Текст книги "Победа достается нелегко"

Автор книги: Георгий Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Глава двадцать пятая

1

На следующий день Тамара Сергеевна сама взялась, как она сказала, «укомплектовывать передачу» для раненого солдата.

– Вы, мужчины, ничего в этом деле не смыслите и всегда приносите совершенно не то, что нужно, чего ждут, – заявила она, отправляясь в магазин.

Во второй половине дня подполковник Афонин, нагруженный аккуратно упакованными свертками и пакетами, переступил порог военного госпиталя. У окошка, где выдавали пропуска, толпилось человек десять. Когда подошел черед Афонина и он, наклонившись, сообщил, куда и к кому идет, пожилая женщина с резкими чертами лица, одетая в военную форму, сказала:

– Товарищ подполковник, у рядового Коржавина сейчас много народу. Мне приказано больше не выдавать пропусков. Передачу сдайте в соседнее окошко, вложите записку, и ее доставят вашему боксеру.

Афонин начал доказывать ей, что ему крайне необходимо повидаться с больным Коржавиным, но женщина бесцеремонно перебила:

– Я по-русски вам говорю, мне приказано не выписывать пропусков в хирургическое отделение к рядовому Коржавину. – И, вздохнув, добавила: – Сегодня сумасшедший день! Все идут только к боксеру. К генералам никогда столько народу не ходило. Не знаю, чем он прославился!

– Кто может дать разрешение?

– Дежурный по госпиталю.– Она назвала номер телефона. – Только, думаю, напрасно. Лучше в другой раз приходите.

Афонин подошел к телефонному аппарату, который висел на стене возле окна, и, положив свертки и пакеты на подоконник, снял трубку. Дежурный, едва только Афонин произнес имя Коржавина, резко ответил: «Нет, сегодня нельзя» – и повесил трубку.

Степан Кириллович снова набрал нужный номер и потребовал, чтобы дежурный выслушал его:

– С вами говорит подполковник Афонин, заместитель командира по политчасти ракетного подразделения, в котором служит рядовой Коржавин. Я прибыл из Туркестанского военного округа. Могу ли я навестить своего подчиненного?

Дежурный сразу изменил тон, переспросил фамилию, сказал, что он сейчас же позвонит и велит выписать пропуск.

Через несколько минут Степан Кириллович шел по асфальтированной аллее к трехэтажному корпусу, в котором размещалось хирургическое отделение. Около кирпичного здания с большими светлыми окнами стояли три автобуса, и на каждом из них было написано «телевидение». От одного автобуса тянулись электрические кабели наверх, в окно второго этажа. Десятка два больных – кто с забинтованной рукой, кто с загипсованной ногой, опираясь на костыль, – толпились возле машин, заглядывали внутрь, расспрашивали шоферов и технических работников.

Афонин, мельком осмотрев машины —все ж таки интересно посмотреть, как снимают для телепередачи, – вошел в просторный вестибюль, получил белый халат и, никого не спрашивая, поднялся на второй этаж. Нашел нужную палату, заглянул в открытую дверь. Палата оказалась пустой. На тумбочке, на подоконнике и просто на полу лежали свертки, кульки, пакеты, пачки печенья, вафли, коробки конфет, крупные мясистые помидоры, зеленые огурчики, краснобокие яблоки, сочные груши, нежные персики, виноград, огромная дыня, апельсины, бананы, сливы. Всего много. Не было лишь самого Коржавина и его койки.

Подполковник остановился в нерешительности. Еще раз посмотрел на номер палаты и сверил с пропуском. Нет, не ошибся. Тогда куда же девался Руслан?

– Милок, отойди с прохода!

Подполковник Афонин посторонился, пропуская высокую моложавую женщину, которая с трудом несла тяжелую корзину, доверху наполненную различными кульками и пакетами с фруктами. На некоторых свертках виднелись надписи. Степан Кириллович мельком прочел: «Боксеру Коржавину от комсомольцев завода им. Владимира Ильича», «Чемпиону от студентов», «Рядовому Коржавину от товарищей по оружию».

