Текст книги "Открытие"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
И все же надо было разобраться до конца. Подхлестнутый этой мыслью, Женя свернул в длинный коридор между приземистыми домишками, утонувшими в снегу. Словно лыжник-слаломист, скатился он на расскольженных подошвах унтов до Подгорной, прошел по гулкому тротуару, рассеченному тенями тополей и огнями из окон, и открыл знакомые воротца из плах. Бросился к обшарпанной двери и застучал в нее.
– Кого надо? – через окошечко на него уставился веселый синий глаз.
– Открой, Мить, – ответил Женя, – я к твоему квартиранту пришел.
– А хоть бы и ко мне!
Загремело, забренчало, и дверь отошла. Женя пожал на ходу Митькину руку и нырнул в светлое пятно двери.
– К вам, Гарий Осипович! – прогудел Митька, отбрасывая дверь в боковушку. – Друзья-геологи.
Гарька лежал на кровати, записывая что-то в свою тетрадку. Увидев Женю, он подскочил, словно ожидал нового нападения.
– Да лежи! – Женя неуверенно вошел к Гарьке. – Я так пришел... поговорить... все о том же... прояснить кое-что хочется...
– Я всегда готов!
Гарька натянул спортивную курточку с белым ошейником на кадыке. Он спустил на пол сухие, но жилистые волосатые ноги. Митька пододвинул ему войлочные ботинки. Женя уселся на табуретку.
– Горло давно простудил? – неуверенно начал Женя.
– Хроническое это у меня. – Гарька виновато постучал по горлу. – Никак не могу акклиматизироваться на вашем севере.
– Надо перцовкой прополаскивать, – убежденно сказал Митька, перещупав микстуры на столике между книгами, эспандером, блокнотами, ручками, огрызками карандашей, ученическими тетрадями и рукописными листами.
– Готов пить хоть керосин, лишь бы прошло быстрей. – Гарька сверкнул подбитым стеклышком, пошарил на том же столе, нашел трешку и сунул ее хозяину. – Не люблю болеть, а тут еще такое дело!
Митька присвистнул и выбежал из боковушки.
– Душок у тебя, надо сказать, – Женя подергал ноздрями. Пахло картофельными очистками, куриным пометом и лекарствами.
– Это куры хозяйкины, – сказал Гарька. – В подполье живут.
Его улыбка усиливалась искрящейся трещинкой на стеклышке. Он притопнул.
«Ку-ка-ре-ку!» – донеслось из-под пола.
– Чтоб ты сдохла, проклятущая, – проворчал женский голос. В боковушку втиснулась хозяйка, тетя Поля. У нее яростно колыхались красные щеки. – Ведьма несусветная! Кобыла с рогами! Чертова кликушка!
– Думаешь, петух? – спросил Гарька Женю, выждал минуту и с восторгом открыл: – Курица!
– Поет по-петушиному? – удивился Женя. – Наверное, инкубаторская?
– Инкубаторская, Евгений Ильич, – кивнула тетя Поля. – Отсечь ей голову так и чешутся руки, да сын не дает...
Она еще с минуту покостерила ненормальную курицу и ушла.
Гарька подмигнул Жене, поднял крышку подполья. В свете электрической лампочки толклись пестрые куры и рыженький петушок. Инкубаторская курица отличалась белизной, гордой статью и налитым кровью гребешком. Она долбала других куриц.
– Видишь, какой случай ввел в ярость хозяйку, – заметил Гарька. – И однажды она может не выдержать!.. И сама знать не будет, что это аффект.
– Может быть. – Женя задумчиво взял со стола семиструнный эспандер и потянул его, словно засомневался в своей силе.
– А ты меня здорово тряхнул, – сообщил Гарька, хлопнув крышкой подполья. – Сила есть – ума не надо.
– Не вспоминай, – попросил Женя, и взгляд его забегал по неровным стенкам боковушки. – Я пришел к тебе извиниться.
– И всего? – показал Гарька угластую щелку в передних зубах.
– Нет, – с трудом начал Женя, – я сейчас кое-что узнал нового об Игоре... Вернее, о нашем вмешательстве в это дело... От самого Лукина, понимаешь. Случайность меня привела туда, но тем не менее...
И Женя стал рассказывать, как повстречался с Лукиным и Куликовым и посоветовался с ними насчет Игоря.
