355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Свиридов » Победа достается нелегко » Текст книги (страница 4)
Победа достается нелегко
  • Текст добавлен: 27 июня 2017, 14:00

Текст книги "Победа достается нелегко"


Автор книги: Георгий Свиридов


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Глава шестая
Дневник Коржавина

Штаб полка расположен в приземистом одноэтажном из красного кирпича здании под железной крышей, выкрашенной в зеленый цвет. Здание помещается в глубине тенистой аллеи, которая идет от проходной, и со всех сторон ограждено пирамидальными тополями. От этого оно всегда находится в тени, и внутри штаба в самый знойный день относительно прохладно.

Когда я прибыл сюда и впервые увидел стройные азиатские тополя, то, по своей наивности, принял их за кипарисы. В этом нет ничего странного. Как любой москвич, который большую часть жизни провел в черте города, я слабо разбираюсь в растительном мире юга. Конечно, я никогда не спутаю сосну с елью или там пихту с березой, однако южные растения и деревья, естественно, знаю плохо.

В центре здания штаба небольшое крыльцо, огражденное деревянными перилами. По обе стороны крыльца – окна с двойными рамами и узорчатыми решетками, выкрашенными белой эмалью. На крыльце пост. Однако постовой чаще всего находится за первой дверью в тесном вестибюле, где на солдатской тумбочке, также выкрашенной белой эмалью, стоит телефон. Постовой обязан не только контролировать всех входящих и выходящих из штаба, но также отвечать на многочисленные вопросы, которые сыплются в телефонную трубку из всех подразделений. Вопросы однотипные: «Где батя?», «Почта пришла?», «Там начклуба не видел?», «Замполит у себя?» и тому подобные. Постовой в дверях штаба является вроде бы местным справочным бюро. Он должен иметь цепкую память и хорошую наблюдательность. Посему на этот пост назначают, как правило, самых опытных старослужащих солдат.

Из тесного вестибюля, если можно так назвать прихожую, простая дверь выводит в длинный коридор. Мыть его, особенно в зимнее время, не сладко. Обычно это делают солдаты, получившие наряд вне очереди. По коридору налево – кабинеты хозяйственников, бухгалтерия, финансовая часть, телефонный узел и комната комитета комсомола. Направо – мозг полка. Тут кабинет бати, как мы называем командира части гвардии полковника Ивана Семеновича Маштакова, его заместителя по политической части подполковника Афонина Степана Кирилловича, начальника штаба майора Струнина, различные служебные комнаты, в которых проводятся оперативные совещания офицеров и уточняются планы полевых учений, будничных занятий, и другие помещения, предусмотренные уставом и сметой.

В глубине коридора, рядом с кабинетом бати, есть еще один пост – охрана Знамени части. Полковая святыня, одетая в брезентовый чехол защитного цвета, стоит на деревянной подставке красного цвета. Охрана Знамени – почетный пост. На него назначают отличившихся воинов, в том числе и молодых. Вся сложность этого поста заключается в том, что солдату необходимо почти все время стоять в положениях «смирно» и «на караул».

И все ж таки, когда находишься у Знамени, да еще в первый раз, как-то непроизвольно наполняешься гордостью и сознанием высокой чести. Ведь ты охраняешь полковую святыню, овеянную пороховым дымом многих сражений Великой Отечественной войны! И немеркнущая слава отцов, виртуозно владевших приемами ведения огня из грозных ракетных установок – «катюш», зовет на подвиги, и тебе тоже хочется совершить что-то необыкновенное, героическое, встать грудью на защиту Отечества, прославить Родину новыми ратными подвигами.

Когда я первый раз стоял на этом посту, мне очень хотелось отличиться. Мне наяву грезилось, что на штаб падают бомбы, разрываются вражеские снаряды, кругом кипит бой и я, рискуя жизнью, спасаю, выношу из пылающего здания полковую святыню…

А на следующий день в курилке, когда мы делились своими впечатлениями о первом наряде и я рассказал товарищам о своих чувствах, Зарыка хмыкнул:

– Типичные телячьи восторги зеленого салаги!

Это было похоже на вызов. Тогда я еще не знал, что Евгений в детстве пережил блокаду Ленинграда, видел в лицо смерть, голод и с тех пор терпеть не может напыщенности и красивых слов.