– И это все ему одному? – спросил Афонин, вызывая санитарку на разговор.

– А то кому же, милок, – ответила она, опорожняя корзину. – Третий день вот так. Все отделение уже снабдил он фруктами да сладостями. А люди все несут и несут.

– Где же он сейчас?

Санитарка выпрямилась, посмотрела оценивающим взглядом на Афонина и, заметив офицерские погоны с двумя просветами, сразу перешла на «вы».

– А вы кем ему доводитесь? Сродственником аль еще как?

– Нет, – ответил Афонин. – Я командир его.

– Командир, говорите! – Она еще раз посмотрела на подполковника, как бы удостоверяясь в правдивости слов. – Это хорошо, когда командиры приходят навестить простых солдат. А то у нас даже случай был, писал главный врач одному командиру, вызов делал, так тот даже не ответил. Вот оно как бывает. А солдат сиротой был, детдомовский. Жалко нам его стало, и мы с Надюшкой, напарницей моей, от каждой передачи брали по конфетке, по яблоку, складывали в пакет, а потом приносили солдату, мол, от твоих дружков по службе. Он радуется, а у нас слезы на глазах.

– Доброе дело вы сделали, – сказал Афонин. – Как вас зовут?

– Зачем вам? – удивилась санитарка. – Ну, Катерина... Катерина Тимофеевна.

– Вот что, Екатерина Тимофеевна,—начал подполковник Афонин как можно торжественнее. – Разрешите мне выразить вам горячую признательность и благодарность за вашу заботу о солдате. Большое вам спасибо!

Санитарка от удивления заморгала, потом покраснела от смущения, улыбнулась. По всему было видно, что она много хорошего делает людям, старается, а редко слышит слова благодарности за труд свой.

– Ну что вы... Я как и все, работа наша такая, – ответила санитарка и доверчиво стала рассказывать. – А солдата вашего унесли вместе с койкой в зимний сад. В том крыле это. Его в кино для телевизора снимают. Народу там! И начальство все наше. Лампочек электрических понаставили, горят, как прожектора. Вас туда ни за что не пропустят. Идемте лучше со мной. Я вас через кухню проведу прямо в зимний сад. А там уж вы сами. Может, и вас заснимут для кино.

2

Самолет, тряхнув корпусом, помчался наконец по бетонной дорожке московского аэродрома. Соседка справа, полная, с круглыми удивленными глазами, облегченно вздохнула. Всю дорогу она не умолкала, уверяла, что у нее «спокойны нервы», пока разговаривает. Соседка успела выпытать у Гульнары, что та едет в Москву впервые, по срочному делу и ее никто не встречает. Женщина сочувственно проинформировала девушку, что устроиться на ночлег в Москве будет очень трудно, что у нее самой дочь студентка Московского университета. И в крайнем случае, если девушке не повезет, пусть позвонит, На этом они и расстались.

С аэродрома до города вез пассажиров автобус. Гульнара смотрела в окно. Под колеса ложилась прямая асфальтированная дорога, по обеим сторонам темнел лес. Девушка с удивлением разглядывала незнакомые места. В белоствольных, тонколистых деревьях она угадывала березки, о которых много читала и слышала. Удивлялась высоте вечнозеленых сосен и никак не могла понять, чем отличаются сосны от елей. Она вспомнила, как Руслан говорил ей: «Приедешь в Москву, в город, где я родился, повезу тебя в подмосковные леса». Было немного горько, что не вместе, а одной пришлось ехать в Москву, и не письма его, а газеты заставили срочно взять билет на самолет. Не давала покоя мысль —как найдет она силы, чтобы явиться к его матери в дом и представиться, что она та самая Гульнара, о которой, по словам Руслана, он писал матери в каждом письме. Разговорчивой соседке в самолете она не могла рассказать всю правду. Женщина пожилая, может не понять, плохо подумать. Ведь и ее родная тетушка Зумрат тоже плохо, очень плохо подумала, когда узнала, что племянница летит самолетом в Москву, к русскому солдату Руслану. Тетушка долго кричала и плакала, жаловалась, что вместо благодарности получает вот такую награду.

