Текст книги "Победа достается нелегко"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Доброе утро! Говорит Ташкент. Передаем последние известия.

Тетушка Зумрат каждый день в это время слушала радио, узнавала новости, которые потом охотно пересказывала соседкам, не забывая по-своему комментировать события. Но сегодня тетушка Зумрат выключила репродуктор. Сегодня у нее своих новостей много.

– Спи, моя прекрасная, спи, гузалим…

И на цыпочках вышла из комнаты.

Гульнара проснулась поздно, когда солнце уже поднялось над горами и теплые оранжевые лучи, пробившись сквозь зелень столетнего тутовника, что рос почти у самого окна, легли замысловатым узором на старую стоптанную ковровую дорожку. Нет, она не вскочила с постели, как делала всегда, когда вставала поздно, а сладко потянулась и, прикрыв глаза, снова отдалась сновидениям, с которыми ей никак не хотелось расставаться. Впервые Гульнара не думала о зарядке, о предстоящих шоссейных гонках. Охваченная новым, еще не ведомым ей чувством, она мысленно переживала и просматривала свой сон, который был очень похож на действительность, на то, что произошло вчера вечером в тенистой аллее городского парка. Она ощущала на себе горячие объятия сильных мужских рук, ее щеки и чуть припухшие губы пылали от поцелуев, ей слышался тихий, срывающийся голос Руслана: «Гуля!.. Мы будем вместе… всю жизнь!..» Гульнара, не открывая глаз, обхватила подушку, прижалась к ней, как к его щеке, и беззвучно повторяла:

– Джоним!.. Милый!..

Вчера они решили, что Гульнара должна учиться. Она поедет в Москву, будет жить у матери Руслана, ведь Плехановский институт, куда она мечтает поступить, оказывается, находится совсем рядом с его домом. Пешком можно ходить. И Руслан будет учиться. Он рассказал, что они втроем, Петр, Евгений и Руслан, всю зиму готовились к экзаменам в Высшее военное училище.

Жизнь казалась Гульнаре ясной и простой. И в то же время трудной. Как все растолковать тетушке Зумрат? Как ее убедить?

3

До завтрака все шло, как обычно, по раз и навсегда заведенному четкому солдатскому распорядку. Но уже в столовой Руслан вдруг почувствовал, что между ним и его товарищами встала тонкая невидимая стена. Он отвечал на вопросы, шутил, но в глазах сослуживцев читал и легкую зависть, что вот он едет в отпуск, а они остаются, и сосредоточенность деловых людей, для которых он волею обстоятельств уже отошел на второй план, ибо не участвует вместе с ними в напряженной солдатской работе.

Впервые за годы службы Руслан находился в своем дивизионе, был частью коллектива и в то же самое время смотрел на него как бы со стороны. Он никуда не спешил, не торопился, обычные солдатские заботы его не касались. Он был свободен. Свободен от нарядов, политзанятий, работы с техникой… Может идти, куда захочет, делать, что хочет. И никто ничего не скажет, не упрекнет. Ни сержант, ни старшина, ни офицер. Он – отпускник! И от этой нахлынувшей на него свободы Коржавин растерялся. Он почувствовал себя выбитым из колеи. Он привык всегда куда-то спешить, строго рассчитывать свое время, выкраивать минуты. Даже на тренировочных сборах темп жизни не ослабевал, хотя нагрузка была совсем иная. И вот на тебе – полная свобода… Отпускные документы получены, билет в кармане. А до отхода поезда еще длинный апрельский день. Поезд пойдет только вечером. Гульнара занята, готовится в летнюю экспедицию, освободится лишь после обеда. А до обеда так много времени. Что делать? Куда пойти?

Руслан посмотрел на Зарыку. Тот деловито размешивал сахар в кружке с чаем. Он тоже никуда не торопился.

– Корж, у меня идея, – перехватив взгляд Руслана, произнес Зарыка.

