Текст книги "Открытие"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– ...И несмотря ни на какие преграды, что встают на пути поисковиков, – донесся до Игоря голос Меридианы, – ни на вечную мерзлоту, ни на болота и завалы, ни на злую волю отсталых администраторов...
Весь класс повернул головы в сторону Игоря.
– Несмотря ни на что, – закончила торжественно учительница, – коренные источники в нашем районе будут найдены!
Меридиана обвела класс строгим взглядом, будто искала сомневающихся, потом поправила очки и спросила:
– Вопросы есть?
Все отмалчивались.
– Тогда я вам задам. – Меридиана приблизилась к третьей парте в крайнем ряду.
– Бандуреев Игорь... Скажите, сколько тысяч пудов золота было намыто на Витиме в царское время?
– Сколько пудов? – переспросил Игорь, медленно поднимаясь. – Зачем это надо?
Он вставал так долго, что крышка парты скрипела и скрипела, Меридиана сморщилась и заторопила:
– Да, тысяч пудов?
– Не запомнил, – буркнул Игорь.
– Очень плохо, Бандуреев, – сказала Меридиана, и нос ее побелел. – Мало того что вы пропустили две недели, вы и сейчас слушали меня невнимательно, у вас был отсутствующий взгляд. Никакие наши сторонние дела не должны отражаться на учебе, учтите это! Я ставлю вам «два».
Игорь сел. По классу пронесся шепоток удивления. Игорь и сам не помнил, чтобы Меридиана хоть раз поставила ему двойку. И это в первый день после двухнедельного пропуска! Да еще перед самым звонком! «Ничего, встряхнула она меня!» – мелькнула мысль,
– Ответит на тот же вопрос Лукина...
– Я тоже прослушала, – ответила рядом Люба. – Думала про другое и как-то не запомнила про пуды...
– И вам двойка, Лукина, – сказала Меридиана, повернулась и пошла к столу, чтобы поставить им в журнал по двойке.
Игорь сник, но тут же ощутил легкое прикосновение пальцев Любы. А и в самом деле, чего расстроился? Вся четверть впереди. Можно десять раз исправить эту двойку.
– Сегодня среда, – произнесла она, словно прошелестел тот весенний ветер во время ледохода, – между прочим.
Игорь придвинул колено к ноге Любы, и она не отодвинулась.
И так они просидели с ней до конца уроков. А когда разнесся по коридорам последний звонок, вместе вышли из класса. В правой руке Игорь держал тяжелую сумку.
– По окраине пойдем? – спросила Люба.
– Нет, как ходили, – ответил он.
Люба кивнула и двинулась в ближний проход на улицу Мира. Она зорко оглядывалась по сторонам, считая, что ей опять придется защищать друга в случае Митькиного нападения. Она не знала, что Игорь нес в сумке кирпич и теперь никого не боялся.
– Ты чуешь, сегодня черемухой пахнет, – проговорил Игорь, чтобы отвлечь Любу. – Будто весной.
– Это духи. – Люба распахнула пальто. – Понюхай!
Игорь зарыл лицо в ее черный фартук. Ткнулся носом в тугую грудь. У него зарябило в глазах, будто от Митькиного удара.
– Здорово, – пробормотал он, не шевелясь. – Как в кусте черемухи.
– Это мне Матвей Андреевич подарил, – объяснила Люба. – Я его очень люблю. Был он золотой и остается.
– А меня? – выговорил Игорь.
– Тебя? – Люба отступила к забору, туфли ее утонули в ворохе листьев. – Когда доживем до следующего воскресенья.
– Уже половина недели, – Игорь пошел на нее. – И я ведь слово держу, несмотря что трудно иногда.
Люба сжалась, точно решила выскользнуть и бежать. Но Игорь придержал ее у забора. Люба завертела головой, тогда он поймал своим ртом ее губы. Оба они онемели и опустились на листья, сметенные ветром к забору.
– Что это? – спросила Люба, пощупав свои губы.
– Люблю тебя, – ответил Игорь.
Она вскочила и бросилась к просвету на том конце выезда. Игорь последовал за ней. Любины каблучки перестали щелкать по доскам; она остановилась, будто до нее наконец дошло, в чем признался Игорь. Он догнал ее и взял под руку.
– Пойдем тогда по переулкам, – прошептала Люба.
