкой лежали цветастые стеганые одеяла. В солнечных лучах плавали паутинки и светлые точки пыли.

До вечера, вернее, до наступления ночи, было еще далеко, и Боб не знал, как убить время. Монотонно тикали часы на стене, но стрелки двигались томительно медленно. Боб потянулся к коробке, где лежали сигареты, хотя знал, что там ничего нет, перевернул ее, заглянул внутрь и, скривив губы, скомкал в жестких пальцах.

– Хоть бы одна завалящая… Сдохнуть можно без курева.

Швырнув смятую коробку в угол, Боб сел и потер ладонью широкую бычью шею. Лежать на жесткой подушке было не очень приятно.

– Чем только ее набивают? Прямо боксерский мешок. – Он ткнул подушку кулаком. – Тренироваться можно.

Налил в пиалу остывшего зеленого чая, сделал несколько глотков. Задумался, рассматривая пылинки, плававшие в солнечном луче. Что ни говори, а фортуна пока обходит стороной. В тот первый час страшного землетрясения, когда удалось завалить лейтенанта милиции и овладеть оружием, ему казалось, что он попал в рай. Он много наслышался, еще когда сидел в ташкентской пересыльной тюрьме, о делах, которые якобы творились во времена ашхабадской трагедии.

Но в Ташкенте ничего подобного не произошло. В тот ранний предрассветный час, когда, казалось, можно было развернуться вовсю, развернуться-то и не пришлось. Бобу в такое не хотелось верить. Все складывалось так удачно! В трудной и отчаянной игре судьба дала ему в руки верные, беспроигрышные карты, но они оказались битыми: в первой же сберегательной кассе – он издалека узнал ее по вывеске и шел, нет не шел, а почти бежал к ней, еле сдерживая радостное волнение, – он чуть но напоролся на милиционера. Тот буквально вынырнул из– под земли и наставил на Боба оружие:

– Не подходи! Стрелять буду!

– Что ты! Что ты… Я совсем не думаю… – Боб скрипнул зубами и попятился, вступать в схватку было рискованно. – Я спешу к своим… Стариков проведать. – Он выдумывал на ходу, изобразив на лице тревогу. – Не придавило ли их там… У них домишко старый…

– Сочувствую, – уже другим, более мирным тоном сказал милиционер. – У нас тоже стена обвалилась…

Возле универсального магазина тоже торчала охрана. Куда он ни тыкался, всюду были посты. У магазинов, сберегательных касс, складов… Наступил рассвет. Боб нервничал, при свете ничего не сделаешь, схватят сразу. Да и оперативники, как гончие псы, идут по следам. Боб это чувствовал каким-то особым чутьем зверя, попавшего в западню. Радость, которая охватила его в первые минуты землетрясения, схлынула так же быстро, как и возникла, унося с собой пьянящие надежды.

Засунув руки в карманы куртки, Боб торопливо шагал по незнакомому городу. «Надо скорее куда-нибудь приткнуться, – думал он, – а то застукают… Розыск уже наверняка объявили». На магазины он больше не смотрел, обходил их стороной. Боб выискивал подходящую квартиру, завалившийся дом, где можно раздобыть одежду. И вдруг он заметил небольшое ателье мод. Около низкого домика с широкими окнами охраны не было. Стекла в окнах повылетели.

Лезть с улицы он не рискнул, юркнул во двор. Отключить систему электрической сигнализации не составило большого труда. Правда, можно было и не отключать, землетрясение, вероятно, вывело ее из строя.

Через несколько минут Боб вышел на улицу уже другим человеком. На нем был новенький темно-серый костюм из модного итальянского трико, голубая сорочка, а в руках увесистый сверток, аккуратно упакованный и перевязанный бумажным шпагатом. В свертке лежали три шерстяных костюма и его тюремная роба. Конечно, вместо робы можно было еще кое-что прихватить, но оставлять, как он выражался, «свою шкуру» было опасно, она бы сразу выдала его.