– Получается, что вмешательство со стороны, оно искривляет картину суду, – закончил он. – И Лукин против такого!
– А ж считаю, это углубление! – Гарька заходил по комнате, поддерживая очки, словно они могли свалиться от резкого движения. – И уж кому, как не поисковикам, знать, что лежит на поверхности, а что в глубине! И лишний шурф не повредит, как говорит Дмитрий Павлович!
– Но ты как-то странно зарываешься, – сказал Женя. – Почему-то приплетаешь Матвея Андреевича к делу.
– А ты считаешь, Петр Васильевич сам додумался, что у Фени план?
Женя стукнул кулаком в ладошку, обрывая Гарькин поток.
– На это я так могу за него ответить, – строго сказал Женя. – Матвей Андреевич хороший инженер: он умеет высчитывать и упреждать!
– Вот именно – упреждать! – воспламенели Гарькины стекла. – Чем он занимается и сейчас... Упреждает кого надо, чтобы на процессе не всплыло его имя в невыгодном свете!
Вот теперь Женя понял по-настоящему, с кем имеет дело. Гарька был крепок не только на рукопожатие. Он умел и в словесном бою приготовить сюрпризец. Женя не сомневался, что сейчас и получит его. И спросил безнадежно:
– Кого имеешь в виду?
– Люсе он сделал предложение...
– Это насчет совместительства на полставки? – опередил Женя.
У Гарьки за стеклами замигали ресницы – будто бабочки пытались выбраться из банки.
– Она говорила: никто не знает, кроме Слона, – пробормотал Гарька.
– Как видишь, сам Матвей Андреевич не делает из этого секрета! – смачно сказал Женя. – И он еще не то сделает, чтобы вызволить Игоря.
– А вашей тройке он никаких благ не сулил? – просипел Гарька. – По штатному расписанию или еще по чему?
– Ты не там роешь, Гарий Иосифович, – осадил его Женя. – Хотя по своим воззрениям волен, конечно, приписать ему даже убийство!..
– Да, уверен, папаша был послан Куликовым!
Женя заерзал на табуретке. От Гарькиной логики трудно было оторваться. И он собрал всю волю, чтобы развеять ярко вспыхнувшую картину.
– Что же, по-твоему, следователь простофиля? – хрипло спросил Женя.
– Он районный работник, – сразу откликнулся Гарька, – а у таких, конечно, еще бытует понятие: «Признание – царица доказательств», – и, кроме того, зачем задевать такое имя, как Куликов, если даже где-то оно проклюнулось?!
– По твоей гипотезе Матвей Андреевич получается какой-то паук, – пробормотал Женя. – А я слушаю, как дурак!
– И золото, бывает, замещается другим материалом, – напомнил Гарька. – Как в той легенде у Федьки! Человек вроде тот же, а на самом деле начал ржаветь...
– Метасоматоз по-геологически называется, – добавил Женя. – Золото может в пирит превратиться под влиянием метаморфических факторов, и наоборот!
– Он, к сожалению, не наоборот, – закрутил желвачками Гарька. – И даже не остался кем был!
– А мать, – выкрикнул Женя, – не понимает, что утайка сыну боком выйдет?!
– Куликов опять же упредил здесь всех, – объяснил Гарька. – Понимал, что Петр Васильевич мог размахивать не только топором, но и его именем... И разъяснил Ксении Николаевне: «Чем чище имя мое, тем лучше будет твоему сыну!»
Женя вскочил с табуретки, сбросил полушубок и заметался по комнате вслед за Гарькой.
– Тогда, я думаю, надо идти к матери Игоря, – предложил он, – проверить на всякий случай...
– Я тоже полагаю, времени терять нельзя! – согласился Гарька и направился к вешалке-самоделке. – Надо идти!
И тут в дверь боковушки всунулась лохматая голова Митьки:
– Ослобоняйте стол!
– Нам надо идти, Дмитрий Павлович, – заикнулся было Женя.
– Нет уж погодьте! – забасил Митька. – От меня просто не уходят! Да еще такие люди, тайга моя глухая!
Пришлось сгребать со столика все, что было навалено на него. Митька вмиг заставил освобожденную столешницу гранеными стопками, ковшом с водой, баночкой с солеными груздями, тарелкой капусты, усыпанной рубинами мерзлой брусники. Потом он сообщил, что хозяйка варит пельмени ради такого случая, и, пританцовывая, извлек из кармана бутылку. На заиндевелой наклейке проступала блекло-синяя надпись «Спирт». Митька сорвал металлическую крышечку и опустил бутылку на середину стола.
