Текст книги "Открытие"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
– Хорошо, что опять приехал, Игорь.
Соседи дружно закивали головами, Игорю пришлось задержаться, и Любин теплый локоть не выпустил он из руки.
– Огород копать мне все равно некогда, – пробовал отшутиться он. – Да скоро и вы бросите это нерентабельное занятие, недаром же мы грызем гранит науки.
– Нам это больше в утеху, Игореша, – усиленно тянулся из-за занозистого забора сосед Гусаков, косясь одновременно по сторонам. – А вот тебе другое дело есть...
– Знаю свои дела я, – ответил Игорь. – Ходить туда, где никто не бывал, искать то, что никто не терял!
– За обчими-то делами дом забывать не надо, – укоризненно проговорил Гусаков.
– А что такое, Георгий Иваныч? – насторожился Игорь.
– Отца твоего приструнить треба, Игореша, – закарабкался Гусаков по ограде, – раньше хоть пил, да мать не понужал, а теперь как напьется, так бить ее... А нам жалко, хорошая женщина, терпеливая, мусора из избы не вынесет, да от соседей не скроешь... Заговариваться стала, как Фенюшка прямо, – не вытряс ли папаша ей мозга?
– Ладно, я его!.. – Игорь рванулся вдоль забора и потащил за собой Любу. В глазах рябило от планок забора. Казалось, каждая рейка опускалась на него, как шпицрутен.
– Вот видишь, – наконец передохнул он на углу, – что делается в родном доме! Хоть бросай все и сторожи мать!
Люба полохматила его волосы мягкими пальцами и сказала:
– Один год как-нибудь вытянем... До нашего воскресенья, да?
Он кивнул, поцеловал ее ладошку и ответил:
– Но сегодня я ему вломлю! На целый год! Чтоб знал, как изголяться над беззащитностью!
– На первый случай просто поговори, – посоветовала Люба. – Понимает же он человеческий язык!
Она по-лукински свела брови, блеснула яростно глазами и отступила к тротуару. «Че-ло-ве-чес-кий! – по складам цокали каблучки Любы. – Че-ло-ве-чес-кий!»
– А я проверю, – пробормотал Игорь, – понимает ли он?
Мигом потяжелели руки, и он решительным шагом двинулся по переулкам, ориентируясь на трубу городской бани.
Труба солидно возвышалась посреди Витимска. Черный дым исходил из нее, вплетаясь в темные полосы на закате, охватившем полнеба.
Игорь пробирался к бане самым коротким путем. Но заблудился в переулочках, пустырях, мостиках, перекинутых через овражки, тропинках через заросшие огороды, проемах заборов и водосточных желобах. Собаки лаяли на него изо всех подворотен, и он думал, что собачья порода такова: лаять на всех, кто бы ты ни был. Но не собачье же сердце у его отца, чтобы лаять на близких своих и кусать их в слепой злобе?!
Игорь все же вышел к старой витимской бане. Это было большое здание с тускло освещенными окошечками. Из форточек вылетал пар. Он хорошо пах березовым веником и туалетным мылом. Из бани доносились громкие голоса, слышался стук шаек и смех.
Для витимцев баня с парилкой была большим праздником. Она никогда не пустовала. Съедала баня ворох дров и угля. Отцу, конечно, приходилось здесь нелегко. Его можно было и понять. Но у кого жизнь была легче? Может, у Лукина, у Куликова, у соседей или у студента-сына?
– Чтоб тебя! – пробормотал Игорь, споткнувшись о сучковатое полено. – Эй, кто тут есть?
В проеме, заваленном поленьями и освещенном изнутри красным огнем кочегарки, показался человек. Он был весь черный и лоснящийся.
– Кого надо, парень? – спросил он хрипло.
– Бандуреев здесь? – отозвался Игорь, стараясь не показываться на свет.
– Нету, – сказал сиплый кочегар. – Смена-то его в шесть кончилась.
– А где же он может быть? – спросил Игорь.
– Пьет где-нибудь, – сообщил кочегар.
– Пьет? – переспросил Игорь, медленно развернулся и побрел домой. – Пьет... Пьет... Пьет!..
Он перестал повторять это краткое слово только у порога, услышав разбитый бас отца.
– Я вам не Иван с трудоднями! Я прирожден командовать и буду!..