Настроение у Боба немного поднялось. Теперь его мысли вертелись в другом направлении: скорее найти рынок, а там какому-нибудь перекупщику сбыть «товар».

Бобу крайне нужны были деньги.

Не доходя до рынка, который, как ему указали, находился где-то возле вокзала, Боб неожиданно столкнулся с Валидолом. Настоящего имени и фамилии его Боб не знал. Этого юркого узколицего узбека средних лет в общей камере Ташкентской тюрьмы называли Валидолом, и тот не обижался. Сидел Валидол за какие-то торговые махинации и мелкое воровство. Он отчаянно играл в самодельные карты с Серегой Косым, дружком Боба. Серега умел тонко махлеватъ, и Валидол все время ходил в проигрыше, задолжал крупную сумму и считался «рабом» Косого.

Боб не обратил бы на Валидола внимания, но тот сам остановил его:

– Борис-ака! Борис-ака!

Боб резко обернулся, встревоженный тем, что кто-то зовет его по имени, сунул руку в карман, где лежал пистолет, и, повернувшись, сразу узнал узкое смуглое лицо с небольшими усами. Внешне Валидол почти не изменился. Небрежно, тоном превосходства, Боб сказал?

– А! Это ты, Валидол! Привет, привет.

Валидол стоял около автофургона, на светлом квадратном кузове которого крупными буквами было выведено «Промтовары».

– Твоя телега? – Боб кивнул на машину.

– На базу ездили, а там ничего не дали… Говорят, подождите, говорят, к вечеру… – непонятно почему начал объяснять Валидол, не сводя заискивающего и в то же время восхищенного взгляда с Боба. – А ты… Вой-йе! Такой шик-блеск… Настоящий большой начальник.

– Где шофер? – спросил Боб.

– Нонга кетты… Пошел за хлебом. Чой-пой делать будем. Поедем с нами в чайхану, завтракать будем.

– В чайхану успеется. – Боб подошел вплотную и тихо произнес: – Поедем к тебе, в гости.

Валидол изменился в лице, у него чуть дрогнули уголки губ. Везти к себе домой такого «гостя» он не хотел. Но Боб не дал ему возможности прийти в себя, найти приличный повод для отказа. Боб вцепился в Валидола, как клещ, как утопающий в спасательный круг. Хитро сощурив глаза, он доверительно сообщил:

– Завтра-послезавтра приезжает Серега Косой, и мы вместе пойдем его встречать.

При имени Косого лицо узбека стало бледно-серым.

– А как… кто сказал, что я Ташкент поехал?.. – Он с трудом сдерживал волнение, – Я Самарканд жил…

– Мы все знаем, – уверенно сказал Боб, видя, что тот клюнул на приманку. – Под землей найдем.

Валидол сразу стал покладистым и сговорчивым. Он только попросил:

– Не называй меня Валидол. Не надо. Моя звать Юсуп. Юсуп Валиев. Хоп? Ладно?

Так Боб Черный Зуб очутился в доме Юсупа Валиева, по прозвищу Валидол.

Конечно, о том, что Серега Косой погиб еще год назад, что его нет в живых, Боб умолчал.

2

Подземная стихия все время напоминала о себе. Толчки следовали один за другим с какой-то неуловимой последовательностью, не поддающейся простому логическому осмысливанию. Сила их была далеко не та, что на рассвете 26 апреля, однако каждое вздрагивание земли заставляло настораживаться, рождало далеко не радостные чувства.

Первое колебание почвы Руслан ощутил в день приезда, когда ставили палатку. Он укреплял растяжки, а Зарыка, мурлыча песенку, возился внутри брезентового дома. Вдруг натянутая веревка в руках Руслана провисла, словно кто-то там, на той стороне палатки, решив поиграть, нарочно расслабил растяжку, а потом рванул что есть силы в противоположную сторону – и в то же мгновение земля странно качнулась, мягко, пружинисто, будто под ногами находилась не вытоптанная и выжженная солнцем площадка, а большая спина гигантского живого существа. Неприятное чувство, нет, не страха, а какой-то неуверенности, холодком обдало потную спину. Колебание продолжалось считанные доли секунды. Руслан даже не успел сообразить, что происходит, как все кончилось.

