Текст книги "Белый Бурхан"
Автор книги: Геннадий Андреев
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 52 страниц)
ВОИНСТВО ШАМБАЛЫ
Самдан неуверенно протиснулся в одну половинку дверей, не решаясь распахнуть другую. Эта искусственная приниженность ученого ламы, равного по званию профессору и, значит, статскому советнику, армейскому генералу, не понравилась Лопухину. Будто демонстрацию устраивает! Он поморщился, отвернулся, нехотя спросил на своем плохом английском:
– Как вы думаете, Куулар послал к таши-ламе в Тибет своего курьера с отчетом?
– Вряд ли, генерал. Сейчас в Тибет так просто не пройдешь, да и сам таши-лама не любит сидеть на одном месте. Из Урги прямой дороги в Таши-Лумпо[192]192
Таши-Лумпо – монастырь; резиденция таши-ламы в южной части Тибета.
[Закрыть] нет, да и в курьере нет никакой необходимости, если говорить честно! Чтобы передать информацию в Тибет, совсем не обязательно кого-то посылать туда, есть более простые и надежные методы, проверенные веками…
Лопухин удивленно взглянул на Самдана, кашлянул, переложил папки на столе:
– Методы? Проверенные веками?
– Да, генерал. В Тибете есть свои способы связи. Скажем, с торговым караваном или военным обозом тех же англичан или китайцев послать птичье перо, подсунув его под веревки, какими всегда обвязан каждый тюк. Тибетские стражники или доверенные ламы, проходя мимо такого каравана или обоза, обнаружат этот условный знак и передадут его адресату, которого укажет само перо: орла, ворона, филина или утки. По цвету пера совсем нетрудно определить содержание сообщения. Красное или желтое – все в порядке, черное – работа не завершена, пестрое – требуются люди, белое – беда или провал акции, и так далее… К тому же, есть целый набор предметов и условных знаков, которые читаются так же просто теми, кто посвящен, как и письмо на бумаге!..
– Ну и какие же это знаки? – в голосе Лопухина появилась заинтересованность. – Кресты, круги, стрелы?
– Перо-это всегда отчет о проделанной работе, генерал. Стрела в любом виде – знак войны или ссоры. Лишний узел специальной формы на веревке отправлен требуемый человек. Пятно на тюке – сигнал тревоги или предупреждения. Все они зависят от формы и цвета… Их очень много, таких знаков!..
– Недурно придумано!
– Это придумано давно, генерал. Очень давно.
Лопухин рассмеялся и показал Самдану на кресло:
– С вами интересно беседовать… Значит, если вам придет в голову сообщить что-нибудь Куулару, вы это можете осуществить?
– Да, но для этого непременно нужна оказия! Военный караван, лодка на реке, верховой…
– Караван, говорите? – Лопухин задумался. – А этот ваш прохвост Амгалан не собирается на восток за травами? Вы можете настоять, чтобы такой караван был отправлен? Но не из Томска на Бийск, а из Семипалатинска на Зайсан и с Зайсана на Алтай?
– Да, я могу настоять на таком караване. Мне уже сейчас не хватает сырья для лекарств…
Лопухин встал, прошелся по кабинету, рассмеялся:
– Попробуем убить двух зайцев, профессор! Вы избавитесь от Амгалана, а я направлю Куулара на ложный след и загоню его в пески Урумчи, где мы его возьмем живым и тепленьким!.. Идете на такую игру?
– Охотно, генерал!
Сияющая белыми одеждами женщина подошла к черной плите и ударила по ней нагайкой. Воины Хертека подняли плиту, поставили ее на ребро, с грохотом уронили. В яме, оказавшейся под плитой, живым огнем сверкнула груда золота. Толпа ахнула и двинулась к бурханам, но кезеры и воины не дрогнули.
Пунцаг взметнул жезл:
– Первыми будут награждены те, кто согласен стать воином Шамбалы и пойти за ханом Ойротом!
Чейне склонилась над ямой, зачерпнула пригоршню тяжелых монет, звонко рассыпала их, улыбнулась:
– Я жду, герои Алтая!
Толпа загудела, потом из нее выбрался крепкий парень в облезлой шапке и рваной шубе, поклонился бурханам:
– Я согласен служить хану Ойроту!
Чейне снова зачерпнула пригоршню золота, засмеялась:
– Подставляй шапку, алып!