– Ты лиходей! – донесся из-за неплотно притворенной двери голос матери. – От твоего командования вся семья наша в улово может уйти!
– В какое это улово? – хмуро отозвался отец.
– На то похожее, в которое тебя чуть таймень не утащил! – напомнила мать. – А теперь ты нас тянешь! Мне-то с тобой не страшно тонуть! Сына, однако, тебе не дам губить! За сына я в огонь брошусь! Горло перегрызу! Помни это, Петя, когда лишнюю рюмку пьешь!
– Ладно, мать, ты только не говори сыну, что было. – Отец шибанул ладонью по столу. – От неудовлетворенности пил. А теперь кончаю. Новая жизнь начинается, мать! Петра Васильевича вспомнили... Сегодня с Куликовым выпили мировую. Он обещает похлопотать насчет одной солидной должности...
– Хоть бы уж! – воскликнула мать. – Прекрасный все же он человек, наш Матвей! Золотое сердце!
Игорь распахнул дверь и поставил ногу на выщербленную середку порога.
– А я тебя ищу, отец, – сказал он.
– Доброго здоровьица, сынок, – ответил отец и пошел навстречу, раскинув руки.
Пальцы его задрожали, и он кинулся обнимать сына. Повеяло знакомым запахом сивушного перегара. Но вообще отец был чисто выбрит и переодеться успел в свой старый, но еще неизношенный костюм стального цвета. Игоря обрадовала подслушанная новость, что они сошлись с Куликовым. «Это должно облагоразумить теперь его!» – решил он и сердечно поцеловал отца в морщинистую щеку.
– Диплом приехал зарабатывать?
– Да, – Игорь опустился на лавку и посмотрел в красные глаза отца. – Скоро начнем перебираться на гору.
– На следующий год в геологический отдел сядешь? – спросил отец, и стертая коронка чуть блеснула у него во рту. – Куликова начнешь подпирать?
– У нас район огромный, – заметил Игорь. – Всем места хватит.
– А слава за жильное золото одна, – сказал отец. – И Матвей ее не отдаст никому!
Нам тоже, надеюсь, что-нибудь перепадет, – повел на шутку Игорь.
– Мне уже авансом выдал он, – всерьез ответил отец. – Обещает устроить директором одного заведения.
– Вот и прекрасно! – воскликнул Игорь. – Такому человеку, как Матвей Андреевич, никаких почестей не жалко!
– Я тоже в долгу не останусь, – сощурился важно отец, – как-нибудь отблагодарю, может статься, помогу вам найти эту самую жилу...
– Чем ты поможешь, отец? – усмехнулся Игорь. – В этом деле нужна голова академика!
– Найду чем. – Зрачки отца сверкнули по-молодому, словно два медных капсюля. – Опыт кое-какой и в своем деле имеем. Авось не последней сошкой в открытии окажусь, если она есть тут у нас, жила, всамделишная, золотая.
– Если в новом сезоне не решим этот вопрос, – заявил Игорь, – я дальше буду учиться, в аспирантуре.
– Это что же такое, аспирантура? – насторожился отец.
– Учиться дальше под руководством ученого, – стал объяснять Игорь. – Защищаешь диссертацию, тебе присуждают звание кандидата геолого-минералогических наук!
– Смотри, конечно, сам, Игорь, – сказал отец, сводя морщины к переносице. – Мой совет – в геологоотдел! Все же легче, когда ты шагаешь вслед за отцом..
– Нет, хорошо, сынок, хорошо! – оборвала отца мать. В низко надвинутой на глаза черной косынке она вышла из комнаты и забрякала посудой. – Учись дальше, сынок. Влезть в нашу житуху успеешь всегда. Как отец стать, всегда станешь, а вот ученым человеком никто еще не был из нашей родни. Хоть знать я буду – не зря жила на белом свете! Не зря гнездо сохраняла я, до потери памяти иной раз!
Мать извлекла из-под стола бутылку «Рябиновой» и поставила ее ближе к Игорю. Засуетилась между плитой и столом, гремя мисками, разнообразя закуску.
Игорь следил за ее сухими руками, потом перевел взгляд на отцовское лицо. Глаза отца ласкали бутылку. В углах его дряблого рта выступила слюна. Увидев бутылку, отец будто напрочь забыл про все на свете. Он оживился, потер ладони и начал сбивать сургуч с бутылки с таким вниманием, будто от этого зависела дальнейшая судьба их семьи.
