Текст книги "Белый Бурхан"

Автор книги: Геннадий Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц)

Глава одиннадцатая
ТЕНЬ ЦЗОНХАВЫ

После отъезда Бабыя лхрамба Самдан почувствовал, что он начал проигрывать Гонгору по всем позициям. И хотя внешне их отношения как бы уравновесились, слежка усилилась: бумаги оказывались перепутанными, вещи в сундуках перерытыми, а сосуды и коробки с готовыми лекарствами наполовину опустошенными. Вряд ли со всем этим мог справляться один Нанжин, служивший лхрамбе и хамбо-ламе одновременно. К тому же, у кого-то был еще один ключ от лаборатории. Уж не включился ли в опасную игру еще и дарга Чижон, постоянно преследующий ховраков Самдана? А сегодня хубилган вызвал своего лхрамбу через ховрака Монгуша (можно ли оскорбить больше!) и сказал, не скрывая угрозы:

– Ты плохо работаешь, лхрамба! Уже зенит лета, а у тебя не готов товар! Не отправлять же мне обязательный караван в Лхасу только с мешками четок!

– Для созревания лекарства нужно время. Я не могу ни ускорить, ни замедлить процесс. Это вам скажет любой знающий лама.

– Отправляй то, что уже готово. А травы дозреют в пути.

– Для трав тоже нужны определенные условия, хубилган. В пути их не будет, и мы привезем лекарям Лхасы негодный товар.

– Мне кажется, что ты просто тянешь время, Самдан, – вздохнул Гонгор и неожиданно проболтался: – а сейчас занялся ядами. Зачем они тебе в таком количестве и разнообразии? Кого ты собираешься травить в дацане?

Воры прячут краденое, а вор Гонгор не стеснялся им хвастаться! Самдан опустил глаза:

– Вы никогда не интересовались моей работой. Я делал лекарства те, какие считал необходимыми: летом от малярии, зимой от простуды… Лекарства от жизни нужны, как и лекарства от смерти… К тому же, на них можно хорошо заработать, хубилган!

Раньше, когда дело касалось дохода дацана, Гонгор был покладист и снисходителен. Но не на этот раз.

– Согласен, что и за яды нам будут платить золотом. Но не они – главный товар! Если хочешь, занимайся ядами сам, а другие лекарства пусть делают Байыр и Монгул! Если же тебе нечем занять своих ховраков, то я сам найду им работу.

От кого Гонгор все знает? Байыр и Монгул умеют молчать… Значит, есть кто-то еще, кроме дурака Нанжина и тупицы Чижона? Кто же? Ховраки мало разбираются в травах и лекарствах, выходит, в лаборатории побывал кто-то из знающих лам-лекарей?

– Я жду еще четверть луны, Самдан.

В голосе Гонгора была угроза, но Самдан только улыбнулся. Что он сделает с ним, если приказ не будет выполнен? Лишит сана, отлучит от дацана? Не так уж и велика утрата! Обидно, что Байыру и Монгулу ничем не помог…

– Я свободен, хубилган?

– Да, я все сказал.

А может, и нет таинственного умного соглядатая, а все гораздо проще? Гонгор вызвал к себе его ховраков, пообещал им первые ступени святости, и те, по простоте душевной, все ему рассказали, показав записи и рецептуру, образцы лекарств?

Вернувшись, Самдан сел за рабочий стол, заставленный весами, склянками, микроскопами. Обхватил голову руками, крепко и серьезно задумался…

Когда-то эту лабораторию открыл при дацане сам лхрамба, приняв приглашение Гонгора. Потом изготовил партию лекарств из местных трав. В Тибете их опробовали знатоки, похвалили. Гонгор посоветовал расширить производство, чтобы снабжать лекарствами не только лам дацана, но и продавать их. Самдан отложил свои научные опыты и занялся этим: дацан нуждался в деньгах, и просьба хамбо-ламы была понятной – хлеб, мясо и овощи тоже надо было за что-то покупать… Теперь же Гонгор вошел во вкус и требует, чтобы он окончательно забросил все свои дела и занялся только лекарствами, на которые хороший спрос!.. Фабрикантом решил заделаться? Мастерских ему мало, нужны заводы! А кто будет искать составы для красителей, изучать плесень, которая портит книги и танки, кто будет искать новые лекарства и учить лам распознавать болезни? Может, за это возьмется сам Гонгор?

