Текст книги "Открытие"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
2
Суд над Фениным братом состоялся тем же летом. В этот день Люба примчалась к Бандуреевым возбужденная. Косицы ее под цвет сосновой коры так и метались.
– Игорь, – шепотом заговорила Люба, – пойдем в суд.
– Ты что, – ответил Игорь, – не наше это дело!
– Никто нас не увидит – мы потихоньку пройдем, у дверей постоим...
– А если кто передаст потом?
– Там не до нас... Все на прокурора смотрят...
– И нас увидят, будь спокойна.
– Трусишь?
– Ладно, идем!
Игорь сунул «Основы геологии» за пазуху, и они на цыпочках двинулись из дому.
Солнце пекло, как никогда. Над гольцами, Витимом и крышами города словно дрожали стеклянные бусы. Курицы соседа Вани-огородника млели в горячей пыли под забором. Рядом с ними прохаживался черный кот со жмурливыми глазами, напоминающими золотые бляшки. Звали кота Кикимор.
– Тс-с-с! – Люба поднесла палец к губам, предупреждая Игоря идти на цыпочках мимо кота и куриц.
– Чего ты? – удивился Игорь.
– Если Кикимор перебежит дорогу, – Люба показала страшным взглядом на кота, – лучше возвратиться, Феня говорила!
Игорь прыснул в кулак, но убавил прыть, проходя мимо соседского забора. Однако Кикимор и не думал бегать через дорогу по такой жаре. Скоро и у Игоря с Любой пятки жгло через подошвы. Выпадали такие денечки и на севере. Как будто сама природа возмущалась, что судят старателя.
Игорь шагал вслед за Любой, отмахивающей шаг рукой, и думал, что в такую жару в суде едва ли соберется много народу.
Однако на Васькин суд народу пришло много. Места всем не хватило в зале, и люди теснились на крыльце с навесом-шалашиком, стояли под солнцем у раскрытых окон здания Витимского нарсуда.
– ...И несмотря на то что подсудимый Василий Прокопыч Чурсеев не признает себя виновным в присвоении золота, – донеслось из ближнего окна, – обвинение считает вину подсудимого доказанной!..
Люба подскочила, будто из окна плеснули в нее холодной водой, и бросилась к крыльцу. Игорю пришлось проталкиваться за ней.
– Прокурор наш Круглых говорит, – объяснила она с придыхом, – ух, строгий Семен Семенович, да папу моего не так просто убедить!
– Вот дает! – охнули рядом.
– Говорит что пишет!
– На полную катушку требует!
– На полную!
Когда из зала донесся новый голос, Игорь с Любой сильней заработали локтями и очутились у задних рядов.
– Адвокат начал, – показала Люба на седого человека за трибуной суда. – Гречаный Кирилл Антонович, ух головастый дядька!
Адвокат говорил чуточку в нос, будто его мучила простуда, но голос его доходил до самых последних рядов.
– Товарищи судьи, мы выслушали прокурора, и, надо сказать, сам факт обнаружения золота в кармане подсудимого дает основание обвинять Василия Чурсеева в краже... Но мне хочется заострить внимание суда на решении геологической экспертизы.
Вы слышали из материалов дела характеристику золотого образца, которую нам дали специалисты по золоту. «Остроугольный... мало окатанные грани... включения кварца... отпечатки кристаллических форм других минералов... Примазки породы...» И вывод за подписью старшего геолога Куликова Матвея Андреевича: «Данный образец нельзя отнести ни к одному из известных типов россыпного золота Витимского района».
Я подчеркиваю – россыпного! А мы забыли, что, кроме россыпей, у нас должны быть жилы! И по этому поводу позвольте зачитать мнение доцента Иркутского горного института Журкина Иллариона Борисовича.
Адвокат полистал тоненькую серую книжечку и стал с выражением читать:
– «К числу перспективных районов на рудное золото надо прежде всего отнести Витимский. Россыпи по речке Шаманке дают все основания считать, что коренные источники здесь есть, хотя геологические условия их формирования и условия залегания представляются весьма сложными. Однако россыпи по реке Шаманке могут отработаться и перед геологами встает задача найти подходы к рудному золоту. Это народнохозяйственная задача, ибо решается вопрос жизни и смерти целого района. Но поиски коренного золота сопряжены с большими трудностями. Прежде всего надо преодолеть психологический настрой «россыпников», переориентировать геологическую службу на коренное золото и начать поиски жил. Геологи района должны открыть второе золотое дно Шаманки».