21
Утром Игорь почистил кеды зубным порошком и направился в управление.
Шел он по-студенчески, вприпрыжку. До середины горы перегонял рабочих в робах. Дальше стали попадаться служащие. Город рос вверх по склону Горбача. Внизу были времянки, вроде их барака. Но чем выше на увал, тем дома становились новее.
Мимо их бывшего дома Игорь прошел, опустив голову. Дом пустовал до сих пор, как писала мать. Ваня жил отшельником в своей фанзе, а купленный дом держал под замком. Может быть, еще не оставил мысли жениться на Фене, а скорее понимал огородник, на кого работало время. Сын Петра Васильевича Бандуреева все отдаст за ту память, что связывает с домом, за возвращение на гору бедных родителей.
С этими мыслями Игорь подошел к приисковому управлению. Двухэтажное здание было окружено брусчатыми домами. На некоторых еще не обсохла смола. Из новых домов густо валил конторский люд. Двери управления хлопали беспрерывно. У подъезда стояло несколько легковых автомашин и подкатывали еще.
Игоря обдал пылью новенький ГАЗ-69. Машина остановилась в двух шагах от Игоря. Из нее выпрыгнул Куликов. На его голове, как всегда, красовалась фуражка с потускневшей эмблемой горного инженера.
У Игоря была такая же фуражка. Он заказывал ее специально в шапочной мастерской, угрохав полстипендии. Горевал, что отменили горную студенческую форму. Но фуражку сшил, чтобы походить на Куликова.
Игорь повернулся к Куликову, улыбаясь. Но тот незряче скользнул по нему озабоченным взглядом и прошел мимо. На секунду Игорь замешкался, потом бросился в хлопнувшие двери, удивляясь на ходу: «Совсем заработался начальник!»
– Матвей Андреевич! – крикнул Игорь.
– Здрасте, – крякнул Куликов, не замечая ничего и никого.
Игорь сорвал фуражку и кинулся за Куликовым в его кабинет. На дверях кабинета сверкала стеклом, лаком и золотом табличка «Главный геолог». Когда Куликов повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, они столкнулись лицом к лицу. И мешочки под глазами Куликова дрогнули. Раньше мешочки были слабо заметны. Но теперь они сильно выделялись, видно, работа большая давала себя знать. Зато лицо стало белее, и даже оттенок розового лежал на щеках. А над верхней губой появились усики. Они придавали Куликову щеголеватый вид. Хорошо будет выглядеть на фотографиях в газетах и журналах Матвей Андреевич! Что ж, после великих трудов можно позволить себе и вальяжный видок. Пусть потом кажется широкой публике, что открытия делаются так, между прочим, грациозно, изящно и элегантно.
– А-а, Игорь Петрович, – затянул Куликов, и усики его изогнулись, как колючая сороконожка, – ждем, ждем... Добро пожаловать.
– Я поздоровался, – стал объяснять Игорь, сжимая фуражку, – но вы не заметили... Заработались.
– Удручен, представь, – заговорил Куликов, пропуская Игоря в кабинет, – дела наши плохи... Из двух отрядов решено оставить один!
Голос Куликова напоминал скрип корабельной сосны, когда ее покачивает ветер. Главный геолог грузно подошел к карте района, развешанной на стене, и обвел пальцем синие щупальца верховьев Шаманки.
– Правда, и площади-то осталось наиболее перспективной в нашем понимании всего на два сезона, – заметил Куликов, – но хотелось бы верховья Шаманки обстучать как можно тщательней...
Куликов стал излагать суть производственного задания. А Игорь загляделся на остров Шаман, что вроде наконечника копья вспарывал толстую вену Витима. Раньше он не мог думать об этом острове с геологической точки зрения. Сразу вспоминался перевернутый катер, барахтающиеся в воде люди, рев порога, алые башни, галереи и бойницы природных замков. Только сейчас Игорь задумался над тем, что верховья Шаманки находятся на уровне острова по горизонтали, в нескольких километрах от Витима. А силы нет, чтобы пробить путь покороче к Витиму. Пошла она вилять между гольцами, подальше от Витима, пока не выбрала себе подходящей мягкой перемычки и не завернула к старику. А почему сразу влиться в главную артерию не могла? В верховьях сильно окварцованные породы! А с окварцеванием связаны россыпи Шаманки. «В какую же сторону окварцевание усиливается? – спросил сам себя Игорь и ответил: – Не в сторону ли устоявшего Шамана?..» Почему же тогда не было россыпей рядом с Шаманом? «Да бурный Витим разнес свое россыпное золото далеко-далеко! – ответил Игорь. – А Шаман – пятачок по сравнению с огромной тайгой, и туда никто не совался особенно...»
