Текст книги "В Суоми"
Автор книги: Геннадий Фиш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)
Никогда еще Каллио так много не работал, как этой весной.
Он прошел весь сплав от начала до конца, вдыхал аромат распускающихся клейких почек дикого леса, редких черемух. После пятнадцати часов работы на воздухе он, не раздеваясь, спал как убитый.
Огромные плотные штабеля бревен строевого, корабельного, балансового леса, вывезенные и накопленные за долгую полярную зиму, высились по берегам рек.
Лед по рекам проходил с грохотом. Теннио-иокки, Салла-иокки, Верио-иокки, Лурио-иокки, Риесто-иокки и десятки других двадцативерстных, пятидесятиверстных, стоверстных быстрых сплавных рек, речушек бегут, примыкают к Кеми-иокки.
По берегам этих рек расположены лесные делянки разных конкурирующих акционерных обществ, и весь лес идет по рекам к лесопильным заводам этих обществ, в города и поселки Рованиэми, Тервола, Кеми.
Когда на соседней делянке, принадлежавшей конкурирующей фирме, лесорубы-сплавщики неожиданно забастовали, фирма, в которой работал Каллио, во избежание недоразумений, накинула по нескольку пенни за час, и парни работали сдельно как черти.
Каллио работал с другими ребятами, когда пришел и стал рядом с ним Инари.
На этого Инари было приятно смотреть: так ловко и легко он работал.
Бревно за бревном, штабель за штабелем по слегам рушили они с крутых, скалистых берегов в реку. И бревна сотнями, тысячами до глубокой ночи, – а ночи здесь удивительно светлые и прозрачные, – с грохотом катились в холодную быструю воду.
К вечеру казалось, что реки нет, воды нет, а есть плавучий помост из бревен, и бревна сшибаются, и гулкое ухо разносится на многие версты вокруг. Бревна идут плотно, одно к одному, и – куда достает глаз – вся река ими полна. Молевой сплав.
Ребята работали с увлечением и после работы валились сами, как бревна, под кусты и спали без сновидений.
Инари говорил, что за такую работу они мало получают, и десятник смотрел косо на него, а Каллио думал, что Инари, пожалуй, прав.
Дня через три Инари сказал, что такая работа ему надоела и что он пойдет работать на запань: там веселее, а здесь только бревна катать – это и лошадь сумеет. Каллио решил идти с ним.
Десятник сообщил им, что в двенадцати километрах, на запани, где клеймили лес, нужны рабочие.
Оли шли вдоль реки по лесистому обрывистому берегу. И это был их первый день отдыха за все время.
Каллио сказал:
– Какая благодать весь этот лес!
А Инари ответил:
– Хозяевам этого мало – они добираются до карельского леса.
И тогда Каллио рассмеялся.
– Кто же туда полезет?
А Инари ответил:
– Вот на тебя напялят мундир, заставят – и полезешь.
И Каллио снова рассмеялся: он лесоруб, а не солдат, и если даже в дни гражданской войны не воевал, то сейчас его никто воевать не заставит.
Они шли дальше по крутому, скалистому берегу и видели, как загородкой из бревен были перегорожены протоки, чтобы туда не заплывали отбившиеся бревна. Громадные вековые сосны ивовыми прутиками вертелись в водоворотах порогов и, как спички, прыгали по пенистой холодной воде.
– Силища какая! – говорил Каллио.
Он смотрел на реку, и перед ним непрерывным потоком шел лес. Голова начинала кружиться, и он боялся, что вот-вот упадет в воду. Не все бревна уходили из порога невредимыми: ударившись об острый камень, завертевшись, как волчок, они выскакивали голенькие, уже без коры. Иные бревна норовили приткнуться к берегу, спрятаться за камешек, за лесную корягу. Но на берегах у костров стояли пикетчики и, ругаясь, отталкивали острыми баграми набухающие водой тяжелые ленивые стволы.
Когда Инари и Каллио подходили к запани, очевидно, был получен сигнал снизу о том, что можно пускать сплав.
Работавшие на запани открыли ворота. Стиснутый со всех сторон лес рванулся и пошел в проход. Послышался тревожный скрип и скрежет – это бревна, напирая, терлись одно о другое, толпились, чтобы пройти в узкий проход, и кучами, в беспорядке, нагромождались по обеим сторонам ворот.
Сейчас дорога была каждая секунда: у любого поворота из-за не замеченного ранее топляка или глупой кокоры мог возникнуть затор. А лесорубы работали с прохладцей – десятник, очевидно, был в помещении, в лесной бане.