Парень, шатаясь как пьяный, отошел в сторону, держа в вытянутых руках никогда им ранее не виданное чудо – богатство, делающее его равным русским купцам и собственным баям!
Толпа заколыхалась, забурлила, пропуская все новых и новых алыпов Шамбалы. Потом кто-то истерично хохотнул, тыча грязным пальцем в Чейне:
– Такое чудо любой дурак сделает! Наложил кучу золота, закрыл его до поры камнем, натащил людей, хлопнул плетью – и готово! Получайте, глупые люди, клад богов, упавший с неба!
– Взять крикуна! – сдавленно приказал своим парням Дельмек.
Невзрачного человека с плешивой головой и серыми ушами выдернули из толпы и поставили перед Чейне.
– Дай ему свою плеть! – приказал Пунцаг, опуская жезл к ногам коня Чочуша.
Женщина протянула ему плеть с серебряным черенком, украшенным золотой змейкой.
– Ударь по камню, алып! Если под ним окажется золото – возьмешь его себе, нет – оголишь спину!
Человек покрутил плеть, вернул ее хозяйке:
– Я не ребенок. Я и так знаю, что под этим камнем нет и не может быть золота! Камень на глазах у всех упал на голую землю!
И он начал послушно расстегивать черные костяные пуговицы своей шубы.
– Не спеши! – рассмеялась Чейне еще звонче и чуть-чуть задела плетью только что перевернутую плиту.
Воины снова подняли ее, поставили, уронили с тем же грохотом, взметнув пыль. И на том месте, где только что в пожухлой траве лежала каменная глыба, снова сверкнула золотая груда.
Глаза у человека остекленели, а руки взялись дрожью:
– Этого не может быть!
– Перевернуть плиту еще раз? – обозлился Дельмек, не обращая внимания на хохочущую толпу. – А потом тебя, тастаракай, посадить на кол, как кама Учура? Они же – бурханы! Они в любом месте этой долины открою г для Шамбалы груды золота!.. Иди, не морочь голову себе и людям!
Он сам нагнулся над второй ямой, достал золотую монету, взвесил ее на руке, протянул все еще не пришедшему в себя простаку, решившему продемонстрировать невиданную мудрость:
– На, пощупай! На зуб попробуй, глупый торбок![193]193
Торбок – теленок, символ озорства и глупости. (Примечания автора.)
[Закрыть]
– Мне не надо чужого золота, алып. А в воины Шамбалы я не гожусь-стар… Да и кто поручится, что завтра это золото не станет глиняными черепками?
– Вот и проверь!
Дельмек насильно сунул ему монету в руки, развернул и дал хорошего пинка под зад:
– Пошел отсюда!
– Хан Ойрот! – прокатилось по долине. – К нам снова пришел хан Ойрот!
Дельмек вздрогнул и поднял глаза на скалу Орктой. На ней снова стоял сияющий всадник.
Отец Макарий вздохнул и жестом отпустил полицмейстера. Что с него теперь взять? У него и для своего дела людей не хватает, не то, чтобы в дела миссии встревать… Да и команды по начальству не поступало! А без приказа тот же бунт полицейских чинов, только навыверт… Вот и вся его позиция.
А вчера и управляющий имением царской фамилии Булавас разводил с прискорбием холеными руками: рад бы помочь богоугодному делу, да со стражниками недостача – порубщиков вязать некому, с рудников и шахт нельзя солдат снять никак – все разворуют и разбегутся по лесам… Сами, мол, обходитесь как-нибудь…
Сами!
Около ста церквей в епархии. Если всех священнослужителей вместе собрать с их причтами – армия будет! Но когда их собирать и где? По горам-долам рассованы, в какой набат ни бей – не услышат пастыри! А еще и такие сыщутся, что уши воском зальют: не вняли, мол, преосвященный, ты уж прости за малый грех сей…
Бурханы пока хозяйничают на юге среди алтай-кижи и теленгитов, но скоро запустят свои щупальца и дальше – на север, восток, запад – к телеутам, кумандинцам и тубаларам. Хан Ойрот не сегодня, так завтра будет собственную армию иметь!..
Смело работают, супостаты! Нагло, напористо, с немалым умом! А партикулярные и военные вторую неделю не могут друг с другом договориться, чтобы падающее православие поддержать!..
