Текст книги "В Суоми"
Автор книги: Геннадий Фиш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)
Это было для меня неожиданностью.
– Не хватает средних гимназий, школ, – объяснил мне учитель лицея в Тампере Кууно Хонканен.
– Нужно не только увеличивать число их, но и привести в какую-то единую систему, вроде вашей, – говорила мне Ирма Росснел, депутат эдускунта от города Пори.
За это сейчас и борются педагоги, поддерживаемые прогрессивными силами страны.
В Финляндии есть и частные школы, существующие на средства какой-нибудь организации или одного лица и небольшую дотацию, то ли от государства, то ли от муниципалитета.
Такой частной школой является недавно возникшая русская народная школа и лицей, где преподавание ведется на русском языке.
Здесь обучаются дети и внуки тех русских, которые издавна жили в Финляндии и приобрели права местного гражданства, учатся финские дети, родители которых желают, чтобы они освоили русскую речь.
Школа связана с «Русским культурно-демократическим союзом» в Финляндии, получает поддержку от общества «Финляндия – СССР», и Министерство просвещения РСФСР командирует сюда порой на целый учебный год квалифицированных педагогов по таким предметам, как русская литература, русский язык, история СССР.
Русская школа получает дотацию и от муниципалитета Хельсинки.
Число учащихся ее все время растет, хотя помещение совсем не приспособлено для школы. К тому же оно так невелико, что приходится заниматься в две смены. Здание этой школы даже отдаленно не напоминает те превосходные новые школы, которые мы видим здесь почти повсеместно.
Сейчас, после почти сорокалетнего перерыва, в средних школах изучают по выбору и русский язык, а не только английский или немецкий. Среди молодых людей есть уже умеющие читать и даже говорить по-русски, попадаются они и среди стариков. Гораздо меньше их среди людей средних лет, тридцать лет «линии Маннергейма» сказываются и в этом.
Конечно, не все нас устроило бы и в финской школе.
Ведь если финские школьники, кончая семь классов, «умеют» пока еще больше, чем наши, то знают они все же меньше. Да к тому же и знания эти порой извращенные.
История, к примеру, здесь преподается так, что можно подумать – британцы были извечными союзниками финнов, а между финнами и русскими всегда царила вражда.
Хотя еще сразу после войны Паасикиви в обращении к народу по радио сказал: «Слова «исконный враг» следует забыть раз и навсегда», – его призыву не последовали составители школьной хрестоматии Айрила, Ханнула и Салола.
При этом часто не упоминается даже, что финские части в рядах русской армии сражались против турок, проявляя отвагу в войне 1877 года. Эту страницу истории недавно воскресила прогрессивная писательница Кайсу Рюдберг в своих очерках о поездке в Народную Болгарию. Не говорится о том, что английский флот в войну, которую принято называть Крымской, бомбардировал побережье Финляндии, пытался высадить десант, разорял прибрежные города.
Кстати сказать, в 1855 году острова, на которых расположен тот же самый город Котка, подверглись такой бомбардировке и таким атакам британского флота, что все здания сгорели, уцелел только собор. Часть населения погибла в пожаре, а другая убежала. Заново город начал строиться лишь через десять лет.
Сколько примеров искренней дружбы русских и финнов можно было бы найти в истории наших народов, сколько случаев поистине братской солидарности. Я бы включил в такие хрестоматии рассказ о том, что именно в Котке, в этой городе, возникшем на скалистом острове, впервые в истории человечества стал работать беспроволочный телеграф, изобретенный Поповым. И первой в мире радиотелеграммой была та, которой Попов направлял русских матросов на спасение финских рыбаков, унесенных в море на льдине. Я бы рассказал о дружбе поэта Эйно Лейно и Максима Горького, и о том, как финны помогали Ленину и его товарищам спасаться от преследования царских властей и Керенского, и о том, как Ленин первым из государственных деятелей мира подписал закон о признании независимости Финляндии.
А поскольку речь уже зашла о действиях военного флота, то стоило бы в такой хрестоматии поведать и о случае с броненосцем «Слава».