– Ты ж говорил – перцовку! – удивился Гарька.
– Не хипишуй, Гарий Осипович. – Митька выпятил грубую, как лиственничная кора, ладонь. – Тебе лекарство готовлю, как сказал, а мы с Евгением Ильичом чистенький хватанем, так я говорю, Жень?
Он снова умчался на кухню и принес эмалированную кружку, перекидывая ее из руки в руку. Стручок огневого перца торчал из кружки.
– Понял? – спросил он Гарьку, доливая в кружку из бутылки.
– Да, – просипел Гарька, – но я вам дал, Дмитрий Павлович, всего три рубля.
– А это само собой получилось, тайга моя глухая! – Все лицо Митьки покрылось лукавой рябью. – Прихожу в «дежурный», а сам чечетку бью от радости: какой гость сегодня у нас! Спрашиваю продавщицу: «Есть ли перцовое вино?» Отвечает: «Есть». А я говорю ей: «Дай-ка мне бутылочку... спирта».
Женя засмеялся. Гарька потер трещинку на стеклышке, точно хотел затереть ее, и сказал:
– Веселый вы человек, Дмитрий Павлович.
– А чего унывать? – обрадовался Митька и стал разливать спирт по стопкам, добавляя воду из ковша. – Совесть чиста – мошна пуста. Ну да все одно проживем! Раз-два, взяли!
Они звякнули стопками и выпили.
Гарька закашлял. Женя погладил его по спине ладонью и набил капустой рот Митькиного квартиранта.
– Спиртец – это человек! – прорычал Митька и пригладил выцветшую ковбойку на груди. – Будто Христос внутрях прокатился.
– А у меня – каленым железом в горле, – похвастался Гарька. Его глаза повеселели. Он схватился за горло и пропел: – Охо-хо-хо!
Из подполья отозвалась курица: «Ку-ка-ре-ку».
– Чтобы ты захлестнулась, – проворчала тетя Поля, занося в боковушку миску дымящихся пельменей. Она поставила миску на середину стола и скрестила руки на животе, обтянутом белым передником. – Люди вымеряют, по обычаю, такой курою пол от середины дома до порога и там отхватывают голову, если придется хоть гребешком на порог. Не то беда!
– А ты считала? – спросил Митька.
– Нет, – отозвалась тетя Поля, – да доведет меня ведьмища!
– Не дам я курицу в обиду, – сказал Митька. – Гарий Осипович вон за Игоря горой встает, а уж я по своим силам...
– Накличет беду на наш дом, тогда увидишь, – твердила тетя Поля. – Надоть отсечь ей все одно голову... Ксеня-то Бандуреева отрубила, да поздно...
– Кому отрубила? – Пятна выступили на Гарькином лице, и он прижал очки к вискам. – Бандуреева?
– Да курица была у нее такая же петушиная, – пояснила тетя Поля. – Говорили ей все – отсчитай до порога да оттяпай, не то беда! И как в воду глядели... И ты дозащищаешься!
– А не боись, мать, – отмахнулся Митька, – а главное, с нами не дрейфь! Мы беду – по морду!
– Верно, Дмитрий Павлович, – одобрил Гарька, – терять нам нечего, а найдем настоящее золото!
– Между прочим, Мить, – обратился Женя к хозяину, – почему ты сам не пришел к нам сегодня?
Митька мотнул кудрями в сторону квартиранта.
– А Гарий Осипыч, он за двоих работник... Отец у него тоже в тайге схоронен, вот какая у нас обчая причастность.
Гарька налил гостям в стопки, а себе в кружку с перцем:
– Выпьем давайте за тех, кто гонится за человеком, чтоб спасти его.
Свели стопки, подержали над столом дольше, чем в первый раз, будто, как в древнем обычае, молча клялись не на жизнь, а на смерть отстаивать за что подняли тост. Выпили в торжественном молчании.
– Ксении-то легче было б горе переживать с сыном, – всхлипнула вдруг тетя Поля. – По себе сужу...
– А я по своей матушке знаю, – Гарька согнулся над грудой книг, раскрыл томик Тютчева и вынул из него фотографию женщины, в которой сразу можно было признать Гарькину мать: те же дальнозоркие глаза, легкие впадинки щек и даже кончик носа чуть в сторону, словно они с сыном ощущали тревожный какой-то запах.
