Текст книги "В Суоми"
Автор книги: Геннадий Фиш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)
Они повели карбас туда, где потопили оружие. Найти это место ночью было нелегко.
Олави запомнил, что, когда они топили винтовки, карбас находился на линии створа высокой сосны и обгоревшего пня, у самого берега. Потом карбас отнесло немного влево. Найти эту линию створа в темноте осенней ночи было трудно.
Лундстрем стал веслом промерять глубину. Весло доставало дно. Надо было еще немного отойти от берега. Метра через три уже нельзя было нащупать дно. Значит, здесь.
Они измерили глубину веревкой с камнем. Около двух сажен. Лундстрем попробовал рукой воду. Она была холодная. Воздух тоже был по-осеннему прохладен. Ночь окружила леса, и озера, и карбас.
Инари стал медленно раздеваться.
«Он окончательно сошел с ума, – подумал Лундстрем, но не решился мешать Инари. – Холодная вода приведет его в чувство».
А Инари, раздеваясь, вспомнил, как он мальчишкой прыгал в прозрачную воду и доставал со дна монеты в двадцать и пятнадцать пенни. Некоторые монеты не успевали еще коснуться ровного песчаного дна – он ловил их на лету. Но тогда целью было двадцать пенни, а сейчас?
Он разделся и, взглянув на темное, безлунное осеннее небо, прыгнул в воду.
Карбас покачнулся. Холод сразу охватил все тело.
Инари набрал мало воздуха в легкие, он не вовремя перевернул свое тело вниз головой, поэтому руки его напрасно хватали воду, он не мог даже коснуться дна. Он вынырнул, тяжело дыша, и сразу же, едва успев перевести дыхание, приподняв, насколько это было возможно, свое тело над водою, снова нырнул.
Мелкими лопающимися пузырями доходило его дыхание до товарищей, напряженно смотревших на покрытую рябью темную воду.
На этот раз Инари удалось зацепить рукою дно. Но почва была тинистая, илистая, и задержаться на дне не было никакой возможности. Вода отрывала Инари от дна и с силой тащила наверх. Ил, зажатый в горсть, был его добычей. Холод, казалось, уже добирался до самого сердца. Трудно было даже огибать руки, но Инари нырнул третий раз.
Снова темная, тяжелая, холодная вода над головой. На этот раз он дотронулся ногами до дна и ощутил – в этом он мог поклясться самым ему дорогим – ощутил уже подернутый илом гладкий скользкий предмет. Прямые углы ребер говорили о том, что это патронный ящик. Снова вода выбросила Инари наверх, и, стуча зубами от холода, он крикнул товарищам:
– Я нашел ящик! На этом месте… Не потеряйте его!
Лундстрем помог взобраться Инари в карбас.
Самому Инари это было бы сейчас сделать нелегко. Он чувствовал, что руки его одеревенели, но воздух теперь не казался таким холодным, как тогда, когда он снимал с себя куртку.
Лундстрем принялся растирать дрожащего Инари шерстяным одеялом.
Олави сидел молча, мрачно вперив свой взгляд в то место, откуда вынырнул Инари. От него сейчас, как от брошенного камня, шли, все увеличиваясь и удаляясь, круги.
Через несколько минут Инари перестал дрожать и снова пришел в себя. Он отбросил шерстяное влажное одеяло, встал во весь рост в карбасе и спросил Олави:
– Где?
Олави, не ответив ни слова, указал пальцем в то место, с которого не спускал глаз.
Инари нырнул и на глубине под руками почувствовал скользкую поверхность патронного ящика. Но трудно было сразу ухватить его – на отполированной поверхности не было ни выступа, ни углубления, за которое можно было бы зацепиться. И опять вода оторвала Инари и вытолкнула на поверхность. Он не почувствовал, как, пытаясь взять ящик, содрал кожу на ладони. Он снова нырнул, и на этот раз ему посчастливилось – удалось просунуть кисть руки под дно ящика. Он приподнял его. Сразу вода ударила в нос, закружилась голова, и, закрыв глаза, стараясь не выпустить из деревенеющих рук скользкого ящика, Инари выплыл на поверхность. И сразу ящик потяжелел и начал поворачиваться в руках. Если бы ловким рывком, перегнувшись за борт карбаса, его не подхватил Олави, он, несомненно, очутился бы снова на дне.