Я вспылил и поднес кулак к самому носу волейболиста:

– Знаешь, чем пахнет?

– Дешевым бодрячеством и гауптвахтой, – ответил Евгений. – Эх ты, сила есть, ума не надо! Тебя бы всего на одну недельку в блокадный Питер, ты бы по-другому смотрел на красивые слова.

Конечно, я бы мог одним точным апперкотом свалить Зарыку. Но меня подкупила его уверенность в собственной правоте и, если хотите, смелость. Ведь парни нашего подразделения знают, что я имею первый разряд по боксу, и все, даже старослужащие, ведут себя со мной довольно прилично.

– Слушай ты, герой блокады! – сказал я, – Пока ты бегал на четвереньках и сосал через тряпочку размоченный сухарь, мой отец прокладывал Дорогу жизни по льду озера.

– Твой отец был на Ленинградском фронте? – не замечая моего тона, заинтересованно спросил Зарыка.

– Он там и остался…

– Мой тоже. У Пулковских высот.

– Так что ж ты?..

– Нет, что же ты! – укоризненно перебил Зарыка, – Раскукарекался! Шпаришь абзацами из газет.

– Я же искренне!

– Сначала все искренне, а потом привыкают и сыплют ими при каждом удобном случае. О святом не треплются!

Я не понимал еще, в чем именно был прав Зарыка, но все-таки чувствовал, что правда на его стороне. Ночью я долго не спал и думал над его словами.

Сегодня суббота, и меня на час раньше обычного отпустили на тренировку. Отпустил сам капитан Юферов, тот самый, который полтора месяца назад и слушать не хотел о самостоятельных тренировках на городском стадионе. Но после того как я выиграл звание чемпиона области, он круто изменил свое мнение.

У нас была чистка личного оружия, и я одним из первых обработал свой автомат. Капитан придирчиво осмотрел оружие и остался доволен. Когда я ставил оружие в шкаф, он окликнул:

– Рядовой Коржавин!

Быстро оборачиваюсь и вытягиваю по швам замасленные руки.

– Слушаю, товарищ капитан.

– Сегодня, кажется, тренировка?

– Так точно, товарищ капитан! В восемнадцать ноль– ноль на городском стадионе.

– Приведите себя в порядок и можете идти, Коржавин, на тренировку.

– Есть, привести себя в порядок и идти на тренировку, товарищ капитан!

Щелкнув каблуками кирзовых сапог, спешу выполнить приказание. У меня хорошее настроение.

В эти предвечерние часы на городском стадионе «Спартак» еще безлюдно. Тренировка начнется немного позже, когда тени пирамидальных тополей, растущих вдоль глиняного забора, станут длиннее и спадет жара. Мне, конечно, можно было бы провести этот час в расположении роты, но какой солдат откажется от возможности побыть свободным от дел.

Тихо. Душно. В небе ни облачка. Оно кажется огромным котлом, сделанным из толстого стекла, которым накрыли сразу все: и город, и хлопковые поля, и снежные горы.

Над моим лицом ветки джиды, ее узкие серебристые листья едва заметно покачиваются от моего дыхания. Я щурюсь на солнце, которое тонкими лучами пробивается сквозь густую листву джиды, и блаженствую. Мне чертовски хорошо и приятно!

Я во власти азиатского солнца от пяток до подбородка. Я чувствую, как оно торопливо загоняет своими ультрафиолетовыми лучами в толщу моей дубленой кожи пигментные зерна, спешно окрашивая меня в самый модный, бронзовый цвет загара.

В сухом воздухе тонкий терпковатый запах джиды и выжженной глины. Я лежу на крыше. Она плоская и глиняная, вернее, покрыта толстым слоем самана. Саман – это смесь глины с половой. Я сам видел прошлой осенью, как местные жители месили босыми ногами глину с половой, потом ведрами подавали на крыши тестообразный саман и размазывали его там ровным слоем. Добротное солнце за несколько дней превращало саман в плотный панцирь, который мог выдержать зимние дожди и снегопады. Конечно, у нас такая крыша не продержалась бы и двух недель, особенно в период осеннего ненастья, но тут дождь и снег выпадают не часто.