Но вот он выскочил из своей сторожки, закричал, выбранился – и сразу два сплавщика с баграми в руках побежали вниз, скользя по крутому обрыву, спотыкаясь о корни, выступающие из-под сырой земли.
Но Инари их обогнал. Он шел без багра. Добежав до берега, он бросил на камни еще дымившуюся трубку, выхватил у зазевавшегося сплавщика багор и пошел плясать по воде. За ним двинулись двое других.
Каллио стоял над обрывом и не мог отвести глаз от бежавших по воде сплавщиков.
С ловкостью акробатов они прыгали с одного плывущего бревна на другое; скользкие бревна уходили из-под ног, вертелись. Каждую секунду казалось, что сплавщики и Инари провалятся в воду и их накроет, размозжит, оглушит весь этот сплошной, непрерывный поток бревен.
Но Инари прыгал с одного нырявшего ствола на другой, с другого на третий так быстро, что даже не успевал замочить ступни ног.
Он был уже на середине реки и багром ударил в сгрудившуюся кучу бревен.
Бревна рассыпались и двинулись в свой путь. А Инари спокойно, как танцор по гладкому полу, пошел, легко перепрыгивая с бревна на бревно, обратно на берег.
Двое рабочих уже спокойно направляли движение бревен. Каллио стоял на обрыве, широко открыв глаза, восхищаясь и завидуя сноровке товарища. Он сам не раз переходил по плывущим бревнам на другой берег, но Инари – Инари был самый ловкий сплавщик, какого он когда-либо видел. И десятник на берегу ругал сплавщиков и, показывая на Инари, говорил:
– Вот это настоящий сплавщик! Таким я был лет пятнадцать назад, такими все были в доброе старое время.
Кругом владычествовала северная весна. Все было пропитано лесными ароматами. Серые птицы гомонили. Комары ожили – надо было прятаться на ночь в лесной баньке, безоконной и низкой.
Кроме работы у ворот запани, выпуска бревен в реку, регулировки их движения внутри запани, Инари и Каллио должны были ставить на бревна клеймо акционерного общества – простой крест, – чтоб в устье их не смешали с бревнами, заклейменными знаками других лесозаводчиков —«Х», «Н» и т. д.
Зарабатывали они немного, но десятник всячески благоволил к Инари. Он даже подарил ему свою трубку, потому что когда Инари побежал разрушать залом, то бросил свою «носогрейку» на камни и она треснула.
Рядом с ними работал уже пожилой сплавщик Сара. Работали они по четырнадцать – шестнадцать часов в сутки, а в горячее время и по двадцать четыре часа. Питались американским салом и хлебом, иногда пекли в золе костров картошку, пили кофе.
Изо дня в день они держали запань и клеймили бревна. С утра Каллио даже нравилось ставить кресты на бревнах. А к вечеру от них уже тошнило.
– Зачем ты так корпишь над каждой штукой? Делай, как я, – сказал ему Инари.
– Как?
– А я ставлю клеймо через пятое на десятое.
– Но ведь там, внизу, нельзя будет разобрать, какое бревно кому принадлежит.
– А нам не все ли равно? Разве не весело смотреть, как хозяева будут цапаться между собой? – И Инари громко засмеялся.
Каллио взглянул на него и подумал, что он отдал бы две марки, чтобы досмотреть, как ссорятся и дерутся между собой хозяева. Он, пожалуй, глупо делал, ставя клеймо на все бревна. Но тут в их беседу вмешался Сара. У него не было двух передних зубов, и от этого он казался старше своих лет.
– Я считаю, – сказал он, – если подрядился на работу, нужно ее выполнять добросовестно.
– А тебе деньги добросовестно платят? Сколько домой принесешь после такой каторжной работы? Много ты своим старикам отправил? – резко спросил Инари.
Сара очень любил своих стариков, совсем уже беспомощных, и никак не мог из заработков выкроить для них хоть малую толику денег.
Он замолчал, а Инари не унимался:
– Четыре марки за час – мало, за восемь еще работать можно. Ты бы посмотрел дивиденды акционерного общества.
– А ты смотрел? – усомнился Каллио.
– На, погляди.
Инари вытащил из кисета вместе с порцией табаку для трубки обрывок газеты и сунул его под нос Сара. Но Сара читать не стал.
– Я всего три недели в школу ходил, – пробормотал он, – иначе к конфирмации не пускали, а без конфирмации и жениться нельзя. Но и то напрасно, холостяком умру.