Опять Лундстрем старательно, изо всех сил, растирал Инари шерстяным одеялом. От ледяных брызг Лундстрем и сам (поминутно вздрагивал. Инари дрожал уже не так отчаянно, как в первый раз. Его, очевидно, согревала надежда вытащить из воды весь драгоценный груз.
В самом деле, если можно достать со дна один патронный ящик, почему же нельзя достать десять, почему не поднять все сброшенное в озеро оружие? Но кто же это сделает? Олави плавает плохо, Лундстрем глубже двух метров не ныряет и, уж конечно, ничего не сумеет поднять со дна, а одному Инари этого не осилить.
Но Инари снова прыгнул с карбаса в леденящую воду и через несколько секунд вынырнул с пустыми руками. И опять, не влезая в карбас, он нырнул, и на поверхности стало спокойно.
Сорвавшись с неба, прочертил быструю параболу метеор.
Инари был под водою. И вдруг Олави и Лундстрем почувствовали удар в днище карбаса.
– Он стукнулся головой о карбас! – громко вскрикнул Лундстрем.
– Тише! – проворчал Олави и стал табанить.
Карбас медленно повернулся, и из воды выставилась голова Инари. Он тяжело дышал. Руки его вцепились в какой-то неопределенной формы сверток.
– Тащите, – задыхаясь, прохрипел он.
И, перегнувшись через борт, совсем забыв осторожность и заботу о равновесии, один из них вцепился в мешок с оружием, другой схватил и вытащил Инари.
Инари задыхался, у него сводило челюсти, и Олави изо всей силы растирал его одеялом.
Одежда Лундстрема тоже была совсем мокрая, и его трясло как в лихорадке.
Инари торжествующе показал рукой на спасенный мешок и ящик.
«Это сущее сумасшествие, – подумал Лундстрем, – воспаления легких ни ему, ни мне теперь не миновать. Это сущее сумасшествие», – повторил он про себя и с уважением взглянул на ящик и винтовки.
Через несколько минут Инари немного отогрелся и вновь обрел дар речи.
– Я думаю, этой ночью половину удастся выудить.
Он прыгнул в третий раз и снова скрылся под водой.
Вынырнув, он крикнул:
– Сюда!
И по его голосу Лундстрем решил, что все уже кончено. Одним ударом весел Олави подвинул карбас к Инари. Перегнувшись, они втащили в лодку тяжелое, почти безжизненное тело товарища. Левая нога и рука у Инари были скрючены.
– Чертова судорога! – хрипло процедил, стуча зубами, Инари. – Дайте что-нибудь острое, – сказал он.
Лундстрем подал свой нож. Инари сделал небольшой надрез на бицепсе и на икре сведенных судорогой конечностей.
– Теперь несколько капель дурной крови сойдет и вместе с ними судорога, это верное дело, – убежденно сказал он.
– Одевайся! – сказал Олави тоном приказа. – Одевайся! – повторил он еще решительнее.
И Олави повел карбас обратно в речку, чтобы спрятать его там, где он простоял конец прошлой ночи.
Развели большой, жаркий костер.
Инари пил большими глотками горячий кофе.
Они, все трое раздевшись догола, грелись у пламени лесного костра. Олави и Лундстрем установили вахту. Инари заснул и спал без просыпу; только время от времени он вздрагивал и бормотал что-то невнятное.
Первым на вахте был Лундстрем. Он думал о том, что ни одни сутки в его жизни не были такими страшными и тяжелыми, как протекшие, что Инари достанет оружие не раньше чем через неделю, если они не умрут от простуды. А о событиях этой ночи и не придется никогда никому рассказать, и даже если он уцелеет, то никто не поверит ему, что так было на самом деле.
Солнце уже стояло над горизонтом, когда дежурство принял Олави. Он достал из ящика, стоявшего на носу карбаса, длинную веревку и принялся за работу.
Когда Лундстрем проснулся, солнце снова низко висело над лесом на другом берегу озера. Инари, заметно исхудавший и бледный, ел уху, одобрительно покачивая головой в ответ на то, что ему говорил Олави.
Олави показывал ему канат с завязанными на концах двумя петлями.
– Ты нырнешь, зацепишь петлею мешок или ящик, а мы втащим в карбас.
Опять с наступлением темноты товарищи отправились за оружием. Опять Инари снял с себя одежду и нырнул один раз, два и три…
Дрожащее тело растирали шерстяным одеялом. Инари немного отогревался, зубы переставали выбивать барабанную дробь, и он снова прыгал в ледяную воду. И почти каждый раз он подцеплял на петлю добычу. Холод проникал во все его поры, и вода отчаянно сопротивлялась его стремлению достичь дна, она выталкивала его все время на поверхность, набивалась в ноздри, заполняла уши.