Игорь кивнул, и они свернули в первый проулок. Пошли, спотыкаясь, потому что не спускали друг с друга глаз. Лишь перед крыльцом лукинского дома они опомнились. Люба нехотя поднялась на ступеньки, но тут же наклонилась к нему с крыльца и поцеловала в губы. Остро и горячо. И убежала в дом, оставив после себя запах весны. Игорь вдруг ощутил тяжесть в руке. Перевернул сумку – кирпич глухо ударил в землю. Он отбросил его носком подальше от крыльца и понесся с горы, как на быстрых лыжах.
Остановился передохнуть возле двери их теперешнего жилья. И здесь услышал громыхающий, как лист железа, голос Куликова. Прошмыгнул в кухню и уселся за стол. Но его мать и Куликов были так заняты разговором, что не обратили на него внимания.
– Неужели ей счастья не хочется? – спросил Куликов.
– Я ей то же самое говорила, – ответила мать, виновато мигая.
– Еще пяток лет, и на нее никто не посмотрит! – сказал Куликов. – Даже Ваня-огородник.
– Однако чует, счастье из жалости достается, – объяснила мать.
– Да не все ли равно ей! – воскликнул Куликов. – Диана образованная женщина, а рада была бы выскочить за меня под любым предлогом!
– А Феня деликатная, – сказала мать.
– И останется навек в девках со своей деликатностью! – заявил Куликов, и пол задрожал под его ногами. – Не понимает она доброты, что ли?
– Говорит, дождусь Василия, тогда и выйду замуж, по-хорошему, без подвоха...
– Да какой же подвох она видит в моем предложении?
– Есть у нее подозрение – не по чистому сердцу ты повернул вдруг к ней.
– Из-за чего же?
– Из-за того, будто думаешь, братка ей приметы золотой жилы оставил...
– Какая чепуха!
– Я тоже ей – про чистые твои намерения, а она – свое!
– Выходит, брат ей оставил планчик?!
– Не оставил, говорит, ничего, только все же боится: не от чистого сердца ты ее сватаешь, Матвей, соблазнить из-за той жилы хочешь.
– Да что она, не понимает – ей руку протягивают по-землячески, по-доброму! Это же дело принципа! Соединить вроде несоединимое! Доказать всем нашу отзывчивость и добрость! Снять все грузы, которые тормозят общее дело! Почему – нет?! С ума она сошла, что ли?
– И то мне показалось – глаза у нее глядят ненормально, немигучие стали, как улово. И проговаривается она, нелепость несет... Будто братка ее в хрустальном зимовье поселился: видение такое ей было...
– В хрустальном?.. Странное видение... Может, и в руку... Я бы помог ей разобраться и в видениях! Что она, дурочка, боится? Если что и откроет, так не врагу же! На общую пользу! Поговори с ней еще раз, Ксения! Постарайся убедить по-женски, по-сердечному, как умеешь... Объясни, что ради нее я Диану оставил! И возврата нет – Диана гордая женщина!
Игорь подумал, что ему эти разговоры совсем ни к чему, и кашлянул.
– Игорешка! – воскликнул Куликов. – Вот как в жизни получается... Ты к человеку со всей душой, а он соображает по своим жалким меркам!
– А я двойку схватил у Дианы Степановны, – пожаловался Игорь.
– Как же это так? – нахмурился Куликов. – По географии – и двойку!
– Впереди много времени, – сказал Игорь, махнув рукой, – любую двойку десять раз еще исправлю...
– Нет, мой дружок, – перебил его Куликов. – Двойка есть двойка. И теперь всю жизнь она волочиться за тобой будет, как за нами с отцом тянутся наши двойки... Ничто бесследно не исчезает, Игорек. И когда-нибудь, если станешь ты геологом, эта-то двойка и помешает тебе сделать последний шаг к открытию.
– Слушай умных людей и мотай на ус! – заликовала мать.
Но Игорь и сам был поражен словами Куликова. Острые желваки выпрыгивали у того на щеках в этот момент, будто Матвей Андреевич сам нахватал в свое время каких-то особенных двоек, и теперь они мешали ему в жизни.
– Я хочу стать геологом, – проговорил Игорь.
– Тогда думай уже сейчас, как получше закончить школу, – посоветовал Куликов, – чтобы не провалиться при поступлении на геофак.
– Буду стараться, – сказал Игорь.
– Ну, а я пошел по своим делам. – Куликов примял фуражкой редеющие кудри и пошел озабоченно, как в поисковый маршрут.