Игорь припал к карте, разглядывая Шаман. Мелькнула мысль, что не зря, наверно, пристали тогда именно к этому острову старатели.
– Матвей Андреевич? – Он ткнул в Шаман острым пальцем.
– Там все Лукин добровольно облазил, – ответил Куликов с усмешкой. – Лучше иного геолога стал разбираться в камнях.
– И ничего? – Игорь притух.
– Шапку нашел, – отозвался Куликов с непроницаемым выражением лица. – Признают, что это шапка Василия Чурсеева...
– Ну а дальше? – спросил Игорь.
– Я думаю, ничего, – ответил Куликов. – Могла свалиться тогда еще, пролежала до сей поры, а потом вынесло ее из кустов потоком...
– Конечно, – произнес Игорь, – в наледях не то сохраняется...
– Правда, судья наш утверждает, что вынесена эта шапка откуда-то из-под скал, чуть ли не подземным ручьем, но я полагаю, это из области фантастики.
– Или Бажова начитался, – поддакнул Игорь, отводя взгляд.
Куликов мягко подошел к Игорю, успокоительно потрепал его за плечи и сообщил:
– Между прочим, отца твоего я пристраиваю на руководящую должность.
– Действительно на руководящую?
– Да, будет он директором дома инвалидов! – Куликов отскочил от Игоря, точно побаивался его реакции.
– Дома инвалидов? – опешил Игорь.
– А что? – откликнулся Куликов, следя за Игорем настороженно. – Должность достаточно ответственная. За инвалидами нужен досмотр, порядок им там необходимо навести. Считаю, отец твой справится, поэтому и рекомендовал в райздрав.
– Эта работа ему под силу, – проговорил Игорь.
– Значит, по рукам? – Куликов подмигнул Игорю, но руки не протянул.
– Матвей Андреевич, а кто будет у меня промывальщиком? – вдруг вспомнил Игорь.
– Шмель, – улыбнулся Куликов и спокойно взялся за телефон.
Он и прикинуть не желал, во что может вылиться такое содружество в его поисковом отряде! Вдруг Митька не захочет работать с Бандуреевым? Да особо когда узнает, что Петр Васильевич снова пошел в гору. Взбрындит и убежит стараться. И начнутся старые разговоры, поднимется снова ажиотаж вокруг фамилии Бандуреевых!
А Куликов как ни в чем не бывало разговаривал с райздравом насчет своей рекомендации на пост директора инвалидного дома. «Что ж я буду своими химерами ему жизнь усложнять, – подумал Игорь, делая шаг к двери. – Или я без пяти минут не инженер, чтобы Митьку не заставить работать на здравую идею?!»
Он шел до базы самым длинным путем и все равно очень скоро поравнялся с этим знакомым потемневшим забором из сосновых горбылей. Над забором высились плоские и двускатные крыши вагранки, мехмастерских, складов, конюшен, гаражей, хомутарки, кузницы. Между крышами торчали купола сенных зародов и поленницы обугленных солнцем дров. С территории базы доносились удары молота о наковальню, фырканье дизеля и ржание коня. Над базой смешались запахи солярки, разогретой сосновой смолы, лошадиного навоза и брезента. Проходя через широко распахнутые ворота, Игорь вспомнил, что в восьмом классе их пропускали через проходную. Игорю представилась и та палочка аммонита, что пытался передать Шмель-старший своему сыну. Сейчас и время было другое, и моторки у людей появились. Только тех дней уже не вернешь, а предстояло не только встретиться, но и работать целый полевой сезон! И удерживать возле себя Митьку, несмотря на давнюю ту угрозу мести «по-идейному».
Бухая кирзовыми сапогами, мимо пробегали люди в черных и синих спецовках. Игорь уже хотел спросить у кого-нибудь из них о Митьке, как вдруг его окликнули из-под большого навеса:
– Эй, Бандуреев!