– Она мною только и живет, – проговорил Гарька. – О каждом моем шаге просит писать... И я стараюсь шагать так, чтоб ей жизнь поддерживать. Все-таки много матери наши настрадались, и мы должны их отхаживать.
– Пойдем тогда, – предложил Женя.
– Куда же теперь? – вскинулся Митька.
– Маршрут наметили, – сказал Женя, – к матери Игоря.
– Значит, думаете зацепку какую найти? – понимающе кивнул Митька.
– Я-то боюсь, там для нас «пусто», – сказал Женя. – В этом деле мы как старатели перед геологией!
– Он уже забыл, кто все же нашел коренное золото! – Гарька рванул с гвоздя полушубок и кинул его Жене. – Геолух!
Гарька бил словом куда сильней, чем кулаком. Женя начал лепетать насчет случайности в находке Васьки Гиблое Дело, и что все равно геологические поиски закономерно подходили вплотную к открытию.
– Если хочешь узнать все по серьезу, как открывается месторождение, приходи завтра к нам на геологическое собрание, Гарий Иосифович, – пригласил Женя, – к десяти часам.
– Обязательно приду, – согласился Гарька, – это даже очень интересно, кем и как открывается месторождение!
И сорвался с места, будто впереди ждала его самого золотая жила.
– Может, еще по одной хлобыснем, парни? – предложил Митька.
– Нет, Дмитрий Павлович, – отозвался Гарька. – Каждый час до суда теперь дорог. – Пойдем, геолух!
Гарька подхватил его под локоть и вытолкал из боковушки.
Они одновременно ударили плечами в дверь на выходе в сени, и она с треском отошла от оклада. Сени отозвались морозным скрипом и хрустом. Мглистая тьма разносила из конца в конец города скрип шагов последних прохожих, спешащих к теплу. На таком морозе и разговаривать не хотелось. От колючих глотков воздуха ломило зубы, как от ледяной воды.
– Говоришь, «пусто»? – переспросил Гарька.
– Не сомневаюсь, – угрюмо ответил Женя.
– Увидим! – пообещал Гарька.
И снег напряженно захрумкал под их каблуками. «Что будет, если его фантазия подтвердится? – отдавалось в Жениных висках. Тогда придется поработать многим товарищам! Начиная от жильцов дома номер семь, кончая райкомом партии, если не выше!»
«Скрип-хруп-скрип!»
«Нет, маловероятно, чтоб столько народу ошиблось. – Женя покосился на Гарьку. – А мы заметили, разыскали и всем показали! Невероятно!»
А Гарька шагал уверенно, и в очках его все отчетливей отражались огни барака, к которому держали путь.
Подгорная была скудновато освещена. Но свет от окон барака рассеивался далеко по снежью Витима, вспыхивал в острых гранях торосов где-то на середине.
– Ты хорошо знаком с Ксенией Николаевной? – спросил Гарька, когда они подошли к средней калитке в ограде барака.
– Два раза виделись мы, – ответил Женя в воротник и припомнил, что оба раза Ксения Николаевна сама наведывалась к ним, в камералку управления, но вразумительного сказать ничего не могла.
– У меня не шапочное знакомство, – заметил Гарька, пробиваясь в средний дворик, – а каждый раз я будто на стену натыкаюсь!
Дворик был плохо очищен от снега. Узенькая тропиночка вела от калитки до сеней с ответвлением к стайке. Пока дошли до пристройки, несколько раз провалились в снежный целик. Для унтов это было плевое дело, а Гарька набрал в свои войлочные ботиночки снега и бросился выцарапывать его, пока Женя стучался в толстый слой льда на окне.
Обмороженное окно издали казалось темным. Но вблизи было видно, что в доме горит слабый свет. И внутри заскрипели шарниры, раздались легкие шаги, и открылась дверь.
– Добрый вечер...
– Здравствуйте, люди добрые...
Ксения Николаевна была во всем черном, и в аспидном сумраке сеней белело лишь ее лицо. Она придержала дверь, и парни перешагнули порог, не задев его и носком. Ксения Николаевна приметила это, и сама долго не могла отвести глубоких глаз от порожной перекладины. Над ее головой встрепенулся лампадный флажок огня и высветилась икона, склеенная из двух половинок с небольшим смещением. От неумелого склеивания у божьей матери перекривился рот, и казалось, она вот-вот заголосит над своим Христом-младенцем. Раньше эту икону видели в доме у Фени с Ваней, куда ходили покупать овощи. Теперь икона перекочевала сюда.