Каллио тоже с трудом разбирался в напечатанном в газете годовом отчете акционерного общества. Инари растолковал ему, что такое дивиденд и какие огромные барыши получили в этом году акционеры.
Сара взял свой багор и ушел от них на пост. Он думал о том, что восемь марок за час вместо четырех было бы не так плохо, а при четырнадцати часах это означало сто двенадцать марок в сутки; из них пятьдесят можно посылать старикам, и те смогли бы хоть несколько дней в году не работать.
Каллио после этого разговора стал, если вблизи не было десятника, клеймить бревна на выбор, и все время с удовольствием представлял себе, как бранятся у моря акционеры, не зная, кому принадлежат неклейменые бревна.
Спали они в душной баньке, и десятник с ними, и еще три человека; спали все вповалку, не раздеваясь.
И вот однажды Инари, лежавший рядом с Каллио, зашевелился и зажег спичку, причем головка ее, еще горящая, отлетела и обожгла раскрытую ладонь Каллио. Каллио проснулся и, просыпаясь, толкнул локтем Сара, лежавшего по другую его руку. Каллио слышал, как Инари осторожно выполз из баньки, а Сара сказал ему:
– Моему старику в это лето односельчане разрешили косить траву на межах. Со всех межей деревни он может себе собрать сено.
Сказав это, Сара повернулся на другой бок и захрапел. И уже в полусне слышал Каллио, как вполз и стал пристраиваться рядом с ним Инари. Он был совершенно мокрый.
– Что с тобой? – удивился Каллио.
– Да так, ничего, выкупался. Спи.
– Зачем же в одежде?
– А чтобы насекомые захлебнулись, – усмехаясь, сказал Инари.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯКаллио проснулся, когда солнце уже сияло над лесом, серебром играла река и бревна шли сплошной массой.
В тот день приехал представитель акционерного общества и стал уговаривать всех сплавщиков приняться за сверхурочную работу.
Весенним разливом занесло много бревен на крестьянские поля. Бревна мешали вспашке. Нужно было их выкатить обратно в реку. По всему течению – на полях и на берегах – пропадали тысячи бревен раннего сплава, и среди них был драгоценнейший выборочный палубник.
– Мы и так работаем много, а денег не видим, – с досадой сказал Сара.
А Каллио спросил:
– Сколько дадите?
– Чего спрашивать! Мы сами не возьмем меньше марки за штуку, да к этому еще и плата за час, – резко заключил Инари.
Акционер ничего не сказал, только встал и, размахивая руками, пошел по берегу с десятником.
Десятник скоро возвратился и сказал Инари:
– Как ты дымом из моей трубки не поперхнулся, прежде чем такое вымолвить? Ведь во что обойдется тогда одно бревно?
– А меня это не касается, – отрезал Инари и прибавил: – Возьми свою трубку обратно, а то и впрямь когда-нибудь поперхнусь.
Десятнику стало стыдно. Морщины сбежали к переносице, и он примирительно ответил:
– Что подарено, то подарено.
Тогда Инари отдал трубку Каллио, и Каллио был очень рад. Никогда в жизни у него не было такой хорошей обкуренной трубки. Но только он развязал кисет, чтобы набить трубку табаком, прибежал совсем молодой парнишка.
– Закрывайте ворота, закрывайте запань, у порога залом! – закричал он.
Все заняли свои места и спокойно закрыли проход. А бревна все подходили. Акционер волновался.
Каллио, Сара, Инари, акционер и десятник побежали по берегу к порогу. Надо было так идти километра два.
Сучья цеплялись за одежду, ветки хлестали по лицу, корни хватали за ноги, и тонкая весенняя паутина липла на щеки.
У порога беспомощно суетились люди. Так бывает только при большом несчастье.
К Инари подошел остролицый, с совсем белыми, льняными волосами сплавщик.
– Это ты сделал, Сунила? – спросил шепотом Инари.
– Угу.
– Молодец! Мои бревна проходили здесь? – прошептал Инари.
Каллио краем уха слышал весь разговор, но ничего не понимал. В самом деле, Инари такой же сплавщик, как и он, и, однако, чем-то не похож на других, имеет какие-то секреты.
– Проходили, – также шепотом отвечал Сунила, – действуют превосходно. И внизу действуют. Думаешь, этот напрасно сюда приехал? – И он глазом указал на акционера; тот бегал по берегу и просил, чтобы кто-нибудь взялся разбить залом, потому что нельзя ведь задерживать сплав.