«И люди ухитряются тонуть!» – злясь, думал он, после того как вода снова швыряла его, как пробку, наверх.
Теперь, когда он нырял, он говорил себе: «Сегодня это последний раз», – и все-таки опять нырял.
Так он нырял двенадцать раз, и друзья девять раз подымали драгоценный груз. И снова Олави, поглядев на измученного Инари, стал грести обратно к убежищу.
У Инари в голове стучали какие-то молоточки, уши ныли не переставая, и казалось ему – вот-вот лопнут барабанные перепонки. Лундстрем усиленно тер его шерстяным, уже ставшим мокрым одеялом. Но Инари, казалось, не чувствовал никаких прикосновений, и перед его глазами плыли, перемежаясь и растворяясь, красные, зеленые и желтые круги. Это было больше, чем мог выдержать человек.
Инари начинал терять сознание…
…Когда он очнулся, было уже далеко за полдень, и лес скромно и спокойно гляделся в зеркальную поверхность реки.
Он приподнялся и, опершись на локоть, осмотрелся. Около карбаса стояла торжественная тишина.
Ударяясь о ветки, упала шишка. Олави привязывал к концу каната тяжелый валун.
– Одиннадцать мест уже есть, – вслух подсчитал Инари, – осталось еще девять. – И про себя подумал: «На девять-то меня, пожалуй, хватит».
У него болела голова, и ему не хотелось есть. Он снова заснул и спал до вечера.
Олави и Лундстрем говорили, что не стоит Инари снова в эту ночь идти на работу, пусть он оправится и подождет одни сутки.
– Мы и так возимся больше, чем полагается. Коскинен сказал, что оружие должно быть на месте точно в срок, – ответил Инари.
И снова они выехали на карбасе к месту, где утопили оружие. И снова Инари скинул с себя одежду. Олави опустил в воду канат с тяжелым валуном. Инари мог держаться за канат, и его не так быстро выталкивала вода наверх. Этот валун можно было передвигать с места на место, и таким образом работа Инари облегчалась.
Он нырял и, держась одной рукой за канат, другой приспособлял петлю к связке винтовок или патронному ящику, и Олави с Лундстремом вытягивали груз и складывали на дна карбаса. Правда, один раз уже у самой поверхности ящик накренился и, перевернувшись, пошел на дно.
– Сатана-пергела! – выругался сквозь зубы Олави и стал втаскивать в карбас Инари, вынырнувшего с другого борта.
– Ну? – дрожа, спросил Инари.
– Все в порядке, – сказал Олави.
Когда товарищи вытащили последнюю связку, Инари уже не походил на живого человека. Он лежал на дне карбаса, запрокинув голову; из носа у него текла узенькой темной струйкой кровь. Он что-то бормотал.
Лундстрем, растирая распростертое тело, приблизил ухо к губам Инари и услышал торопливый шепот:
– Коскинен, я выполнил приказ…
Олави направил карбас в их старое убежище.
Разложили костер. Инари лежал у огня и спал с раскрытыми глазами. Глядя на него, Лундстрем долго не мог заснуть.
Утром Инари было плохо, как во время большой килевой качки. Он уткнулся головою в сосну и стоял, почти теряя сознание от подступившей к сердцу тошноты.
Около пяти часов пополудни Олави и Лундстрем вывели свой кораблик из речки в озеро. Они гребли по очереди. Инари лежал на дне челнока и уверял товарищей, когда ловил на себе их пристальные взгляды, что ему уже гораздо лучше, что к ночи он сумеет сменить одного из них на веслах.
Уже погасли последние огни в деревне, когда нагруженный карбас, пройдя наконец через все озеро, добрался до противоположного конца. Речка, соединявшая это озеро с другим, была очень узкая. С карбаса можно было веслом достать оба берета.
Деревню миновали быстро, молча притушив трубки, чтобы не обратить на себя внимания. В северных деревнях рано ложатся спать и встают на работу еще до рассвета.
Заслышав скрип весел, затявкала собака.
– Вот изба Юстунена, – улыбнулся Олави. – Не придется парню нашим самогоном угоститься.
Деревня была пройдена. Оставалось пройти водой километров сорок – сорок пять, а там на лошадях или оленях перебросить груз к селу через холмы. Друзья раньше предполагали в крайнем случае все перетащить на своих спинах. Но сейчас из-за болезни Инари это отпадало.