Адвокат захлопнул книжечку и увидел, что научную статью слушают, будто сказку. Тогда Гречаный возвысил голос:
– А я хочу сейчас добавить к прочитанному: не только дипломированные геологи, но и самородные наши рудознатцы, один из которых сегодня перед нами, увы, на скамье подсудимых! Василий Прокопыч Чурсеев показал, что отмыл свой самородок в верховьях между Шаманкой и Витимом. Это не противоречит ни данным геологов-экспертов, ни прогнозам ученых. Таким образом, суду следует признать ошибочным обвинение Чурсеева в хищении золота! Рекомендую также вынести частное определение о том, чтобы руководство и геологический отдел Витимского приискового управления отнеслись к находке Чурсеева с должным вниманием, рассмотрели бы образец как заявку на рудное золото и предоставили возможность Чурсееву продолжать свои поиски! А ошибки и промахи в деле поисков «второго дна» будут, потому что ни одно открытие не проходит даром человеку. Наша гражданская задача – стараться упреждать ошибки и жертвы по мере сил и возможностей!
По залу прокатился одобрительный рокот.
– Это ж надо, куда хватил!
– Ну, Антонович!
– Прохвесор прямо!
– Куда Ваське воровать?
– У него в голове блажь одна!
– Вместо россыпи жилу все искал!
Игорь подумал, что суду должно быть уже все ясно. Ваську отпустить пора. Чтоб он отращивал себе кучерявый чуб, как заправский шахтер. Но тут сзади зашептали:
– Интерес у меня, сколько защитнику сунули?
– Откуда у Васьки деньги?
– Зачем деньги, можно и золотишком...
– Откуда оно у них? От сырости!
– Старался столько да нет?
– Он россыпи давно бросил... Жилу ищет.
– Не он, так сестра помогла... Через Бандуреева...
– Тот поможет – держи карман шире! Вон сидит, как беркут!
Адвокат пошел на свое место за красным столом. Он волочил ноги, будто катал тачку с породой. А Игорю раньше казалось, так легко разговаривать с трибуны... И еще Игорь удивился, что можно перечить прокурору. Об одном и том же говорят двое на весь зал и говорят прямо противоположное. А каково Лукину? Попробуй пойти против прокурора! Вон у того какой взгляд – любой говорун затихает, встретившись с ним, и гербики не зря поблескивают в петлицах! Но и защитника надо послушаться: у него седая голова, а речью своей он всех в зале пронял.
– Слово предоставляется подсудимому Чурсееву! – раздался строгий голос Лукина.
Васька вскочил, будто сзади ткнули шилом. Его белесые брови изгорбились, как гусеницы.
– Товарищи, граждане! – заговорил Василий чуть не плача. – Слово-олово, не хотел спугнуть жилу я и не говорил потому про самородку! Скажи – исчез фарт, поминай, как звали! Фью-ю-ють, как у Алешки Фартового из нашей бывальщины – фью-ю-ють!.. А я-то до нее и не дошел еще! Так, только за хвосты уцепился! Еще искать да искать! Круги большие давать о тайге! Не держите меня боле в тюрьме! Надоело под стражей, не виноватый я, подрался с парнями по пьяному делу я, а больше ни в чем не виноват. А в тайге теперь по-серьезному действовать буду, по уму. Соберусь как след, подготовлюсь – и айда! Откуплюсь жилой за доверие, слово-олово!
– Братка! – в первом ряду мелькнула косыночка Фени в красный горошек. – Людям поклонись!
Лукин поднял авторучку и негромко постучал ею о графин.
– Суд удаляется на совещание!
Игорь поддернул к себе Любу и шепнул в ухо, которое напоминало сейчас жарок:
– Нам тоже надо удалиться по-хорошему!
– А я хочу до конца, – запротестовала Люба.
– Тут не до нас! – оборвал ее Игорь.
Люба пыталась протестовать, но народ двинулся к выходу. Зажатые взрослыми, Игорь с Любой не заметили, как оказались на улице.
– Давай обождем вместе со всеми, – попросила Люба. – Интересно же...