Каллио не раз видел заломы и даже два раза сам их разрушал, но такого большого ему еще не приходилось видеть.
Что такое залом?
Какое-нибудь бревно наткнулось на камень порога, затормозило свой быстрый бег и остановилось. На него наталкиваются бревна, идущие позади непрерывным потоком, и каждое останавливается и задерживает другие. Не прошло и двух часов, а уже выросла гора бревен, и она растет с каждым мгновением. А лес все подходит.
– Хорошо, что запань закрыли, – бормочет десятник, и крупные капли пота проступают на лбу.
– Если так оставить, – говорит Сунила, – то он вырастет вверх, как дом банка в Улеаборге, и под водою дойдет до дна. Я это дело знаю.
Залом расширяется; бревна примыкают слева и справа, они стонут, кряхтят, белая пена полощет порог.
Акционер мечется на берегу. Он застрелил бы того негодяя, который прозевал этот залом. Ведь если спохватиться вовремя, простой сплавщик может ударить первое застрявшее бревно, и все потечет своим порядком, и молевой сплав пойдет спокойно по реке. Но он знает, что если он сейчас будет ругаться и угрожать, то дело проиграно, никто не станет рисковать собою, чтобы разбить залом.
И поэтому акционер бегает по берегу и умоляет сплавщиков помочь, пока еще не поздно, пока еще можно сбить залом.
Все стоят, – кому охота рисковать собой – а бревна подходят и подходят, и залом трещит, скрипит, стонет. Живая, трепещущая плотина растет на глазах, и белая пена бьется о порог. А Каллио смотрит на Инари и думает: «Ну, теперь тебе секреты не помогут!»
В это время у запани тоже накапливается сдерживаемый воротами сплав. И Каллио видит: Инари отводит Сунила подальше от берега, вытаскивает листки бумаги и передает их ему, а затем идет обратно к берегу, подходит к акционеру и говорит:
– Я сорву залом.
Тот в радостном удивлении смотрит на него и протягивает для пожатия руку.
А Инари, как бы не успев второпях взять протянутую ему руку, схватывает шест и уже ловко пробирается по бревнам.
Десятник, вытирая розовым платком выступивший на лбу пот, шепчет:
– Нет, я не ошибся в этом человеке.
Каллио восторженно следит за каждым движением Инари. Он знает, что самое главное, самое важное – это найти сейчас первое зацепившееся бревно, которое застопорило весь этот поток леса. Он знает, на какое опасное предприятие пошел Инари. Если найти в этой огромной свалке нужное первое бревно, раскачать его, сорвать с места, тогда рухнет разом все это нагромождение и бревна, как спички, разлетятся по сторонам.
Каллио с завистливым восхищением следит за Инари.
Акционер замер. Десятник, Сара и другие сплавщики следят за Инари. А он взбирается по бревнам, которые скользят под его ногами, отплывают и колеблются. Инари осторожно осматривается и всем своим существом – глазами, настороженным ухом, руками, ступнею, шестом – ищет первое остановившееся бревно среди тысяч бревен строевого леса, балансов, пропса, палубника, кокор – одно из нескольких тысяч.
Но вот он взмахнул руками, и шест разрезал воздух.
Неужели поскользнулся?
Нет, он почувствовал, увидел бревно. Вот он словно пляшет по бревнам, и стройная его фигура балансирует, кажется, без всякого напряжения.
Сейчас начнется самое главное и самое опасное. Сейчас, когда он столкнет с места это бревно, когда оно сорвется и пойдет вниз по порогу, бурлящему ослепительной пеной, – весь залом рухнет, загрохочет, и бревна, прыгая по камням, сплошным массивом устремятся вперед, и надо в одну, две, три секунды успеть выскочить, вывернуться, вылететь из этого беспорядочного, грохочущего потока. Одно неточное движение – и…
Каллио закрывает глаза и слышит страшный грохот и стук своего сердца. Потом он сразу широко открывает глаза, смотрит – залом рассыпается.
Одно бревно взлетело высоко в воздух, а другие, толкаясь на пороге, торопятся, становятся торчком и снова падают.
Акционер присел на пень, лезет во внутренний карман пиджака и зачем-то вытаскивает бумажник.
Инари стоит, немного бледный и улыбающийся, на берегу и просит у Сунила трубку.
А Сара шепчет на ухо Каллио:
– Учись, Каллио. Такому человеку можно верить. Я знаю, верить можно только тому, кто хорошо работает.
Каллио утвердительно кивает и чувствует, что у него ноги стали совсем как ватные и пересохло во рту.