Игорь повернулся, как на выстрел. В прохладной тени стоял Митька Шмель. Он гладил бок гнедой лошади, которая вкусно хрумкала овсом. Меж Митькиных широко расставленных ног, собирая зерна, расхаживали голуби и прыгали воробьи.
Митька стал крепким красивым парнем. В тот раз, когда подвернулась нога, Игорь не успел рассмотреть его как следует. А теперь видел всего, с ног до головы. Черная спецовка пятьдесят последнего размера облегала бугры его плеч. А ногам было явно тесно в новых кирзовых сапогах, голенища которых Митька ухарски завернул.
С Митькиного лица исчезли веснушки, а правую скулу рассекал шрамик. Вместо всегдашней стрижки «под нуль» Шмель носил теперь буйную цыганскую шевелюру, которую трудно упрятать под белую шляпчонку накомарника.
– Здравствуй, – заговорил Игорь.
– Привет, – грохнуло под навесом.
Митька вроде улыбнулся, но шрам придавал его улыбке жесткое выражение.
– Приехал вот на преддипломную практику, – сообщил Игорь и шагнул в тень навеса, чтобы свет не бил в глаза. – Придется работать вместе.
– Знаю, тайга моя глухая. – Митька выпрямил скосившееся брезентовое ведро с овсом, потрепал лошадь по морде и добавил: – Любовь Дмитриевна предупреждала... опять же Куликов.
– Устраивает тебя такое начальство? – спросил Игорь.
Митька сощурил переливчатые глаза, достал из нагрудного кармана мятую папироску и зажал ее в острых зубах.
– А нам что, – ответил он, извлекая из другого кармана какой-то странный хлам, – были б гроши да харчи хороши.
В руках у Митьки оказался трут, кремень и кресало. Митька сосредоточенно ударил кресалом по кремню, искры осыпали его пальцы, и трут задымился. Митька прикурил, глотнул дым и сказал:
– Нам где ни работать, лишь бы заработать.
– Неужели на спички не зарабатываешь? – спросил Игорь, кивнув на тлеющий трут.
– Это отцов подарок, – ответил Митька, улыбаясь странной своей улыбкой. – Батя завещал, когда умирал, а ему досталось от Васьки Чурсеева...
«Не завещал ли отец ему еще чего?» – Игорь сглотнул сухой комок и незаметно передвинул козырек на глаза.
– Жарко-то как, – выговорил он, мазнув по лицу ладонью.
– Да, – согласился Митька, – лето по всем видам будет горячее.
– Может, будем завьючиваться? – предложил Игорь, приваливаясь к отшлифованному лошадиными шеями стояку. – Нам времени нельзя терять.
– Давай завьючиваться, – согласился Митька и примял пальцами чадящий трут. – Время – деньги, а денег, их всегда не хватает, эх, тайга моя глухая...
22
Это был сезон, который тянулся, как таежная тропа. Бесконечный, непонятный, с постоянным ожиданием подвоха.
Они мало разговаривали с Митькой. Работали до темноты. Молча пили чай по разные стороны костра и расходились каждый в свою палатку. Но не забыл же Митька тогдашнего обещания, зря он этим огнивом все почиркивает перед костром? Нет, не зря! И поглядывает на своего начальника особенно, словно присматриваясь, стоит или не стоит бить его наверняка! И непонятно было, когда это кончится, когда они объяснятся, кто первый из них взорвется или сделает промашку. Настораживала старательность Митьки в работе. Будто он специально следил за Игорем, как тот позорно провалится с поисками. А тогда уже Митька сам найдет жилу в известном ему месте!
Может, поэтому с легкостью и отпустил его Игорь в конце сентября вместе со Звездочкой. А когда Митька не явился ни на второй, ни на третий день и четвертый догуливал, Игорь совсем заподозрил неладное, стал костерить себя и кусать пальцы, и без того изъеденные гнусом. «Вроде уехал на Утиный на один день подковать Звездочку, – соображал Игорь, – а сам – по тайной тропе: на проверку своей заявочки, на уточнение и сбор образцов!»
Игорю начинало мерещиться, что Митька специально спустил в яму Звездочку трое суток назад...
В то утро Игорь проснулся от непонятного шума и ржания лошади. Он решил, что к табору подобрался медведь. Выскочил в один миг из мешка, схватил карабин и рванул полог палатки.
– Что случилось?