Да и сами пастыри хороши! Благочинный сиднем сидел всю зиму и весну, а нынче взял да и укатил в епархию. Дела там у него неотложные в управе объявились! Только перед опальными иереями крут и храбр…
Отец Макарий нервно зевнул и перекрестил рот, бормотнув не для чужих ушей, а себе в утешение:
– В тундры проситься надобно…
Застрял служка в дверях, замялся нерешительно. Что, и этот собрался удрать куда подальше?
– Иереи с Чемала и Улалы – отец Софроний и отец Ипполит…
– Впусти, коли приехали.
Не успел служка и шага отступить, как дверь распахнулась во весь мах, выставив сначала сухощавого и рослого, бородой похожего на цыгана, отца Ипполита, вторым закатив круглого и румяного отца Софрония. На плечах, выходит, сидели у служки? Их-то что припекло? От них до тех бурханов в долине Теренг – версты да версты!
Но один из них уже забасил, а другой рассыпался тенорком:
– Укажи путь, преосвященный!
– Дай команду, отец Макарий!
Бухнулись враз на колени за благословением.
Оттаял на миг душой отец Макарий – сам к иереям подошел, с коленей поднял. Не все, выходит, как благочинный – в кусты?
Запорный камень своей кельи Куулар Сарыг-оол больше не поднимал, а потом и обрезал ножом сигнальные шнуры. Собираясь уходить в дальний путь, он ничего не брал с собой, зная по опыту, что в дороге и лишняя пуговица – груз немалый. Теперь он ждал только Хертека, открыв для него одного верхний лаз…
Белый Бурхан свое дело сделал, выполнив задание таши-ламы. Жрец Бонпо Куулар Сарыг-оол свое клятвенное обещание Агни Йоге и другим своим богам тоже сдержал, оставляя на их жертвеннике никому не нужных теперь нелепого мудреца-недоучку Бабыя и глупого монастырского бонзу Жамца – в их Храме Идама, который теперь тоже никому из бурханов не нужен, а Техтиеку, ставшему ханом Ойротом, тем более!
Вопросов Хертека Куулар не боялся, да тот и не будет их задавать. Он знает свои обязанности и дальше их пойти не посмеет. От него можно ожидать лишь одну просьбу – оставить его здесь, с новыми друзьями и выпестованными им кезерами.
Куулар Сарыг-оол понимал, что Шамбала, провозглашенная им в заброшенной и глухой долине Алтая, – сооружение иллюзорное и непрочное. Но люди, на плечи которых он возложил ее, выдержат все, в том числе и военный разгром. Белый всадник обрел бессмертие, и эти горы, как и многие другие, еще много раз увидят его, если и не наяву, то в воображении! Всякое действо, затрагивающее глубины человеческой души, – всегда легенда, обладающая способностью шириться, расти и крепнуть. И в этом глазная сила и поистине исполинская мощь соединенных в знаке Идама земных и небесных энергий!..
Сверху посыпались мелкие камешки, отверстие лаза перекрыла человеческая фигура, скользнула по веревкам вниз. Склонившись на одно колено, Хертек поднял лицо и встретился глазами с хозяином каменной кельи.
– Ты пришел один, Хертек?
– Нет, я пришел с воинами. Охрана Белого Бурхана должна быть надежной!.. На рассвете мы будем на переправе, а вечером у Чибита. Мои парни хорошо знают эту дорогу.
– До Чибита ты пойдешь со мной один. Твои воины проводят нас только до переправы через Катунь. Пойдем, Хертек!
Он цепко ухватился за веревку, кошкой влез наверх, исчез в дыре лаза. Хертек поднялся следом.
Звездная ночь разлеглась на горах величественно и безмятежно. Было начало новолуния, и темнота скрывала все. Но зоркие глаза Куулара Сарыг-оола уже пересчитали воинов, а рука поднялась для повелительного жеста:
– Надо закрыть лаз вот тем обломком скалы!
Хертек покачал головой:
– Его не сдвинуть руками, Белый Бурхан… – Он тут же снова скользнул к лазу, исчез в дыре, выбросил наверх связку веревок, вылез сам. Привязывайте к коням!
Скоро скальный обломок со скрежетом сдвинулся с места, наполз на дыру лаза, плотно закрыл ее.