Гульнара вытащила из сумочки газету, развернула. Со страницы на нее смотрел Руслан. Он похудел, и ей казалось, что ему сейчас очень трудно там, в больнице. Она-то знала, как он любит спорт и что значит для него выйти из строя. «Я постараюсь успокоить его, буду ухаживать за ним, пока совсем не поднимется», – думала Гульнара, вспоминая, как Руслан не раз говорил ей, что, пока она с ним, ему хорошо и не страшны никакие беды.

Гульнара, вздохнув, сложила газету. Как ее встретит мама Руслана? Он говорил, что у него чудесная мама, что они обязательно полюбят друг друга. Гульнара задумалась. Сумеет ли она понравиться незнакомой московской женщине? В ее родном городе она не нравилась многим пожилым женщинам. Те любили накидывать на головы платки так, как раньше носили паранджу, и косились на Гульнару. Тетушка говорила, что старухи ненавидят ее, когда она надевает спортивный костюм и садится на велосипед. Как ее встретит мама Руслана?

В городском аэропорту, получив чемодан и тяжелый объемистый баул, в котором везла свежие фрукты, Гульнара вышла из здания. Огромный широкий проспект поразил ее. Вокруг было так чисто, свежо и красиво, что Гульнаре захотелось пройти пешком. Она спросила встречную женщину, далеко ли до Люсиновской улицы. Та удивленно подняла брови: «До Люсиновской? Очень далеко».

Гульнара взяла такси. Шофер любезно открыл дверцу, и минут через пятнадцать Гульнара была уже у цели. Миновав ворота, въехали в квадратный дворик, на который со всех сторон белыми занавесками глядели окна. Несколько мальчиков шумно катались на самокатах. На лавочке чинно сидели дошкольницы. Они держали в руках кукол и, конечно, все до одной были «мамами». Гульнара улыбнулась. Девочки были чистенькими, нарядными, с бантами в волосах. Так детей в ее родном городе одевают только по праздникам.

Она подошла к скамейке, спросила маленьких мам, где живет Руслан Коржавин? Гульнара знала, что его мать зовут Варварой Николаевной, но ей казалось, что Руслана Коржавина должны знать не только в его дворе, а и во всей Москве, не только взрослые, но и дети.

Девчонки переглянулись.

– Вам тетю Варю? – спросила одна из них, о голубым бантом на макушке.

– Да, – ответила Гульнара, – мне нужна тетя Варя.

– Так она на втором этаже. Вон ее балкон, видите, застекленный. А вот парадное. Пойдемте, я провожу.

3

Гульнара шла за девочкой, осторожно поднимаясь по полутемной деревянной лестнице. Впереди важно покачивался голубой бант. С каждой новой ступенькой Гульнаре становилось все тревожнее. Как встретит ее мама Руслана? Гулко стучало сердце.

Двери отворила моложавая женщина в цветастом сатиновом платье.

– Мне Варвару Николаевну... Пожалуйста!..

Женщина, мельком оглядев Гульнару, пригласила в комнату. Когда обе вошли, хозяйка плотно закрыла дверь.

– Я – Варвара Николаевна, – представилась она.

Гульнара смутилась.

– Вы мама Руслана?

– Да.

Женщина не спеша оглядывала Гульнару, а у той подкашивались ноги. Она поставила на пол чемодан и беспомощно оглянулась. Хозяйка понимающе усмехнулась, пододвинула стул:

– Присядьте. Сейчас поставлю чай.

Смущенно улыбаясь, Гульнара поблагодарила. Женщина тоже улыбнулась одними губами.