– Корж, ты что дурачишься! – крикнул из палатки Зарыка.

– Да нет, я ничего, – пробурчал Коржавин.

Но уже из других палаток повысыпали солдаты, и со всех сторон неслось:

– Слышали? Опять толкнуло!

– Балла четыре будет…

– Ври больше! Каких-нибудь несчастных два балла.

Руслану стало легче, недавние переживания улетучились. «Так вот оно какое, землетрясение! – подумал он и улыбнулся. – Ничего особенного, просто дрогнула земля, как после старта боевой ракеты».

– Корж! Так это же настоящее землетрясение! – Зарыка сиял, как человек, успешно выдержавший трудное испытание.

– Жить можно! – ответил Руслан, укрепляя веревку на вбитом в землю колу.

Во время ужина ракетчики и военные строители шумно обсуждали пережитое ими землетрясение. Пришел Базашвили и объявил, что сегодня вечер будет свободным, надо дооборудовать палатки, а утром после завтрака все пойдут на товарную станцию разгружать вагоны.

Так начались будни.

Вагоны с толстыми кряжистыми бревнами и пахнущими смолой янтарными досками, красным кирпичом и серым, как пыль в пустыне, цементом в небольших, но тяжелых бумажных мешках, сборные щитовые дома и бочонки с краской, олифой, ящики с гвоздями. Чего только не приходилось разгружать, переносить на плечах, передавать из рук в руки, складывать в штабеля и грузить на армейские вездеходы и самосвалы!

Руки и плечи солдат покрылись ссадинами, на привычных к труду ладонях появились твердые, как у мастеров-гимнастов, мозоли. Выжженные, пропитанные потом и цементной пылью гимнастерки задубели, стали жесткими и ломкими. А вагоны все прибывали и прибывали.

Земля продолжала вздрагивать. Одни подземные толчки были еле ощутимы, другие заставляли настораживаться, прислушиваться. Но темп работы не ослабевал. Солдаты привыкли к землетрясению, если вообще к нему можно привыкнуть, как привыкали на фронте к бомбежкам и артиллерийским обстрелам. Вслух никто не говорил о своих переживаниях, каждый старался сохранять внешнее спокойствие.

3

Накануне Первого мая в палаточном военном городке состоялся митинг. После ужина солдаты выстроились на небольшом плацу. Коржавин и Зарыка стояли неподалеку от грузовика, на который, как на трибуну, поднялось военное начальство и представители города. Борта машины были затянуты красными полотнищами с первомайскими призывами.

– Жаль, искупаться не успели, – шепнул Руслан.

– Ничего, завтра отгул будет, – ответил Евгений, – накупаемся и нагуляемся.

– Да мы еще и по городу не побродили.

– После митинга будем драить пуговицы и чистить сапоги. Махнем на танцы, Корж?

– Тише, вы! Начинается, – зашикали сзади.

Полковник из политуправления округа открыл митинг и дал слово секретарю горкома партии, невысокому, смуглолицему человеку в темном штатском костюме. Тот подошел к микрофону и, раскрыв папку, стал читать. Первые же его слова заставили всех насторожиться.

– «Обращение Центрального Комитета Компартии Узбекистана, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Узбекской ССР к населению города Ташкента…»

Микрофоны разносили по площади, на которой застыли солдаты, ровный спокойный голос:

– «У многих из вас сильное землетрясение повредило дома. Часть жителей города лишилась крова. Поврежден ряд административных, общественных, производственных зданий, школ и больниц. Это суровая правда. Но Ташкент выдержал испытание.

Страна восхищается вами, и страна знает, что вы не могли вести себя иначе, – ведь вы советские люди.