– Я – лхрамба! – застонал Самдан. – Мне не нужны караваны и погонщики верблюдов, не нужны бесконечные ящики, мешки и коробки с лекарствами! Я не хочу делать одно и то же каждый день! Не хочу считать деньги и думать о том, как их заработать больше! Я вообще ничего больше не хочу!

На закате солнца в ворота «Эрдэнэ-дзу» постучали Жамц и Пунцаг, предъявив стражникам алуны далай-ламы Опережая гостей, дарга Чижон молнией полетел к Гонгору:

– Гости с алунами Поталы, хубилган!

– Что? – Гонгор отложил вилку и нож, отодвинул мясное блюдо. – Помоги мне переодеться!

Выходит, Панчен Ринпоче уже начал поход на запад? Но почему у его посланцев алуны далай-ламы? Неужели бог Тибета сам решил возглавить движение бурханов? А кто будет заниматься делами государства, которые совсем плохи?

«А я-то думал, что у меня еще есть время! – Гонгор запахнул полы халата, дрогнувшей рукой принял шапку. – Значит, сам Панчен Ринпоче не будет говорить со мной? Кого же он выбрал главой миссии?»

Жамц и Пунцаг уже входили в покои хамбо-ламы. Замерли на пороге в полупоклоне, приложив правые ладони к сердцу. А должны были опуститься на колени! Впрочем, посланцы самого далай-ламы имеют право и на большее: они неприкасаемы и стоят выше всех других лам. Любое их слово – приказ самого далай-ламы!

Гонгор растерянным жестом показал гостям на зеленый бархатный диванчик, мотнул головой Чижону. Тот исчез, а изо всех дверей покоев пошли ховраки и ламы с угощеньями на подносах и с разноцветными хадаками[91]91
  Хадак (тиб., монг.) – специальный продолговатый платок, обычно желтого, сиреневого, черного, белого цветов, иногда с изображениями лам, божеств и символов. Мог быть знаком приветствия, приношения, дарения.


[Закрыть] в руках.

Жамц покачал головой:

– Только ванна, одежда и отдых, хубилган.

– Вы по делу Шамбалы? – спросил Гонгор.

– Да. Но об этом, хубилган, потом. – Жамц пожевал тонкими сухими губами. – Должны прибыть еще трое. Тогда и разговор будет обо всем!

У Гонгора отлегло от сердца. Значит, время еще у него есть, и он дождется ответа таши-ламы!

– Кто во главе миссии?

– Потом, хубилган. Обо всем, что касается Шамбалы, потом!

Да, этот не разговорится. Старый монастырский сухарь! А с молодого вообще ничего не спросишь: он и сейчас смотрит в рот своему гэлуну…

– Вы не говорили с таши-ламой?

– Нас отправил в «Эрдэнэ-дзу» сам далай-лама! Больше вопросов у Гонгора не было.

Поздно ночью пришедший в себя Самдан через подвернувшегося ему под руку какого-то ховрака вызвал Нанжина к себе.

– Кто эти новые люди?

– Я не знаю, гэлун! – перепуганный Нанжин затряс головой. – У них алуны Поталы! О-о…

У Самдана сладко заныло сердце: если к Гонгору приехали из Лхасы с проверкой, то этим непременно надо воспользоваться! Он знает про дела и делишки Гонгора такое, что далай-лама не оставит своего любимчика без наказания!

– Узнай все! Я тебе простил лхрамбу Бабыя, этих же гостей не прощу!

Нанжин изменился в лице:

– Они живут в покоях самого хубилгана!

– А у хубилгана нет ховраков? Пошел вон.

Потрескивали дрова в очаге, который никогда не гас. Огонь в нем поддерживал сам лхрамба, не доверяя этой ответственной работы никому, даже своим ховракам: они не умели определять температуру по цвету пламени и могли испортить все травы еще во время их сушки. Да и с выпаркой растворов они не умели справляться… Каким бы ни был добросовестным наставник, что-то важное из своих секретов он всегда оставляет при себе! А Байыр и Монгул и так знают достаточно, чтобы работать самостоятельно…

Прибытие новых гостей мало беспокоило Самдана. Вот если бы у них были алуны таши-ламы – другое дело! А далай-лама – больше чиновник, его дело выгонять одних ширетуев и ставить на их место других; одних оглашать хубилганами, других – отлучать от церкви… В хубилганы Самдан не рвется, в ширетуи – тоже, а вот стать по правую руку от таши-ламы – другое дело!