Гульнаре сразу стало легче. У Руслана молодая мама. Жаль, что она раньше не знала и так некстати удивилась. Она быстро перебрала в памяти все встречи с Русланом. Нет, он ни разу не говорил ей, что у него такая молодая мама.

Варвара Николаевна неторопливо расстелила на столе прозрачную скатерть. Поставила хлебницу, сахар, чайные чашки. Когда она с чайником в руках вышла на кухню, Гульнара вскочила. Торопливо открыла баул и выложила все содержимое на стол. Чудесные дары солнечной долины грудами высились на скатерти: крупные бархатистые персики, прозрачный сочный инжир, сквозь мякоть которого проглядывали душистые маковки-семечки, килограммовые гранаты, бордово-красные, тугие, похожие на детские набивные мячи, и знаменитые янтарные, краснобокие яблоки, аромат которых распространился по всей квартире. Варвара Николаевна еще в кухне почувствовала его и сразу догадалась, что это из ее комнаты.

Через несколько минут она вошла в комнату с горячим чайником в одной руке, с железной подставкой в другой. Губы ее были поджаты. Гульнаре опять стало тревожно.

Они пили чай, и Варвара Николаевна говорила, что сразу, с первого взгляда узнала Гулю. Да, о ней писал Руслан еще в прошлом году.

– Но теперь, слава богу, он вырвался из этой ужасной Азии и навсегда остается в Москве. Здесь им дорожат, даже квартиру обещают новую. Здесь у Руслана есть невеста... – Хозяйка мельком взглянула на гостью. – Да, невеста. Хорошая девушка. – Мать взяла с комода газету и протянула ей. – Вот они оба... Очень любят друг друга.

Дрожащими руками Гульнара взяла газету: на фото Руслан. Она узнала бы его из тысячи других... Он на ринге, видно, после боя. Его руки еще в кожаных перчатках. А рядом девушка со счастливым лицом.

У Гульнары потемнело в глазах. Она всматривалась в соперницу. У нее красивое лицо. Она смеется. Да, ведь она невеста. Так считает Варвара Николаевна. Они вместе учились и дружили еще в школе. Варвара Николаевна говорит вполголоса, спокойно, как будто хочет приласкать несчастную девушку. Она, Варвара Николаевна, очень довольна выбором сына. Звать ее Тина. Она из хорошей семьи, из очень хорошей семьи.

– Варвара Николаевна, я все поняла... Я уйду.

Хозяйка замолчала.

– Очень жаль, что Руслан не сказал мне об этом... о своей невесте, – почти шепотом добавила Гульнара.

– Так ведь, милочка, мужчины никогда не говорят. Надо было самой догадаться.

Гульнара опустила глаза. Ей очень хотелось возразить этой суровой неласковой женщине, рассказать, как часто Руслан говорил ей о своей любви. Но рассудок требовал молчать. У него есть невеста! А ее, Гульнару, он невестой не называл...

Непослушными руками закрыла Гульнара пустой баул, поправила темные длинные волосы и попросила:

– Пожалуйста, дайте мне адрес больницы. Я хочу видеть Руслана... Попрощаться.

Гульнара вопросительно смотрела на Варвару Николаевну и видела, как у той быстро изменилось лицо. Куда девалась недавняя уверенность! Настороженные глаза стали подозрительными, злыми. Уголки губ опустились. Вся моложавость и привлекательность исчезли, и Варвара Николаевна показалась Гульнаре старой и усталой женщиной, очень похожей на ее тетушку Зумрат.

Спускаясь по лестнице, Гульнара плакала. Здесь, в старом доме на темной деревянной лестнице, никто этого не заметит, даже если будет идти рядом. Гульнара шла медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, и торопливо вытирала платком слезы, катившиеся по щекам, и пыталась приказать себе: «Не распускать нюни».