– Вечер добрый, Ксения Николаевна, – повторил Женя, стараясь отвести взгляд от запавших глаз Игоревой матери.
– Здравствуйте, Женечка, – поклонилась хозяйка гостям. – Доброго здоровья, Гарий Есифович...
– Мы к вам поздновато, – заговорил Гарька, стараясь не сипеть. – Но как говорится, лучше поздно, чем никогда.
– Ко мне можно в ночь, полночь, – ответила мать, и в глазницах ее блеснуло, – молюсь да плачу, сна ни в глазу... Две ночки осталось, а сколько потом мне их навесят?!
– Это сейчас и от вас зависит, – засипел Гарька. – Мы как раз пришли от имени защиты... Хотим вам помочь... Вернее, не вам, а вашему сыну... А в общем, и вам, и ему...
– Я молюсь каждый час господу. – Ксения Николаевна подняла взгляд на икону. – Помоги, сохрани, помилуй!
Женя, не зная, что говорить дальше, покосился на Гарьку, а тот деловито растирал пальцами стеклышки очков.
– Да вы присаживайтесь, – оживилась все же Ксения Николаевна. – Могу чайком вас угостить.
Она кинулась к печке, но Женя с Гарькой остановили ее в один голос, заявив, что сейчас только от стола. Ксения Николаевна опустилась на табуретку, гости тоже присели.
– Суд-то будет народный, – наконец нашелся Гарька. – Можно человека осудить и засудить!
– Да я уж и не знаю, что делать, чтоб спасти сына, – зашлась Ксения Николаевна. – Ночей мне много не пережить одной.
Женя склонил голову, но побоялся поставить локоть на чистую скатерть. Все в квартире поражало чистотой, порядком, блеском посуды. Не верилось, что здесь произошла такая трагедия, на этом вот пороге!
– Нам от бабушки осталась Смоленская богоматерь, – сказал Женя ни с того ни с сего. – У вас это какая? – он показал глазами на икону.
– Курская, – ответила Ксения Николаевна. – Феня мне поднесла ее.
– Ну, а за что вам Феня могла подарить свою икону? – уцепился Гарька. – За какую такую особую услугу?
– Я все, что надо, уже говорила следователю Коровину и Людмиле Александровне, – произнесла Ксения Николаевна так, что скулы ее остались неподвижны. – И вам, Гарий Есифович...
– Вы не бойтесь нас, Ксения Николаевна, – вступился Женя. – Мы собираем смягчающие сведения... Чтобы помочь Игорю, как вы сами просили...
– Просила! – дрогнули скулы Ксении Николаевны. – Думала, соберутся друзья-товарищи Игорька да устроят ему сначала свой пересуд, чтоб знал он – не забыли его добрые люди!
– Мы и собрались сегодня, – сказал Женя, – обсудили все с Люсей и решили поискать чего-нибудь еще смягчающего, тетя Ксеня.
– Не по пятам искать надо! – вырвался стон из груди Ксении Николаевны, но сейчас же она уняла голос. – В самом Игорьке, думала, что увидите!.. Какую затаину!..
Хозяйка потянула на лицо косынку, и тень накрыла все, кроме кончика вытянувшегося носа. Гарька шагнул к плите, звякнул чайником и поднес Ксении Николаевне кружку. Она выпила воду, точно сама не видела чайника.
– Мы предполагаем, Ксения Николаевна, – продолжил Гарька, – что так просто это не могло случиться! – Он покосился на порог. – Должно быть, на наш взгляд, сильное душевное потрясение у Игоря! И вызвано оно чем-то таким, может быть, непонятным для вас, каким-нибудь жестом или словом...
– Все я обсказывала, – прервала Гарьку Ксения Николаевна и заученно стала говорить: – Пришел Игорек, встретил отца на пороге, побледнел и поднял топор...
– Неужели такая охватила его ярость от одного вида пьяного отца? – спросил Гарька.
– Заступническая ярость! – выкрикнула Ксения Николаевна и закрестилась на икону. – Бог свидетель – Игорек заступник...
– К сожалению, господа бога не призовешь в нарсуд, – засипел Гарька.– И получается, Игорь отыгрался за свои неудачи на еще большем неудачнике...