Игорь тут же подхватил свою сумку и уселся за стол готовить уроки.
– Поешь сначала, – предложила мать и загремела посудой.
Но Игорь не стал терять времени на ожидание ужина. Пока мать подогревала суп, он раскрыл «Химию» и углубился в формулы, которые надо было выучить к завтрашнему дню. Мать сразу притихла. Она без стука ставила перед ним хлеб, перец, соль, подала ложку...
И вдруг в сенях снова застучали сапоги. Игорь подумал, что это пришел кто-то из соседей за лопатой или граблями. Но вошедший кашлянул по-отцовски, и тогда Игорь рванулся из-за стола.
Отец был в своей синей горняцкой шинели, только мятой и поблекшей. Лицо его усохло за эти две с половиной недели. Глаза отступили внутрь, а нос изострился.
– Папа! – Игорь отбросил учебник, ринулся к отцу. – Ваську нашли?! – И остановился посреди комнаты. Шаг – и хлынут слезы. Прикусил губу. Встречать отца в таком бараке! За одним столом теперь они и едят, и уроки он готовит тут же. Они-то с матерью привыкли. Даже подружились с соседями. И он уже не раз бегал к соседям то за лопатой, то за поленом дров, то за щепоткой чаю. Но понравится ли отцу здесь? Как он отнесется к таким соседям? Штукатур Гусаков с крикливой женой, одинокий фотограф Гриша, солдатская вдова Фрося и обезножевший по причине «ревматизмы» охотник дед Яровец с собакой.
– Пап, – вымолвил Игорь, – это пока... Мы вернемся на гору...
– Вернемся, сынок.
Мать наконец кинулась к отцу, впилась пальцами в его плечи и не то заплакала, не то засмеялась. Отец пригладил ее волосы и сказал:
– Снег в тайге выпал... Ваську мы не нашли...
Он двигал челюстями, размалывая слова, как прежде. Вместе с этим в голосе появилось что-то шамкающее. И волосы отца уже не вихрились, как рыжее пламя, а лежали на голове, словно осенняя трава, прибитая градом.
– Сам себе гибель, однако, нашел, – сказала мать, целуя отца в щетину. – Мы не в ответе за него...
– Нет, мать, не так просто от этого отделаться, – возразил отец.– Понижают меня в должности до начальника базы...
– Да бог с ними, Петя! – воскликнула мать.– Приличная должность, оклад ненамного меньше!
– Нет, Ксеня! – Отец грузно осел на лавку. – Мне гордость не позволяет согласиться с Силищевым.
– Что ж ты с этой гордостью в грузчики пойдешь? – спросила мать.
– Была бы шея – ярмо найдется, – ответил отец. – Только в управление я больше не ходок!
– Не спеши, Петя! – стала уговаривать она отца. – Еще все возвернется... Матвей-то тебя, однако, не бросит?!
– Матвей Андреевич, он за тебя, пап, – сказал Игорь тихо. – Навещал, сочувствовал...
– Сочувствовал! – хмыкнул отец. – Как бог черепахе.
– Опомнись, Петя!– вскрикнула мать. – Зачем на друга возводишь поклеп?
– Знаю, наверно, что возвожу, – проворчал отец.
– Но ты же к нему так привязан был, пап! – взмолился Игорь. – Вы же такие были друзья!
– Два друга, – мрачно сказал отец, – ветер да вьюга...
– Ты же сам рассказывал, как он тебя выручил... – напомнил Игорь.
– Выручил бы, – перемалывал челюстями отец, – кабы отряд не подошел...
– А иначе как же он мог? – вырвалось у Игоря.
– Мог не давать стрекача, когда меня потащили мужики к яме, – повысил голос отец. – А из нагана их, из нагана!..
– Чего же, действительно, не отогнал? – спросил Игорь.
– Расфилософствовался, – отец сплюнул. – Выкрутился, а я виноват остался, как теперь!
– Выходит, бросил тебя, а ты простил ему? – спросил Игорь в раздумье. – И ты еще вызвал его сюда? Что-то не вяжется...
– Ты сам не вяжись к отцу! – вдруг всполошилась мать. – Чего пристал? Да момент нашел! Не понимаешь, какие кошки скребутся на сердце!