После темной лестницы дневной свет ослепил ее. Опустив голову, крепко сжав ручки чемодана и баула, она быстро прошла квадратный опрятный дворик, стараясь не глядеть в сторону скамейки, где по-прежнему сидели маленькие мамы с нейлоновыми дочками в руках.

Глава двадцать шестая

1

Гульнара, не останавливаясь, шла по улице. Решение возникло само собой. В справочном бюро она узнала адрес городской кассы аэрофлота.

Кассирша ответила, что на сегодня все билеты проданы, и предложила на утро следующего дня. Гульнара согласилась. Оставалось одно: проститься с Русланом и искать ночлега. Тут Гульнара вспомнила о записке, которую сунула ей на прощание соседка по самолету. Она порылась в сумочке. Записка лежала на прежнем месте. Облегченно вздохнув, Гульнара направилась к выходу.

День, такой богатый событиями, клонился к вечеру. По широкому проспекту двигался поток людей. С сумками, авоськами в руках спешили с работы женщины. Группами шли молодые, нарядно одетые девушки, с красивыми высокими прическами. Гульнара завидовала им, они казались счастливыми. Уверенно, неторопливо, держа в руках папки, шагали мужчины. Некоторые из них с интересом поглядывали на стройную смуглянку. Как ни печальна была Гульнара, она не могла не заметить этих, ждущих ответного взгляда, глаз. Она к ним давно привыкла. Мужчины в ее родном городе очень похожи на мужчин в большой Москве.

У одного из магазинов Гульнара остановилась: в витрине были выставлены оранжевые апельсины, краснобокие яблоки, крупные янтарные груши, помидоры, репа, лук. Потом она зашла в кондитерскую и купила конфет, печенья. Гульнара подошла к краю тротуара, остановила такси:

– В госпиталь,– И назвала адрес.

2

К Руслану Коржавину все время потоком шли люди. Знакомые, чаще незнакомые. Палату буквально завалили подарками, фруктами, сладостями. Никогда раньше он не предполагал, что у него столько хороших, заботливых друзей.

Тренер Виктор Иванович Данилов не ободрял, не утешал. Он лишь протянул Руслану книгу:

– Вот, рецепт на будущее.

Коржавин взглянул на обложку – «Повесть о настоящем человеке» и грустно усмехнулся:

– Думаю, не поможет. У меня совсем другое.

– А ты прочти!

– Читал.– Руслан раскрыл книгу и положил на тумбочку. – В детстве.

– Ты сейчас прочти! Она научит тебя кое-чему.– И, как бы советуя, добавил: – Мересьев-то остался без обеих ног. И вернулся в полк. А у тебя рука целая. Кумекать надо!

Руслан хотел было ответить, что, мол, с боксом покончено навсегда, ибо кость руки, после срастания, навряд ли сможет выдержать нагрузку ударов. Но не успел ничего сказать. В дверях палаты, освещенная вечерним солнцем, стояла Гульнара. В руках она держала баул и несколько темно-красных гвоздик. Руслан вскочил, неловко путаясь в полосатом халате, и поспешил навстречу:

– Гуля!

Гульнара легко отстранилась. Поставила на пол баул. Прошла к тумбочке, на которой находился ночник и лежала книга. Она положила гвоздики на раскрытые страницы и медленно повернулась к нему.

Данилов с нескрываемым любопытством рассматривал незнакомку, поражаясь ее яркой восточной красоте, Потом, спохватившись, стал прощаться.

– Ну ладно, я пошел. Мы с тобой еще потолкуем на эту тему. – Он постучал пальцем по загипсованной руке. – Вот когда панцирь снимут. Идет?

Виктор Иванович ушел.

Руслан, смущенный непонятной холодностью Гульнары, продолжал стоять посреди палаты. Впервые он представил себя со стороны: дурацкий полосатый халат, загипсованная рука... хорош кавалер! Он растерянно следил за девушкой, ища ее взгляда:

– Гуля! Если бы ты знала, как я рад!