– Другое здесь, не то, – зашлась Ксения Николаевна от нервного толчка, – может сын за мать заступиться или нет?
Гарька кивнул, но губы его пошли вкривь.
– Для прокурора, Ксения Николаевна, картина прорисовывается более мрачная, а у защиты маловато аргументов... А могло быть и так, что у адвоката перевесили бы факты... Ну, узнай, например, Игорь, что отец только несколько минут назад вам такое сказал, что и здоровому человеку с ума сойти можно!
– Что такого мог Петя сказать мне? – как бы заинтересовалась Ксения Николаевна.
– Например, про то, что потом вскрылось на следствии из письма ее к Лукину, – вел свою линию Гарька.
– Что? – замерла Ксения Николаевна, точно прибитая к стене.
– Что если Феня не отдаст план, то отец Игоря, – держал дыхание Гарька, – расквитается с ней по-своему в тот же вечер!
Женька взял Гарьку за локоть: «Хватит мучить человека!»
Гарька раздумчиво натянул свою шапку на уши и пообещал:
– Мы сами еще постараемся... К Фене пойдем и к Любе... что есть, разроем...
Вслед за Гарькой Женя перешагнул порог, и они очутились в темноте. На ощупь выбрались во дворик и засеменили по тропинке, то и дело оступаясь в нетронутые обочины. Заговорили, позабыв о хиузе[5]5
Хиуз – зимний ветер над рекой.
[Закрыть], обжигающем легкие.
– Ты предпочитаешь молчать, геолог!
– А ты давить на людей, душевед!
– Я устанавливаю диагноз!
– Не устанавливаешь, а склоняешь к ложным показаниям!
– Такой кремень, пожалуй, склонишь!
– Не видишь, она больше ничего не знает?
– Это ты ничего не видишь, поисковик, называется!
– Что она, враг своему сыну?
– И родные могут заблуждаться, а то и просто свое соображение иметь.
Гарька с ходу попытался забежать по расскольженной обочине на дорогу, но покатился обратно. Женя подхватил его сзади и подтолкнул на трескучий тротуар. Без Жениной помощи Гарька шмякнулся б очень сильно. Спор прекратился сам собой. Они вспомнили, с какими людьми предстоит им разговаривать.
На улице Мира можно было легко представить, как выковывался здесь человеческий характер. Первые землепроходцы высадились сто лет назад на диком берегу и наскоро срубили несколько зимовий. А когда в лотках блеснуло золото, звон топоров разнесся по всей долине. И скоро узкой полоски берега не хватило, пришлось лезть в голец. Улицы кривились, изламывались и заходили в тупик, как жизни самих старателей. Но главная улица Мира прорубала все эти кривулины от самого берега Витима до вершины Горбача: по ней шли когда-то в тайгу за старательским фартом и скатывались обратно ватаги копачей-горбачей. И теперь еще на строениях этой улицы лежал отпечаток буйного золотоприискательства.
Женя с Гарькой поравнялись с аккуратной полуземлянкой-полуизбушкой. Выкопал ее когда-то давно неудачливый приискатель, а жили в ней по сей день, и мачта антенны высилась рядом с выбеленной трубой. А рядом громоздился древний купеческий особняк в два этажа, с садиком и верандой для питья чаев. Дальше – крепкий и светлый под шифером дом. Украинская мазанка, выбеленная до синевы. Засыпной барак, что получил в народе солидную кличку «крейсер». Литовский дом с двумя острыми, как копья, башенками по углам. Избенка якута: во дворе олешки колышут кустами рогов и бренчат боталами. А вот шлакобетонный особняк, с мансардой, по типу подмосковных дач, будто пальма среди тайги. Далее темный провал – переулок Старательский. Потом плотный забор, оснеженные черемухи за ним, черные ставни Лукинского дома, против крыльца которого Женя стоял два часа назад. Рядом белыми стенами в глаза – Ванина мазанка. И как только она могла просочиться между лукинским и бандуреевским домами? Будто прошлое ужилось рядом с настоящим, а потом и перебралось в дом Бандуреевых.
Бывший дом Бандуреевых возвышался горделиво и справно. Ставни дома были закрыты, но в щелях серебрился иней от света. «Невероятно, чтобы и эти хозяева сказали нам что-нибудь, – подумал Женя с тоской, – если даже что и знают».