Игорь уперся пальцем в клеенку, собирая в кучу хлебные крошки. У него подрагивало что-то в груди – хотелось заплакать. От обиды за отца. Что он так быстро сник и начал обвинять лучшего друга Куликова. Отец оказался со слабинкой. Споткнулся и стал на других отыгрываться.
– Злобства не стоило б проявлять тебе, Петя, – сказала мать, выставляя перед отцом закуску, – со злобством-то разве поднимешься до прежнего места?
– Поднимусь! – загудел отец. – У Петра Бандуреева еще есть си-илы. – Он раскинул руки, словно крылья. – Да какой сынок подрастает!
Отец налил стакан водки, осушил его, не закусывая, налил еще и опять выпил.
Игорь смотрел, как опустошается бутылка, слушал сбивчивый голос отца, ощущал винный запах, и его подмывало остановить этот пир. Не то говорил отец. Надо учиться действовать с умом, как Лукин. Не очернять Куликова надо, а крепче держаться за него. Чтобы по научной методике искать золото и найти месторождение! И тогда все напрочь забудут о выстрелах на Шамане. Останется только несчастный случай с Васькой, который, может, сам себя погубил.
Но не стоило омрачать день радости отцу. «Пусть говорит сегодня, что хочет, – решил Игорь. – А потом жизнь сама заставит его изменить свои взгляды».
Он подвинул к себе миску с супом и стал неспешно есть, как подобает мудрому мужчине.
Папиросы были выкурены, и тогда хозяин тихонько налил в рюмки коньяку. Люся услышала побулькиванье и перестала читать.
– Морозит, – пробормотала она.
– А ты пригубь, – посоветовал Слон.
Женя вложил рюмочку в ее нервные пальцы. Хозяйка прихлебнула коньяк, поморщилась и сказала извиняющимся голосом:
– Может, я излишне подробно все детство пересказываю, парни. Но хочется, чтобы вы тоже взяли разбег... Тогда я взахлеб писала, перечитывала – сама ревела и теперь переживаю... Надо, чтоб и вы прониклись...
– Если бы раньше мы это знали, – вздохнул Женя, – самого бы оберегли!
– Да, тогда было б легче, чем теперь, – страдал Слон.
– Но и теперь мы с себя не снимем ответственности, – заметил Борис Петрович. – Как в маршруте, свалился человек – груз на всех поровну!
– А если в таком случае все остановятся, разберутся, в чем дело, и поставят на ноги человека? – спросил учитель.
Борис Петрович спокойно ответил:
– У нас если падают, то по серьезу.
– От занозы никто не остановится! – поддакнул Слон.
– Упал – вызывай вертолет! – добавил и Женя.
– Ну, давайте тогда слушать дальше, – предложил Гарька, – выводы потом будем делать: вертолет вызывать, носилки делать или на плечо брать...
Слон пытался еще басить, но Люся послушалась Гарьку и зашуршала листочками. И все завороженно уставились на эти записки, точно происходил всамделишный суд и присутствующие должны были вынести приговор по признаниям Игоря.
– Так закончилось золотое детство Игоря и его отрочество, – продолжала Люся с легкой грустной усмешкой при слове «золотое», – и началась студенческая пора.
12
Игорь улетал в Иркутск, не дождавшись осени, в знойный последний день июля. Как медалист, он мог бы приехать к началу занятий. Но из-за Любы приходилось лететь раньше времени: надо было помочь ей сдать экзамены.
Любу провожал Лукин. Возле Игоря суетилась мать. Соседи заметили друг друга, и Лукин поклонился. Мать сразу же разулыбалась, вынула платок и приложила его к завлажневшим глазам.
– Ну что ты, мама, как бедный родственник, – сказал ей Игорь, хмурясь. – Хочешь, подойдем к ним? Поздороваемся как следует. Уж вам бы пора объясниться...
– Да что ты, сынок, – ответила мать, испуганно оглядываясь на двери аэровокзала, – отец наш вот-вот подойдет, увидит – будет шуму, однако.
– Пойдем, пойдем. – Игорь взял ее под руку и повел, лавируя между пассажирами, скамейками и грудами чемоданов. – Отцу тоже пора кое-что передумывать.
Лукин глядел на них, как всегда, открыто своими золотистыми глазами.
А Любины щеки вспыхнули, будто ладошка над щелью в темном чулане.