Куулар Сарыг-оол усмехнулся, подошел к своему белому коню, похлопал его по крутой и упругой шее, повернулся к Хертеку:
– Он слишком приметен. Дай мне другого коня!
Техтиек вывернул на седловину перевала и натянул повод. Далеко внизу лежала долина, где бурханы завершали свое последнее действо. Он был доволен, что прошел свободно, что кезеры Хертека и сам Хертек не задержали его. Лишь у входа, ведущего на скалу Орктой, ему навстречу поднялись два воина и молча склонились головами.
– Почему снята охрана перевала? – спросил Техтиек строго. – Ведь бурханы и ярлыкчи еще не покинули долину!
– Охрану снял дарга Хертек. Он сказал, что бурханы уходят в горы и охранять долину больше не надо.
– А вы здесь зачем?
– Мы ждем бурханов, ярлыкчи и семью пророка.
– Идите вниз, здесь вам больше нечего делать! Перевалы займет моя армия!
– Это приказ дарги Хертека, хан Ойрот?
– Это мой приказ!
– Мы будем ждать приказа дарги Хертека. Техтиек сверкнул глазами и сдвинул коня. Воины расступились.
Долина уже заметно опустела, но народу в ней было еще много. Сейчас бурханы раздают золото оставшимся. Его золото!
И вдруг долина взорвалась криками – его увидели и узнали! Техтиек приосанился, поднял руку:
– Воины Шамбалы! Кто получил золото, идите на перевал!
Очевидно, бурханы подтвердили его слова – у всех трех ям шла теперь выдача идамов, люди цепочкой шли к перевалу, ведя коней в поводу. Надо их встретить на седловине, пока не ушли вниз, где их уже не остановишь!
Он их опередил. Первые, кто уже поднялись, обнажили головы:
– Ты звал нас, хан Ойрот? Веди! Ухмылка тронула губы Техтиека и застыла на них. Бурханы оказались глупы и неосторожны, передав ему одному всю полноту и мощь власти над Алтаем. Они не знают, что людьми правят не слово и вера, а золото и страх! Золото у них есть теперь, а за страхом дело не станет…
– Подтянуться! Встать по три в ряд! За мной!
Техтиек развернул коня и пошел вниз, чувствуя по равномерному и осторожному перебору копыт у себя за спиной, что никто не осмелился ослушаться его первого приказа.
Он решил увести свою золотоносную армию в Чергинские урманы, где были базы со всем необходимым и даже лишним, где еще бродили его люди, которым удалось бежать из каменного мешка Аркыта, когда Хертек железной рукой начал наводить свой порядок, отличный от разбойной вольницы, к которой легко привыкнуть, но трудно отвыкать.
Дождавшись, когда люди угомонятся и усядутся на первом привале в круг, Техтиек медленно обошел их, вглядываясь в лица и давая возможность присмотреться к нему. У него была цель выбрать во временные командиры групп тех, кому можно довериться. Человек пять для начала… Вот этот подойдет. И этот тоже. Эти двое смотрятся крепкими и сильными, в глазах не угасший восторг… Еще один… Теперь хватит. Подал знак, подзывая к себе.
– Вас назначаю полководцами Шамбалы! Подберите себе людей и поставьте их вместе с конями там! – Техтиек показал концом нагайки в сторону тропы, ведущей к первому таежному складу. – В каждый свой отряд подбирайте не более ста человек! И только тех, кто согласен взять на себя нелегкий труд создания нового Алтая!
Потом вернулся к оставшимся на привале. Заговорил спокойно, четко, громко:
– Воины! Выбранные мной люди – ваши командиры! Их приказ – мой приказ!.. А сейчас я должен объявить вам, что мне нужны настоящие алыпы и кезеры. Кто не чувствует в себе силы для большого дела, которое мы начинаем, может вернуться к своим семьям, отдав полученное от бурханов золото, оставив себе по одной монете. Идам возместит все ваши расходы и потери! Полководцы Шамбалы! Принять золото у тех, кто уходит!
Техтиек был уверен, что его приказ будет выполнен и он избавится от людей, которые лишние сейчас, а скоро будут просто мешать и путаться под ногами. Но случилось неожиданное – послышались голоса протеста:
– Нам это золото дали боги, а не ты, хан Ойрот!
– Ты не имеешь права отнимать дар неба!