Самоотверженность проявили работники медицинской службы, связи, милиции, коммунального хозяйства, торговли и промышленности. Большую и неоценимую помощь оказали воины Туркестанского военного округа.

Дорогие ташкентцы! Все, что наши братья направляют сейчас в Ташкент, будет немедленно использовано для оказания помощи пострадавшим. Ни одна семья, ни один человек не будет оставлен без внимания, без заботы.

Сейчас, как никогда, нужны выдержка и спокойствие, организованность и порядок, нужны взаимная выручка и забота каждого друг о друге. Пусть те, у кого есть возможность, предоставят свой кров пострадавшим согражданам. Пусть каждый из вас встанет на охрану общественного порядка в пострадавших кварталах.

Дорогие товарищи ташкентцы! Это ваши руки возвели этажи Чиланзара, Высоковольтного массива, улиц Мукими, Ново-Московской и других, где мощный подземный толчок не произвел ни единого разрушения.

И нет сомнения, что мы заложим новую основу древнего Ташкента – города прочного, красивого, с надежными зданиями, современными удобствами и коммуникациями».

Обращение заканчивалось первомайскими призывами и пожеланиями новых трудовых побед и успехов.

Потом один за другим на машину поднимались солдаты и офицеры, представители различных родов войск, прибывших на помощь пострадавшему городу. Среди выступавших был и военный строитель Корней Астахов. Он говорил короткими фразами, энергично размахивая руками:

– Мы, строители, вносим предложение. Завтра после парада не отдыхать. Трудом отметить праздник Труда!

Его предложение было встречено одобрительным гулом. Все понимали, что дорог каждый день. Тысячи людей ютятся в палатках. До осени надо успеть много, ох как много построить.

Митинг закончился, когда вечерние сизые сумерки голубым пологом окутали стадион. Вспыхнули электрические фонари, в окнах некоторых домов появился свет. Из репродукторов лилась веселая музыка.

В столовой солдат ждал праздничный ужин. Зарыка едва успел усесться, как уже опустошил свою миску. И, подмигнув Руслану, пошел за добавком.

– Люблю вкусно поесть!.. Эй, кашевар, – обратился он к повару, – добавь мяса грузчику и ракетчику, а то ноги еле двигаются!

Глава шестая

1

Тяжело ступая, лейтенант Юрий Базашвили подошел к водопроводному крану, сбросил с рук жесткие брезентовые рукавицы, стянул через голову задубевшую, в темных разводах пота гимнастерку и, нагнувшись, подставил лицо под струю воды. Пил долго, большими глотками, хотя знал, что после тяжелой работы, как и после бега, много пить вредно, надо лишь сделать один-два глотка и несколько раз прополоскать горло. Но разве удержишься, когда внутри все перегорело и высохло, а въедливая цементная пыль не только проникла под рубаху, набилась в нос и рот, а кажется, забралась и под кожу, к сердцу, к печени.

Базашвили долго мылся, рассыпая вокруг брызги, совал голову, плечи и спину под тугую струю холодной воды, а ощущение едкой цементной пыли не проходило. Сзади, ожидая своей очереди, стояли двое солдат. Грязные, осунувшиеся, усталые. Один из них прислонился к стенке кирпичного сарая и жадно курил. «Ладно, дома еще раз помоюсь, – подумал лейтенант, подразумевая под домом палаточный городок на стадионе, – в теплом душе, и основательно соскоблю грязь. Если не завалюсь спать». Он нехотя отошел от водопроводного крана и предложил:

– Кто следующий! Подходи! Вода – настоящий нарзан.

– На кой хрен мне такой нарзан! – сказал солдат с нескрываемым раздражением, погасил сигарету о стену. – Простые душевые сделать не могут.

– Может, душ с ванной? – ехидно заметил его товарищ, весь в цементной пыли, отчего волосы, коротко остриженные, казались седыми.

– Брось, Степка! – остановил его первый и обратился к Базашвили: – Мы вот – специалисты… Почитай, все классные мастера, строители, в общем… А нас, как подсобных, на разгрузку-погрузку… Разве это правильно?