– Ну, что, – спросил Гарька, не глядя на Женю, – попытка – не пытка?
– Я должен удостовериться, – отозвался тот и свернул к крыльцу, – иначе замаюсь.
– Только ты не отмалчивайся, – попросил Гарька, – с двух флангов всегда лучше получается.
– Ладно, сам буду давить, – пообещал Женя, – здесь можно... Живут хорошо, успокоенно... Кому только ни продают свой овощ...
Крыльцо загудело под их ногами морозной утробой. На шум кто-то вышел в сени, отворил входную дверь.
– Кыто тута? – высунулась из проема стриженая голова на жилистой шее.
– Мы к вам по делу, – бодро начал Гарька.
– Кыкому тыкому делу? – загнусил Ваня.
– Понимаете, мы пришли кое о чем расспросить вас, – напирал Гарька.
– О чем рассыпоросить? – удерживал дверь Ваня.
– В связи с делом Игоря Бандуреева, – объяснил Гарька.
– Никаких таких дел мы не зынаем, – отрезал Ваня. – Картошка, капуста продаем, а других дел и зынать не хочем!
Он попытался захлопнуть дверь, но Женя отстранил Гарьку и удержал дверь перед самым хлопком.
– Дядя Ваня, пустите нас, – попросил он, – мы долго не задержимся...
Ваня высунулся опять и приблизил к Жене желтое сморщенное лицо. Глаза хозяина вдруг блеснули.
– Евыгений Ильич? – охнул он. – Ходите...
И дверь распахнулась перед всегдашним покупателем, который не мог обходиться без картошки и капусты.
Женя поймал Гарьку за руку и повел его за собой, словно Ваня мог все же остановить второго незваного гостя. Но хозяин мелким шажком догнал гостей и щедро распахнул перед ними дверь в свой большой дом.
Женя и Гарик перешагнули порог и будто очутились в зимнем саду. Вокруг них в ящичках, кадках, кастрюлях зеленела рассада, цвели комнатные цветы, наливались фрукты...
– Как зимний урожай? – кивнул Женя на апельсиновое деревце, выгнувшееся под тяжестью нескольких плодов-слитков среди глянцевой листвы.
– Хоросо урожай, – расплылся Ваня, – мало-мало свой витамин получать можно...
– Вот о чем в газету писать надо, – толкнул Женя Гарьку. – О таком чуде!
– Это потом, – охладил его Гарька. – Сейчас другая забота...
– Пырошу к столу, – Ваня повесил под занавеску пальто и полушубок и раздвинул пылающие портьеры. – Позы есть будем, чай пить...
Посреди стола, занимавшего полкомнаты, сиял бронзовый самовар с мятым боком, а в тазике белели китайские позы. Хозяйка в цветастом переднике пила чай из блюдца. Зайчик от блюдца дрожал на лице Фени, и глаза ее то высвечивались до родниковой ясности, то заполнялись зеленым мраком. Хозяйка была в хорошем расположении духа.
– Господи, сам Женечка к нам пожаловал! – затянула Феня грудным голосом.
– Добрый вечер, хозяюшка, – отозвался Женя. – Приятного аппетита.
– Садитесь с нами вечерять, – продолжала Феня. – Это из новых геологов, что ли, с тобой товарищ?
– Из школы это, учитель Гарий Иосифович, может, слышали... – стал объяснять Женя.
– Ах, так это учитель, который Семену Макаркину помог пензию выхлопотать! – оживилась Феня. – И Глотиха поминала добрым словом, что помог квартиру получить, и Нюра со своим Василием про твою участливость рассказывали, сынок, ведь чуть не разошлись они тогда.
– А сейчас мы к вам пришли за помощью, тетя Феня, – заявил Гарька с доверчивой улыбкой.
– За помощью? – замигала Феня. – За какой?
– Кое-что разузнать насчет Игоря и вообще тех дел, – объяснил Женя.
– Игоря?.. Тех дел?..
Феня поперхнулась чаем и долго откашливалась, бросая испуганный взгляд на незваных гостей.
– Зачем же вам лезть в нашу горькость? – спросила Феня наконец.
– Товарищ все же наш, – ответил Женя, – в ответе мы за него, понимаете?
– Сеть какую забрасываете? – задала еще вопрос Феня. – Что за рыбу ловите?
Тут уж Гарька опередил.