– Разреши нам уйти с нашим золотом, хан Ойрот!
Техтиек взметнул голову, положил ладонь на рукоять меча. По твердым губам его поползла злорадная усмешка, за которой обычно следовала гримаса озлобленности:
– Дар неба? Подарок богов? Идамы предназначены для воинов Шамбалы! Для тех, кто будет строить новый Алтай! Посмотрите, какой знак стоит на каждой монете! Знак Идама! А знак Идама – герб и символ Шамбалы! Ваши деньги действительны только в Шамбале, которую надо еще завоевать!
Разочарование прошло волной по лицам людей, заставляя их прятать глаза от жгущего взора хана Ойрота. Еще немного – и созреет мысль уйти от него с золотом бурханов в свои сеоки и нищие аилы, к голодным семьям и гаснущим очагам… Но ведь еще утром все они были искренни и хотели обрести в борьбе свою свободу, а вместе с ней и счастье для всех людей гор!
– Золото неба – не милостыня и не праздничный дар богов! – гневно и зло заговорил Техтиек. – Золото неба должно и будет служить новому Алтаю, вашим детям и внукам! Это Белый Бурхан и назвал Шамбалой! Служить всем людям, а не брюху каждого из вас в отдельности! И оно остается золотом, пока служит Шамбале! В грязных и жадных руках оно превратится в простые черепки…
Люди молчали, поглядывая на него злобно и недоверчиво.
Будь сейчас рядом с ним хотя бы один человек, что проверен огнем и кровью! Они бы нашли способ, как совладать с этой безмолвной толпой и заставить ее повиноваться…
Еще немного, и эти стиснутые кулаки начнут шарить под ногами, отыскивая палку или камень, а подрагивающие ноги бросят тела вперед, на острие его меча, пока еще не обнаженного…
– Я жду! – сказал Техтиек спокойно и сделал шаг вперед.
Глава двенадцатаяИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ
Три отряда встретились у Ябоганского перевала.
Первыми пришли монахи отца Никандра, потом иереи Улалы и Чемала со всяким городским сбродом и, наконец, откуда-то со стороны Тураты притопал разношерстный отряд из кержаков, вооруженных чем попало, включая дубины, вилы-тройчатки, косы и топоры. Не решаясь приблизиться к скопищу монахов и попов, кержаки остановились чуть поодаль.
Из всех трех групп хорошо вооружены были только чулышманцы и полицейские, пришедшие с отцом Ипполитом и отцом Софронием. Что касается чиновников, лабазников и кучеров, то одни из них надеялись на кнуты и палки, а другие на свои голые руки.
Увидев отца Никандра, иерей Ипполит крупно шагнул ему навстречу и забасил, отвалив цыганскую бороду:
– Эк ты их экипировал, игумен! Поди, и пушка есть у кого под рясой?
Отец Никандр отмахнулся:
– Хватит для орды и дробовиков!
Отец Ипполит заторопился к своим, развернувшись на половине второго шага, а отец Софроний затеял бестолковый и несвоевременный спор с чинами полиции о том, кому первыми идти на перевал, круто беря сторону чемальского иерея:
– Чины полиции пусть пробивают нам дорогу! По службе!
– Вас больше, вы и лезьте на тот перевал! – отмахнулся длинноногий урядник. – Не мочало жевать пришли!
Игумен хмыкнул: то ли один перевал и ведет в долину? Хорошо поискать, так десять дорог сыщется в Терен-Кообы!.. Он подошел к кержакам, вежливо поклонился:
– Храни вас бог, мужики! Не из местных будете?
– Разные мы! – загудели голоса. – По путю сколотились… Топчемся, вот, из-за их… Надо было б раньше их прийти!
Игумен поджал губы, сдерживая усмешку:
– Их спор пережидать – вовек в долине не бывать! Есть у вас кто за старшего, мужики?
Отозвался угрюмый, ободранный до голого тела детина:
– Берестянский я. А энтих, вота, всех по дороге насбирал… С бору по сосенке, язви их совсем! Ровно цыцошные, кажный рот – настежь, ровно ворота!.. Бить надо орду!
– На бой людей ведешь, а лаешь! – покачал головой игумен. – Злой-то почему?