Под утро Инари попросил трубку у Олави.
Олави, просияв, протянул ему свою трубку и шепнул Лундстрему:
– Просит закурить… Слава богу, выздоравливает!
На этот раз они днем не пристали к берегу, шли вниз по течению реки, почти не берясь за весла.
Инари за обедом ел вместе с другими и даже похвалил похлебку.
К следующему утру вышли они в новое большое озеро.
Инари требовал уже своей доли в работе, но товарищи не давали ему сесть за весла.
Карбас был переведен через озеро вдоль берега, поросшего редким леском. Достигнув противоположного берега, они выгрузили всю поклажу из карбаса и устроились на ночевку.
Ничего особенного не произошло в эту ночь, если не считать того, что, привлеченный запахом испорченного сала, к связкам винтовок подобрался Микко Репполайнен, внимательно обнюхал их и, недовольно взмахнув «трубою», затрусил подальше от этой непонятной добычи. Это случилось, когда смена Лундстрема уже подходила к концу.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯС наступлением дня Инари и Олави, оставив Лундстрема сторожить оружие и патроны, погнали карбас с челноком к селению.
Водная часть маршрута кончилась, и посудина была больше не нужна. Чтобы не тратить лишнего пенни, Инари решил отдать карбас тому крестьянину, который предоставил бы в его распоряжение тягло на несколько дней.
Они причалили к берегу метров за сто до становища и пошли напрямик к селению.
Но как только они подошли к избам, из-за угла выскочили три человека; двое из них держали в руках заряженные браунинги.
– Руки вверх! – крикнул ленсман. – Наконец-то мы вас поймали!
– Я не думаю, что вы попали именно на тех, на кого охотились, – равнодушно сказал Инари.
– А это мы сейчас узнаем, – торжествовал ленсман и повел арестованных к карбасу.
Человека с браунингом Олави никогда не видел, а в третьем узнал Юстунена.
– Никогда тебе, паренек, не угощаться даровою выпивкой! – угрожающе буркнул ему Олави.
– Да разве я виноват? – разводя руками, сокрушенно отвечал Юстунен. – Меня самого господин ленсман обвинил в сообщничестве, и, чтобы доказать свою невиновность, я пошел с ним.
– Без лишних разговоров! – приказал ленсман.
Они подошли к карбасу.
Инари думал, что, если ленсман начнет их обыскивать, найденные при нем и Олави маузеры грозят годом тюрьмы, даже если и не будет в наличии другого обвинения. Поэтому он решил во что бы то ни стало не допускать обыскивать себя и в случае необходимости защищаться.
Пока ленсман был занят осмотром карбаса, Инари знаками и намеками пытался передать свое решение Олави. Но он так и не понял, усвоил ли что-нибудь из его сигналов Олави, когда рассерженный ленсман вылез из карбаса и стал ругаться.
Ленсмана очень расстроило полное отсутствие улик: ни самогонного аппарата, ни бутылей со спиртом, ни запаха сахара, из которого в тех краях гонят самогон, он не обнаружил в карбасе. Прямых улик не было. Он лишится премии в сто марок за открытие противозаконного самогонного гнезда.
– Я не понимаю: за что нас задержали? – жалобно обратился к ленсману Олави. – Я столько времени не видел родных и семью, и вот, когда я тороплюсь к ним, меня без всякой причины задерживают здесь…
Говоря это, Олави вытащил из кармана удостоверение, выданное ему начальником тюрьмы, что он действительно находился в заключении с такого-то срока до такого и является жителем Похьяла.
– Ведь я даже не мог за это короткое время, господин ленсман, заняться таким богопротивным делом.
Документ был убедительным, и ленсман поколебался и уже без всякого озлобления сказал:
– Если улик не будет, тогда суд вас освободит, а сейчас вы арестованы и препровождаетесь на сессию выездного суда в Сала.
– В Сала? – удивился и обрадовался Олави.
Конвоируемые ленсманом и его помощником, они пошли прочь от карбаса.
– Бежать сейчас нельзя, – прошептал Инари. – Ленсман устроит облаву по всему району, и тогда могут обнаружить наш груз. – Олави кивнул толовой. Поэтому они спокойно шли под конвоем.
Ленсман запер их в сарай с сетями и поставил стражников.
Товарищи заснули, покрывшись сетями.
Через несколько часов им просунули в дверь кашу, дали несколько вяленых рыбешек. После еды они снова заснули.