– Звездочка в ямку свалилась, – ответил Митька. – Тайга моя глухая!
Он ходил по обвалившимся краям старой приискательской ямы и заглядывал на дно.
Игорь подошел к нему. Солнце еще только всходило из-за гольцов, и в яме было сумрачно. Игорь различил сначала только белое пятнышко на Звездочкином лбу. Пришлось нагибаться, чтобы разглядеть глубже.
Лошадь лежала на дне ямы, словно нашла себе наконец что надо. Теперь ее не нагрузят тяжелыми пробами, бьющими в бок. Теперь никто не станет понукать ее. Наоборот, начали вдруг разговаривать необычайно ласково.
– Не поломала ноги-то, губошлепая? – спрашивал Митька. – Как тебя леший занес туда? Ребра целы? Небось травинка на краю понравилась, а ноги спутаны, да? Ну, что молчишь? Вставай, будем выцарапываться!
– Надо ж, – пробормотал Игорь. – Перед самым концом сюрприз нам подбросила.
– Придется повозиться, – отозвался Митька и попробовал выковырнуть валун из стенки, – так просто не вытащишь, тайга моя глухая!
Игорь обошел яму. Стены ее были выложены булыжниками и плитняком, да так, что трава не могла пробиться в промежутках. Только осклизлый лишайник покрывал древнюю выработку.
– Я не вижу выхода. – Игорь покачал головой. – Придется оставить ее тут, самим нагружаться и пешочком – на Кварцевый.
– А как же она? – Митька мотнул своими кудрями в сторону Звездочки. – Подыхать оставим!
– Жалко, но придется списывать, – сказал Игорь. – Не вызывать же сюда подъемный кран.
– Как это списывать? – Митькин шрам изогнулся. – Живую лошадь списывать?
– А на что она годится? – спросил Игорь. – Переломала ноги, наверно... Только на мясо.
– Так что, вылечить нельзя? – спросил Митька, отводя глаза.
– У нас задание, – стал убеждать Игорь. – Нам нужно подняться на Кварцевый и опробовать свалы, пока не накрыл снег. Что для нас главнее – лошадь или задача? Бросить одну лошадь или погубить все поиски?
– Звездочка, она же вкалывала нормально, – упорствовал Митька. – Добрая лошадь, как же ее мы оставим?
– Мы себя не щадим, – ответил Игорь, – а скотина, она и есть скотина. Жалко, но ничего не поделаешь, жертвы в нашем деле неизбежны.
– Она понятливая, – гнул свое Митька. – Ей только свистнешь – идет.
Он присвистнул, и Звездочка подняла голову, заржала.
– На фронте, когда лошадь ранят, ее стреляют, – сказал Игорь, потирая затвор карабина, – чтоб не мучилась.
– Это от безвыходности, – ответил Митька. – А мы еще можем спасти, слово-олово!
– Да как ты ее оттуда вытащишь? – повысил голос Игорь. – Прочикаемся здесь пару дней, ее не поднимем и Кварцевый упустим. А здесь начинается как раз интенсивная зона окварцевания, недаром голец так назван...
– Попытка – не пытка. – Митька почесал в смоляных кудрях. – Что-нибудь придумаем для быстроты.
– Нет у меня времени на эксперименты. – Игорь протянул карабин Митьке. – На, три патрона можешь истратить...
– Нет! – Шрам его побелел, словно полоска железа. – Не могу!
– Ну, знаешь, надо иметь мужество и на такие дела, – нахмурился Игорь и клацнул затвором.
– Сейчас я придумаю, слово-олово! – заклялся Митька. – Вытащим, вот увидишь! Быстро поднимем!
Он присел над краем ямы, ухватился за выпирающий валун и начал осторожно соскальзывать вниз. Не удержался – грохнулся на дно ямы. Звездочка дернулась, но не встала.
– А ну давай, – Митька похлопал ее по шее, – раз-два, взяли! Ну, попробуй-ка сама встать на ноги, не сачкуй, а то попадешь в салотопку. Спишут тебя, и поминай как звали.
Он ухватил ее за спутанную гриву и стал подтягивать.
Звездочка нехотя уперлась мослами в каменное дно, напряглась и вскочила на все четыре ноги.
– Молодец! – грохнул Митькин голос.
Он присел, и пальцы его побежали по вздрагивающим ногам лошади. Потом Митька ощупал ребра и задрал вверх лицо.
– Вроде все цело, тайга моя...
– Это, конечно, меняет дело, – сдался Игорь, протягивая Митьке приклад карабина. – Но как теперь ее вытащить?
Митька ухватился за ремень карабина, заскреб ногами по стене. Игорь натужился и подтянул его к краю ямы. Там уж Митька уперся ногами и вылез. Рубаха его вздымалась на груди, как речная струя на подводных камнях. Митька посмотрел деловым взглядом на табор из двух палаток, потом на заброшенный поселок и сказал:
– Чего-нибудь придумаем, неправда.
– Ладно, придумывай, – разрешил Игорь и двинулся к своей палатке. – Только побыстрее.
Пока он пил у костра чай с колбасным фаршем, составлял каталоги проб, Митька успел обшарить Эфемерный прииск. Он пронес к яме большой ворот, окованный жестью, раму по частям и ржавый канат. Потом снял брезентовые подбрюшники с ковочного станка возле кузницы.
– Все будет в ажуре! – крикнул он, проходя мимо палатки.
Он прихватил топор с обгорелым топорищем, и над ямой закипела работа. Стучал топор, летела щепа, крякал Митька. И скоро на краю Звездочкиной ловушки закрутился ворот с тонкими крючьями-рукоятками.
Митька привязал к нему канат и спустился вниз. Потом вылез по канату и крикнул Игорю:
– Готово! Пособи тянуть!
Игорь поставил в журнале опробования последнюю точку и поднялся.
Солнце пекло, как летом. Небо напоминало отшлифованный кварц. Над гольцами переливалось марево. Блестели глыбы, словно осколки бутылочного стекла. Серебрилась тонкая строчка Шаманки. Сейчас не верилось, что эта речка собрала в низовьях столько золота. Шаманка совсем обмелела – погода стояла хорошая. Надолго ли?
Игорь подошел к вороту и заглянул в яму. Звездочка была опутана, словно парашютист. Митька уже натянул канат и ждал помощи.
– Ладно, попытаемся. – Игорь поплевал на руки, взялся за рукоятку с другого конца.
– Айда?
– Пошли!
Навалились разом на ворот. Заскрипела рама, завизжали крючья в сухих пазах стояков, затрещало бревно под натянутым канатом, полетела с него на Звездочку труха. Митька отлично придумал с бревном впереди рамы. Оно крутилось под канатом, сбивая трение.
– Давай, – приговаривал Митька, – жми, дави!
Из ямы раздался звон подков – Звездочка била в камни копытами.
– Еще чуток, еще! – приговаривал Митька, скрипя зубами. – Маленько осталось.
Ветерок донес с его стороны острый запах пота. Игорь скосился на Митькины руки. Кажется, кожа вот-вот должна была лопнуть от напряжения. У него самого ногти побелели, а из десен выступила кровь – ощутил кислый ее вкус.
– Идет! – прохрипел Митька. – Идет дорогуша!
Над устьем ямы показались уши, торчащие в соломенно-рыжей челке. Мелькнуло белое пятнышко, и всплыла вся морда с выпученными глазами. Затем появился узел на хребте, и лошадь завалилась боком на вертящееся бревно. Теперь уже легче стало волочь ее. Звездочка брыкалась. Одна подкова сорвалась с копыта и упала в яму, гулко прозвенев. Другая подкова висела на одном гвозде. Звездочка попыталась встать, почувствовав себя на воле. Но канат помешал ей.
Митька кинулся к лошади. Отвязал канат, распутал передние ноги и рванул за узду, стараясь сразу увести ее от ямы.
«Иге-ге-ге!» – заржала Звездочка тонко, будто жеребенок.
– Теперь можно и поржать, тайга моя глухая, – заметил Митька и повел ее вокруг ямы. – Считай, из живодерни вызволили... Пол-литра с тебя, была б ты человеком!
Звездочка чуть прихрамывала.
– Очапается, – сказал Митька, растирая по лицу ржавчину. – Только подковать надо... Без подковок она не ходок.
Игорь оторвался от рукоятки. Ржавчина была и на его ладонях, кожу сорвал на мякоти. Рукоять блестела, словно отполированная.
– Сегодня, однако, и ехать на ковку, – подал снова голос Митька. – Чего время терять?
– Ладно, поезжай, – вырвалось у Игоря, и тут же он спохватился: – Только побыстрее там... За день должен управиться, понял?
– Постараюсь, – ответил Митька, не глядя в глаза начальнику. – Буду спешить, слово-олово!
И он спешил до сих пор, с понедельника до пятницы. Вся их работа остановилась. Вдвоем бы они налегке и без лошади поднялись на Кварцевый. А теперь ни лошади, ни помощника! Как дурачка его Митька обвел. Приходилось дорого расплачиваться за отсутствие твердости духа. Считай, неделю потерял! Неделю того драгоценного времени, когда день месяца стоит, а может, года. Нашел-таки Митя благоприятный повод оторваться и не дать возможности Игорю Бандурееву подняться на Кварцевый! А самому опробовать свою затаенную жилу! «Да не верю я, чтобы в старательской сказке могло оказаться что-то серьезное! – хотел крикнуть Игорь на всю тайгу. – Только наука откроет, геология!» Игорь забегал по поляне между своей палаткой и костром, хрустя гравием.
С каждым часом таяла последняя надежда на Кварцевый голец. И с каждой минутой усиливалась уверенность, что там может оказаться рудопроявление. Ибо по теории Журкина, с усилением кварцевой минерализации повышается вероятность золотого оруденения. Там, на высоте двух с половиной тысяч метров, старателю, охотнику до россыпей, делать было нечего. И вполне могут быть интересны зоны для поисков. Если бы Митька прибыл сегодня, то можно еще успеть подняться. Но Митька не спешил. Ему было плевать, что середина сентября в гольцах всегда пахнет снегом. Сегодня с утра небо стало терять яркость, и это его, по-видимому, не волновало. Что ж, он добился своего, но это ему дорого обойдется! Здесь производство, а не школьная дразниловка.
Игорь пробежал взглядом по петлистой желтой дороге, пока она не ушла за водораздел. Пучок жесткой травы, старая лежня через болотце, кучка Звездочкиных катышей – сколько раз смотрел он на эту дорогу. А Митьки все не видно.
– Где же ты, Дмитрий Павлович? Волнует тебя наше общее дело или нет? – пробормотал Игорь и поглядел с тоской в другую сторону.
По обе стороны заброшенной улицы стояли дома без окон, валялись ржавые бадьи, канаты. Возле последнего полуразрушенного дома дорога-улица дробилась на тропы. Они уводили дальше, в облетевшую, почернелую тайгу. Где-то на горизонте торчали каменные башни Шамана. Судьба вновь подводила его к этому острову. «Не может ничего быть на том буяне, – стал убеждать себя Игорь. – Проверить бы только Кварцевый – и на сегодня конец! С чистой совестью – в аспирантуру!»
Игорь засмотрелся, и мошка залетела ему в глаз на полном лету. Пока он проморгался, на горизонте появился всадник. Лошадь была гнедая, с белым пятнышком на лбу. На ней сидел человек в выцветшей спецовке. Издали трудно было узнать Митьку, но ветер донес знакомую песню:
Где же ты теперь, моя девчонка?
Где, в какой далекой стороне?
Износилась ветхая шубенка,
Перестала думать обо мне...
Игорь сдвинул накомарник на затылок и пошел навстречу.
– Сейчас я тебе вломлю, Митька, – пробормотал он. – Ты у меня за все ответишь.
– Но-о-о, губошлепая! – хрипло закричал приближающийся Митька, и над пустым поселком захлопали крыльями вороны.
Звездочка пробежала остаток дороги рысцой, и всадник лихо спрыгнул с лошади у своей палатки.
– Задание выполнил, товарищ начальник! – Митька вытянул руки по швам, но стойки не выдержал и качнулся. Разбойничий шрам его сморщился. А разноцветные глаза посмотрели с лукавиной. – Разреши развьючить лошадь?
– Три дня пропьянствовал, – сказал Игорь сквозь зубы, – и явился пьяный. Как это называется?
– Зачем ругаешься, начальник? – Митька захлопал опаленными веками. – Попробовал бы подковать лошадь, не выпив с кузнецом. Неделю б собирал бумажки в конторе да неделю б очереди ждал... Но я не дурень какой, чтоб писарям кланяться. Верный ключик – полбанки. Поставил – и дело сделано. Вот как надо бумагомарателей объегоривать. Учись!