В осенние дни октября 1905 года в Хельсинкский порт пришел броненосец императорского флота «Слава». Не пришвартовываясь к пирсу, он отдал якоря на рейде. В те дни ко всеобщей забастовке российского пролетариата примкнул и финский рабочий класс. Царский генерал-губернатор князь Оболенский в перепуге бежал из своего дворца в Хельсинки на рейд, думая, что на броненосце «Слава» среди русских матросов он будет в полной безопасности и недосягаем для финских «бунтовщиков».
– Однако на другой день в стачечный комитет, – рассказывал мне много лет спустя уже седой, постаревший Эзор Хаапалайнен, председатель стачечного комитета, – тайком пробрались два матроса с броненосца.
«Мы уполномочены командой «Славы» передать вам, – сказали матросы, – что в тот момент, когда вам понадобится генерал-губернатор Оболенский, мы его арестуем и отдадим в ваши руки».
Князь – губернатор, бежавший за помощью и охраной к «своим» друзьям, оказался негласным их арестантом.
Русские моряки, руководимые большевиками, были истинными друзьями, товарищами финских трудящихся.
Как хороши были бы такие рассказы в хрестоматиях для душевного спокойствия и воспитания и тех, кто еще не дошел до петуха, и особенно тех, для кого заносчивый петушок уже стал воспоминанием детства.
ЛЫЖНЫЕ КАНИКУЛЫЗа несколько дней до соревнований в Лахти на первенство мира по лыжам известный финский спортивный радиокомментатор Пекка Тийликайнен сказал:
– Если спросить, много ли в Суоми лыжников, придется сосчитать все население. В Суоми не говорят об умении ходить на лыжах – это само собой разумеется.
И он прав.
Любовь к спорту, пожалуй, также надо зачислить в финский «менталитет».
Если разделить золотые и серебряные медали – знаки первенства в международных спортивных соревнованиях – на количество душ населения, то, по всей видимости, первыми будут финны.
Лыжи – это, пожалуй, самой природой продиктованный финнам вид спорта. Другой вид, выросший из труда лесоруба-сплавщика, – состязания в плавании, стоя на бревне. Но гонки на бревнах, так же как и русская игра в городки – рюхи, еще не стали международными видами спорта.
Сколько здесь повсюду лыж – настоящих, игрушечных, нарисованных! Они на улицах и в магазинах, в рекламах, изображены на объявлениях сберегательных касс и банков, вылеплены из сахара на витринах кондитерских. И не только на крышах частных автомобилей сделаны специальные приспособления для перевозки лыж – такие крепления и на крыше каждого такси, – иначе в субботу и воскресенье не заполучишь пассажира.
Спортивные союзы Финляндии объединяют свыше 233 тысяч лыжников. В Суоми даже церковники организуют свои лыжные пробеги.
Ежегодно в конце февраля, после традиционного праздника «Калевалы», у городских школьников бывают так называемые «лыжные каникулы», специально для того, чтобы дети могли побегать вволю на лыжах. Я видел утром, едва только рассвело, – вооруженные лыжами школьники атаковали автобусы, уходящие за город.
В сельских школах таких каникул нет, потому что там и в школу и из школы, и в гости и просто по делам, и в будни и в праздники все ходят на лыжах. Бабушка идет проведать внучку в соседнее село на лыжах. Школьники сельских мест вместо «лыжных» получают «картофельные» каникулы, которых у городских не бывает. Весною, во время посадки картофеля, и осенью, когда наступает пора его копать, три дня в школах нет занятий, чтобы дети помогали родителям в поле.
В дни лыжных каникул вместе со школьниками я пришел в Национальный музей в Хельсинки. Там есть два зала, каких в музеях других стран не найдешь. В этих залах выставлены лыжи разных веков, разных форм, разных губерний и районов Суоми. Лыжи с желобком и плоские лыжи, подбитые мехом, чтобы лучше скользили. Здесь есть лыжи, найденные при раскопках вблизи Рийхимяки (возраст их – две тысячи лет), и лыжи из Хяменкюре, которые еще на тысячу лет старше.