– Выкладывай.

– Сходим в кино на дневной сеанс. Здорово? Почувствуем себя школьниками.

– А что идет?

– Ничего особенного, старый фильм… Он у нас в городке уже шел. Ну, потопаем?

– Что-то не хочется, – вяло ответил Руслан. – Может, махнем на речку, позагораем?

– Там даже порыбачить можно. – Евгений оживился. – Наловим пескарей. Уху сварим.

– Руками ловить будем, что ли?

– Удочки есть… У старшины в каптерке видел. Думаешь, не даст?

В столовую вошел, вернее, вбежал старшина Братусь Танукович.

«Легок на помине», – подумал Руслан и осекся. На удлиненном, продубленном солнцем, темно-бронзовом лице старшины написано волнение, в руках – газета.

– Товарищи! Внимание! – Все сразу повернули головы к старшине. – Последние известия… В Ташкенте землетрясение. Большие разрушения, есть человеческие жертвы. В столицу Узбекистана вылетела из Москвы правительственная комиссия.

Новость была неожиданной, ошеломляющей. Солдаты вскочили. Столовая превратилась в гудящий улей. Чашечкин доказывал, что ночью он явственно слышал подземные толчки и стекла в окнах позванивали. Ефрейтор Пальчиков начал рассказывать об ужасах ашхабадского землетрясения сорок восьмого года. Покрывая шум голосов, загремел командирский бас Мощенко:

– Выходи строиться!

Днем состоялся митинг. Выступали командир полка Маштаков, замполит Афонин. Из штаба округа пришел приказ: оказать помощь Ташкенту, направить людей.

– Наша часть формирует сводный взвод. Отбираются добровольцы, желательно строители, – пояснил подполковник Афонин. – Выделяем автомашины. Колонна выезжает после обеда.

Руслан и Евгений, не сговариваясь, направились в штаб и подали рапорты с просьбой зачислить их в сводный отряд.

– А как же отпуск? – спросил начальник штаба. – Документы уже выписаны.

– Вот мы и хотим свой отпуск провести в Ташкенте, – сказал Зарыка. – Имеем на это право?

– Конечно, конечно.

Потом Коржавин чуть ли не бегом отправился к Гульнаре. Та была взволнованна и расстроенна.

– А меня не отпустили… Ходила в райком, но там и слушать не хотят, говорят, что и так на самом важном участке, что змеиный яд – это лекарство… Как будто без них не знаю…

Глава четвертая

1

Сильное землетрясение, эпицентр которого оказался почти в центре столицы Узбекистана, причинило огромный ущерб Ташкенту. В течение нескольких секунд пострадало и было разрушено двадцать восемь тысяч домов, более двухсот детских учреждений, около двухсот больниц и поликлиник, сто восемьдесят учебных заведений, большое количество культурных и общественных зданий… Кое-где были повреждены водопроводные трубы, и вода, под большим напором вырвавшись на свободу, хлынула по улицам. В лаборатории химического факультета Ташкентского университета вспыхнул пожар. Два солдата, рискуя жизнью, проникли в лабораторию и с большим трудом потушили пожар.

Оказались разрушенными или непригодными для жилья почти все гостиницы города, за исключением одной. Многоэтажное, недавно построенное здание гостиницы «Ташкент» выдержало напор стихии. Правда, верхние два этажа дали трещины, и людей оттуда пришлось переселить. Уцелели новые дома в районе Луначарского шоссе и на большом жилом массиве Чиланзар, который ташкентцы ласково называют «наши Черемушки». Выдержали и устояли тяжелые заводские трубы. Тянется вверх, словно желая потрогать бездонное синее небо, стодевяностопятиметровая ажурная металлическая телевизионная вышка. А вот старое здание радиостудии разрушено, и дикторы начали передачи из специализированного автобуса.