Вдруг до моего слуха доносится легкий шум падающих водяных струй. Я быстро переворачиваюсь на живот и, положив голову на кулак, невольно всматриваюсь вперед. Сквозь серебристые листья джиды мне виден чистенький дворик, обнесенный высокой глиняной стеной, которую тут называют дувалом. Во дворе небольшой виноградник, два персиковых дерева и старая джида, ветки которой служат мне прекрасной маскировкой. Янтарные персики, крупные, как антоновские яблоки, оттягивают ветки.

Но меня интересуют не персики, я уже давно вышел из того возраста, когда чужие сады держали в плену воображение. Мое внимание сосредоточено на более прозаическом сооружении, обнесенном двумя камышовыми циновками и редкой мешковиной, прибитой к тонким жердям, на которых установлен квадратный железный бак.

Отсюда, с крыши, я вижу женщину. Это – Раиса, вторая жена рябого татарина Галиева, водителя грузового такси. Длинные косы скручены жгутом на голове и покрыты прозрачной косынкой, какими обычно накрываются во время дождя. Раиса стоит ко мне боком, и я вижу ее всю. Она стройна и красива.

Раиса подняла руки вверх и, поворачивая винт крана, регулирует сток воды. Она экономит воду. Видимо, ей не легко ежедневно таскать тяжелые ведра с улицы, где находится колонка, сюда, к душу, и по шаткой лестнице поднимать до железного бака. Я перевожу взгляд на бак. Если бы Раиса слегка намекнула моим товарищам, Петру Мощенко и Евгению Зарыке, они бы ежедневно с пребольшим удовольствием наполняли его водою. Но Мощенко и Зарыка разве рискнут обратиться к ней с таким предложением?

Они оба по уши влюбились в Раису. Два раза в неделю, когда их отпускают на тренировки, они стараются приходить на стадион пораньше и лезут на крышу «загорать». Мощенко и Зарыка убеждены, что я, как и они, без ума от Раисы. Особенно упорствует Зарыка.

Зарыка – ленинградец, он ушел в армию со второго курса института и поэтому считает себя образованнее нас, имеющих лишь аттестат зрелости. Внешность у него тоже довольно интеллигентная: высокий лоб, большой подбородок римского воина, раздвоенный посредине, и цепкие серые глаза. Он – перворазрядник по волейболу, высок и, как все волейболисты, немного тощеват.

Наши двухъярусные койки стоят рядом, и мы располагаемся на втором этаже. Мощенко квартирует подо мной. После отбоя Зарыка обычно толкает меня ногой и, вызывая на откровенный разговор, шепчет:

– Заметь, мальчик, она не спортсменка! Ее такою создала сама природа. Мастерство!

– Открыл Америку!

– Мне, мальчик, приходилось видеть много классных фигур, но эта…

– Типичный ширпотреб, – вставляю я.

– Что ты, мальчик, понимаешь в искусстве?

Мне хочется его позлить. Но он не сдается.

– Античность! – шепчет он. – Афродита!

Афродиту я видел. Мне довелось быть в Ленинграде всего четыре дня, ездил в составе сборной молодежной на матчевую встречу городов. Наша команда боксеров победила ленинградцев. Был и в Эрмитаже. Там в античном зале я видел знаменитую статую Афродиты. Для большего эффекта стены зала выкрашены в красный цвет, и от этого мрамор кажется розоватым. Экскурсовод рассказывал, что эту статую нашли при раскопках города Помпеи и Петр Первый выменял ее у римских католиков на мощи какого-то святого.

Я смотрю на Раису. Хороша, но до Афродиты ей далеко! И переворачиваюсь на спину. Ни Мощенко, ни Зарыка так бы не поступили. Знаю я их!

Мои мысли прерывает девичье щебетание. Это из раздевалки вышли гимнастки. Майки и трико плотно облегают их стройные тела. Почему же, тренируясь рядом, мы не обращаем на них внимания?

На вытоптанном травяном поле снуют футболисты. У каждого по мячу. Футболисты всегда начинают тренировку первыми. Им, как поется в песне, не страшен ни мороз ни жара. В данном случае важно последнее – жара. Футболисты – народ закаленный и с лихвой перекрывают все рекорды выносливости. Жароустойчивые парни!