– Нечего под ногами взрослых путаться! – Игорь дернул Любу за платье, и она нехотя пошла за ним. – Надо знать свой шесток.
– Ох и аккуратист же ты, Игореха!
– Стой! – Игорь замер на углу и стал ощупывать себя, точно слепец. – Я потерял книжку!
– Не надо было сбегать, – Люба обрадованно замигала своими пышными ресницами, – кто убегает, тот всегда теряет!
– Не радуйся! – сказал Игорь. – Я-то ее прочитал! А ты только картинки смотрела и ничего не знаешь про горные породы и минералы!
– Узнаю!
– Ха!
– Мне Матвей Андреевич расскажет!
– Нужна ты Матвею Андреевичу, как на суде!
– А ты?
– Я с ним в тайгу скоро пойду – договаривались!
– А я захочу, уйду с дядей Васей жилу искать, вот!
– Еще не известно, сколько дадут дяде Васе...
Тут они поняли, что заговорились, и смолкли. По-взрослому чинно зашли в дом и нахохлились на диване.
Ждать пришлось недолго. В прихожей раздался не то смех, не то всхлип, и в комнату вбежала растрепанная Феня. Ее встретила мать, они обнялись и расцеловались. Потом Феня сорвала с головы свою косыночку и прошлась с ней вприпляску вокруг стола.
– Выпустили, – припевала она. – Ксения Николаевна, Любушка, Игорек, радость какая! Выпустили братку!
Она расцеловала Любу и протянула ей сахарного петушка на палочке. Игорю подала такой же сладкий револьвер, а матери – шерстяные носки самодельной вязки.
– Да зачем ты, Феня? – пыталась отказаться мать. – Тебе самой пригодились бы...
– Нет, родименькая, носи на здоровье, – ответила Феня. – Радость у меня... От вас она всех исходит... Благодаря вам это... Век буду молиться за Дмитрия Гуровича... Как плокулор ни гнул, а не сломил судью нашего... Дай ему, господи, здоровья да долгих лет жизни. – Феня перекрестилась на окно, в котором виднелся копьевидный куполок витимской церквушки. – И вам всем, пригожие мои... Молиться буду за вас, за всех...
– Лучше сказку расскажи нам, Феня, – попросил Игорь, обсасывая оранжевый револьвер, – которую дядя Вася сегодня на суде поминал!
– Сказку, сказку! – запрыгала Люба. – Про Алешку Фартового и Федьку Золотника!
– Расскажу, красавчики мои, – отозвалась Феня, – расскажу вам ее – от папаньки слышала... Хоть не до сказок сейчас, да что с вами поделаешь.
Она пригладила волосы, черные, как глухариное перо, и уселась на диван.
Игорь и Люба придвинулись к ней. Феня обняла обоих и стала говорить нараспев.
– Искали золото в Дальней Тайге два друга-старателя. Одного звали Федька Золотник – небольшенький был, молчаливый и рыженький, как само золото. Другого Алешкой звали, по прозвищу Фартовый. Был Алешка громило черноглазый, лотком орудовал, будто пушинка в руках. Оба старателя друг другу насчет золота не уступали, видели золотинки на семь метров под землей, а фарт не выпадал им давно. Уж какой день в тайге бились, а без толку. Изорвались, изголодались копачи, в глухие дебри забрались, а золотишка нет как нет. Где ни попробуют песочек – пусто, где ни выбьют ямку – не видать пласта. Совсем отчаялись старатели. А ветер уж тайгу оголяет, верхушки гольцов снежком окропляет. Бросил тут оземь лоток свой Алешка и возопил на всю тайгу: «Эх ты, бессердечная, мало тебе пота-крови наших, когда ж тебя мы умилостивим?!»
Ну, услышали их Золотая Матушка с Батюшкой, что золотишко родят. И выходят они в медвежьем обличье из-за деревьев. Не заметили копачи у них над головами золотых венчиков – бах в медведей из ружьев. А жаканы, словно от камня, – скок в сторону.
«Спрячьте ружья», – говорит им строго Батюшка.