Утром стали известны жертвы землетрясения: под развалинами погибло восемь человек, более тысячи ранено…

– Наше счастье, что мощный толчок был вертикального направления, – объясняли сейсмологи. – В знаменитом ашхабадском землетрясении, которое произошло в октябре сорок восьмого года, вслед за вертикальными толчками последовали горизонтальные сдвиги почвы. Город был почти полностью разрушен за какие-нибудь десять – пятнадцать секунд… Впрочем, будь в Ташкенте толчок на полбалла выше, большинство устоявших домов не выдержало бы и тогда жертвы трудно было бы сосчитать…

Большие электрические часы, что висят на улице Карла Маркса, остановились в пять часов двадцать три минуты. С этого мгновения начался счет суткам, счет трагедии и мужества.

Сразу после мощного подземного толчка личный состав ташкентского гарнизона был поднят по тревоге.

При штабе Туркестанского военного округа была создана специальная комиссия по ликвидации последствий землетрясения. Из ближайших городов спешно прибыли воинские подразделения для оказания помощи пострадавшим и поддержания общественного порядка. Отряды военных строителей сразу включились в работу: расчищали завалы, сооружали временное жилье, устанавливали палатки… В течение нескольких дней на улицах, в парках города выросли брезентовые городки.

2

Одноэтажное приземистое здание городской милиции, построенное еще в прошлом веке, не выдержало землетрясения. В стенах появились угрожающие трещины, в отдельных помещениях рухнули потолки. Дом признали аварийным. Сотрудники милиции срочно переселились в палатки. Связисты протянули телефонные линии, наладили радиоаппаратуру и другие средства оперативной связи. На палатках появились таблички: «Начальник милиции», «Хозчасть», «Следователь», «ОУР», «ОБХСС». Деловито застучали пишущие машинки. Работа продолжалась.

– Нам придется много потрудиться, обстановка сложная, – сказал начальник милиции Анвар Башметов, который возглавил оперативный штаб по охране общественного порядка. – Задача трудная, но выполнимая. Наша опора – народ. Он поможет и поддержит все наши мероприятия.

Спокойный, неторопливый в движениях, с тихим властным голосом, полковник Башметов первые дни после землетрясения не покидал своей палатки. Никто не знал, когда и сколько часов он спал, когда ел, однако на его круглом, всегда гладковыбритом, смуглом лице не было и тени усталости. Башметов принимал рапорты и донесения, давал указания, мчался на машине в дальний конец города, чтобы осмотреть разрушения после очередного толчка, принимал посетителей, выступал на собраниях перед населением, писал оперативные доклады министру, бывал в палаточных городках, проверял патрулей.

Круглые сутки в городском управлении милиции дежурили следователи, оперативные работники уголовного розыска и ОБХСС. Сложная обстановка требовала четких, решительных действий. Любое промедление, любая оплошность могли обернуться тяжелыми последствиями.

– Разрешите?

В палатку вошел худощавый подтянутый подполковник. Сухое, смуглое, типично ферганское скуластое лицо.

– Слушаю вас, Сулейман-ака, – по-узбекски ответил Башметов, приглашая вошедшего сесть, и добавил по– русски: – Докладывайте.

Сулейман Садыков – начальник ОУР (отдела уголовного розыска). На плечи немногочисленных сотрудников этого отдела легла, по сути, основная нагрузка: в эти тяжелые для Ташкента дни они повели усиленную борьбу с преступностью.

Башметов, отложив ручку, повернулся и, приготовившись слушать доклад, смотрел на начальника отдела. Лицо Садыкова почти не отражало тех напряженных нервных усилий, которые приходится ему переносить. Но Башметов видел, что возле чуть раскосых глаз Садыкова сквозь смуглую кожу темнели едва заметные круги, а на лбу залегла суровая морщинка. Начальник милиции знал, что Садыков и в эту ночь не спал.

– Слушаю вас, – повторил Башметов.