– Лапердин я, Серапион! Братьев моих бурханы те порешили, в однове я остался… Вота и горит душа! Зараз надо кой-кому ребрышки помять! – он потряс увесистой дубиной. – Токмо с перевала их не возьмешь тута без боевого ружья, зазря попы галдят…
– Сам знаешь, видел? – нахмурился игумен. – Обходные тропы знаешь?
– Сыщу. Не все позасыпаны!
– Проведешь моих иноков?
Серапион угрюмо, из-под насупленных бровей, тяжело глянул в глаза отца Никандра:
– Ружье с патронами дашь?
– Тебе одному дам.
– Тогда с богом!
Но бог не заспешил на помощь отцу Никандру с братией. Не успели и версту обратно оттоптать, как махнул Серапион направо, полез ящерицей между камнями, цепляясь то за кусты, то за ветки. А здесь не то что тропы, но и намека на нее не было! Отец Никандр только покрутил головой, торопясь за кержаком и не сдерживая крепкого на бранное слово Ничипора, пыхтящего сзади.
От камня к кусту, от куста к дереву, от дерева – между камней по осыпи, летящей из-под ног на головы тех, кто в самом низу застрял…
«Заведет окаянный кержак к самому Макару, который тут где-то своих телят пасет! – уже с тревогой и досадой думал игумен, перетаскиваясь непослушным телом через очередной камнелом, рухнувший с высокого скального карниза, что и сейчас своими останками висел над головой, закрывая добрую половину неба. – Его-то, окаянного, злость ведет, он и по облакам грозовым полезет!»
Теперь отцу Никандру и та закрученная по горам тропа, на которой их бросили охотники-проводники, показалась райской дорогой.
Все выше путь, все глуше место. Уж не собрался ли этот кержак прямиком перевалить через сами горы?
Тяжелыми паровиками пыхтели за спиной игумена монахи, открыто постанывая и поругиваясь и тут же торопливо крестя рты: в таком-то богопротивном месте и самого Сатану в утробу запустить не мудрено будет!
Кончился, как оборвался, обрубленный скалами, лес-урман, что шел за ними по левую руку. Отдельные кедры отплясали кривыми ногами свою непостижимую для человека радость на голых камнях, потом и кустарниковая мелочь сошла на нет, мхи и лишайники слиняли пятнами один за другим, поплыла перед глазами песчано-каменная осыпь, будто бреднем ловя ноги, голые камни пошли с острыми бритвенными краями, рвущими одежду и ранящими тело.
Осторожно глянул через левое плечо игумен и обомлел – такой скальный срыв вниз падал, что на душе стало тошно, и по спине не мурашки, а тараканы поползли…
Круче и круче голый камень, раскаленный, как сковорода. Хоть брюхом на него ложись и глаза пяль: одно небо перед носом без конца и края, а внизу желтизна съеденной скотом до земли долины с людским муравейником, вползающим тоненьким ручейком на Ябоганский перевал и катящимся отдельными клубками людей я лошадей к Ян-Озеку… Вывел-таки кержак, не соврал! Теперь пришла-подкатилась забота не легче – на дно долины сойти.
Пригляделся отец Никандр – та же тошнота, что и за спиной осталась! Рядом лежит на камне Серапион Лапердин, поводя боками, как загнанная лошадь. Поди, и в долине самой слыхать теперь тот его запаленный дых!.. Башкой мотает, слово пояснительное не может на бороду уронить, только рукой тычет куда-то влево.
Да, там настоящая пологая тропа, по которой они все скатятся легко и привычно. Чего тогда ждать?
– Вота, – выдавил наконец Серапион, – все тут, как на ладошке… Ух, мать их, и покуражусь жа!..
Чегат плакал, закрыв лицо руками. Он ничего не успел. Возвращаясь с пастбища, увидел, как какие-то люди вышли из его аила с горящими головнями в руках, сунули огонь под скаты жилища, подождали, когда займется хорошее пламя, не спеша двинулись к тропе, ведущей к юрте Яшканчи и аилу Чалпана, гогоча и помахивая дымящимися в их руках головнями.
– Собачьи зады! – заорал Чегат и во весь опор полетел на людей с факелами, раскручивая до свиста нагайку над головой. – Что вы делаете, вонючие барсуки? Разве вас этому учил Ак-Бурхан?