Но, похоже, что он уже упустил свой шанс – с бумагами Гонгора и его алуном уехал Бабый. Дурак Нанжин прозевал его, а сам Самдан поверил Гонгору, что гость пробудет в монастыре еще три дня. Утешает одно, что Бабый не доехал до Таши-Лумпо или труды Гонгора не понадобились таши-ламе: идет время, а ничего не меняется. Меняются только гости «Эрдэнэ-дзу»… И эти, с алунами Поталы, не хуже и не лучше обычных караван-бажи или бродячих лам: у всех свои цели и свои дороги, которые не пересекаются ни с целями, ни с дорогами Самдана.

Успокоившись, он начал приводить свои записи в порядок, переписывая их собственным шифром в крохотную книжицу, которую отныне постоянно держал при себе. Что же касается черновиков, пусть их читает Гонгор!

Надо быть готовым к любым неожиданностям: через пять суток у него потребуют ответа. И он ответит, как задумал – коротко, ясно и жестоко.

Чочуш с любопытством осмотрелся: после дворцов-монастырей и величественных храмов Лхасы «Эрдэнэ-дзу» выглядел скромно, как аил рядом с русской избой. Но и он был хорош! И хотя последнее время парень вообще не переставал удивляться разного рода чудесам, больше их всех он удивлялся самому дугпе Мунхийну, который в роскошных дворцах-храмах чувствовал себя так же уверенно, как и в грязных юртах кочевников. Вот и сейчас: не успели за ними закрыться ворота монастыря, как он куда-то ушел, наотрез отказавшись от услуг стражника, в ладони которого молниеносно исчезла золотая монета:

– Я сам знаю, куда и к кому мне идти!

Стражник кивнул и указал Чочушу место, где он может на время поставить коней, а самого хотел отвести в помещение для ховраков, но это не понравилось дугпе:

– Он будет ждать меня здесь!

Стражник кивнул и отвернулся к воротам, в которые должен постучать еще один человек: из пяти ожидаемых дацаном гостей прибыли уже четверо…

Дугпа Мунхийн так и не пришел, хотя солнце уже начало клониться к закату. Вместо него к Чочушу подошли два молодых парня в синих одеждах, и один из них, дотронувшись до плеча гостя, спросил что-то по-монгольски. Чочуш отрицательно покачал головой – за лето скитаний с дугпой Мунхийном он успел выучить десяток слов на разных языках, чтобы попроситься на ночлег и пробормотать при прощании благодарственную фразу.

Ховраки перекинулись между собой несколькими словами и знаками объяснили ему, что дугпа Мунхийн не придет, что их лама распорядился о еде и ночлеге гостя по своему усмотрению. Чочуш заколебался – уже было поздно, и он, действительно, устал с дороги, хотел есть и пить, но боялся рассердить дугпу Мунхийна. Уж лучше оставаться голодным и ночевать в полыни, густо растущей у высокой каменной стены, раскрашенной желтыми и красными полосами. Утром дугпа выйдет к нему и скажет, что делать дальше и куда теперь надо идти или ехать!

Но парни настаивали и, поколебавшись еще немного, Чочуш нехотя двинулся за ними, рассудив, что стражник, который видел их приезд и знал, куда его повели, сам все скажет дугпе Мунхийну. В монастыре просто так спрятаться и затеряться невозможно, как и уйти из него без разрешения или хорошей взятки стражнику.

Парни в синем вели его долго – темными и узкими галереями с обшарпанными ступенями и ободранными занозистыми перилами, через грязные и захламленные дворы, какими-то пустынными коридорами, уводя все дальше и дальше от сказочно красивых дворцов с фигурными решетками в окнах, позолоченными крышами и резными карнизами. Там жили богатые и знатные ламы, которых обслуживали те, что ютились на задворках знаменитого на весь восток монастыря.

Наконец они втиснулись в мрачную комнатушку с коптящими факелами, бросили в угол полусгнившую циновку для гостя, поставили глиняную кружку с перекисшим молоком, накрытую большим куском пресной лепешки, о которую легко было обломать даже молодые зубы.

Чочуш долго не мог уснуть. Впервые за все это время он остался один, окруженный чужими людьми, у которых вызывал только любопытство: к нему подходили, в упор рассматривали, что-то у него спрашивали на разных языках, но ни разу Чочуш не услышал знакомого и родного слова, хотя смысл некоторых вопросов понимал и, пожалуй, поднатужившись, смог бы ответить. Но он знал, что не заживется здесь, и устанавливать какие-то новые знакомства без ведома дугпы не хотел и боялся.