Вслед за футболистами появляются их постоянные конкуренты – легкоатлеты. Между их тренерами идет холодная война. Футболистам для тренировок необходимо все поле, и они не отвечают за безопасное движение по гаревой дорожке: мяч может в любой момент сбить бегуна. Легкоатлетам для тренировки нужна вся беговая дорожка и часть футбольного поля, иначе они не отвечают за безопасность футболистов: копье с острым наконечником и металлический диск остаются по-прежнему хотя и древним, но все еще грозным оружием. Не говоря уже о тяжелом, полупудовом молоте – этаком небольшом чугунном шарике на проволочке, который раскручивают над головой и стараются запустить куда-нибудь подальше в радиусе футбольного поля. Бывают случаи, когда шарик срывается с рук и летит по своему усмотрению. И если сектор метания не огорожен предохранительной решеткой, тогда туго приходится зрителям. Спорт, как и искусство, требует жертв.

Мир и спокойствие царят только на нашей боксерской площадке. Тут мы полные хозяева. Правда, на наш ринг косятся гимнасты. Они тренируются рядом, и деревянный помост, на котором установлен ринг, заставляет их облизываться. Ведь на помосте, устланном кошмой и брезентом, можно отлично отрабатывать вольные упражнения!

Но гимнасты – народ выдержанный, терпеливый. Они понимают, что если мы сами друг друга не жалеем, разбиваем носы и ставим фонари, то что сможем сотворить с чужими? Однако гимнасты все же пользуются рингом. В наше отсутствие.

Тени стали длиннее, стадион ожил. Смотрю на часы: пора! Пора на тренировку. Мне видно, как тренер Мирзаакбаров со связкой боксерских перчаток шествует на нашу площадку.

Тренировался я с увлечением. Скоро предстоит поездка на окружные состязания, и, вполне естественно, мне хочется хорошо подготовиться к таким ответственным выступлениям. Согласно положению на соревнования допускаются спортсмены только первого разряда. Занимающихся боксом у нас много, но перворазрядники только я и лейтенант Омаров. Командир части разрешил нам тренироваться на городском стадионе вместе с гражданскими спортсменами. Этого добился Никифоров. Он хотел, чтобы на окружные состязания мы вышли в отличной форме.

Я обрабатываю кулаками тяжелый боксерский мешок, набитый песком и опилками, прыгаю со скакалкой, веду бой с воображаемым противником, то есть мысленно представляю перед собой соперника, и с удовольствием колочу пневматическую грушу. Отличный спортивный снаряд для отработки ловкости, резкости и точности!

Я бью три раза левой, потом три раза правой. Груша, стукаясь о щит, выбивает ритмичную дробь. Затем ускоряю темп, увеличиваю нагрузку на все тело. Бью два раза левой, два раза правой. Потом раз – левой, раз – правой. При каждом ударе необходимо делать поворот корпусом. Удар начинается снизу, с ног. Чуть подавшись вперед, стою на носках, которые напряжены и работают, как пружины, заставляя двигаться все тело, мягко и быстро поворачиваться в согласованном ритме, чем-то похожем на танец. Я ничего не вижу, кроме стремительно качающейся груши, ничего не слышу, кроме дробных ударов. Как приятно сознавать свою силу, ощущать согласованную работу тренированных мышц рук, ног, всего тела, когда, послушные твоей воле, они выполняют сложные движения, выполняют экономно, стремительно, точно!

– Тайм! – командует Мирзаакбаров и смотрит на секундомер.

Секундомер висит на шее, как медальон. Тренировка идет по раундам. Три минуты работы – минута отдыха. Как на ринге. Организм должен привыкать, приспосабливаться к нагрузкам и отдыху.

Поднимаю руки вверх – вдох, опускаю – выдох. Боксеры расслабленной походкой ходят по площадке, отдыхают, насыщают организм кислородом.

Анвар Мирзаакбаров снует по площадке. Он использует каждую минуту отдыха для того, чтобы дать боксерам задание на очередной раунд, указать на ошибки, подсказать пути их исправления.