До Лукиных оставалось пройти не больше пяти метров. Игорь шел скованной походкой. И никак не мог взглянуть прямо, в самые глаза Лукина. Все будто искал какого-то изъяна в его строгом черном костюме, пятнышка на белой рубашке или спустившегося узла на галстуке в горизонтальную полоску. Но взгляду не за что было зацепиться, чтобы ощутить уверенность. А пора было посмотреть Лукину в глаза, чтобы сказать ему своим взглядом: «До каких пор вы, Дмитрий Гурович, будете помнить прошлое? Когда вы забудете ту историю на Шамане? Во имя будущего! Мне и самому за отца стыдно! Но он же исправляется... Работает в поте лица на простой работе!»
Игорь сосредоточился и стал вместе с мерной поступью поднимать красноречивый взгляд к суровому лицу Лукина. И в этот миг хлопнула дверь вокзала, раздался хмельной голос отца:
– Вот он! Глядите! Сокол мой!
– Хорош богатырь, – загалдели двое отцовских дружков, одетых, несмотря на жару, в потертый кожан и габардиновый плащ. – Добрая смена!
Карманы у отца и у дружков оттопыривались.
– Обмыть надо проводы, как водится!
Лицо матери почернело, рот свело, как от кислой ягоды. Она бросилась к двери и загородила дорогу отцу. Тот начал что-то выговаривать ей.
– Граждане пассажиры, – зашипел громкоговоритель, – объявляется посадка на рейс...
Толпа зашумела. Люди похватали чемоданы и ринулись на зеленое поле аэродрома. Лукин взял Любу под локоть и, прихрамывая, повел дочь к выходу на посадку. Игорь бестолково пошел вслед за ними. За его спиной раздалось частое дыхание матери.
– Ну, надо же, – сказала она и засеменила рядом. – Однако принесла его нелегкая... Да еще с этими друзьями!
Игорь оглянулся. Отец тоже догонял его, на ходу вынимая из кармана своих галифе бутылку шампанского. У него было красное от натуги лицо. Дружки вытягивали из своих карманов стакан и маслянистый пакет.
– Не торопись, сынок, без нас не улетит! – сострил отец под смех дружков.
Игорь остановился и подождал всех.
– Давай я, – предложил он и рванул бутылку из отцовского кармана. На пол посыпались мелкие монетки, крошки хлеба и табака. Мать бросилась подбирать монеты, а отец сорвал фольгу с горлышка и раскрутил проволоку на бутылке.
Хлопок разнесся по всему вокзалу. Даже бегущие на посадку люди повернулись в сторону отца. А тот, гордо улыбаясь, подставил стакан под шампанское и подал его Игорю.
– Давай, сын, выпьем, чтоб училось тебе легко!
– Я не пью, – замотал головой Игорь.
– Да выпей с отцом, сынка, – попросила мать, поднимая на него глаза, полные мольбы.
Игорь категорически покрутил головой и взялся за чемодан.
– Пусть здоровье бережет, – поддержал его один из спутников отца.
– Пить начать никогда не поздно, – поддакнул другой.
– А он у меня вообще не будет спиртного в рот брать, – начал доказывать отец. – Я из него сделаю человека...
– Абсолютно так, – рявкнул один дружок.
– Совершенно верно, – добавил другой.
Игорь тронул мать за рукав ее старенькой кофты, и они пошли на посадку.
– Ты отца на людях-то не позорь, – сказала мать.
– Я не хочу во всем походить на отца, – ответил Игорь.
Мать охнула и отстала.
Металлический трап загудел под каблуками Игоря. Сверху увидел он, как много обелилось волос на голове матери, как глубоко запали щеки и выпятились скулы. Теперь мать казалась куда больше якуткой, чем русской. А раньше было наоборот. И отец раньше больше слушался ее. В таких вот шебутных случаях она останавливала его немигучими глазами, да так, что отец осекался на ходу. Мать как бы напоминала ему о той минуте, когда он в отчаянном порыве спускал последние пузыри воздуха под водой и опутывался сильнее мокрой бечевкой. И еще недавно отца леденил этот взгляд матери. Но после шаманской истории отец стал выходить из повиновения. Ему как бы наплевать на то, что мать когда-то спасла его в устье Шаманки. А больше у матери ничего не было такого, чем бы она могла остановить разошедшегося отца: ни красноречия, ни образованности, ни сильного характера, ни влиятельной родни. Сын и тот улетал от нее теперь. И матери оставалось только молить судьбу послать другой случай, похожий на тот, в тридцать третьем, когда бы она вновь проявила свою таежную выучку и приковала к себе отца. Но разве такое повторится?