Они вдвоем подходят к своему товарищу, смеются, пожимают его шершавую руку и снова смеются: мир прекрасен!
Десятник говорит:
– Идемте, ребята, назад: надо отворять ворота запани и выпускать сплав дальше.
И они идут обратно. Мир чертовски хорош, и Инари – настоящий мужчина. Да, такому можно верить!
Они выпускают из запани лес, и бревна выходят в далекое путешествие.
А вечером снова сплавщики заползают спать в свою собачью конуру, и снова Инари выбирается в лес и долго не возвращается. А Каллио не спит. Он думает, куда запропастился Инари, приподымается, ударяется головой о потолок, ворчит: «Сатана-пергела!» – и выползает на воздух.
Ночь прозрачна, и, таинственные белой ночью, высятся береговые сосны и лепятся по обрывам; шумит внизу быстрая река, и очень близко поет птица, – кажется, пеночка.
Каллио вытаскивает кисет и набивает новую трубку, а птица поет. Он прячет кисет и вспоминает, что его сшила Эльвира, и думает: как только кончится сплав, он пойдет и поможет ей два-три дня по хозяйству на полевых работах.
Ночь совсем прозрачная, а Инари не возвращается. Вдруг Каллио слышит внизу всплеск. Черт подери, что бы это могло означать? Он спускается по обрыву и видит: Инари стоит по грудь в воде у берега и что-то прикрепляет к бревну, а бревно не стоит на месте, играет, как жеребенок. И тогда Каллио осторожно подкрадывается ближе и наблюдает: Инари на воткнутых в бревно ветках прикрепляет плакат. Каллио медленно, в свете северной летней ночи, читает огромные буквы плаката:
ТРЕБУЕМ 8 МАРОК В ЧАС – ИНАЧЕ ЗАБАСТОВКА!
Инари закрепляет этот плакат, – видно, не первый за эту ночь, – отталкивает бревно багром к середине реки, и оно послушно идет вниз по течению. Каллио смотрит и думает: «Если бревно это дойдет до моря, то сделает триста километров, и плакат прочтет уйма сплавщиков… Да ведь его сорвет на следующей же запани десятник!.. А может, и не сорвет, не заметит, а рабочие переплавят дальше. – И он улыбается. – Хитрый этот черт, Инари!»
А Инари, стуча зубами, подымается по обрыву. Тогда Каллио вдруг выступает из-за сосны и, подражая медведю, рычит – так, в шутку:
– А я все видел – р-р-р-р! – я знаю, как ты топишь своих насекомых!
Инари от неожиданности останавливается и затем, продолжая взбираться по обрыву, тихо говорит:
– Что ж, иди донеси акционеру или десятнику.
Каллио обиделся. Он идет за Инари и отвечает ему:
– Умный ты, умный, и про дивиденды знаешь, хитрый ты, хитрый, как медведь, а все-таки дурак, что от меня такие дела скрываешь…
Инари молчит. Тогда Каллио продолжает:
– Я, может быть, тебе помог бы.
– А это на твоем лице не написано, – уже одобрительно говорит Инари.
И Каллио улыбается.
А где-то близко какая-то птица играет вовсю, щелкает, захлебывается, рассыпается дробью, и они стоят в молчании и слушают эту песню. Потом Каллио спрашивает:
– Можешь ты, стоя на бревне, проскочить через порог и не упасть?
– Могу.
И Каллио решает, что и он непременно в этот же сплав научится проходить пороги.
Они вползают в жилье, и опертый воздух затхлого помещения ударяет им в нос.
Через четыре часа – снова четырнадцать, а то и двадцать часов нелегкой работы сплавщика.
В следующую ночь, такую же белую и таинственную, Каллио помогал Инари ставить на бревнах плакаты и пускать их вниз по течению: «8 марок в час – иначе забастовка!» Срок был намечен через семь дней.
Потом Инари пошел спать, хотя давно уже над лесом сияло солнце, а Каллио решил попробовать проехаться, стоя на бревне. Это он умел делать и раньше, но теперь он решил научиться опускаться на бревне через порог. Все дело здесь в ногах: надо крепко зажать ступнями бревно, чтобы оно не вращалось. И все шло отлично, но Каллио очень устал, ему было холодно, зуб на зуб не попадал, а тут ему показалось, что кто-то идет по берегу. Он оглянулся, потерял равновесие, бревно перевернулось, и он с головой ушел под воду. Когда он выплывал, тяжелый удар плывущего бревна оглушил его.