А Матушка договаривает: «Дошел ваш голос до нас. Надо бы проучить вас, чтоб за фартом не гонялись, а землю пахали, хлеб сеяли да детишек растили. Ну да так уж и быть, поможем вам. Будет вам фарт, но с одним условием. Золотом пользуйтесь, как хотите, а вернетесь к жиле только по святой нужде. Запомните хорошенько: по святой! А теперь копайте, где стоите!» И сама сквозь землю, как не было. За ней и Батюшка – только рыкнул по-медвежьи напоследок.
Опомнились копачи и ну дивиться – чего тут копать? Ручей далеко. Свалы да обрыв. Но делать, нечего – надо пробовать. Стали свалы ворочать. И тут блеснуло. Жила кварцевая, а в ней золотые прожилки да самородки вкрапленные. Давай их выцарапывать Алешка с Федькой. За час какой-то столько наковыряли, что поднять еле смогли. Прибросали жилу они глыбками и бежать – дай бог ноги.
Через гольцы, берез буреломы, по марям и распадкам выбрались они в жилуху.
И давай куролесить – только пыль из-под каблуков да червонцы направо-налево.
Долго ли, коротко бражничали, глядь, а в мошнах-то по одному самородочку и осталось.
«Пора по уму жить, – говорит Алешка. – Хватит людей поить – о себе подумать надо». «По уму, так по уму», – согласился Федька.
Опохмелились они, в золотоскупку направились. И как раз на пути погорельцев встретили. Стоят над пепелищем мужик, баба, а их ребятишки малые облепили. Черные слезы ребятишки размазывают – все сгорело дотла.
Увидел Федька погорельцев и говорит: «Не плачьте, люди, вот вам на обзаведенье», – и отдал им последний самородок. Обрадовались мужик с бабой, а ребятишки пуще – в слезы: «Спасибо, дяденька, век будем помнить добро!»
Алешка же говорит Федьке: «Ну, добрая душа, сам-то что грызть теперь будешь?» «А твой самородок на что?» – отвечает беспечно Федька. «Э-э, не пойдет, – говорит Алешка, – дружба дружбой, а табачок врозь... Я на свой самородок артель соберу да жилу раскопаю. А ты хочешь ко мне – пойдем, только мне половина золота будет, а вам уж на всех остальное делить придется». Федька оглядел друга ясными глазами, вздохнул и ответил ему: «Что-то рано ты фарт делить начал, Фартовый... Забыл, что Золотая Матушка с Батюшкой наказывали?..» Плюнул он в сторону друга и пошел от него.
Стал Федька по-простому меж людьми жить, приучился работу всякую делать – и все ладилось у него: хватка-то таежная. Богатства особого не наживал, но и голодом не сидел.
Алешка ж тем временем артель сколотил и в тайгу отправился. Исходили они те места, где жила была, вдоль и поперек, а жилы не нашли. И место вроде то, а под руки один серый сланец попадает с колчеданом блестящим. Блеску много, а толку мало. Не все то золото, что блестит.
Вернулись оборванные, озлобленные и дикие. И в поселке голод.
Избили Алешку Фартового артельные и разбежались. Приполз Алешка к Федьке Золотнику, плачет и просит его: «Пойдем в тайгу, может, вспомнишь, где жила... Не дай умереть с позору...» «Не пошел бы, – отвечает Федька, – да самого нужда заедает. Помочь надо людям, путь к коренному золоту подсказать». «Да, да, – говорит Алешка и зубами клацкает. – Это ли не святая нужда? Должно открыться нам коренное золото». «Добудем золотишка, да выедем в Расею, – поясняет Федька. – Землю зачнем пахать, хлебушко сеять, детей растить».
Насушили они сухарей и в тайгу двинулись. Шли по звездам, по зарубкам своим, по приметам и пришли точно на то место. Обрыв тот, и жила кварцевая проглядывает.
Бросился Алешка на колени, разгребает обломки, самородки выковыривает, котомку золотом набивает. После него и Федька набрал, сколько нести мог. В тот же день обратно отправились.
Благополучно вышли из глухих мест. И на выходе из тайги Алешка говорит Федьке: «Ну, теперь застолбили жилу... всем копачам хватит стараться на сто лет. А что, если мзду небольшую взимать нам с копачей? Подумай, сколько мы жизнью тут рисковали! И сколько мы можем в тайгу хаживать? Скоро ног не поволочим. Давай, Федька, за ум браться. Чтобы золотишко в кошелях не вышло все. На землю-то садиться несподручно как-то, да с нашим открытием крестьянами грязными быть, совсем не резон!»