– Сын у меня еще скажет свое слово!..
Из дверей аэровокзала выбежали на зеленое поле аэродрома отец и его дружки. Их резкие голоса разнеслись по всему полю.
– ...Наше слово, бандуреевское!
Лукин, стоявший поодаль от трапа, сдвинул пушистые брови и встретил отца в упор своим прямым взглядом. И отец остановился, словно наскочил на неодолимое препятствие. Но стоило ему ощутить по бокам, чуть сзади, дружков, как он заговорил хриплым насмешливым голосом:
– Что, Лукин, не удалось списать Бандуреева?
– Твое счастье, – ответил Лукин, – время еще позволяет тебе гарцевать!
– Мое счастье – вон оно! – кивнул отец на Игоря. – С медалью школу закончил, с золотой!
– Не заслонила б эта медаль солнце ему, – заметил Лукин.
– Он большим человеком станет! – повысил голос отец, и у него заалели ноздри. – С моей помощью и до солнца достанет.
– Твоя помощь опасней медвежьей услуги!
– Смотря для кого!..
– Граждане провожающие!.. – заглушил громкоговоритель гвалт.
Игорь отступил в самолет и забился в кресло рядом с Любой.
Взревели моторы, залихорадило пол, поплыл деревянный теремок аэровокзала. Навстречу промчались белые баки с горючим, и выросла стена тайги. Казалось, самолет неминуемо врежется в гущу деревьев. И тогда враз, в один миг кончится все и радостное, и горькое сегодняшнего дня, не будет неясного продолжения. Но самолет подпрыгнул и понесся над деревьями. Внизу заворочались гольцы, проплыла серая гладь Витима и замелькали домики с квадратами огородов.
Сначала высота и скорость отвлекли, но через несколько минут все стало на свои места. Тяжелые, как валуны, мысли заворочались в быстром потоке происшедшего. Игорь и не предполагал, что Лукин так долго будет помнить промах отца. Неужели отец совершил такую уж непоправимую ошибку? Понятно, был бы Васька Гиблое Дело близок Лукину. А то никакая не родня. Что же он так позорит отца за то преследование? Почему не хочет забыть то дело? Хотя отец тоже хорош – нет, чтобы тихо-спокойно жить, нарочно обращает на себя внимание. Корчит из себя невинно пострадавшего! Как заставить его образумиться, задумался Игорь.
Прохладная ладошка Любы коснулась его лба.
– Устал? – спросила она.
– Да, нелегкая была посадка, – откликнулся он.
Тяготил разговор отца и Лукина. «Нашел к чему прицепиться Дмитрий Гурович, к моей золотой медали, – удивился про себя еще раз Игорь. – Да это же пропуск в образование, за которое вы сами так стоите! Получила бы Люба хоть серебряную, легче было б сейчас у меня на душе!»
Он заворочался в кресле от этих мыслей. Он вспомнил невеселые разговоры о конкурсах в вузы, о проходных баллах и превосходстве выпускников из больших городов по сравнению с маленькими, вроде Витимска.
Люба заметила его косой взгляд.
– Не вспоминай о плохом, – прошептала она. – Давай будем мечтать о будущем.
– Я думаю, время на нас работает, – высказался Игорь, поцеловал ее пальцы и прижал их к виску.
Люба не стала задавать ему вопросов и прильнула к иллюминатору.
Они летели над густой, непроглядной летней тайгой с пятнышками полян, глазками озер и плешинами гольцов. Синим прогалом среди задымленных хребтов сверкнул Байкал.
– Лететь бы так и лететь всю жизнь, – сказала наконец Люба. – Лучше бы не садиться на землю.
– Теперь нас с тобой и на земле никто не разлучит, – отозвался Игорь. – Оторвались от своих; будем сами по себе!
– А вдруг я не сдам экзамены? – запечалилась Люба.
– Я тебе не сдам! – погрозил ей Игорь кулаком.
– А по конкурсу не пройду? – не унималась Люба.
– И мысли не допускай такой! – прикрикнул Игорь.
Но Люба уже не слушала его. Она заткнула уши пальцами и сморщила нос.
Игорь тоже ощутил боль в ушах.
В иллюминатор было видно, как из-за зеленого горизонта выползает дымное облако.
– Иркутск, – объяснил кто-то из пассажиров.