Базашвили посмотрел на круглое, лоснящееся от пота, запудренное пылью лицо солдата, встретился с колючим взглядом зеленых глаз, и, пока решал, что лучше – сделать внушение или ответить шуткой, – его опередил Степан:

– Не будь занудой, Шурка! Землетрясение-то никто не запланировал.

– Валяй, Степка, ты у нас идейный! Всему оправдание найдешь!

Солдаты были незнакомые. Они, видимо, трудились рядом, так же, как и ракетчики, разгружали вагоны, носили на спинах небольшие тяжелые бумажные мешки с цементом. Базашвили поднял свою гимнастерку, встряхнул ее несколько раз.

– Послушайте, Шура, – сказал он. – Вы, друг, тоже самый настоящий идейный.

– Я? – тот усмехнулся. – Да я даже и не комсомолец.

– Скажите, сегодня какой день?

– Ну, Первомай сегодня.

– Значит, праздник? – спросил Базашвили.

– Еще какой праздник!

– А вы работали?

– Вкалывал! До чертиков в глазах…

– Так это и есть пролетарская солидарность! Мы помогали жителям Ташкента. Так что, выходит, вы самый– самый идейный! – Базашвили достал портсигар и протянул солдату. – Закуривайте! А насчет работы по специальности – немного подожди. Видишь, сколько материала? Разгрузим и будем строить. Верно?

Степан, плескаясь под краном, крикнул другу:

– Шурка, возьми сигарету на мою долю, а то руки мокрые!

Маневровый паровоз, лязгая буферами, потащил пустые товарные вагоны от разгрузочной площадки. Надвигался праздничный вечер. Железнодорожные пути, заставленные вагонами, станционные здания, массивные пакгаузы, склады, покрытые сизыми сумерками, потеряли обыденную простоту. То там, то здесь вспыхивали электрические лампочки. Сбавляя скорость, прошел пассажирский поезд, окна вагонов светились оранжевыми квадратами, и в каждом из них темнели силуэты людей. Прильнув к окнам, пассажиры тревожно всматривались в синий вечерний город, о трагедии которого знал весь мир, искали следы разрушений… Откуда-то из-за привокзальных построек слышалась танцевальная музыка, играл духовой оркестр, доносились веселые голоса.

Лейтенант Базашвили, докуривая сигарету, задумался. Куда идти? Времени в обрез, праздничный вечер в разгаре. Знакомых в Ташкенте много, есть дальние родственники, и всюду будут рады его приходу. Но в таком, мягко говоря, рабочем костюме что-то не хотелось показываться на глаза людям. Надо сперва побывать в палаточном городке, привести себя в порядок.

– Товарищ лейтенант!

Базашвили узнал голос Коржавина.

– Ну как, Руслан, кончили?

– Порядок! Ребята очистили последний вагон. – Коржавин подошел ближе. – Я насчет праздничной формы. Тут шла попутная машина, и мы Женьку Зарыку отправили за парадной робой… одеждой то есть. Так Женька звонит, спрашивает… Ваш чемоданчик привозить, или вы сами в городок поедете?

Лейтенанту захотелось обнять солдата. Молодцы! Нигде не теряются. Он так и сказал:

– Замечательно придумали! Замечательно! – И добавил: – Конечно, пускай и мой чемодан везет. Обязательно везет! Так и скажи.

– Тогда порядок! – весело рассмеялся Коржавин. – Идемте со мной.

Базашвили, ничего не понимая, удивленно посмотрел на Коржавина.

– Лучше, Руслан, сам скажи ему. Пусть скорей едет сюда.

– Женька давно трубку повесил, да и телефон не работает… А насчет чемоданчика не беспокойтесь. Он уже тут! Привезли его. Просто мы думали, если вы не захотите, так чемодан мигом бы увезли назад, в городок. Идемте, ребята уже переодеваются.