На него глянули большие, с азиатским раскосом глава. Руслану сразу стало хорошо, потому что именно этих глаз ему не хватало последнее время. Он подошел к столу, подвинул табурет.

– Ты, наверно, устала?

Гульнара молча села.

Руслан устроился напротив на койке.

– Больно? – участливо спросила Гульнара, кивнув на загипсованную руку.

Руслан отрицательно покачал головой.

Девушка невольно вздохнула, отвела глаза. У самого окна на ветке сидел воробей. Тонкая ветка качалась, и воробей, удерживая равновесие, коротко взмахивал крыльями и наклонял голову. Было похоже, что он заглядывает в палату.

Руслан смущенно молчал, не в силах отвести взгляда от Гульнары. Ему хотелось о многом сказать ей. Но вид у девушки был удрученный и какой-то безразличный. Она прятала глаза, стараясь глядеть куда-то в сторону, и тихонько поламывала пальцы.

Вдруг он спохватился:

– Ты остановилась у нас? У меня дома?

– Да...

– Ты познакомилась с моей мамой? Она тебе понравилась?

– Да, – чуть слышно произнесла Гульнара.

Руслан подошел к ней.

– Я знал, что вы друг другу понравитесь. Она у меня добрая, ты еще успеешь в этом убедиться.

Словно подброшенная пружиной, Гульнара встала. Молча отошла к окну. Воробей, чирикнув, сорвался с ветки. Тонкая веточка продолжала покачиваться.

– Гуля! – Руслан дотронулся до ее плеч. – Гуля, тебя кто-нибудь обидел?

– Нет, – быстро сказала Гульнара. – Мне... мне очень жаль твою руку. Пожалуйста, выздоравливай поскорей... – Она повернулась к нему, ласковая, добрая. И глаза у нее были прежние, преданные.– Выздоравливай и поправляйся, милый.

Руслан повеселел.

– Стараюсь! Теперь, если ты будешь ходить ко мне каждый день, мне ничего не страшно.

Он увидел, как у Гульнары дрогнули и озабоченно сошлись у переносицы брови. Она долго смотрела ему в лицо и наконец сказала:

– Руслан, милый, прощай. Мне надо идти.

Она обняла его, стараясь нечаянно не коснуться больной руки. Руслан почувствовал знакомый привкус ее теплых вздрагивающих губ.

– Завтра приходи! Обязательно! А как выпишусь, покажу тебе Москву, Только без меня, чур, никуда!

– Прощай! —тихо повторила Гульнара.

3

Прошло две недели.

Варвара Николаевна, помахав мокрым от слез платком отъезжающему экспрессу, долго стояла у огромных стеклянных дверей городского аэропорта.

Вот так, едва предупредив мать, уехал Руслан. В голове у Варвары Николаевны никак не укладывалось, почему сын не захотел остаться в Москве? Мать, Тиночку, друзей и славу – все бросил, уехал...

Варвара Николаевна перебирала в памяти события последних недель. Вечером того дня, когда ей удалось так удачно выпроводить самонадеянную узбечку, вдруг позвонил Руслан. Он спрашивал о Гульнаре. Мать ждала такого вопроса и боялась его. Она понимала, что сыну Гульнара нравится. Но сын еще молод, мало понимает в жизни, особенно в женщинах. Ну что хорошего он нашел в той азиатке? Не понимаю. А у Тины – образование, квартира, отец занимает большой пост, мать – врач, кандидат наук. В будущей жизни всегда помогут и советом и деньгами. Нужно только внушить Руслану...

Варвара Николаевна, набравшись духу, тут же, по телефону, рассказала сыну все как было, решив больше никогда к этому не возвращаться. По голосу Руслана она поняла, что сын в большой тревоге. Чтобы успокоить его, Варвара Николаевна властно сказала:

– Уехала, и хорошо... Другую найдем. Тиночка вон как любит тебя!..