Какими орудиями выстроганы они?
Обломок лыжины, найденный на стоянке людей каменного века, – обломок, которому 3700 лет, – как редчайшая ценность, хранится в закрытом фонде музея. Чтобы его увидеть, нужно особое разрешение.
Вряд ли где-либо можно найти такое собрание – от корявых, покоробившихся самоделок древних обитателей страны до сверкающих лаком современных лыж, на которых финские спортсмены завоевывают мировые рекорды.
Мы находились в том краю, где поэт о молодой женщине говорит, что она, «как лыжа, скользит-убегает», где он видит, как «по зимним странствует дорогам лыжница Болезнь, подруга Смерти». А великий финский поэт Эйно Лейно называет книгу стихов, вовсе не посвященную спорту, – «Песни лыжника».
– Почему они не догадались выставить здесь, в музее, еще и свои лыжные мази? – сказал один из наших спортсменов.
Пожалуй, он был прав – и финская смазка для лыж имеет право на место в музее.
Если в тех краях, где на степном приволье паслись табуны, наши лошадники для обозначения масти лошади создали такой богатый словарь, какого, пожалуй, не найти в другом европейском языке (все эти каурые, чалые, гнедые, сивые, вороные, караковые, игреневые, карие, соловые, чубарые, буланые, мышастые, мухортые, подвласые и т. д.), то здесь, на севере, где жизнь так связана со снегом, для каждой его разновидности нашли свое особое обозначение. Падающий снег, мучнистый, зернистый, сыпучий, кристаллический, свежий порошкообразный, старый порошкообразный, фирновый, хлопьевидный, мокрый – все они именуются по-разному. И для каждого снега есть своя лыжная мазь. Для трехдневного сухого снега, уже подвергшегося воздействию солнца, – одна. Для сухого свежего снега – другая. «Каркиакелли» – мазь для крупнозернистого снега. «Паккаскелли» – на сильный мороз. «Кескикелли» – на умеренный. «Кускакелли» – на оттепель. «Весикелли» – на талый снег и т. д. Ведь и у нас на севере – в Карелии, Архангельской и Вологодской областях – народ мокрый снег с дождем называет «чичер», для снега с туманом имеет словечко «чидега», слово «снежура» обозначает снег на талую землю, рыхлый снег здесь «уброд», обледенелый – «чир» и т. д. Но, к сожалению, эти и другие, не менее выразительные, слова не получили у нас прав «литературного гражданства» и зачислены редакторами в областные, сиречь изгоняемые из литературной речи. А жаль!
– Финским спортсменам в состязаниях ворожит их «медведь на лыжах»! – сказал чилийский чемпион И. Карраца. – И к тому же здесь слишком холодно для меня! – добавил он и покинул Суоми, так и не дождавшись гонок на пятьдесят километров, для которых, собственно говоря, он и прибыл в Лахти из Южной Америки.
«Медведь на лыжах» – это марка одной из финских фирм спортивного инвентаря, которая официально утверждена поставщиком лыж для всех команд на всемирных олимпиадах.
Лыжи тут действительно делают хорошие, – мне об этом говорили и советские спортсмены, прибывшие в Лахти на международные соревнования. Они совершили экскурсию на лыжную фабрику Ярвинена, которую показывал сам хозяин, на прощание подаривший многим из них по паре отличных лыж. Но все же чилийский спортсмен не прав. Не для чего «медведю на лыжах» ворожить своим соотечественникам, если лыжный спорт для них, повторяю, даже не спорт, а быт.
На первенство мира
Первый финский чемпион по лыжам, с которым я познакомился, был обедневший крестьянин Эса Туликоура. Этот бывший «король лыжников», чтобы купить новую борону вместо отслужившей свой век старой, вынужден был продать серебряный кубок победителя, полученный им на международных соревнованиях.