В конце концов Чочуш задремал, но тут же проснулся от чьих-то осторожных прикосновений. Он раскрыл глаза – человек в темной одежде улыбался щербатым ртом и звал его, помахивая рукой на выход. Чочуш поднялся, двинулся за ламой, повторяя недавний путь с ховраками в обратном порядке: коридоры, дворы, галерея…

Лама остановился возле резной двери, приоткрыл ее и сделал знак рукой входи, мол… Чочуш шагнул через порог и отшатнулся – на низкой скамье, покрытой ковром, сидели два знатных хубилгана в расшитых драгоценных одеждах, между ними сновали в постоянном поклоне молодые парни, подавая серебряные чаши с кумысом, ломтиками белоснежного сыра и тарелочки с горками дымящегося риса с мясом. В одном из хубилганов Чочуш с изумлением узнал дугпу Мунхийна и, не поверив себе, протер глаза грязными кулаками. Он повернулся к ламе, чтобы по жестам того узнать, что же ему теперь делать, но того уже не было…

– Проснись, грязнуля! – засмеялся дугпа и протянул ему свою недопитую пиалу. – Сейчас тебе зададут несколько важных вопросов, на которые ты должен ответить без вранья и ничего не скрывая! Они касаются твоих родственников и друзей, оставшихся там, на Алтае… Ты меня понял?

Чочуш кивнул. Конечно, он расскажет все. Да и чего ему от дугпы Мунхийна скрывать? Разве только историю с зайсаном Токушевым, из которой он выпутался благодаря Техтпеку.

Спрашивал второй хубилган, дугпа Мунхийн только переводил его вопросы, дополняя их угрозами и дотошными мелкими расспросами, говорящими о том, что он не только хорошо знал Алтай, но и что именно больше всего интересовало хозяина монастыря или одного из его хозяев.

– Кто такой Техтиек, почему ты раньше ничего не говорил мне о нем? – нахмурился дугпа, когда Чочуш, запутанный вопросами, проболтался. – Почему он так всесилен, что его испугался даже твой зайсан?

– Техтиек – нехороший человек, разбойник, – смутился Чочуш, готовый откусить себе проклятый язык. – Очень страшный человек: людей режет, как баранов!

– Какой же он нехороший человек для тебя, если спас твою шкуру? – удивился дугпа Мунхинйн. – Вот и помогай тебе после этого! Расскажи о нем подробнее, все, что знаешь!..

Закончив свои вопросы и выслушав ответы Чочуша, черный колдун замолчал, долго растирал лицо, будто сдирал шерсть дикого зверя, что наросла на нем, мычал, пока не спросил глухо и пугающе:

– Ты хотел бы вернуться домой, на Алтай?

– Нет-нет, дугпа! – испугался Чочуш. – Нет!

– Не спеши. Ты можешь вернуться домой не кайчи и не нищим бродягой, как сейчас, а всесильным и знатным зайсаном!

Чочуш потупился:

– Я хочу быть только с вами, дугпа.

Нанжин – лама. И он никогда не забывал об этом. Забывать, что он лама, его заставляли два человека в дацане: хубилган Гонгор и лхрамба Самдан. И Нанжин забывал – он был червь, их раб, их собственность. Но с ховраками Нанжин был лама – говорил как лама, ругался как лама, наказывал как лама!..

Доложив Самдану о приезде еще двух незнакомцев, Нанжин покинул лабораторию, не получив на этот раз ни нагоняя, ни денег. Лхрамба просто отмахнулся от него, как от назойливой мухи: «Все это уже неинтересно и не имеет смысла!»

Едва за ним закрылась дверь лаборатории, как Нанжин выпрямился во весь рост, вынул четки, медленно и величественно двинулся по коридору…

Счет своим грехам Нанжин начал в тот черный день, когда, будучи еще ховраком, попался на удочку Самдана. Вернее еще раньше, украв золотой сосуд с алтаря и продав его караванщикам. Сделано это было так ловко, что на него не пало подозрений, а наказан был другой ховрак, попавшийся вообще на мелкой краже. Но Нанжина выдал Самдану караванщик, у которого лхрамба заметил чашу с клеймом «Эрдэнэ-дзу». Лхрамба тотчас пригласил Нанжина к себе, определил его погонщиком в свой караван, идущий в Тибет за травами, заставив по дороге сделать еще несколько краж. При возвращении в дацан, Самдан добился для Нанжина одежд ламы, пропустив его на экзамен вне очереди, а потом избил его до полусмерти, приказав быть соглядатаем.