По их подсчетам прошло больше суток, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге показался ленсман.
Он выглядел добродушнее и веселее, очевидно получив какие-то радующие его известия.
– Если вы дадите честное слово по дороге не убегать, я вас возьму с собой к судье – у меня есть дельце. В противном случае будете сидеть в холодной дольше на двое суток, пока я не возвращусь с обхода.
Делать было нечего, от транспорта оружия друзья и не собирались бежать, а там будет видно. Лишь бы только Лундстрем не засыпался.
«А ему так легко влипнуть, – думал Олави, – ведь он здешних мест не знает».
Правда, у него есть карта с ясной чертою маршрута, но в глубине души Олави не особенно доверял картам. Как бы отвечая на эти затаенные мысли, Инари успокоил его:
– Нет, Лундстрем, пожалуй, дождется нашего возвращения.
Они дали честное слово ленсману, который при этом обрадованно вздохнул. Ему тоже не улыбалась перспектива возвращаться после «дела» за арестованными, терять время и понапрасну стаптывать сапоги.
Сопровождали товарищей три человека: ленсман, его помощник, который все же из предосторожности держал в руке браунинг, и, взятый в качестве понятого, злополучный любитель выпивки длинноногий парень, старый наш знакомец Юстунен. Они шли по тропинке, еле приметной для глаза; временами тропинка совсем терялась среди высоких сосен и мшистых кочек. Ленсман шел уверенно, как гончая за зверем.
– Где два оленя пройдут, тут нам и большая дорога, – самодовольно улыбался своему знанию лопарских пословиц ленсман.
…К вечеру они подошли к стоявшему посреди леса одинокому торпу.
Без предварительного стука вся компания ввалилась в избу. Пришлось сгибаться, протискиваясь в низкие двери хижины. В нос ударило кислым.
Ленсман, оживившись, стал вынюхивать, где бы мог находиться источник этого аромата, и глаза его быстро бегали по почерневшим бревенчатым углам курной избы.
Все обитатели хижины безмолвно стояли перед пришельцами; на лицах был написан явный испуг.
Старый дед, лежавший на матраце в углу, и тот повернул голову, когда ленсман, расстегнув воротник пальто, заговорил, обращаясь к хозяину, который, делая вид, что происходящее вокруг нисколько его не касается, разворачивал для просушки листья табака.
Ленсман в таких случаях говорил, как положено законом, спокойно, отчеканивая каждое слово и очень любезно. К такой любезности владелец торпа не привык.
– Вы, наверно, догадываетесь, по какому делу я пришел. Я получил самые верные сведения, что в вашем доме практикуется тайное винокурение, и поэтому прошу вас немедленно принести сюда всю посуду, необходимую для этого дела; в противном случае я вынужден буду произвести обыск.
Хозяин молчал, он казался очень смущенным. Олави угадывал, что больше всего он смущен вежливым обращением ленсмана. Помолчав немного, хозяин возмутился:
– Позвольте спросить вас: кто сделал такое заявление? – И, сказав это, он взглянул на Юстунена, который пытался спрятаться за спиной Инари.
– Это мое дело, – сухо ответил ленсман, – по долгу службы я должен буду произвести обыск.
И обыск начался.
В избе нашли большой ушат киснувшей барды. Затем стали обыскивать двор, но аппарата не нашли ни в стоге сена, ни в поленнице дров, ни в навозе. Правда, под сеном помощник ленсмана нашел почти не тронутый мешок сахара. Улик было много, но необходимо было все же найти аппарат, а его-то и не было.
Ленсман, совсем обескураженный, мял в руке носовой платок, когда Юстунен, почтительно взяв его за локоть, показал на узенькую тропинку, едва-едва заметную, начинавшуюся сразу у поленницы.
Тропинка петляла и пропадала. Впереди шел Юстунен, мечтавший проглотить стаканчик крепкого самогону.
– В здешних местах самогон несравненно вкуснее, чем на юге, – мечтательно проговорил помощник ленсмана.
– Да там по преимуществу пользуются эстонским рецептом и гонят не из сахара, а из картофеля, – отозвался сам ленсман.
Олави и Инари передвигались почти машинально, думая о том, что сейчас делает Лундстрем, долго ли он будет ждать и как переслать ему весточку, если им придется задержаться надолго.
Ветка хлестнула по лицу Инари. Он вздрогнул и остановился. Другие тоже остановились. Вдали виднелся просвечивавший сквозь деревья огонек.