Тренер, обнаженный по пояс, в одних бриджах и тапочках на босу ногу, привлекает внимание зрителей. Около боксерской площадки всегда зрители. На него приятно смотреть. Кстати, я заметил, что он всегда без майки, как бы наглядно демонстрирует благотворное влияние физической культуры на человеческий организм. У него смуглое тело, развитая мускулатура. По его рельефным мышцам можно свободно изучать анатомию. Они легко перекатываются под тонкой кожей. Проводись у нас конкурсы красоты, Анвар, бесспорно, находился бы в числе призеров. Многие парни, желая стать такими, как он, идут в боксерскую секцию.

Эта секция самая многочисленная. Но мало кто знает о том, что рельефные мышцы и красивый торс Анвар выработал отнюдь не боксерскими упражнениями. В течение ряда лет – а начал он еще будучи студентом Ташкентского техникума физической культуры – Мирзаакбаров увлекается гантельной гимнастикой, хотя некоторые тренеры утверждают, что такие упражнения не повысят мастерство боксера. Но за последнее время поклонники этого простого и эффективного вида физической культуры добились некоторых успехов. В печати все чаще и чаще стали публиковаться статьи о гантельной гимнастике, которую бойкие журналисты переименовали в атлетическую гимнастику.

Так что теперь у нас появилось несколько гимнастик. Есть спортивная гимнастика, или, точнее, снарядная гимнастика, художественная гимнастика и новая – атлетическая. Мне, честно говоря, все равно, суть не в названии. Главное в том, что этот вид спорта входит в нашу жизнь. Я убежден, что за ним будущее. И эту истину не надо доказывать, она очевидна. Физическая культура с каждым годом все больше и больше входит в жизнь народа, она проникает в самые отдаленные уголки страны, захватывает все новые и новые слои населения. Даже здесь, в Средней Азии, где женщины когда-то носили паранджу, сегодня на городском стадионе рядом с мужчинами тренируются девушки-узбечки. Спорт нравится всем. Однако не все могут достигнуть в нем высоких результатов, стать чемпионами, рекордсменами. Есть люди, которые занимаются просто для себя, для укрепления здоровья. Их никакие результаты не интересуют, кроме одного – стать сильным, приобрести красивое телосложение.

После тренировки спортсмены спешат в душ. Моемся, чистимся – и в парк, на танцплощадку.

Духовой оркестр наш – знакомые ребята, ракетчики, играют вальс. Я люблю танцевать, люблю и наблюдать за танцующими. Мощенко, не теряя времени, с ходу пригласил девушку в скромном белом платье и скрылся в толпе вальсирующих.

Я пристроился у решетчатой ограды. Танцы, говорят, раскрывают человеческое нутро. Посмотришь на танцующего, на его лицо, на руки, как он держит себя, понаблюдаешь за его ногами, и можно безошибочно определить его характер, его склонности, его воспитание.

– Ты что скучаешь? – спрашивает Петр. – Я не узнаю тебя!

А мне вовсе не скучно. Я слежу за… ногами. Их много, и каждая пара спешит рассказать мне о своей жизни. Вот эти, которые лениво передвигаются в такт музыке, пришли сюда от нечего делать, пришли потому, что больше некуда идти. А эти, поджарые, стянутые туфлями с плотной подметкой, явились сюда как на работу. Они не пропустят ни одного танца. Им безразлично, как танцевать, лишь бы не стоять. Мимо меня проплывают полные ноги, обутые в дорогие модные туфли. Они движутся плавно, экономно, с достоинством несут свою даму, которая отдается пленительному волшебству танца и, мечтательно закрыв глаза, чувствует себя юной, красивой и неотразимой. Рядом грациозно исполняют па действительно красивые ножки. Сколько в них прелести! Как они чувствуют музыку! Я слежу за ними, но их закрывают другие, наглые и вульгарные. Они бесстыдно подрагивают в модном кривлянии!

Разные ноги, разные характеры разные дели преследуют в танце. Одни пришли на первое свидание и робко следуют за партнерами, другие, влюбленные, беззаветно жертвуя собой, сносят все обиды, сами идут под тяжелые подошвы мужских ботинок. А эти осторожны и выжидательны, держатся на почтительном расстоянии от щегольских туфель случайного партнера и смотрят, смотрят по сторонам, кого-то ищут, ищут и не находят… Движутся, движутся пары ног в ритме танца, и шуршание подошв, кажется, заглушает музыку.