– Серьезно?

– Слово!

– А где машину взяли? – допытывался Базашвили.

– Установили тесный контакт с местными комсомольцами из университета. Они на соседнем участке доски разгружают… Прямо на грузовики… С факультета журналистики, будущие газетчики. Доски возят куда-то за парк Победы. Обратно идут порожняком. Ну мы и договорились, чтобы на обратном пути заскочить на стадион и прихватить наши мундиры. Все равно ведь они мимо едут.

«Ничего себе мимо, – подумал Базашвили, хорошо знавший город, – парк Победы в одном конце, а стадион „Пахтакор“ в другом… Крюк не малый». И добавил вслух:

– Если бы меня спросили, гонять машину не разрешил бы.

– Так мы с Каримом Сабитовым, ихним комсоргом, договорились. Он недавно сам служил…

Когда ракетчики во главе с Базашвили выходили из ворот товарной станции, вид у них был праздничный. Чистые гимнастерки, надраенные до блеска сапоги. Глядя на них, трудно было поверить, что сразу же после парада они до позднего вечера разгружали мешки с цементом…

– В час ноль-ноль всем быть на месте, – сказал на прощание Базашвили. – Желаю весело провести время!

Воины шли по улице, а навстречу им двигался праздничный, залитый электрическими огнями город, встречая музыкой, песнями, танцами.

2

– Корж, мы куда? – спросил Зарыка.

– На «Комсомольское озеро». Парк чудо! Только далековато.

– Зачем топать, когда имеется общественный транспорт? Вон, видишь, люди стоят, там остановка.

Автобусы шли переполненные. На каждой остановке их осаждала толпа. Руслан и Евгений с трудом втиснулись в один из них.

На просторной площади перед центральным входом в парк «Комсомольское озеро» было шумно и людно. Прожекторы, установленные в разных концах, заливали площадь светом, из репродукторов лилась музыка. На небольшом деревянном возвышении пять узбеков играли на национальных инструментах. Одетые в длинные цветастые халаты, подвязанные платками вместо поясов. Двое играли на звонких дудках, один ритмично выстукивал палочками на барабане, а его сосед, подняв бубен над головой, лихо отбивал дробь ладонями и пальцами. Пятый, рослый, с округлой бородкой, поднял длинную, метра на три, медную трубу – карнай.

– Смотри, это тот, что гудел на параде, – сказал Коржавин, узнавая музыканта. – Утром он шел впереди колонны демонстрантов.

– Конечно, он, – Зарыка кивнул. – Затыкай уши!

Узбек, одной рукой придерживая трубу у рта, а тремя пальцами другой поддерживая гигантскую трубу, поднял ее почти над головой, и над площадью, над ближайшими улицами поплыли мощные звуки.

– О-у-у-о! О-у-у-о! О-у-у-о!

В хрипловатом голосе парная, грозном и величавом, слышался отзвук далеких, ушедших веков, торжество победителей, призывный зов будущего. Тяжелый густой звук заполнял собой все, заглушая радио, музыку дудок и барабана, шум толпы…

– Теперь я знаю, что такое иерихонская труба, – сказал Зарыка, когда музыкант сделал паузу.

– Сильная штука! – согласился Руслан. – Глушит наповал.

Они вошли в парк.

Широкая короткая аллея, по сторонам которой цвели розы, подвела к берегу просторного водоема – «Комсомольского озера». От воды несло свежестью, прохладой. Высокие пышные плакучие ивы, что росли на берегу, слегка склонились и тянулись к воде всеми своими зелеными ветвями, словно молодая девушка, распустившая косы, наклонилась и загляделась в зеркало озера, любуясь собой, отраженными огнями и звездами. Огней было много. Гирлянды разноцветных лампочек украшали зеленые островки и светились по обеим сторонам водоема, вдоль и поперек пересекая аллеи парка, замысловатыми гроздьями повисая над входами летних ресторанов и открытых эстрад, читален, шашлычных. Противоположного дальнего края озера не было видно, только приветливо светились огни и приглушенно доносились звуки духового оркестра. По озеру скользили лодки. В аллеях было многолюдно. Празднично одетые девушки и парни, пожилые семейные люди с детьми медленно шествовали вдоль берега. Из репродукторов лилась задорная мелодия какого-то восточного танца.