И только сказать он это успел, как сорвалась с его плеч котомка. И посыпалось из нее на траву золото. Алешка кинулся на колени собирать да как закричит на всю тайгу нехорошим голосом. Вместо золота – пирит, колчедан серный! Блестит, как золото, а надавил посильнее – он и хрумкнул, точно камешек простой.
Федька тоже испугался. Сбросил свою панаху[1]1
Панаха – дощечка с ремешками для добытой дичи и переноски груза на спине.
[Закрыть], раскрыл котомку, а там все, как было: самородок к самородку. Золото полновесное.
Устроили они привал. Федька ужин хлопочет, а друг его опомниться не может. Обшарил всю котомку – один колчедан. Вывалил на траву и смотрит – не превратится ли снова в золото?
«Не кручинься, – говорит ему Федька, – не в тайгу идем, к людям... Рядом-то с людьми проживем. А впредь умнее будешь – зарок тайги не нарушишь. И я прежде всего не позволю тебе».
«Дозволишь!» – закричал тут Алешка, схватил кайлу и Федьку по голове. Упал тот и кровью своей костер затушил.
Алешка панаху его на плечи – и бежать. А тайга ему вслед рыком медвежьим: «Ры-ы-ы!»
Прибежал он все же в жилуху и – в золотоскупку. Молит: «Примите скорей!» Вывернул на прилавок котомку, а там вместо золота – сланец серый, окрапленный колчеданом...
У Любы уже в середине рассказа намокли ресницы. И как только смолк голос Фени, на щеку Любы скатилась светлая капля.
– Тетя Феня, а Василий ваш эту жилу ищет? – спросил Игорь, незаметно вытирая свои глаза о Фенину кофту-самовязанку.
– Эту, Игоречек, – закивала Феня, – много терзаний поимел он на поисках... Оборвался, обнищал, вот и вынужден был пойти на шахту...
– А теперь опять будет искать жилу? – спросил Игорь.
– Ох, нелегко теперь собираться-то, – сказала Феня. – В тайгу с одной буханкой хлеба не выйдешь...
– А с Матвеем Андреевичем если ему? – спросил Игорь. – Вдвоем бы они быстро нашли ту жилу.
– Нельзя им вместе, – ответила Феня, щекоча Игоря кончиками волос. – Матвей Андреич от государства ищет, а Вася от себя старается...
– А почему они не соединятся? – спросил Игорь.– Быстрей бы получилось!..
Но тут вмешалась мать. Она тоже любила сказки Фенины слушать и возилась недалеко с тряпкой, вытирая пыль.
– Почему, почему! – оборвала она Игоря. – Много будешь знать – быстро состаришься.
– А мне надо знать, с кем лучше в тайгу идти, когда вырасту! – огрызнулся Игорь. – Чтоб жилу найти!
– Лучше с Матвеем Андреевичем, Игоречек, – вздохнула Феня. – Старательской долюшки горькой тогда тебе не знать.
– Когда вы с Любой подрастете, старатели вовсе выведутся, – заметила мать. – Одни геологи останутся, с высшим образованием.
Плещут холодные во-о-олны...
Из сеней донесся голос отца и скрип половиц под его ногами.
Феня смахнула ловким пальцем слезинку с Любиной щеки, проворно соскочила с дивана и юркнула на кухню. Она побаивалась отца, хоть он всем заявлял, что занимается ее перевоспитанием и надеется как раз в ней насовсем истребить кулацкий корень Крупца.
«Я из тебя сделаю человека, Феня! – любил повторять отец. – Будешь придерживаться рабоче-крестьянских позиций!»
Феня и перековывалась возле матери. Отец женился на самой бедной безродной сахалярке и доверял матери перевоспитание Фени. С матерью-то домработница подружилась. И перед Куликовым она не робела. Соберутся и разговаривают о родине. Вспоминают свои места, цветущие сады и тихую речку Свапу. А отец только посмотрит на Феню, она сразу опускает голову.
Отец вошел в зал без улыбки, молча. При хорошем настроении он пел и дома. А тут только до порога.
– Есть будешь, Петя? – спросила мать, виновно мигая ресницами-чернушками.
– Нет что-то аппетита, – отозвался отец и сразу направился к дивану.