Впрочем, знакомство наше было чисто литературное, и сам Эса Туликоура – лишь персонаж (правда, имеющий прототип в жизни) рассказа Пентти Хаанпяя «Борона и серебряный кубок». Но по этому рассказу видно и то, насколько народен спорт в Финляндии, и то, как трудно живется мелкому земледельцу.
Знакомство с другим чемпионом Финляндии произошло в Турку, на набережной реки Аура.
На невысоком пьедестале бронзовый атлет с необычайной легкостью (хотя видна каждая напряженная мышца его тела) уверенно и свободно продолжал свой бег, принесший ему мировую славу. Это – Пааво Нурми. Он поставил 24 мировых рекорда в беге на разные дистанции – от 1500 метров до марафонского.
Двадцать семь лет мировой рекорд бега на 10 километров принадлежал Финляндии.
Скульптура бегущего Нурми изваяна Вяйне Аалтоненом и поставлена в Турку потому, что здесь начинал свою спортивную жизнь Нурми.
Такая же статуя находится в Хельсинки, в музее «Атенаум», и третья – в парке поблизости от Олимпийского стадиона.
Герой трех олимпиад (в Антверпене, Париже, Амстердаме), знаменитый Нурми в своей неспортивной жизни – владелец магазина мужских сорочек в Хельсинки. Этот магазин находится вблизи от парка, где установлена статуя Нурми. И по воскресеньям, как рассказывают, он с семьей иногда приходит погулять в парке, вблизи от этой скульптуры. Несколько раз и я побывал в парке около нее, но экс-чемпиона там не встретил. И опять-таки это мое знакомство с Нурми можно скорее назвать знакомством со скульптурой, чем со спортсменом.
С живыми чемпионами мира – финнами – я впервые познакомился в Лахти, в марте 1958 года.
* * *
Вечер и ночь перед началом международных соревнований я провел вместе с нашими лыжниками, прибывшими сюда состязаться на первенство мира. Их разместили в спортивной школе, принадлежащей Рабочему спортивному союзу («Тюэвяен Урхейлу литто» – ТУЛ) в Паалахти, вблизи от Лахти, построенной в сосновой роще на берегу озера.
Мы ходили по прекрасному гимнастическому залу, рассматривали зимние и летние площадки для игр и тренировок, корты, гимнастический городок, классы-аудитории, в окна которых гляделись стройные сосны, комнаты общежития с двухъярусными кроватями и ресторан.
За ужином наши лыжники и тренеры подтрунивали друг над другом, но даже и по шуткам видно было, что они внутренне собранны и готовы завтра на лыжне помериться силами с теми, кто долгое время держал мировое первенство.
– На этот раз ты, Павлик, не забудь захватить с собой четыре палки! – пошутил кто-то за столом, обращаясь к невысокому, щуплому на первый взгляд пареньку.
Все засмеялись. Сосед по столу объяснил мне, в чем дело.
Года три назад на международных соревнованиях здесь же, в Лахти, в момент старта лыжник-финн своей палкой случайно попал в кольцо палки Колчина. И Колчин, рванувшись вперед, – а старт был дан на горе, – остался без палки. Его понесло. Вернуться за палкой – значило потерять всякий шанс на победу.
У подножия горы один из болельщиков-финнов, заметив «аварию», протянул Колчину свою палку.
Колчин на ходу схватил ее. Но болельщик был долговяз, и палка пришлась Колчину не по плечу. Вернее, она была гораздо выше плеча… Тогда, бросив ее, – а в это время один за другим его обгоняли соперники, – Колчин в толпе, напиравшей на канат, нашел глазами человека себе под рост, выхватил из его рук палку и стал наверстывать то, что было упущено в первые секунды гонок…
Он обошел уже многих, но день выдался для него на редкость неудачный. На небольшом подъеме, обгоняя очередного соперника, Колчин снова зацепился кольцом за лыжу, и палка, опять выскользнув из рук, покатилась вниз.
Теперь уж пришлось возвращаться за ней – на десятки метров впереди не было видно никого.
А в это время Колчина один за другим обошли несколько лыжников, которых он обошел за минуту до этого. И все же в том соревновании он вышел на третье место.