Я не танцую. Здесь, на этой танцплощадке, среди городских парней и нарядных девушек, чувствую себя стеснительно. Я робок и неуверен. Зарыка говорит, что я по всем статьям подхожу к идеалу «современного героя», только мне не хватает того, что есть буквально у всех столичных парней, – вежливого нахальства.

– Будь и в жизни, как на ринге. Там ты вежлив и все-таки даешь в морду!

Я обрываю его:

– Бокс не драка!

– Кто это опровергает? – Он пожимает плечами и поучает: – Пойми же ты, что вежливость в сочетании с нахальством придают уверенность!

Может быть, он и прав. Я не могу просто так, как другие, развязно подойти к девушке и с небрежной самоуверенностью пригласить на танец. Почему-то долго не решаюсь подойти к той, которую хочется пригласить, а когда все же решаюсь и делаю первые шаги, то оказывается, что уже поздно, ее увели другие. А если и подойду первым, то страшно смущаюсь и не могу выдавить из себя нужные слова. Возможно, оттого, что боюсь получить отказ. Отказ меня убивает на месте, и неприятная горечь долго не проходит. Поэтому я обычно редко танцую, чаще наблюдаю.

Но разве знал я тогда, что где-то рядом, на танцплощадке, есть девушка, которая следит за мной, которая ждет, чтобы я подошел к ней?

Среди ночи взвыла сирена.

– Тревога!

Сна – как и не бывало. Отбрасываю одеяло и со второго этажа двухъярусной койки прыгаю вниз. В казарме кромешная тьма. Быстро хватаю свои сапоги. В темноте и спешке легко перепутать и надеть чужие.

Каждая секунда на учете. Торопливо натягиваю гимнастерку. Зарыка толкается задом и громко ругается:

– Дневальный! Что случилось? Почему нет света? Спишь, что ли?

Из дальнего конца раздается спокойный голос старшины Тануковича:

– А ты одевайся на ощупь! Привыкай к боевой обстановке!

За окном горит электрический фонарь. Значит, свет есть. Значит, его выключили в казарме специально, чтобы мы учились действовать в любой обстановке.

Зарыка и Мощенко уцепились за один сапог.

– Отдай, Женька, это мой!

– Нет, мой!

В казарме шумно. Покрывая шум, звучит бас старшины:

– Торопись, ребята!

Застегивая на ходу ремень, выбегаю в коридор. Хватаю свой автомат, подсумок с патронами, противогаз – и на выход.

Ночь обдает свежестью и прохладой. Темное небо кажется огромной мишенью, изрешеченной пулями. Капитан Юферов стоит под фонарем и держит в руках секундомер. Солдаты поспешно выстраиваются у крыльца.

– Смирно! – командует Мощенко и спешит первым доложить капитану о том, что его расчет, поднятый по тревоге, готов к выполнению любого задания.

– По машинам!

Через несколько минут мы уже находимся далеко от военного городка. Бронированные вездеходы идут с большой скоростью. Поеживаясь от встречного ветра, мы теснее прижимаемся плечами друг к другу. Однообразный ровный гул мотора клонит ко сну. Машины идут с погашенными фарами.

Покачиваясь в ритм движению, солдаты на задних сиденьях спят. Я не могу спать в машине. А жаль. Надо уметь использовать для отдыха каждую спокойную минуту. Впереди – тяжелый день.

– Корж, подвинься! – просит Зарыка.

Отодвигаюсь. Он согнулся и начал стаскивать сапог с правой ноги.

– Ты что, плохо намотал портянку?

– Тише! – шепчет Зарыка. – Лучше помоги. Жмет, проклятый!

Опускаюсь на корточки, чтобы помочь ему стащить сапог, и чуть не вскрикиваю от удивления: на его правой ноге надет левый сапог!

– Ты что, перепутал?

– Да нет, – шепчет Евгений. – У меня оба – левые.

– Оба левые?

– Тише ты! Конечно оба. Не десять же!