Один из факельщиков снял с плеча винтовку, выстрелил, убив под Чегатом лошадь. Она грянулась прямо на камни, подмяв всадника под себя, вывернув ему ногу до хруста в кости. Чегат закричат от лютой боли и потерял сознание. А когда очнулся и пришел в себя, аил уже догорал, и из него не слышалось ни криков, ни стонов, только потрескивала лиственничная кора, раскалываясь от нестерпимого жара.
Чегат схватился за голову, и тотчас руки прилипли, а когда он отнял их и поднес к лицу, то увидел, что это кровь. Он попробовал встать, выпростав здоровую ногу, но невыносимая боль снова заставила его забыться в беспамятстве.
Раскрыв глаза во второй раз, он увидел только пепелище, посреди которого лежал вспухший и черный труп его жены, а чуть подальше от него, рядом со сгоревшим и рассыпавшимся орыном, два обезображенных трупика детей. Чегат пополз к дымящимся останкам своего дома, своей семьи и своей жизни, но снова упал головой на камни без мыслей, чувств…
Слезы пришли, когда он очнулся в третий раз. Это не были слезы горя и отчаяния, это были слезы бессилия и презрения к самому себе – самые горькие слезы на свете…
Он нащупал нож на опояске, достал его и изо всей силы вонзил себе в горло.
Сегодня Ыныбас, Кураган и Чейне должны были проводить Адымаш и Кайонока из долины, помочь им выйти на тропу к Куюсу, где пасет свои стада и отары Сабалдай.
Семью Яшканчи старый пастух в беде не оставит, поможет. А там…
Ыныбас поднял пиалу, коротко взглянул на Чейне:
– Дай Адымаш немного золота!
Жена Яшканчи покачала головой:
– Нет, Ыныбас, я не возьму этого золота. Даже ту монету, что принес Яшканчи, я отдала Чегату… Бурханы отняли у меня все, я у них ничего не хочу и не буду брать!
Кураган не вмешивался в разговор старших. Его дело – отвечать на вопросы, если спросят. Да и мысли его были о другом – о Шине, которую он видел мельком в долине с ее отцом, но не решился подъехать: ссора не ссора, а какая-то змея проползла между ними… Конечно, он сейчас легко может стать богатым – стоит только взять несколько этих больших золотых монет, которых у Ыныбаса и Чейне целая груда… Но ведь он не старик, чтобы покупать себе жену за серебро и золото!
А тетю Адымаш он сам отвезет в аил отца. И Кайонок вырастет вместе с племянником Курагана, сыном Орузака, будет мальчугану старшим братом… Ну а если отделится Орузак, то и в одном аиле с отцом и матерью им не будет тесно!
Неожиданно в глубине долины захлопали выстрелы, послышались крики, стоны и ругань, какой-то дикий вой и рев многих глоток. Мужчины выскочили из юрты и сразу же попали в мешанину людей и коней, через которую черным клином шла вооруженная группа бородатых и волосатых людей, все крушащая на своем пути. В левом дальнем углу долины полыхал аил Чегата, факельщики рвались к дому Чета Чалпана, защищенного парнями Кара Таина и Уйбалы. Они еще не стреляли, а только теснили винтовками с примкнутыми к ним штыками какую-то рвань, размахивающую топорами и палками.
Из-за юрты выскочила группа всадников во главе с Дельмеком и пустила в ход плети, но вместо разогнанных бродяг наплыли хорошо вооруженные и организованные монахи, впереди которых шел «черный поп», высоко подняв над головой серебряный крест. Неожиданно они остановились, упали на колени, взметнув стволы ружей. Раздался не совсем дружный залп, и парни Дельмека посыпались с коней, упали несколько телохранителей Чета Чалпана. Факельщики было снова кинулись к аилу, но их остановил властный голос отца Никандра:
– Именем Христа! Не смейте трогать это жилище!
«Хотят взять пророка живым, – подумал Ыныбас и нырнул в юрту, отыскивая взглядом ружье Яшканчи. – Да где же оно? Кураган взял?..»
– Где ружье, Адымаш? Оно висело здесь, на мужской половине!
Чейне побледнела, отшатнулась к очагу:
– Ты будешь стрелять в русских, Ыныбас?
– Я буду стрелять в бешеных собак! Ружье, Адымаш!
Жена Яшканчи подняла край постели, достала длинный сверток, торопливо размотала его. Потом подала мешочек с патронами.