Солдаты постояли у берега.

– Знаешь, Корж, что-то здесь напоминает Пушкинский парк, – задумчиво произнес Зарыка. – Ты был в Пушкине?

– Я бы сказал, как наш парк Горького, – ответил Руслан.

Почти у самого берега неровными рывками двигалась лодка. Две девушки, обе темноволосые, в светлых платьях, неумело гребли, шлепая веслами по воде.

Зарыка многозначительно толкнул товарища локтем и подошел к самой воде.

– Эй, девочки! Плывите-ка сюда!

– Что, мальчики? – ответила одна, откидывая прядь волос со лба.

– Возьмите нас гребцами на свою бригантину, – предложил Евгений. – Покажем высший класс.

– Топайте, мальчики, пешком.

– Обойдемся без рыжих, – добавила вторая. И обе звонко засмеялись.

Друзья, словно по команде, отвернулись, Руслан посмотрел на часы: скоро одиннадцать, а они еще нигде не побывали, топчутся у края озера.

– Жень, куда двинемся? По левому берегу или правому?

– А где танцплощадка?

– Вроде где-то слева… Не помню…

– Топаем налево, а там посмотрим!

Они вклинились в людской поток и поплыли по течению. Вокруг было много нарядных, красивых девушек. Взбитые прически, короткие модные платья. Друзья чувствовали себя в людском потоке как дома. Они соскучились по ярким праздничным огням, по большому городу.

– Корж, стреляй вправо. У киоска газводы три грации…

– Нас только двое.

Зарыка уже переключился на другой объект. Впереди шли две девушки-узбечки. Стройные, тонкие, у каждой черные косы, словно скрученные толстые жгуты, свисали вдоль спины. Руслану одна из них показалась чем-то похожей на Гульнару. Он сразу вспомнил о ней, о последней встрече, ощутил на своих губах ее поцелуи, и ему стало не по себе, он почувствовал себя в этом шумном людском потоке одиноким, и поход в парк сразу потерял свою привлекательную прелесть, показался пустым и никчемным.

– Смотри, Корж, а крайняя прелестна! Кино «Бродяга» видел? Так она вылитая героиня!

– Жень, оставь, – тихо сказал Коржавин.

– Нет, ты только посмотри, крайняя великолепна! Какая у нее фигурка!

– Оставь, – повторил Руслан, дергая друга за рукав.

Девушки хихикнули, повернулись и, наградив друзей улыбками, поспешили вперед.

– Корж, за мной, – повелел Евгений.

– Валяй один.

– Ты что? – Зарыка недоуменно посмотрел на товарища.

– Так, ничего.

– Знаешь, разборчивой невесте, как говорят, жених достается горбатый и кривой.

– Может быть… Я почему-то вспомнил Гульнару… Да и вообще… – Коржавин не договорил, махнул неопределенно рукой и вдруг предложил: – Может, повернем назад? А? Выспимся по-человечески… У меня спина гудит от каменных мешков, а завтра опять на разгрузку… Какой смысл шляться без монет в кармане?

Евгений сначала скорчил удивленную рожу, потом пожал плечами, словно говоря, как хочешь, и стал тихо насвистывать грустный вальс «Осенний сон». Последний довод Руслана оказался самым убедительным. Даже мороженым они не смогли бы угостить девушек.

– Да, без этих бумажек жизнь становится тусклой. – Зарыка скривил губы, покачал головой. – Скоро ли мы в коммунизм придем? Сколько еще ждать? Тогда житуха станет совсем другой… Ни у кого денег не будет! Здорово! А?

Они свернули в боковую аллею и не спеша двинулись к выходу.