Нагибаясь, местами почти припадая к земле, ленсман пошел на огонек. Помощник, не спуская глаз с арестованных, шел за ним. Юстунен замыкал шествие.
Когда пробрались поближе, увидели – на пне сидит с довольным видом седобородый мужчина и поправляет огонь, изредка обращая глаза на вековые сосны, которые до сих пор его отечески оберегали; пожилая женщина доливает из ковша воду в бочонок с трубой.
Ленсман разрядил в воздух револьвер. У женщины выпал из рук ковш, и она повалилась на землю.
Самогонных дел мастер вскочил на ноги, как медведь, которого потревожили в берлоге, схватил прислоненное к пню охотничье ружье. Но он вовремя заметил два наведенных на него дула.
Через минуту ленсман, присев у пня, при прыгающем свете костра составлял протокол. Потом началось веселое уничтожение «завода». Огонь был потушен, котел опрокинут, деревянную лейку рубили в куски. Ушат, полный барды, был настолько тяжел, что ленсман с помощником и Юстунен с трудом его наклонили. Барда полилась на лесной мох.
– Какая жалость, что мы пришли так рано! – усмехнулся Юстунен. – Ну, право, приди через несколько часов – получили бы готовую выпивку.
Ему никто не ответил.
Мастер сумрачно смотрел на то, что делал ленсман.
Ударами топора помощник ленсмана разнес ушат в мелкие щепы. Женщина хмуро и сосредоточенно подобрала железные обручи.
Составив протокол и разгромив «завод», ленсман объявил мужчину арестованным, и все, не торопясь, пошли обратно через лес в хижину.
Ленсман наблюдал, знакомы между собой или нет старые его арестанты и новый, и под конец решил, что если и знакомы, то ничем не выдают себя.
Позади всех шла женщина, державшая в руках железные обручи.
Почти на рассвете вернулись они в одиноко стоящую хижину.
Спали долго, всласть, особенно винокуры, словно желавшие оттянуть срок прощания с домом. Когда все выспались, поздно уже было отправляться на ночь глядя в дальний путь, через поросшие густым лесом холмы и болота. Поэтому вскоре все снова залегли спать.
Олави спал тревожно, ему все снилась Эльвира, заливающаяся слезами над связкой оружия. Инари же спал так, словно отдыхал от тяжкой болезни.
Когда на рассвете, разбуженные ленсманом, все арестованные и конвой вышли из дому, Олави шепнул Инари:
– У меня предчувствие, что Лундстрем и оружие погибли.
– Довольно насчет предчувствий.
И они пошли в гору.
Под ногами осыпалась земля и катились с шумом мелкие камешки. Шли гуськом. И опять позади всех шла женщина, которую никто не приглашал в этот невеселый путь. Тропинка круто вела вверх, порою приходилось хвататься руками за колючие ветви елок, чтобы не соскользнуть вниз.
Утомленные, только после полудня остановились они на привал у шумного, пенящегося водопада; он срывался с крутизны и ревел как бешеный, перескакивая с камня на камень.
– Почему бы тебе не бежать? – спросил Инари мастера-самогонщика.
– Старики говорят: так гни, чтоб гнулось, а не так, чтоб лопнуло! И правильно говорят.
После этого ответа старик многозначительно замолчал.
Зато Олави от Юстунена в пути узнал о спиртном производстве больше, чем он раньше мог себе представить.
Далеко за полночь, измученные дорогой, арестанты и конвоиры пришли в село Сала. Олави, проходя мимо одного двора, толкнул локтем Инари:
– Здесь живет жена моя Эльвира.
И они пошли дальше.
– Отсюда уже можно бежать, – сказал Инари.
Их привели в арестантскую комнату. Там уже сидело человек восемь, и все по самогонным делам.
Суд должен был начаться завтра к вечеру – тогда приедет судья и явятся все вызванные повестками подсудимые и свидетели.
Олави и Инари нашли себе место на полу, среди спящих вповалку.
На другой день их повели на суд, в большую избу, разделенную на две комнаты.
В одной заседал суд. В другой ожидали вызова подсудимые вперемежку с многочисленными свидетелями.
Инари стал осматриваться, как бы лучше улизнуть.
У входа стоял вооруженный полицейский, но окна были не защищены решеткой. Правда, порою по улице проходили солдаты. Здесь теперь был расквартирован пограничный отряд. Это для Олави было новостью. Но если спокойно удалиться из помещения суда, то никому и в голову не придет остановить их на улице.