Уходя к двери, Ыныбас заметил, как Кайонок со всех ног бросился к Чейне и сунулся головой ей в колени:
– Я боюсь русских!
Услышав выстрелы и крики в долине, Пунцаг понял, что какой-то отряд русских обошел охраняемый кезерами Хертека опасный Ян-Озекский перевал широкий и низкий. Но как могли эти люди пройти через горы, когда все тропы Хертеком были взорваны заранее и старики из местных в один голос утверждали, что теперь в долину Терен-Кообы нельзя попасть ни с какой стороны. Правда, один из них вспомнил, что когда-то был проход по подошве сухого бома и через длинный язык осыпи, но потом скала сама рухнула и завалила тропу… Пунцаг собирался съездить на то место, но так и не выбрал времени. Выходит, камни не завалили ту тропу, а упали мимо, в пропасть?
– Чочуш! Ты был хорошим кайчи, теперь постарайся стать таким же хорошим воином! Ты умеешь стрелять?
– Когда-то я стрелял неплохо…
– Бери кезеров и спускайся в долину. Не думаю, что по тропе у бома, если она каким-то чудом сохранилась, мог пройти большой отряд… Действуй! Кара Таину и Уйбале передай, чтобы они отбивали семью пророка и уходили на запасную тропу, мы прикроем отсюда их отход к перевалу. Там, в пещере за осыпью, есть запасной склад оружия… Хорошо бы раздать его пастухам в долине! Где Ыныбас?
– Он хотел увести из долины жену и сына Яшканчи.
– Тогда найди Дельмека и отправь его ко мне!
Не успел Чочуш со своими кезерами сделать и нескольких шагов вниз, как послышались выстрелы сверху, с седловины перевала. Чочуш остановился в нерешительности, но Пунцаг успокоил его:
– Все в порядке! Это принял бой хан Ойрот.
Чочуш с кезерами поспешил вниз, одолевая одну террасу за другой Выстрелы в долине становились все гуще, и толпы людей и коней уже неудержимо хлынули к перевалу. И в эту самую минуту с его седловины начали сползать кезеры Пунцага.
– Что случилось? – удивился Чочуш, не зная, как ему теперь поступить.
Этот же вопрос задал своим кезерам, очевидно, и Пунцаг – нерешительно потоптавшись, он приказал им залечь и приготовить к бою оружие.
Чочуш закусил губу: никакой армии хана Ойрота на той стороне не было на перевал ползли отряды русских, запирая их в долине, как в мышеловке.
Дельмек рвался к аилу Чета Чалпана, к высокому монаху с крестом в руках, но ему все время мешали русские бородачи с дрекольем и топорами в руках, продирающиеся к Кара Таину и его парням, чтобы вырвать из их рук винтовки и вооружиться самим. Как ни отпихивали их прикладами и стволами своих ружей монахи, они все равно настырно лезли вперед, карабкаясь чуть ли не поверх монашеских ермолок.
«Черный поп» первым заметил обходной маневр Дельмека и теперь старался держаться за спинами своих монахов, пихая крестом их в шею и басисто приказывая:
– Кончай возню, иноки! Вовнутрь идите! Хватайте тех, кто схоронился там!.. С остальными мы завсегда поспеем с божьей помощью!
На помощь Дельмеку бросился Ыныбас, выбрав русобородого и голубоглазого детину, вооруженного винтовкой, но не стреляющего из нее, а орудующего грозным оружием как простой дубиной. Вскинув ружье, Ыныбас выстрелил, почти не целясь, и, не обратив внимания на поверженного врага, поплыл мушкой за клобуком отца Никандра. Но тот пригнулся, кинулся в образовавшуюся щель в цепи телохранителей, которая тотчас снова сомкнулась.
Монахи напирали все больше, разорвали цель, полезли в аил, толкаясь и мешая друг другу. И Ыныбас понял, что они с Дельмеком ничего не успеют сделать – Чет Чалпан все равно обречен… Неожиданно удивил Кара Таин вырвавшись из цепких рук оборванцев, уже безоружный и раздетый почти донага, он прыгнул в самую гущу монахов сбив с ног игумена и отняв у него крест. Орудуя этим оружием как тупым кинжалом, он расшвырял монахов, застрявших у входа в аил, но тут же выгнулся дугой от удара дубиной по голове.