Люба затаилась в углу дивана, загораживая собою Игоря, точно отец собирался бить его.
Отец остановился перед ними, вынул руку из-за спины. На его ладони лежала знакомая книжка. Потрепанная, с надломленным уголком.
Отец положил книжку на колени Игоря, поглядел вроде бы на него, а на самом деле куда-то дальше своими пронзительными глазами.
– Книги-то не надо терять, сын, – наконец сказал отец, сверкнув коронкой. – В книгах большая сила, только ее на дело употреблять надо, а не слабину ею разводить научную!
– Больше не буду, – пообещал Игорь.
– Это он из-за меня, Петр Васильевич, – сказала Люба. – Я во всем виновата!
Отец улыбнулся, пригладил Любины косицы и сказал:
– А ты, перепелка, не клохчи! Пусть свою грудь учится подставлять!
– Петя, может, разогреть борщ? – вмешалась мать.
Отец поводил крутым подбородком над головами ребятишек и пошел в спальню.
3
Наслушавшись всякого про золото, Игорь стал проситься с Куликовым в тайгу на поиски. Но и Люба не отставала. И в конце концов геологу пришлось взять их обоих на один из выездов.
Они выехали поутру на вездеходике, у которого брезент был линялый и в дырках. Машина поднималась на Горбач с такими потугами, что казалось временами: вот-вот она покатится назад по улице Мира, до самого Витима, а потом исчезнет в его волнах.
Игорь не вскрикивал на поворотах дороги, как Люба, но голову втягивал в плечи. Однако страхи были напрасны. Куликов выгонял машину на Горбач, согласуясь с мощностью мотора.
– Домики, будто игрушечные! – кричала с заднего сиденья Люба. – Люди, точно букашки!
Город открывался со всех сторон. И везде он был деревянный, построенный из того листвяка, что срубили здесь же, отвоевывая когда-то террасу у тайги. Только здания райкома партии и приискового управления выделялись своими кирпичными стенами. А так город был серый – избы, заборы, убранные огороды, топольки и черемухи с облетевшей листвой. Совсем серый по сравнению с окружающей его тайгой.
Машина въехала в золотое обрамление Витимска. Последние натужные выхлопы – и она углубилась в тайгу. Справа и слева закачались рыжие лиственницы. Под колесами зашуршала опавшая лиственничная хвоя. Отмершие иголки бились в стекло, летели с лиственниц на дорогу. Лужи были затрушены хвоей, из под колес расплескивалась оранжевая каша. Вся дорога была в золотом наряде. Куликов из-за этого покрывала не видел рытвин и не успевал лавировать между ними. Машина подскакивала и гремела металлическими суставами.
– Нет же, чтобы людям вот это золото ценить, – сказал Игорь, вертя головой во все стороны. – Сейчас вы насобирали полную машину и привезли в город сдавать!
Куликова затрясло от смеха, казалось, он хочет достать своим острым носом баранку.
– Велосипед мечтаешь купить? – спросил Куликов. – Или мотоцикл?
– Нет, – ответил Игорь, – я бы Митьке Шмелю помог корову купить.
– Смотри-ка ты, – протянул Куликов. – Оказывается, трудно отделить вас уже от Митьки...
– Семья у них большая, – объяснила Люба, – трое детей... Попробуй всех накорми, обуй да одень.
– Да, – сказал Куликов, – много еще неустроенных людей. Но всех по отдельности не пережалеешь. Когда-то и я пытался каждому несчастному помочь. А потом понял – очень это неэффективно получается... Надо делать главное дело, и помощь придет автоматически, сразу всем, в том числе и тебе самому...
Начался спуск в глубокий распадок. Из-под колес вырывались камешки и катились под откос. Видно было, как прыгали они по траве, били в деревья и падали в ручей. У Игоря от этой картины в спине зарождались мурашки. А Люба припала к нему, вцепившись в плечо. Тут уж было не до разговора. Да и как возразить такому умному человеку? Только бы он не отвлекся от дороги и не забыл про баранку!
Но Куликов был водителем ловким. Он заглушил мотор, и вездеход скатился в долину. Въехали на главную улицу прииска.
Люба снова завертелась на сиденье. Но на этот раз она молча вглядывалась в поселок.