Мне совсем не смешно. Я ищу глазами второго мученика. У кого же два правых?

Впереди, на первой скамье, согнувшись, кряхтит Мощенко. Стянув сапог, сержант сует его под скамейкой Зарыке.

– Возьми, зануда, свое табельное имущество.

Они торопливо обмениваются сапогами.

– Менка без переменки, – ехидничает Чашечкин.

В районе полевых занятий нас встретила кухня. Один вид походного котла сразу придал нам бодрости и подвысил настроение. Команду «На завтрак становись» выполняем моментально.

У кухни выстраивается очередь. Повар, в лихо сдвинутом набекрень белом колпаке, накладывает в солдатские котелки гречневую кашу и поливает мясной поджаркой.

Располагаемся прямо на земле, попарно. У нас с Зарыкой котелок на двоих.

– Корж, держи ложкой свою часть каши, – предлагает Евгений. – Сначала я свою съем, а потом ты будешь.

– Женька, это не суп, на каше не выгадаешь.

– Жалко, – притворно хмыкает Евгений.

Мы быстро работаем ложками. Потом, обжигаясь, пьем сладкий чай вприкуску с хлебом.

Покончив с завтраком, солдаты растянулись на земле. Зарыка вытащил из кармана небольшую книжицу. Он всегда носит книги с собой. Я прочел название: «Ракеты».

– Интересная?

– Нужная. Технику надо знать, мой мальчик. Вот скажи, когда в прошлой войне была запущена первая боевая ракета?

Я знаю, что спорить с Зарыкой по вопросам истории и тем более по техническим вопросам бесполезно. И отвечаю, что, мол, не хочу повторять того, что всем давно известно.

– А ты повтори. Повторение – мать учения.

– Отстань!

– Ты просто не знаешь.

– Не мешай моему желудку заниматься осмыслением пищи. От твоих бородатых вопросов у него может испортиться настроение.

– Вполне сочувствую. Только ты, Корж, разъясни, пожалуйста. Это только у тебя или у всех боксеров?

За спокойным и вежливым тоном скрывается какая– то ловушка. Я ее предчувствую, но разгадать не могу. И отвечаю неопределенно, пожав плечами:

– А ты, Евгений, собственно, о чем?

– Ну, о том самом, что в твоей голове. О сером веществе.

– Ах вот ты о чем! О сером веществе, значит.

– Ну да. О сером веществе, о мозге. Они что, Корж, только у тебя в желудок перебазировались или у всех боксеров?

– При чем тут бокс?

– Ты же сам сказал, что твой желудок занимается осмыслением пищи. А, как установлено наукой, думать можно только мозгом. Вот я и делаю элементарный вывод: боксеров слишком часто бьют по голове, и они, чтобы уберечь свои мозги, прячут их в животе. Верно?

На лице Зарыки наивность. Но я вижу, как радость клокочет в его сердце и он еле сдерживает довольную ухмылку. В нашу сторону поворачиваются солдаты, прислушиваются.

– Замолчи, – прошу я.

– Мальчик мой, не повышай голоса. Это принесет тебе двойной вред: ты надрываешь голосовые связки и подрываешь свой авторитет.

Зарыку теперь не остановить, Нужно срочно менять тему. И я спешно отвечаю на его первоначальный вопрос:

– Первая боевая ракета была запущена немцами. Тринадцатого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года фашисты запустили реактивный беспилотный самолет-снаряд Фау-1. Эти ракеты относятся к классу «земля – земля». Гитлеровцы их использовали для бомбардировки южных районов Англии и Лондона. Вам понятно, товарищ Зарыка?

– И это все, товарищ Коржавин?