– Сначала разрешите доложить о побеге из вагона для перевозки заключенных, который произошел перед самым землетрясением. Вы это дело знаете, я два дня назад уже докладывал о нем… Сейчас установлено, что бежал особо опасный преступник. В деле, поступившем из Красноводска, фигурирует некий Борис Дарканзалин. Когда с этим делом, вернее, с фотографией познакомился Шевченко, начальник тюрьмы, он сразу узнал Бориса Овсеенко.

– Овсеенко? – переспросил Башметов. – Черный Зуб?

– Да, Овсеенко, по кличке Боб Черный Зуб, который в прошлом году находился у нас на пересылке. Как вы знаете, его отправили в колонию особого режима, но по дороге он бежал…

– Только его не хватало в Ташкенте! – с нескрываемым раздражением произнес Башметов.

– Но он здесь. Вот фотография из красноводского дела, а эта – из нашего архива. Как видите, одно и то же лицо. – Садыков положил на стол открытую папку и указал на фотографии. – Мы послали на экспертизу. Вот подтверждение.

– Как же наши друзья туркмены прохлопали такую птицу? Овсеенко разыскивают по всей стране.

– Сегодня утром я был в больнице и эти фотоснимки показал Ташходжаеву. Младший лейтенант поправляется, хотя состояние его все еще тяжелое. Ташходжаев сразу узнал его. «Это он! Он! Я, говорит, спас гада от гибели. На него стена падала… Придавила бы, как муху… А он воспользовался моей добротой… Разве можно таких жалеть? Нет мне прощения». Я попытался утешить его, но Ташходжаев и слушать ничего не хочет.

– А как тот солдат из конвоя?

– Петруня? Наследующее утро скончался, товарищ полковник. Не приходя в сознание… Говорят, хороший солдат был, исполнительный… На старшего конвоя наложили взыскание. Да разве наказаниями исправишь положение?

– Можно предположить, – сказал Башметов, – что вчерашнее ограбление кассира в универмаге дело рук Овсеенко.

– Вы меня опережаете, товарищ полковник. Фотоснимки Овсеенко и других преступников я показал кассирше. Она опознала Овсеенко. Это он, говорит, наставил на меня пистолет и потребовал выручку…

Башметов задумался, несколько секунд вертел в руках карандаш, потом приказал:

– Размножьте фотографию Овсеенко и разошлите во все райотделы, нашим опергруппам, участковым и штабам добровольных дружин. Ознакомьте с нею воинских патрулей. Черный Зуб – гнилой зуб. Мы должны немедленно его вырвать!

– Будет сделано, товарищ полковник.

– А теперь продолжайте.

– За истекшие сутки в городе произошли следующие события… – начал начальник уголовного розыска свой очередной утренний доклад.

3

Башметов внимательно выслушал Садыкова. Обыкновенные, рядовые события, какие происходили и до землетрясения в городе с миллионным населением: угнали одну легковую автомашину, две квартирные кражи, в парке Победы и на «Комсомольском озере» пять обычных ограблений – у граждан сняли часы, отобрали деньги; задержаны восемь хулиганов и пять спекулянтов, двадцать два пьяницы доставлены в вытрезвители.

Башметов сопоставил сведения с прошедшими сутками и, анализируя их, не без удовольствия отметил, что преступность по сравнению с тем, что было до землетрясения, несколько снизилась. Видимо, сказалась напряженная работа всех звеньев милиции и активная поддержка населения. Это не могло не радовать.

Но Башметов понимал и другое. В первые дни после землетрясения горожане проявили сплоченность и самодисциплину. Надолго ли удастся сохранить боевой дух дружбы и взаимовыручки? Жизнь под открытым небом, в палатках, где все неблагоустроенно, – далеко не рай. Землетрясение не прекращается. Толчки и днем и ночью. Пусть слабые, но и их вполне достаточно, чтобы нервировать людей и расширять щели в аварийных домах. Самое трудное – впереди. О ташкентском землетрясении сообщили по радио и опубликовали в центральных газетах. Отовсюду поступают добрые вести: города и республики протягивают Ташкенту руку помощи. Но не исключено, что вместе с потоком добровольцев-строителей в пострадавший город хлынут любители легкой наживы, уголовники… Впереди много работы, ох как много…

Свои мысли полковник высказал вслух.