Игорь тоже насторожился. Что-то в поселке было странное. Ни одного человека на улицах. В огородах лебеда, полынь и крапива. И скрипели ставни у магазина с вылинявшей вывеской: «Золотоскуп»: «кр-р-р, кр-р-р».
– Никто не живет, что ли? – спросил Игорь.
– Заброшенный прииск... Радостный, – ответил Куликов, подгоняя машину к речке. – И Витимску то же грозит, между прочим. Это не корову купить – найти коренные источники золота...
Машина остановилась. Куликов надел свою новенькую фуражку с бронзовой эмблемой горного инженера и выпрыгнул на гальку. Люба последовала за ним. Игорь взял свой молоток и тоже соскочил на землю.
Галька хрустела под ногами, как в дикой тайге. Ленивая прозрачная Шаманка по-хозяйски обглаживала ее. Палые листья и хвоя сбивались у валунов желтыми язычками. Этот осенний хлам усиливал впечатление, будто тайга вытеснила отсюда человека. «Неужели здесь не осталось ничего полезного?» – подумал Игорь.
Он вгляделся внимательнее в ручей. Между белыми камешками, синими, серыми, бурыми золотились желтые.
Игорь наметил самый золотой и полез в воду. Резиновые голенища смяло напором воды, ноги свело холодом. Но Игорь подобрался к золотистому камню и сунул в воду руку. Вокруг потолстевших пальцев засеребрились струйки. Все ближе, ближе ко дну. Раз – и пальцы ухватили камешек. Игорь поднес его к глазам. В покрасневшей ладошке лежал обломок серого камня, усеянный золотой крупой.
– Матвей Андреевич! – закричал Игорь.
– Что, самородок нашел? – спросил Куликов, улаживая рюкзак за спиной.
– Похоже на золото! – отозвался Игорь и понес ему камень на ладони.
– Неужели? – вскрикнула Люба, и в ее глазах засверкали золотинки.
Куликов усмехнулся и взял камень.
– Неплохая находка для первого раза, – похвалил он и кинул камень в речку. – Серый сланец с пиритом... Сегодня нам много таких камней попадется... На них даже корову не купишь.
– Тот самый пирит, про который в легенде рассказывается? – спросил Игорь. – Что оказался вместо золота у Алешки Фартового?
– Тот самый, – ответил Куликов.
– Знать бы словцо такое, волшебное, – сказала Люба, мечтательно закатывая глаза, – чтобы всю эту гальку в чистое золото превратить!
– Тогда бы всем хорошо было жить, – подхватил Игорь. – Никто бы не ругался, не ссорился, воров бы не стало, верно, Матвей Андреевич?
– Самое волшебное слово – наука! – ответил Куликов. – Ее ключами открываются любые двери, достигаются благородные цели...
Он пошел, зорко оглядывая камни под ногами, поколачивая их молотком на рукоятке, в два раза длиннее, чем у Игоря. Игорь не отставал. Металлические звуки разносились по ручью и замирали среди отвалов давно перемытого речника. Люба просто собирала красивые камни в полу кофты. Когда их набиралось много, она со вздохом высыпала их. Через шаг начинала собирать новые.
– А Феня говорит, золотая жила откроется по святой нужде, – сказала Люба, догоняя их. – Как это в науке истолковывается, Матвей Андреевич?
Куликов снял фуражку, вытер околыш внутри мятым носовым платком и снова натянул ее на лысеющую голову.
– Никак, Люба, – ответил он, и к мешочкам под его глазами потянулись строгие морщинки. – Вся эта блажь несовместима с наукой!
Он прицелился в глыбу кварца и ударил по ней молотком. Глыба развалилась на рыжие куски. Игорь кинулся подбирать осколки. Он отдавал их Куликову, с надеждой глядя на его лицо. Но тот кривил губы и выбрасывал один осколок за другим.
– Наука геология действует методом отбрасывания, – объяснял Куликов. – Отделяя пустую породу, мы приближаемся к открытию истинного ценного! – Он отряхнул руки и пошел дальше, размахивая молотком, будто хотел отбросить и его. – В жизни точно так все... Ценное скрыто во всяком вздоре. И только тот делает открытия, кто умеет преследовать главную цель, отбрасывать мусор весь, не замечать вздор, глушить пустозвонство!.. Выбрасывай свои камни, Любушка, они не годятся никуда!