В местных газетах был опубликован снимок – Колчин идет по лыжне с одной палкой, – и под фото надпись: «Колчин занял третье место с одной палкой. А что, если бы у него их было две?!»
– Не забудь, Павлик, взять с собой завтра четыре!
…Еще не начинало светать, в шесть тридцать, ушла машина с тренерами и с теми нашими лыжниками, которые сегодня должны были находиться, как говорят, «на дистанции» – встречая бегунов, подавая им на ходу горячее какао и прочее.
Вместе с ними поднялся и я и, ожидая автобуса, на котором должны выехать на старт участники сегодняшних гонок, пошел бродить по спортивному городку.
В зале отдыха, перед столовой, установлена радиола с набором пластинок для танцев. Здесь же у стены невысокий шкаф, дверцы которого полуоткрыты. На полках – одинаково переплетенные толстые тома.
Я раскрыл один из них. Разлинованные листы, графы с фамилиями, цифрами марок и расписка. Самая маленькая цифра – 20 марок, самая большая, какую я нашел в этих подписных листах, – 4000 марок.
В шкафу хранились пятьдесят семь переплетенных толстых томов подписных листов с именами десятков тысяч людей, на средства которых построена эта школа Рабочего спортивного союза – ТУЛ – для инструкторов, тренеров, для повышения мастерства спортсменов, подающих большие надежды.
Шкаф этот никогда не запирается, чтобы каждый желающий мог взять книги и полистать, отыскивая фамилии знакомых и друзей.
Разговоры о лыжах, о лыжных гонках увлекают здесь каждого, молодого ли, старого ли, финна – безразлично. А в дни соревнований в Лахти хельсинкские газеты посвящали лыжам по две, три, а то и четыре полосы. Печатали планы местности и профиль пересеченной трассы гонок, напоминающий пилу или запись температуры человека, больного перемежающейся лихорадкой.
Здесь по радио реферируют и комментируют не только ход самих соревнований, но и процент жеребьевки: кому за кем идти…
А это, как я на другой день мог убедиться, очень важно.
* * *
Первые лыжники уже уходили со старта, когда Колчин еще только скидывал лишнюю одежду в палатке у края поля и наскоро «приканчивал» бутерброд…
В облике Павла Колчина не было ничего такого, что бы хоть отдаленно соответствовало обычным представлениям о чемпионах-атлетах. Невысокий, худенький фабричный паренек, он казался Давидом, затерявшимся среди двух дюжин Голиафов – гонщиков разных стран.
Со старта лыжников выпускали одного за другим с интервалами в 30 секунд. Уже прошло полчаса, как первые лыжники открыли состязания, а Колчин и Хакулинен только готовились к тому, чтобы оторваться от старта.
Обычно считается, что последние имеют бо́льшие преимущества: они знают, как идут первые.
На большой доске у старта, рядом с часами – с огромными секундными стрелками на огромнейшем же циферблате – вывешиваются сообщения, за какое время какой гонщик прошел восемь, а затем, последовательно, тринадцать, двадцать километров, и, наконец, время финиша. К этой доске, которая непрерывно живет – цифры появляются на ней, исчезают, изменяются, – прикованы глаза десятков тысяч людей, собравшихся на стадионе. Сообразуясь с показаниями этой доски, лыжник, выходящий позднее, может строить свою «тактику».
И поэтому, когда все узнали, что чемпиону мира Вейкко Хакулинену выпал жребий идти шестьдесят вторым, а Павлу Колчину – пятьдесят восьмым, каждый считал, что им повезло.
Но на самом деле все оказалось не так.
С вечера шел мокрый мелкий снег. А утром над снеговиной встало яркое, ослепляющее солнце. И мороз.
Градусник к началу старта показывал 13 ниже нуля.