– Думаю, вам нужно обратиться к ташкентцам по радио и телевидению, – закончил Башметов. – Расскажите правду о трудностях. Одновременно покажите фотографию Овсеенко. Уверен, смотреть и слушать будут не только честные горожане, но и темные личности, кто мечтает, как говорят в народе, отхватить кусок сладкого сала от курдюка чужого барана. Это будет своего рода профилактика. Предупредите, что за воровство и мародерство будем карать по всей строгости закона.

Садыков открыл папку, вынул лист, исписанный крупным почерком, и положил перед Башметовым.

– Нужные мысли, говорят в Фергане, летают в воздухе, как голуби. Я тоже об этом думал – и вот статья. Посмотрите, – сказал Садыков. – Только я рассчитывал, что ее прочтет диктор.

– Выступить должны вы. Именно вы! В полной форме, при всех наградах. – Полковник взял исписанный лист. – А с текстом я ознакомлюсь сейчас же. Договорились?

Раздвинув полог палатки, вошел начальник городской автоинспекции Станислав Петрович Урбанов, высокий, грузный, рано располневший.

– Салям, товарищи! Простите, срочное дело. Хорошо, что и вы здесь, Сулейман Садыкович. – И развернул на столе Башметова карту города, испещренную красными, синими и зелеными стрелами и многочисленными автодорожными знаками. – Вот эти улицы центра лишены тротуаров, и люди ходят по проезжей части. – Урбанов, водя указательным пальцем по карте, говорил обстоятельно, и его сильный, зычный голос был, наверное, слышен в соседних палатках, – Тут палаточные городки, и мы закрыли движение. Для транспорта оставили вот эти магистрали… А здесь будет одностороннее движение… Автобусные маршруты пройдут по этим улицам…

4

Перед въездом в город колонна армейских вездеходов остановилась. Солдаты дружно выпрыгнули из машин и, разминая затекшие ноги, толкались. Коржавин и Зарыка, схватившись за руки, закружились на асфальте.

– Эхма! Еще раз!

– Посмотри на ишака, как он пляшет гопака!

У обочины дороги группа солдат затеяла коллективный «петушиный бой». Спрятав руки за спину и встав на одну ногу, солдаты старались толкнуть друг друга плечом так, чтобы партнер не удержался, потерял равновесие. Со стороны, конечно, смешно было смотреть на рослых, загорелых парней, которые дурачились, как дети. От длительной и утомительной езды у солдат ныло тело, и они были рады поразмяться.

– Внимание! Внимание! – Комсорг Базашвили поднял руки. – Думаю, пожалуй, каждый поможет своему водителю привести в образцовый порядок внешний вид машины. Въедем в Ташкент, как на парад!

У водонапорной колонки сразу выросла очередь. В руках солдат появились тряпки, ветошь.

Через полчаса вездеходы стояли, как новенькие. Даже черные рубчатые скаты были вымыты на совесть. Комсорг обошел колонну, придирчиво осматривая каждый вездеход, и остался доволен.

– По машинам!

Вездеходы мчались по улицам города, почти не задерживаясь у перекрестков, колонне всюду давали зеленый свет. Солдаты смотрели по сторонам, искали следы подземных толчков. В их воображении рисовался разрушенный город: рухнувшие стены, обвалившиеся потолки, бесформенные груды кирпича, одиноко торчащие печные трубы, коробки уцелевших многоэтажных зданий без окон, без балконов, без этажных перекрытий… Такими они не раз видели в кинохронике военных лет отбитые у фашистов города. Опустошенные, разрушенные. Чем-то похожим на те отвоеванные города представлялся им и Ташкент.