– Защите помогаем, – просипел он. – Игоревой защите, как сочувствующие...
– Кто теперь его защитит? – обронила веки Феня.
– Но вашего-то Василия удалось отстоять! – завладел Гарька разговором. – Благодаря защите!
– Посадили б, может, жив остался мой братка, – опустила Феня голову, словно под тяжестью углистых кос, уложенных вокруг головы. – А то ведь сам сгинул, Шмеля за собой уволочил, а теперь и самого Петра Васильевича, царствие ему небесное!
– Почему Петра Васильевича? – вкрадчиво засипел Гарька. – Почему вы приравниваете их?
– Хрустальное зимовье сгубило их, – Феня загляделась в чай, – хрустальным зимовьем они уравниваются...
– Хыватит таких разговоров! – Ваня схватил тарелку с позами и придвинул гостям. – Кушайте, пожалуйста, зачем говорить мыного?
Женя взял белый податливый поз и чуть не насильно затолкал в рот Гарьке. Тот скривился, но через минуту разжевал, и над верхней губой его выступили капельки пота.
Женя тоже съел поз. Терпкая мясная начинка, пропитанная чесноком и перцем, обожгла рот. Женя запил эту стряпню чаем и взял с тарелки еще один мясной вареник, как звал про себя позы.
– Выкусно? – спросил Ваня.
– Очень, – ответил Гарька, – надо же, никогда таких не ел... Вроде пельменей, только лучше.
– Ваня у меня мастер, – сказала Феня, улыбчиво огладывая хозяина. – Раньше и я хорошо готовила, когда у Бандуреевых работала, а потом все отрезало, когда братка пропал...
– Мы знаем отлично, тетя Феня, что вы прикидывались помешанной не от хорошей жизни, – воспользовался паузой Гарька, – но почему вы не отдали план жилы по прямому назначению, геологам?
Феня опустила глаза на блюдце с чаем.
А Ваня отставил свой чай, настороженно следя за выражением Фениного лица. А лицо ее покрылось крапивными пятнами.
– Не отдала, и все! – вскрикнула Феня, и в глазах ее уловах как бы заблестели рыбки. – Человек нужен был, а не геолог!
– Тетя Феня, – сказал Гарька, – если бы вы не дожидались, а сразу отдали план обыкновенному человеку, брат ваш живой был бы сейчас!
Феня застыла с полуоткрытым ртом, и туда покатились градины из глаз.
– И сейчас я бы советовал вам рассказать, почему вы не отдали план Куликову! – не унимался Гарька. – Это может обернуться в пользу Игоря!..
Но тут Ваня побагровел, кинулся к портьерам и откинул их с прохода.
– Не надо больше! Не зынаем ничего, не надо никого! Мир и покой надо, кушай, спи надо, витамины расти...
Гарька пытался протестовать, но Женя подтолкнул его в прихожую.
– Евгений Ильич!
Ваня догнал их на крыльце, сунул ему теплый слиток и скрылся за дверью.
– Парнишке Андырейке подарок передай, – раздался из сеней голос Вани. – Вкусный витамин!
Женя растерянно протянул Гарьке Ванин подарок: на ладони лежал полновесный спелый апельсин.
– Н-да,– поежился Гарька, – отделались витамином...
– Хорошо, кочергой не проводили, – возразил Женя, пряча апельсин в теплый карман.
– Не привыкать, – отозвался Гарька, – не первый раз за убеждения схватывать...
– И часто влетало? – улыбнулся Женя.
– Было не раз, – покривился Гарька, обнажая сломанные резцы, – в нашем дворе меня переросток один преследовал, по кличке Свищ, в школе «Колючку» выпускал – неприятностей нажил больше, чем надо, а сегодня от одного геолуха схлопотал!
– Я думал, ты специально сольцой все посыпаешь, для своей цели, – забормотал Женя, – литературной.
– Пока наше расследование не закончилось – никаких разговоров не может быть об этом, – отозвался Гарька.
– А потом?
– Жизнь покажет!
– Ну, а что про дело теперь будем думать?
– Ты пока можешь поуспокоиться до завтра.
– А ты?
– А я соображу что-нибудь за ночь!
Гарька бодро вскинул руку в прощальном жесте и зачапал вниз по сверкающей ленте главной улицы. Он шагал ровно, только надломленный козырек вздрагивал и дергался, точно ему передавалось состояние хозяина.