Лыжня покрылась легкой корочкой, по которой легко было скользить на лыжах. И вот тут-то и обнаружилось, кто получил преимущество. Первые лыжники скользили по насту, но они же и разрыхляли снег. И тем, кто выходил позже, пришлось на протяжении всей тридцатикилометровой дистанции идти по рыхлому снегу, что, конечно, труднее. Особенно если лыжи смазаны в соответствии с ударившим утром морозом. И девятый номер, доставшийся двадцатишестилетнему леснику Хямяляйнену, дал ему бесспорное преимущество и перед пятьдесят восьмым номером Колчина и шестьдесят вторым Хакулинена.
Когда я время от времени заходил в палатку, где раздевались наши лыжники, и, греясь у печурки, слышал рев многотысячной толпы у стадиона, я знал, что это зрители своими выкриками подбадривают своих соотечественников. Но однажды я ошибся – публика кликами воодушевляла Федора Терентьева.
– Почему это? Ведь он ничем особенным не отличается от других наших лыжников?
– А разве вы не знаете, что он из Карельской республики и прекрасно говорит по-фински?
Я этого тогда еще не знал, а финские болельщики, оказывается, уже знали.
Первым пришел Калева Хямяляйнен. Вторым – Колчин, завоевавший серебряную медаль.
В тридцатикилометровой гонке, идя по взрыхленному снегу, он отстал от Хямяляйнена, начавшего бег по насту, всего на двенадцать секунд.
Хакулинен же отстал от Колчина на полторы минуты – он пришел шестым. Третье, четвертое и пятое места – между Колчиным и Хакулиненом – завоевали швед и два финна.
Через день я снова убедился в том, как при прочих равных условиях важно выпавшее по жребию место. В гонках на пятнадцать километров жеребьевка дала Колчину шестьдесят пятое, а Хакулинену – шестьдесят шестое места.
Чемпион мира вышел через тридцать секунд после Колчина, и тот стал для него видимым движущимся ориентиром.
Для Колчина же каждый взгляд назад, через плечо, чтобы посмотреть, где находится противник, «крал» бы время. А тут на весу и десятые доли секунды.
Первые гонщики прошли уже пять километров.
На доске появляются цифры. Лучшее время на этой дистанции – у Терентьева. Затем его побеждает Шелюхин. И, наконец, лучше всех проходит дистанцию Колчин. Хакулинен проигрывает ему пять секунд. Он высок. Шаг у него шире, физически он сильнее соперника и, не выпуская его из поля зрения, бережет силы, чтобы у финиша отыграть несколько секунд.
Колчин нервничает. И оно понятно.
Борьба за золотую медаль разыгралась буквально на глазах у зрителей, столпившихся на стадионе около финиша.
Колчин на последнем километре от финиша. Как только он появляется, возникает такой рев, что уже не слышно, что объявляет диктор.
Колчин стремительно спускается по склону, вот он бежит уже по финишной прямой.
У него лучшее время.
Он пересек линию финиша.
Рев не только не умолкает, но все время нарастает.
– Хаааааааакулинен!! – вопит толпа.
И лыжник, бегущий за Колчиным, Хакулинен, скользит так, словно его несет эта звуковая волна.
– Хааааакулинен!..
Если он отстал на тридцать секунд от Колчина – у него серебряная медаль, если он вытянет из этой полминуты хотя бы одну секунду – золотая…
Секунда, другая, третья… десятая, семнадцатая!..
Тысячеустый рев усиливается.
Хакулинен пересек линию финиша.
Он, чемпион мира, обогнал Колчина всего лишь на тринадцать секунд!
Шелюхин – третий! Эту трудную для финского слуха фамилию – «Тчель-ухин» – диктор произносит так, что если бы не доска, можно было бы только догадываться, о ком идет речь.
Калева Хямяляйнен на этот раз пришел восьмым!
– Как только я проходил места, где толпились зрители, сразу же раздавался взрыв криков. Это финские болельщики подбадривали своего Вейкко. У меня же было такое ощущение, что Хакулинен наступает мне на лыжи, поэтому не было привычной легкости, и я шел чересчур напряженно, – рассказывал Колчин корреспонденту, одеваясь в палатке после финиша.