Ничего подобного солдаты не увидали. Улицы как улицы. Зеленые, нарядные. Из-за деревьев выглядывают дома. Обычные дома большого города – низкие и высокие, в два-три этажа. Лишь изредка встречаются упавшие глинобитные заборы, здания с обвалившейся штукатуркой и трещинами. Такие дома огорожены, тут же фанерные щиты с предупредительными надписями: «Осторожно! Дом аварийный!», «Не подходи, опасно! Дом аварийный!».

– Ничего особенного, – вслух выразил общие мысли Коржавин. – А я-то думал…

– У нас в Ленинграде, – сказал Зарыка, – рассказывают, после бомбежки или артобстрела целые улицы в развалинах лежали.

– Парни, не вешать носы, – бодро произнес сержант Тюбиков. – В Ташкенте мусора и на нашу долю хватит. Будем разгребать и швабрить улицы. Первомай скоро!

Чем ближе к центру, тем чаще попадались огороженные здания. В скверике в два ряда стояли брезентовые армейские палатки. Такие же палатки солдаты приметили и между домами. Странно было видеть возле палаток женщин, детей, стариков. На протянутых веревках сушится белье. Девочки играют в «классы». А в киосках, как ни в чем не бывало, продают газированную воду. На углу, под тенью большого дерева, расставлены столики, рядом краснощекий узбек куском фанеры старательно раздувает пламя, и в воздухе носится приятный аромат жареных шашлыков.

– Штук десять бы зараз, – мечтательно произнес Тюбиков.

– Хотя бы по паре палочек. – Зарыка облизнул губы. – Червячка заморить.

Машины катили все дальше.

– Ребята, смотрите-ка, театр целенький! – Коржавин узнал массивное, величественное здание с колоннами.

– А что ему сделается! – лениво отозвался Тюбиков.

Солдаты оживились.

– Вон фонтан! Вода как брызжет! Красота!

– Смотрите налево, гостиница «Ташкент» называется. Ей хоть бы что…

– Ну да, сказанул! Глянь вверх, там трещины на последнем этаже.

– Где? Где трещины?

Ребята, а куда нас везут? Неужели за город?

– Хорошо бы где-нибудь в центре лагерь разбить, – помечтал Зарыка. – Была бы у нас житуха!

– Держи карман шире! Чего захотел!

Головная машина неожиданно свернула под ажурную арку, на которой крупными буквами выведено «Стадион Пахтакор». Солдаты примолкли. Может, это временная остановка? Короткий отдых? За редкими деревьями виднелись стройные ряды армейских палаток. Чуть в стороне, на берегу реки Анхор, дымили полевые кухни.

Лейтенант Базашвили куда-то ушел и вскоре вернулся с незнакомым невысокого роста майором. Майор что-то говорил, затем указал рукой в сторону, где под просторным, наспех сооруженным навесом стояли столы, а рядом дымили походные полевые кухни, Базашвили кивнул и подал команду:

– Выходи! Разгрузить машины. Ставить палатки.

Не успели ракетчики натянуть брезентовые шатры, как прибыла новая колонна. С первой машины соскочил узкоплечий, с наивным добродушным лицом ефрейтор и обратился к Зарыке, который отошел покурить.

– Эй, дружок! Как у вас тут, потрясывает?

– Ничего, жить можно, – бодро ответил Евгений.

– Тогда порядок! – согласился ефрейтор и спросил: – Артиллеристы?

– Нет…

– Все одно! Будете у нас подсобными.

– Полегче, а то споткнешься! – отпарировал Зарыка.

– Да я без шуток. Мы – строители! А строители тут главная сила, – с нескрываемой гордостью сказал ефрейтор и добавил: – Если вас будут раскреплять по бригадам, просись ко мне, фамилия моя Астахов. Корней Астахов, запомни! Со мной не пропадешь!