А через день на квартиру Коржавиных явился подполковник Афонин. Статный, молодцеватый. Варвара Николаевна сразу нашла с ним общий язык. Обрадовалась, что такой правильный, душевный человек был командиром ее сына. Хорошо, когда сын в надежных руках, Спокойно, когда сын в хороших руках. Пили чай, говорили о детстве Руслана, о жизни вообще. Потом, как бы невзначай, Афонин поинтересовался:

– Варвара Николаевна, чем вы обидели сына? Два дня парень не в себе.

Хозяйка поджала губы:

– Ничего. Пусть один раз переживет, зато потом счастлив будет.

– Так-то оно так, да только чересчур. И без того парню трудно.

– Все обойдется, – коротко резюмировала Варвара Николаевна. – Все уладится, времени еще достаточно.

Афонин не возражал, но перед самым уходом вдруг сказал, как о чем-то давно решенном:

– Вот выпишут Руслана из госпиталя, мы вместе полетим в свой гарнизон.

– Как так полетите? Сын в Москве служит...

– То была временная командировка.

Подполковник ушел, а Варвара Николаевна потеряла покой. «Опять в Азию? К чему? Что задумал Руслан? Да и Руслан ли? – Она старалась добраться до истины. – Не Афонин ли с пути сбивает? Им небось важно, чтобы в их части такой знаменитый солдат служил».

Вчера Руслан выписался. Похудевший, по-прежнему с загипсованной рукой. Варвара Николаевна хотела с ходу пробрать его, пронять, чтобы и думать не смел об Азии. Здесь квартиру должны дать, а он дурачка валяет. Но ничего не сказала... Суровым и почему-то чужим показалось ей лицо сына. На полуслове осеклась. Ели за одним столом, а говорить было не о чем. Она давилась куском, сын сурово молчал.

К полудню явился подполковник Афонин с билетами на самолет. Через час все трое ехали на аэродром.

Варвара Николаевна вздохнула. «Вот они, события последних дней», – подумала она. Расставание тоже было горьким. Сын не разжимал губ. Смотрел в сторону. Не хотел прощать. Не знает еще, что нет более тяжкой вины, чем обидеть мать.

Троллейбус довез Варвару Николаевну до площади Пушкина. Здесь она сошла, намереваясь зайти к давней приятельнице, погоревать у нее, рассказать о своей обиде.

Тверской бульвар был, как всегда, чист и многолюден. В тени деревьев на скамейках сидели пары. На площадках под строгим присмотром бабушек играли малыши.

Варвара Николаевна шла по центральной аллее, отмечая про себя, что лето еще в разгаре, но пора подумать о зимней одежде: поискать теплые сапожки, шерстяные чулки. И еще, пожалуй, можно надеть шерстяной платок. Хватит, относилась шапочка, пора переходить на платок.

Вдруг она, словно ее ударили током, остановилась. Навстречу шла пара. Высокий, изысканно одетый мужчина и девушка. Красивая, смеющаяся, счастливая. Тина! У Варвары Николаевны перехватило дух. Тина о чем-то увлеченно рассказывала, держа мужчину под руку, заглядывала в его глаза так, как смотрят в лицо любимого. Они прошли, а Варвара Николаевна, ошеломленная, продолжала стоять, беспомощно опустив руки. По ее щекам текли слезы, она их не замечала.

4

Пассажирский воздушный лайнер, сделав круг над столичным аэродромом, стал быстро и плавно набирать высоту. Руслан Коржавин сидел возле круглого окошка и смотрел вниз. Легкая голубоватая пелена окутывала землю. Подполковник Афонин сидел рядом и листал газеты. В них писалось, что Федерация бокса СССР присвоила мастеру спорта Руслану Коржавину звание чемпиона страны. Руслан смотрел в окно, а мысли его, опережая самолет, неслись на восток, в Среднюю Азию, в далекий маленький город, в свой отдаленный гарнизон.