– А мне жалко их, – сказала Люба. – Из них дом разноцветный построить можно или дорогу вымостить... Представляете, какая красивая дорога была бы у нас!
Куликов разулыбался, полуобнял Любу и стал объяснять:
– В нашем краю человеку выгодно только золото добывать, моя сердечная барышня. Со всеми другими камнями возиться экономически невыгодно, поняла?
Люба покрутила головой. Красные бантики летали вокруг высокой шеи, словно бабочки. Куликов стал объяснять ей все подробнее, забыв обстукивать камни.
Игорю пришлось взять на себя все белые валуны и глыбы. Он решил ни одного не пропустить – вдруг в пропущенном окажется золото! И он разбивал кварц до тех пор, пока чуб не пристал ко лбу и не захотелось пить.
И тут как раз он забрел в переспелый голубичник. Сизые ягоды свисали с веточек, подобно оледеневшим каплям росы. Игорь повел рукой по кусту, и пальцы его вмиг окрасились в цвет чернил. Голубица сама срывалась в ладошки. Ягоды таяли во рту, оставляя привкус вина. Игорь давил языком нежную голубицу и думал, что лучше ягоды нет на земле. И почему это людям обязательно гоняться за золотом? Можно бы жить здесь из-за тайги, собирать ягоды, разводить оленей, охотиться...
Игорь разогнулся и подставил ухо ветерку.
Цоканье молотка еле слышалось справа, из крутосклонного распадка. Игорь огляделся и понял, что сильно отстал. «Один! – пронеслось в голове. – Потеряюсь, заблужусь, пропаду!» Он сразу забыл про ягоды. Ноги вынесли его из голубичника на валуны, устилающие обмелевший ручей. «Нет, люди не зря объединились и придумали цену золоту...»
– Ого-го-го, Матвей Андреевич!
– Ау-у-у-у, Игореша!
– Мы зде-е-есь, Игорь!
Эхо пронеслось по пестрому, как петушиный хвост, распадку.
Игорь побежал, стряхивая на себя красные листья черемухи и мягкие ворсинки лиственниц. Голубица билась, подобно синему граду, в голенища сапог.
Куликов сидел на глыбе кварца. У ног его была целая россыпь белых обломков. На одном из них лежала фуражка. Куликов отирал носовым платком лицо. На его поникшую шевелюру слетел выгнутый красный листок. Куликов не смахнул его.
– А это кварц? – спросила Люба, поднося Куликову рыжую глыбу.
– Кварц, увы, мертвый, – вяло сказал Куликов, – может, мы вообще занимаемся мертвым делом?
Игорь и Люба не знали, что ответить на это. А Куликов продолжал:
– Неужели мы закончим жизнь с пустыми руками?
– Но у вас же много разных камней в кабинете, Матвей Андреевич! – горячо возразил Игорь. – И дома!
– Даже в почках, – скислился Куликов. – Уже есть камешки.
– Еще найдете свой фарт, Матвей Андреевич! – заговорила Люба. – И мы с Игорем будем помогать вам изо всех сил, верно, Игореха?
Люба схватила молоток и стала бить по глыбе, прикрываясь рукой от мелких осколков. И вдруг соломенно-желтые кристаллики брызнули из расколотки.
– Матвей Андреевич, – вымолвил Игорь и бросился собирать сверкающую муку, – смотрите что!
Лист черемухи соскользнул с головы Куликова на ладонь Игоря.
– Все тот же пирит, – протянул Куликов и поднял фуражку. – Тут им заражены все вмещающие породы. Считается он спутником золота, но в жилах его здесь меньше, чем в сланцах. Следовательно, пирит – ложный спутник у нас здесь, на него ориентироваться нельзя. Как учит нас Журкин Илларион Борисович, коренное золото в Сибири связано с кварцевыми жилами. А он большой специалист по золоту. Запомните его имя! Еще придется учиться у него, если не охладеете к золоту. Журкин Илларион Борисович, кандидат геолого-минералогических наук, доцент Иркутского горного института!
– Запомню. – Игорь медленно опустил из ладони золотую струйку.
– Журкин Илларион Борисович, – повторила Люба.
– Пойдемте, – сказал Куликов, грузно вставая, – а то ночевать придется в тайге...