– Нет, не все. Первую баллистическую ракету Фау-2 класса «земля – земля» также запустили гитлеровцы. Это произошло утром восьмого сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года. В местечке Вассенар, что неподалеку от голландской столицы Гаага. Ракеты произвели огромные разрушения и ударили по нервам флегматичных англичан. Моральное воздействие ракет было потрясающим. И не только в Англии. Во многих странах военные специалисты начали шевелить мозгами в области ракетостроения. За последние годы ракетная техника шагнула далеко вперед. В заключение краткого исторического обзора могу сообщить, что один из изобретателей ракеты Фау-2 профессор Вернер фон Браун сейчас жив. Этого убийцу тысяч мирных жителей, этого фанатичного приверженца гитлеровской фашистской партии с радостью приняли американцы. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году эсэсовец Вернер фон Браун принял гражданство США и, как известно из газет, трудится для своих новых хозяев с таким же рвением, как и для Гитлера. Его адрес: штат Алабама, испытательный полигон управляемых снарядов. Там, в бетонированном каземате, фашист Вернер фон Браун потеет над созданием новых мощных ракет, из кожи лезет, чтобы догнать советских ракетостроителей. Вот так, товарищ Зарыка. Книжки читать надо.

Зарыка зааплодировал:

– Браво, рядовой Коржавин! Браво! Ваши познания обширны, но… – Он поднял палец. – Но весьма односторонни. Весьма!

– Что?

– Односторонни, говорю. За них больше тройки не поставят. Тройка и то слишком много. Вот так. Книжки читать надо, товарищ Коржавин.

– Это ты от зависти.

– Нет, объективно.

– От зависти.

– Да нет же! Ну чему мне завидовать? Твоим односторонним знаниям? Ты же упустил, мой мальчик, самое главное.

– Главное?

– Конечно. Ты заглянул далеко в чужие страны и забыл о земле, на которой стоишь.

– А при чем все это?

– А при том самом. Первыми – заруби себе на носу! – первыми в Отечественной войне применили боевые ракеты мы. Мы – советские войска. И произошло это не в сорок четвертом году, а в сорок первом. Точнее – пятнадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года. Так сказать, на три года раньше фашистов.

Зарыка сделал паузу и продолжал:

– Дело было так. Гитлеровцы, опьяненные успехами, рвались к Москве. Они захватили город Оршу и готовились к дальнейшему наступлению. На вокзале и привокзальном районе скопилось много немецких войск и техники – артиллерия, танки, автомашины, пехотные части. У фашистов праздничное настроение: они, «непобедимые», скоро будут в Москве! И вдруг… Раздался леденящий душу и наводящий ужас страшный, пронзительный звук, и земля, казалось, извергла из своих недр огонь и грохот. Вверх, к самому небу, взметнулись огненные языки пламени, все вокруг окуталось дымом и пылью. Рвались боеприпасы, горели танки, взлетали вверх автомашины… Смерть была на каждом шагу. Гитлеровцам показалось, что они попали в ад. Среди уцелевших «непобедимых» началась безумная паника… Так рассказывают сами фашисты, чудом уцелевшие очевидцы, о своем знакомстве с первыми русскими боевыми ракетами. Пятнадцатого июля сорок первого года был дан первый залп из пяти ракетных реактивных установок. Командовал батареей, которая произвела этот первый залп, капитан Флёров.

– Евгений, так это же гвардейские минометы, или, как их окрестили солдаты, «катюши».

– Вот именно – «катюши». История любит точность, Вот так, мальчики, У кого есть сигареты?

Покурить не удалось. Взвыла сирена.

– Атомная тревога! Подготовить укрытия! Вскакиваем и бежим к своим машинам. Раздается новая команда:

– Механизмы выведены из строя. Действовать вручную!

Действовать вручную – это значит лопатами.

Приказ есть приказ, и наше дело – выполнять. Мощенко шагами отмеряет места укрытия и втыкает колышки. Мы дружно вонзаем лопаты в землю. Она сухая и твердая, она сопротивляется нам. Но мы спешим. Надо не только успеть уложиться в положенное время, надо опередить соседей. Надо первыми закончить сооружение укрытия, вкатить в него вездеход, спрятать от поражающей воздушной волны ракетную установку.

– Давай, Петя!

– Жми, Руслан!

– Зарыка, ворочай лопатой, а не языком!

В сторонке лежит наше оружие, противогазы, гимнастерки. Запыленные, мы лоснимся на солнце. В горле першит от пыли. Хочется пить. На чумазых лицах струйки пота оставляют полосы. От пота щиплет глаза. Но мы ни на что не обращаем внимания. Скорей! Скорей! Скорей! В висках стучит кровь. Скорей! Работаем как автоматы. Скорей! Тело не чувствует усталости. Скорей!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю