Текст книги "Открытие"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
«Поуспокоиться? – подумал Женя и повернул к своему дому. – Как бы не так!» Он двинулся вверх, но не ощутил легкости в теле, какая бывала после удачных маршрутов. И тогда окончательно понял, что остался с тем же сомнением в душе.
Он стал размышлять о том, как выматывает человека следственная работа, как она опустошает его, – не хуже геологического маршрута с двумя хорошими гольцами на пути. И как геологи пропускают на своих линиях месторождения, так ошибаются, видно, и следователи. И Гарькины версии не такими уж фантастичными могут оказаться.
«Но пока не подтвердилось ничего, – сказал он сам себе. – Может быть, отойти в сторонку, не путаться под ногами юристов?»
Он стряхнул с воротника снежную муку и потащился дальше по ледяным наростам дороги. Уже показались окна их дома с длинными высветами в сугробах, а определенности не наступало. Ключик сомнения бил и бил, охлаждая голову под теплой беличьей шапкой. И по мере того как Женя подходил к своему дому, ему все больше и больше стало казаться, что Игорь в самом деле чего-то утаил в исповеди, а мать что-то не говорит про него, а Феня не хочет сболтнуть лишнего, и все это – происки Куликова.
«И самому недолго сойти с ума! – подумал Женя с тоской. – С кем поведешься, от того и наберешься!»
И Женя понял, что надо с кем-то еще посоветоваться. «Чтобы выработать определенность, – подумал он, приваливаясь к дверному косяку сеней. – Но с кем поговорить?»
Ни к Слону, ни к Борису Петровичу идти не хотелось. Заранее знал, что они скажут: «Ты, Женька, мастер на чужие идеи поддаваться! Хипиш поднял насчет золота в сланцах, а где оно оказалось?!»
Женя покосился на свое окно. В светлом прямоугольничке шевельнулась легкая фигура Лилии Ивановны. «С ней поговорить? – рванулась ласточкой мысль и тут же камнем упала в льдистый сумрак. – С Лилией-то Ивановной!..»
Женя продолжал стоять на крыльце, несмотря на холод. В какой уже раз он вспоминал историю своей женитьбы.
Лилия Ивановна приехала на север из Ростова-на-Дону. Ей хотелось забиться подальше от тех мест, где постигла ее первая неудачная любовь. Но и на маленьком прииске под названием Ледовый распускалась весной черемуха, а в местном клубе играла радиола и собиралась приисковая молодежь. И Лилия Ивановна не устояла – пошла на танцы, оставив своего Андрейку с хозяйкой квартиры тетей Марфушей.
А Женя спустился с верховьев Шаманки на Ледовый за продуктами. Он был в броднях, еще неизорванной энцефалитке и при русой бородке. Щелкнув скатанными раструбами бродней, он пригласил Лилию Ивановну на танго. Она сделала неуверенный шаг ему навстречу, хотя только что отказала приисковому кавалеру.
Под хриплые звуки радиолы и удивленные взгляды приисковых парней они станцевали несколько танцев. И тут Лилия Ивановна словно опомнилась. Прикусив губу, она замотала головой, когда Женя пригласил ее на следующий вальс. И заспешила к выходу.
Женя догнал ее на улице и попытался набиться в гости. Но она остановила его на пороге: «У меня сыну два года, Евгений... Едва ли тебе будет с нами интересно... До свидания!»
Но Женя не мог забыть свое знакомство и в следующую субботу снова пошел на Ледовый за хлебом. По пути настрелял рябчиков и принес их Лилии Ивановне. Сам приготовил жаркое из этих рябчиков и накормил кудрявого, глазастого Андрейку. А после ужина рассказывал Лилии Ивановне о тайге, холоде, диких зверях, стараясь напустить туману и приукрасить все в романтическом духе.
Лилия Ивановна слушала его с милой усмешкой, а когда Женя иссяк, сказала: «А мне о тайге и о золоте в прошлом году другой геолог рассказывал иначе, по-серьезному и без хвастовства...»
«Какой это другой геолог?» – сощурился Женя, ощутив укольчики в области сердца.
«Игорь Петрович Бандуреев, – вспомнила Лилия Ивановна. – Славный такой парень...»
И она рассказала Жене, что прошлым летом замещала библиотекаря приисковой библиотеки. А Игорь приходил из тайги за книгами. Они успели стать приятелями, и он посвятил Лилию Ивановну в тайны витимского золота.
«Ну, мне после нашего Игоря надо припухнуть, – присвистнул Женя. – Я тут салага еще, честно признаться».
«Нет, все равно приходи, Евгений, – попросила Лилия Ивановна, и щеки ее подрумянились от волнения. – Нам с тобой интересно, скажи, Андрей!»
«Да-да-да!» – замахал Андрей крылышками рябчика.
«Ну, тогда обязательно приду», – пообещал Женя.
Женя еще несколько раз за лето бросал дела и приходил к Лилии Ивановне. А осенью попросил предварительную камералку провести на Ледовом. И Куликов пошел ему навстречу.
Жене казалось, что он легко расстанется с Лилией Ивановной, как только отряд вызовут на камеральные работы в Витимск. Но перед самым отлетом она вдруг его ошарашила: «Знаешь... кажется, я второй раз влюбилась, да сильнее первого, вот незадача...»
Что-то колючее растеклось по сердцу: «И я ведь сам... тоже влюбился, кажется... И в нее и в Андрейку...» И Женя увидел робкую надежду в слегка запавших глазах Лилии Ивановны: «Может, придумаем что-нибудь?»
Она посмотрела с тоской на взлетающие двукрылые «антошки» и сказала: «Я бы улетела к маме, да ребят жалко: к новому учителю трудно привыкать». Ее пальцы, лиловые от холода, теребили пуговицу на стареньком пальто. Разносившаяся петля была недавно прошита аккуратной стежкой.
Женя взял ее руку, чтобы погреть, и вдруг повел Лилию Ивановну от самолетов к поселку. «У меня идея – надо сыграть свадьбу... Просто свадьбу без регистрации!.. Поживем – попробуем. Будет давить прошлое – расстанемся».
Тетя Марфуша нисколько не удивилась. Она обвязала седую голову белой косынкой, вмиг помолодела и принялась готовить на стол. Откуда-то появился народ. Знакомые и незнакомые горняки, строители, бурильщики, возчики, лесорубы, трактористы. Каждый старался покрепче сжать руку и сунуть подарок. Невесте дарили духи, а ему шампанское. Когда у Жени набралось беремя бутылок, он пригласил всех к столу.
Хозяйка словно ждала специально этого дня, готовя пельмени, рябчиков, холодец, оленину, грибы, капусту с брусникой, блюдо из хариусов и творожники. А гости принесли из соседних домов столы, бутылки со спиртом и закуску.
«Поздравляем молодых!»
«Любовь да совет!»
«Горько-о-о!»
К вечеру гулял весь прииск, справляя свадьбу своего геолога и учительницы. Очумевшего Женю и напуганную Лилию Ивановну катали по первому снегу на нартах. Самых сильных быков-оленей впряг в свои нарты якут Егоров, по прозвищу Легкий Дух. Ветер срывал молодых с нарт, на поворотах заносило, и полозья скрипели, вот-вот разлетятся. Женя отрезвел и мертвой хваткой держал Лилию Ивановну, чтоб знала: просто вырвать ее у него из рук никому не удастся.
Легкий Дух остановил разошедшихся оленей. Все обошлось. А через пять дней после свадьбы Женина семья переехала в Витимск – Лилии Ивановне все же пришлось пожертвовать ледовской школой ради Жениного Большого Проекта. Время шло, а Лилия Ивановна никак не верила своему счастью. С головой ушла она в свою преподавательскую работу, и вывести ее к друзьям было почти невозможно. Лилия Ивановна считала, что она не достойна сидеть вместе со всеми за одним столом, что все знают, будто Женя взял ее из великодушия, а она не стоит этого. И теперь он сам не чаял уже, как избавить ее от этого чувства неполноценности. Как оторвать от тетрадей, помочь стать на одну доску с соседями.
«Может, сегодняшний наш разговор ее пронял? – подумал Женя. – Почти все должна была слышать она из-за стены... Неужели останется в стороне?» Стоило лишь включиться в обсуждение дела сегодня, и все бы стало на места. Но разве выбьешь из нее это проклятье: «Кто я такая, чтоб обсуждать вашего товарища? Меня самое, может, надо поставить к позорному столбу!»
Он оторвался от косяка и двинулся в тень сеней. Ощупью нашел ручку двери, отепленной мешковиной, и сорвал всю тяжесть с ледяного припая. Перешагнул порог с дымящимся тряпьем для теплоты. Прибил дверь поплотнее на место – по всему дому разнесся хлопок.
Лилия Ивановна оторвала голову от тетрадей, и виноватая улыбка потянула ее губы на одну сторону лица.
– Что-нибудь выходил? – спросила она, точно не сомневалась, чем он занимался весь вечер.
– А ты как думаешь? – Женя сбросил полушубок, унты и пошел к кроватке Андрейки.
– Я думаю, вы объединились с Гарием Иосифовичем, – заметила Лилия Ивановна. – По-моему, вы подходите друг к другу...
– Это тебе только так кажется! – сказал Женя. – Ничего мы не выходили вдвоем!
Последнюю фразу он произнес погромче. Чтобы слышал весь дом, чтобы вовлечь все квартиры в их разговор и сдвинуть с мертвой точки отношение Лилии Ивановны к их делу.
Но Лилия Ивановна пригнулась к тетрадям и заскребла ученическим пером по лощеной бумаге.
Прислушиваясь к тишине дома, Женя подошел к кроватке Андрейки. Мальчишка спал, похрапывая во сне, как взрослый. Румянец разлился по Андрейкиному лицу, будто мать окропила его своими учительскими чернилами.
– Ты не застудила ребенка? – спросил Женя суровым голосом, чтобы оторвать ее все-таки от бесконечной работы.
– Как это я могла застудить! – отозвалась Лилия Ивановна.
– Заслушалась, – объяснил Женя, кивая на стенку, общую со Слониковыми, – а в печке прогорело!
– Подкладывала...
– Что-то прохлада чувствуется...
– Что же ей не чувствоваться – такие морозы...
– Если про печку не забывать, то и не будет чувствоваться!
– Дров-то негусто у нас...
– Это не твоя забота, – нахмурился Женя, – завтра подколю...
Он совсем забыл про дрова. А их надо колоть каждый вечер. «Напомнила мне про эти дрова, когда надо подбрасывать другие поленья, в другой костер, чтоб светил и грел, чтоб истину приосветил или хотя бы подходы к ней!»
Женя поплясал босыми ногами по холодному щелястому полу, раздумывая, куда лечь. В комнате до утра теперь будет гореть лампа: Лилия Ивановна не ляжет, пока не проверит всех тетрадей. А Женя привык спать в тайге в полной темноте. Да и неплохо было обдумать все в самом привычном для этого месте – в спальном мешке.
– Ложусь здесь, – объявил он, нажал кухонный выключатель и бухнулся на раскладушку.
Спальный мешок еще хранил запахи рипудина, дыма, костра и хвои. Таежный этот дух успокоил Женю, а ватные стенки мешка согрели окаменелые мышцы.
За день до суда
Проснулся Женя от плача Андрейки. Лилия Ивановна ходила по комнате с сыном, укачивая его.
– Мой хороший, мой родной, заболел, мой золотой... – пела она. Под глазами у нее оставались тени, хоть свет в комнате горел вовсю.
– Что с ним? – спросил Женя.
– Жар, – сказала Лилия Ивановна хрипловатым голосом, – язычок обметало...
– Как знал! – Женя привычно прошелся пальцами по деревянным пуговицам, вынимая их из петель на отвороте мешка. Выскочил из спальника и заплясал на холодном полу. – И надо было мне вчера заниматься не своим делом!
– Не переживай! – попросила вдруг Лилия Ивановна. – Ты чем надо занимался...
– Значит, ты считаешь, игра стоит свеч? – начал Женя.
Но тут малыш заметил Женю и стал вырываться из одеяла. Его личико горело, глаза припухли, но рот с редкими зубами открылся в беззаветной улыбке.
– Па-па-па! – залопотал Андрейка. – Иди ко мне!
Женя приложил на секунду щеку ко лбу ребенка.
– Тридцать восемь с половиной, не больше, – сказал он деловито и поскакал к печи. – Сейчас натопим, можно будет раздеть и горчичники прилепить.
Он присел перед печкой и отбросил дверцу. В золе еще тлели головешки. Женя пособирал мелкую щепу и бросил на горячую золу. Щепки затлели, окутались дымком и запылали. Женя кинулся к ящику из-под аммонита, что служил им как резервный стул, и в два счета разнес его. Подбросил сухих обломков на огонек.
– Сейчас потеплеет, – обнадежил он Лилию Ивановну. – Не знаю, как тебе, но Андрею будет хорошо...
– А нас в школе нормально обогревают, – отозвалась она примирительно. – Диана Степановна за этим следит.
– Ты собираешься в школу? – спросил Женя.
– Понимаешь, сегодня надо провести контрольную в десятом, – виновато мигая, заговорила Лилия Ивановна.
– А у меня собрание производственное! – возвысил голос Женя. – Раз в год бывает! И до суда осталось всего ничего! Надо же что-то предпринимать! Как ты думаешь?
Она больше ничего не думала по этому поводу. Молчала, потупив очи. Считала себя не вправе вступать в их дело. Чуть ли не преступницей считала самое себя.
Не дожидаясь ответа, он ринулся на улицу как был, в одном спортивном костюме. Надо запастись дровами, а потом уже вести переговоры с Лилией Ивановной, вернее, не переговоры, а бой. Пусть не думает, что их дело – не ее дело. Или сейчас она забудет о своих переживаниях, или ее заедят угрызения совести, и она никогда не выберется из своих тетрадей.
Женя заплясал на гнучих досках крыльца, приглядываясь к утреннему сумраку.
Из мглы чуть пробивались огни управления, зато скрип оттуда несся такой, будто весь Витимск собирался сегодня на их производственно-техническое собрание. Дом № 7 не торопился, хотя поисковиков собрание касалось больше всего.
«Обойдемся без торжественной части», – решил Женя, подбегая к соседнему крыльцу.
У Слона валялось всего три полена.
«Подсчитывает, когда сможет машину купить, толстоухий!» – ругнул про себя соседа Женя и поскакал к противоположному крыльцу Бориса Петровича.
Под стеной у Бориса Петровича желтела аккуратная поленница. Женя присел рядом, согнул правую руку, а левой стал нагружать ее тяжелыми сосновыми поленьями.
И тут скрипнула дверь, и на крыльцо выскочил хозяин. Он дожевывал на ходу бутерброд и застегивал пуговицы пальто. Ну как же аккуратист Борис Петрович мог опоздать на собрание!
– Это что за воровство? – крикнул хозяин опереточным голосом.
– Не успел вчера наколоть, – объяснил ему Женя, продолжая нагружаться. – А сегодня Андрей затемпературил.
– Все понятно, – вздохнул Борис Петрович. – Теперь и собрание пропустишь, а там еще и еще...
– Не беспокойся – наверстаю, – буркнул Женя.
– А ведь мог и дров наколоть, и натопить дом, и сейчас на работу в месте бы побежали, – стал корить Борис Петрович.
– А мне хотелось кое-что прояснить относительно мысли Гария Иосифовича, – выдохнул Женя густое облако и стал быстро рассказывать, как Гарька убедил его вчера пойти к матери Игоря и Фене и что из этого вышло.
– У меня, веришь, в мозгах до сих пор шторм, – закончил Женя. – Нет определенности, понимаешь.
Борису Петровичу пришлось снять очки из-за измороси, нагнанной Женей. Без очков сосед выглядел мудрее и значительней.
– И математики ошибаются! – Борис Петрович дохнул на очки, и стекла будто бы стали толще. – Но Лилия Ивановна, я думаю, была права, когда вчера заявила, что вы с этим Гарри – два сапога пара.
Он водрузил очки на нос, сходный с сосулькой, и зашагал в сторону управления.
Поленья посыпались с мерзлым стуком на снег. С пустыми закоченевшими руками Женя двинулся к своей двери.
«Не торопись, Борис Петрович, – клубилась морозным туманом мысль, – не все в жизни идет по формулам... И я вдруг тоже могу оказаться в большинстве! Лилия Ивановна, между прочим, не слепа, с сердцем и головой! И она по-хорошему говорила вчера о нашем сходстве, а ты через стену недопонял.
Тебе так думать хочется – вот и все. И насчет этого Гария Иосифовича вы тоже заблуждаетесь! Он горит делом Игоря. А вы только чадите! Что-то все же есть в нашей с ним версии, несмотря на вчерашнюю неудачу. У меня предчувствие появляется тоже!.. Предчувствие полной определенности!»
Женя нащупал в полутьме сеней заготовки для шифоньера, которые он аккуратно сложил до свободного часа, и сгреб все в охапку онемелыми руками. Кое-как Женя раскрыл дверь и свалил беремя брусков и досок у печи.
– Ты что же так, раздетый? – ахнула Лилия Ивановна. – Хочешь слечь вместе с Андрейкой?
– У меня закалки на десять Андреек, – отозвался Женя. – И на тебя в том числе...
– На меня не закалка нужна, – проговорила Лилия Ивановна с укоризной, – а чтобы ты с понятием отнесся ко мне, без всякой злости, с сочувствием...
– Да господи боже мой! – воскликнул Женя. – Иди, проводи контрольную, уж посижу, обойдутся и без меня...
– Я к двум часам вернусь! – Лилия Ивановна положила сына в кроватку и заметалась по квартире, собирая в портфель учебники, тетрадки, дневники.
А Женя еще и расправил перед нею пальто, чтобы помочь быстрее одеться. Лилия Ивановна от неожиданности споткнулась перед ним. Но Женя быстренько укутал ее и подтолкнул к двери. Тут уж Лилия Ивановна что-то заподозрила. Она вертнулась на пороге, и взгляд ее опустился на заготовки для шифоньера.
– Ты же хотел мастерить шкаф? – наморщила она нос.
– Обойдемся пока без него, – сказал Женя, распахнул дверцу печки и не ощутил ожога на пальцах. – Чего нам складывать-то?
– Да, – растерянно произнесла она, – но все же ты над ними потрудился... Строгал... Жалко... Неужели нельзя занять у соседей?
– Пока нельзя, – сказал Женя и кинул в печь гладко оструганный чурбачок, – пока нет и между нами определенности.
– Почему?
– Серый волк под горой зубы точит – съесть нас хочет...
Лилия Ивановна попробовала его лоб, и лицо ее озаботилось еще сильнее.
– Может, мы в самом деле характерами не сходимся? – спросила она.
– Давай топай на свою контрольную! – Женя коротким ударом распахнул дверь. – Да не забудь – у меня тоже есть занятия!
Холодный вал залил Женю, но он не отрывал глаз от огня. Пока Андрейка не докучал, можно было с самим собой провести летучку. А огонь тут был первый помощник, как и в тайге. Кажется, совсем недавно сидел он вот так на комле у своего первого костра в витимской тайге. Митька подбрасывает сучья под котел с водой, а Жене предоставлена минута отдыха и размышлений. И мысли текут, как пенистая Шаманка во мглистых стланиках.
Он попал сюда как раз! Еще несколько маршрутов – и открытие в его руках! Ему, конечно, плевать на все регалии, которые полагаются первооткрывателю. Но некоторое выделение не повредит. Хочется покрасоваться в списках награжденных и стать заметным человеком, как, например, Куликов.
Он тогда забыл: у бойкой Шаманки на пути ее встанут пороги и прижимы, ее будут всасывать трещины и засыпать каменные лавины, а потом люди начнут перемывать ею песок, и речка сделается темной и мрачной, пока не смирится и не сольется с Витимом.
И на его долю перепало за один поисковый сезон столько, что Женя присмирел и затерялся. Слинял, как говорили у них в Нахаловке.
И не этот ли испуг восстает в нем против Гарькиных поисков? Кидается в ноги побитым псом? Тянется к жирному и устойчивому куску?
«Что же тогда есть открытие? – как пламя на смольный край бруска переметнулась мысль. – Кто открывает новое?»
Этим вопросом в институте занимались редко. Считалось: кто больше всех знает, тот и окажется в конце концов на коне. Но каждый год институт выпускал сотню вполне приличных геологов, а первооткрывателей за все-то года набирались единицы. А работали выпускники горного в основном на диких пространствах Сибири!
Но вот коренное золото на Шамане открыл не геолог Куликов, а старатель Васька Гиблое Дело, а переоткрыл жилу судья Лукин. Правда, и они уж подходили к Шаману, геологи управления, но все ж оказались куда не первые.
«Конечно, без знания дела и вошь не убьешь, – мудрил Женя, – но знание можно любое приобрести за полгода, особенно если есть мало-мальская грамотность... А вот другие добавки к знанию откуда берутся?»
– Па-па! – захныкал Андрейка. – Дай-дай...
– Сейчас, малыш! – Женя захлопнул дверцу и кинулся в комнату. – Что тебе каши, молока? Ах, забыл про подарок!..
Женя вернулся к полушубку, висящему на гвозде, и нащупал в кармане апельсин.
– А ну, смотри, Андрей, что за чудо! – запрыгал Женя возле кроватки с апельсином на ладони.
Андрейка потянул руки к апельсину. Через оледенелые стекла окон пробивался рассвет, и апельсин засветился солнечным боком. Андрейка, выросший в студенческом общежитии, в годик привезенный на прииск, не знал апельсинов. Но безошибочно протянул ручонки к этому слитку.
«В один момент открыл! – удивился Женя. – Будто кто подсказал ему, что это не камень, а плод!» Какие добрые силы подталкивают его к апельсину? И сколько за один только день открывает ребенок?! И почему эта детская способность открывать новое исчезает по мере роста человека? Сам-то мир остается не менее загадочным, чем в детстве. Только теряется та способность к открытиям. Не оттого ли это происходит, что человек слишком полагается на свои аналитические методы и мало прислушивается к мелодиям, что звучат в природе!
Забыв о малыше, Женя шагал по комнате и думал об интуиции, об озарениях человеческой души, и все ли удачи ученых объяснимы с точки зрения логики. Вспомнился и Журкин со своим понятием случая. У Гарьки получалось по-журкински.
Андрейка не дал ему закрутиться в лавине вопросов. Малыш заканючил сильнее: Женя впопыхах поднес ему неочищенный апельсин.
Андрейка впился в шкуру плода своими редкими зубами, сморщился, но не бросил. Тогда Женя взял у него апельсин, надкусил верхушку и очистил от кожуры.
– Дай-дай!.. Папа-а-а!..
Андрейка опять впился в мякоть своими розовыми деснами.
– Ешь, Андрейка, ешь, – покивал Женя. – Ты мне помог кое в чем разобраться...
И он стал рассказывать малышу о себе, будто беседовал со взрослым. Здравомыслие тоже бывает тормозом, особенно при рождении необычного. Поэтому он должен теперь помогать Гарьке в расследовании. Вполне может быть, что у Игоря в момент убийства был сильный взрыв в душе. Случилось нечто подобное, о чем говорил Гарька. Отец мог по пьяному недоразумению неправильно истолковать просьбу Куликова насчет Фениного плана. И Петр Васильевич в пьяном усердии собирался пристукнуть Феню. Нарвался же на сына! А Игорь теперь не хочет марать Куликова из благородства. И Куликов даже не знает, что от него зависит переквалификация преступления. И надо помочь всему неоткрытому открыться!
Рассуждая так на всю квартиру, Женя принялся варить манную кашу. Тут пришел врач, долговязый парень, из одежды которого и витимский мороз не мог вышибить запахи карболки. Парень быстро простучал и прослушал Андрейку. Ничего серьезного. Легкие чисты. Простудка. Бронхи. Полтаблетки аспирина, горчичники к ногам и сказку про Курочку Рябу. Особенно не кутать ребенка. Витаминная пища. Апельсины – очень хорошо! Где вы их только достали? Достаньте еще, если сумеете! Присесть не могу: много вызовов. До свидания.
После ухода врача Женя забегал по квартире. Он искал аспирин и горчичники в запасниках Лилии Ивановны. Потом прилепил Андрейке к розовым ступням горчичники и натянул на ноги шерстяные носки. А когда Андрейка взбрыкнул и заорал, стал носить его по комнате, рассказывать сказки и петь песни под гитару. Когда большая стрелка на будильнике передвинулась на нужный интервал, он снял горчичники, повесил Андрейке на грудь слюнявчик и начал кормить его кашей. Андрейка ел кашу плохо, выплевывал ее, крутился на коленях. Пришлось рассказывать про мальчика, который не ел кашу и остался маленьким-маленьким. Андрейка что-то уразумел и стал глотать манку.
Наконец серый пуховый платок Лилии Ивановны промелькнул под окнами. И только дверь распахнулась, Женя бросился к полушубку. Одеваясь, он объяснил Лилии Ивановне, как лечил Андрейку. И она в порыве благодарности стала рассказывать ему новости.
– Знаешь, история сегодня у нас была с Гарием Иосифовичем!
Здесь-то Женя не мог пропустить мимо ушей.
– Хотел он подписи собрать в защиту Игоря! – продолжала Лилия Ивановна со своей печальной улыбкой. – Да разве так делают?
– А что, не поняли? – буркнул Женя.
– Надо бы с каждым переговорить сначала по-человечески, – стала объяснять Лилия Ивановна. – А то – бух! – на большой перемене в учительской митинг! Да еще на Куликова стал нести, какой тот черствый да равнодушный. Тут ему Диана Степановна и сказала: «Проживи такую жизнь сначала, потом осуждай!»
– Он ее в старых девах оставил, а она его же под защиту берет, – вырвалось у Жени. – Не учительница, а раба божья!
– Ничего подобного, – взметнула розовый подбородок Лилия Ивановна. – Меня она отпустила, как видишь, раньше... А Гарию Иосифовичу я потом объяснила, в чем его ошибка...
– В том, что с вами вообще не нужно связываться! – выкрикнул Женя и бросился к двери. – Вы были бабы и останетесь!
На миг его остановил ослепляющий блеск зимнего дня, горло перехватил студеный настой, а ноги разъехались на ледяной нашлепке. Пришлось сменить сохатиный мах на мелкий шажок, воздух тянуть через ноздри и бежать трусцой.
В тени здания стало легче глазам. В вестибюле Женя вдохнул всей грудью и ощутил густой аромат табака: на совещание съехалось много народу. И в раздевалке не было свободного крючка.
Женя засунул шапку в рукав, а полушубок кинул на подоконник. И побежал по звонкой лестнице на второй этаж.
Дверь конференц-зала была распахнута настежь. Геологи, буровики, горнопроходчики сидели чинными рядами, голова за головой, как не привыкли в своей беспокойной жизни. Зал внимательно слушал Куликова, который подводил итоги по вопросу дальнейшей разведки открытого и предварительного опоискованного Шаманского рудопроявления.
Женя не пошел в зал – до свободного стула было не добраться. Он стал за дверью. Голос докладчика слышался хорошо, и сцену было видно через щель. Голова Куликова светилась на фоне темно-красного бархата трибуны и занавеса, словно тусклое солнце, и даже крупный лоб начальника управления Силищева, сидящего на председательском месте, не смотрелся так выразительно и высоко. А голос замначуправа гремел, точно ручей из-под завала.
– Таким образом, товарищи, перед нами встает ответственная задача эффективно разведать Шаман и в кратчайший срок сдать новое месторождение рудного золота, которое так необходимо сейчас нашему государству!
Шквал аплодисментов расшевелил разведчиков. Казалось, вот сейчас геологи сорвутся с мест, образуют круг, как около костра, и начнут высказываться по всем наболевшим вопросам, как умеют в тайге, от всей души, со всей страстью, со смаком и злыми солеными словечками. Но стулья в зале были привинчены к полу, а геологов приковала к стульям неведомая сила значительности происходящего. В штольнях света, пробивающегося между занавесей и штор на окнах, быстрей заискрились пылинки. Они напоминали пляшущих комаров, которые не кусаются. Производственно-техническое собрание заканчивалось чинно, как именины у бюрократа. «Неужели про Игоря не вспомнят сегодня? – раздумался Женя. – Неужто места ему не найдется в сегодняшнем разговоре?»
– Насколько велика потребность в нашем месторождении, – сменил наконец на трибуне оратора сам Силищев, – можно судить по тому факту, что нам отпущены средства, о которых мы так долго мечтали... И с завтрашнего дня вся геологическая группа начинает Большое Проектирование!
Снова раздались аплодисменты, но Силищев поднял руку, усмиряя ликующих геологов.
– Кроме того, – сообщил начальник управления, – нам предложено составить список первооткрывателей Шаманского месторождения... – Он обвел зал прицельным взглядом, точно засомневался, хорошо ли привинчены стулья к полу, и продолжал торжественным голосом: – Руководством управления решено рекомендовать как первооткрывателей следующих товарищей... Доцента Иркутского горного института Журкина Иллариона Борисовича, Куликова Матвея Андреевича, главного геолога нашего управления и большого патриота поисков коренного золота, а также народного судью Витимского нашего района, активного поисковика-любителя Лукина Дмитрия Гуровича.
Силищев прихлопнул свои бумажки ладонью и поднял взгляд за поддержкой. Зал ответил аплодисментами. Даже перед глазами Жени начали вспыхивать, словно белые ракеты, искристые пылинки. Фейерверк был полный.
– Товарищи, – обратился Силищев к залу, – если у кого-нибудь есть возражения или добавления, просим высказываться по этому списку...
– Все правильно! – раздались голоса.
– Нормально!
– Оставить одного Куликова!..
Женя вздрогнул, узнав бас Слона. Нет, здесь уже не до Игоря! В такой праздничной обстановке кто же вспоминает о неприятном. Во всяком случае, под занавес такое не оставляют. А может, Куликов еще встанет и скажет об Игоре, предложит составить обращение собрания к суду? Нет, не собирается! «Да он же оправдывает Гарькину характеристику! – хотел крикнуть Женя на весь зал. – Действительно, метасоматоз получается!» А ведь, кроме него, некому больше сказать про Игоря с высокой трибуны. И Куликов, может, сказал бы в другой раз, но сегодня... ведь в списке их трое. А из троих могут оставить двух или даже одного! Да, кажется, прав Гарька, ой как прав, получается. Где-то он там, впереди, сидит и тоже сейчас думает о Куликове. Так же, если не хуже. «Надо идти, пока не поздно, – решил Женя. – Попробуй потом объясни Гарьке, что руководство управления все равно не оставит своего бывшего поисковика без помощи коллектива, что Куликов наверняка обмозговывает какой-то план действий...» Нет, трудно объяснить это будет Гарьке: более подходящего момента для общественной коллективной защиты не найти!
И когда Женя решил отступить на лестницу, кто-то поднялся в первых рядах и откашлялся. Женя прильнул к щели и увидел всклокоченный хохолок Гарьки. Это был он, беда и выручка, Гарий Иосифович Наделяев.
– Товарищи, – засипел Гарька, – я здесь посторонний человек, но достаточно хорошо ознакомился с историей открытия и с людьми... И мне представляется, что вы как-то необыкновенно легко списали со счета некоторые фамилии. Например, старателя Чурсеева...
Силищев по-стариковски мудро и кротко улыбнулся в ответ, объяснил:
– Видите ли, уважаемый товарищ, поиски коренного золота в нашем районе велись сразу по нескольким направлениям, много фамилий можно зачислить в список первооткрывателей, однако совет управления, составляя список первооткрывателей, учитывал удельный вес каждого, кто внес свою лепту в открытие. Считается, что на золото больше никто не тянет!
В зале раздались аплодисменты. Гарька, потрясая тетрадью, пытался что-то еще сказать, но Силищев объявил собрание закрытым. И все повскакали с мест, перекидываясь словами и закуривая.
– Подумаешь, тот или другой получит.
– Главное – золото!
– Теперь пошла работа!
Некоторые останавливались возле Гарьки, объясняли что-то ему по-свойски, похлопывали по плечу, звали куда-то, предлагали сигареты, другие же со смешками уходили от этого сиплого чудака с полуразбитыми очками и красным шарфом на шее. Мимо Жени, стуча валенками, утепленными сапогами, бурками, камусами, покатилась веселая лавина. Женя и не заметил, когда пронеслись Борис Петрович и Слон.
Гарька шел последним, задумчиво похлопывая авторучкой по тетрадке.
Женя шагнул ему навстречу и протянул руку.
– Жека! – схватился за него Гарька. – Слышал, геолух?!