Мы возвращаемся в Паалахти на автобусе.
– Двадцать пять секунд превратили две золотые медали Павлика в серебряные! – говорит заслуженный мастер спорта Бородин, обращаясь к девушкам-лыжницам.
Через год три с половиной секунды превратили золотую медаль Хакулинена в серебряную.
В начале марта 1959 года, в гонках на пятнадцать километров в Скво-Вэлли, в США, Павел Колчин занял первое место. Хакулинен пришел вторым.
И, услышав об этом по радио, я пожалел, что диктор не сообщил, под какими номерами шли Павел и Вейкко.
Павел и Алевтина
Когда Колчин, участвуя в эстафете в Лахти, где наша команда также завоевала второе место, получил третью серебряную медаль, – я был уже в пути из Пори в Вааса и эту приятную новость услышал в одном из придорожных кафе.
Пассажиры автобуса оживленно обсуждали каждое слово, передаваемое по радио из Лахти. Кстати, город этот славится не только лыжным стадионом и международными лыжными соревнованиями, но и самой мощной в Финляндии радиостанцией.
Впрочем, повторяю, споры о том, что происходит, о соревнованиях в Лахти, увлекали не только пассажиров междугородных автобусов или школьников на переменах, но и весь народ.
Даже в доме для престарелых лесорубов в Паласальми, за Полярным кругом, старики, запятые плетением сетей, обточкой деревянных безделушек, в первый раз за несколько лет повздорили между собой, и причиной ссоры был все тот же прогноз: придет вторым швед или русский?
О том, что первым будет финн, спора у них не было.
Старик, который считал, что второе место займет русский, был похож на доброго Вяйнямёйнена, каким его рисуют финские художники. Да и дом-то, срубленный из кряжистых, огромных сосен, стоящий в живописнейшей, самой северной в Суоми березовой роще, походил на те жилища, о которых поется в рунах «Калевалы».
В Пори, холле новой гостиницы «Сатакунта», я увидел на стене мемориальную доску с барельефом, изображавшим лыжника, уходившего в дальний лес. Эта памятная доска посвящена вовсе не чемпиону по лыжам. Надпись говорила о том, что она прикреплена к стене дома, где увидел свет знаменитый финский художник Аксель Галлен… Нет, он родился не в этом отеле, а в маленьком деревянном доме. Но на месте, где был дом, и выстроена новая гостиница, к которой по наследству и перешла мемориальная доска. Занятно, что на барельефе изображена не кисть, не палитра и не какой-либо другой атрибут деятельности художника, а лыжник.
Когда, расположившись в номере «Сатакунта», мы захотели узнать результаты происходивших в этот день в Лахти женских эстафет, мой спутник Аско Сало снял трубку и задал телефонистке один только вопрос:
– Ну, как?
И сразу же получил исчерпывающий ответ:
– Первыми пришли русские девушки!
И тут же телефонистка сообщила, что они «обставили» финскую команду на сорок две секунды.
После фамилии «Хакулинен» фамилия «Павел Колчин» стала в те дни, пожалуй, самой популярной в Финляндии.
Фоторепортеру удалось щелкнуть затвором аппарата в то мгновение, когда Павел Колчин склонился к жене своей Алевтине через минуту после того, как она достигла финиша, завоевав звание чемпионки мира, и, как шутили финские газеты, «перевела счастливое серебряное течение семейной жизни на золотое».
Придерживая заснеженные лыжи, Павел Колчин с любовью глядит в глаза улыбающейся ему жене. Одной рукой он гладит ее по голове, другую положил на плечо.
Снимок «Самая счастливая пара в мире» обошел всю финляндскую печать.
«Павел и Алевтина на лыжах» – эта современная идиллия ближе финскому сердцу, чем старинные «Павел и Виргиния».
Так, после «литературного» знакомства с чемпионом Эса Туликоура, «скульптурного» – с Нурми, я в Лахти пожал руки двум живым финским чемпионам – Хямяляйнену и Хакулинену, поздравляя их с победой.
Лахти.