На этом беды не кончились, и скоро сам Гонгор поймал его за ухо, когда он шарился в одеждах гостивших в дацане караванщиков. Увел в подвал, допросил и отпустил лишь после того, как Нанжин пообещал ему сообщать о всех занятиях лекаря, приносить на просмотр его бумаги и образцы лекарств.

Так круг замкнулся, и отныне по этому кругу должен был бегать, высунув по-собачьи язык, лама Нанжин, опасаясь одновременно гнева лхрамбы и хамбо-ламы, обходя стороной Чижона, который сторожил подвал, когда его допрашивал Гонгор. Где бы и как бы он ни оступился – Чижон обязательно будет его палачом!

Но сегодня он решил услужить самому себе. И потому решил быть предельно осторожным и аккуратным: сорвись – никто не заступится!

Выследив Самдана, который ушел в библиотеку и надолго засел там за свои книги, Нанжин не стал терять времени, тем более, что Байыра и Монгула он не опасался: лхрамба задал им работы на весь день и половину ночи. Осторожно прокравшись к двери лаборатории, Нанжин повернул в замке свой ключ, проскользнул в помещение, пробежал глазами по полкам, но примеченной им ранее склянки не нашел – или Самдан переставил сосуды по-новому, или совсем убрал яды из лаборатории, получив нагоняй от хамбо-ламы. Огорченный неудачей, он уже собрался уходить, когда увидел кинжал, лежащий на дне плоской коробки, залитой какой-то зеленоватой жидкостью. Для чего мочить кинжал, если он и так хорошо убивает? Значит, Самдан оставил его, чтобы тот пропитался ядом!.. Больше не раздумывая, баньди взял коробку, закутал ее в клочок ткани, висящей на гвозде, толкнул дверь.

Уже поворачивая ключ в замке, услышал шаги где-то на нижних ступенях галереи. Вжавшись спиной в одну из ниш. Нанжин ждал, когда стихнут шаги, но те становились все громче. Человек шел в лабораторию… А если – нет? Проходя мимо, он непременно увидит Нанжина и спросит, что он тут делает и от кого прячется! Отступать было некогда и некуда…

Нанжин запустил руку под ткань, достал мокрый кинжал и снова замер, подняв оружие над головой. По шумному дыханию он уже узнал толстяка Чижона. Что ему надо от Самдана? Постучав в двери лаборатории, дернув ее за ручку, дарга стражников выругался:

– И где его носит, колдуна?

Шаги начали стихать и скоро смолкли. Нанжин выбрался из ниши, сунул кинжал обратно в коробку, вытер мокрую руку о халат, поднес к лицу, понюхал:

– Гнилью пахнет… Как мертвец…

И тут же похолодел от ужаса: ведь в коробке – яд! И не сам ли он теперь пахнет мертвечиной?

Оставив седло, Бабый сразу же прошел к хамбо-ламе Гонгору. Стражники его уже знали и пропустили беспрепятственно, даже не потребовав алуна хубилгана. Гонгор встретил посланника, не скрывая удовлетворения:

– Хоть вы и задержались, лхрамба, но ваш приезд радует. Вы были в Таши-Лумпо?

– Да, хубилган. Таши-лама благодарит вас. Вот его послание, написанное в моем присутствии.

Гонгор поспешно развернул лист, прочел, бессильно опустил руки:

– Он пишет, что и вы, лхрамба, включены в состав миссии… Значит, вы и есть тот пятый бурхан, которого ждут?

– Ждут? – удивился Бабый. – Кто меня может ждать, хубилган? Кому я нужен в «Эрдэнэ-дзу»? Я выполнил поручение, и я свободен!

– Разве вы не прочли послания таши-ламы?

– Оно написано вам, хубилган. И я не читаю чужих посланий.

Гонгор улыбнулся и дружелюбно взял своего гонца за руку:

– Я хотел бы оставить вас в «Эрдэнэ-дзу», лхрамба. А бурханам отдать Самдана, который стал невыносим… Вы понимаете толк в травах?

– Да, я учился делать лекарства восемь лет. Пять из них – в Тибете. Я знаю четыре основы тайного учения благословенного Манлана и все его тантры.[92]92
  Бабый говорит о царе тибетских медиков и авторе знаменитого трактата по медицине, положения которого легли в основу практики лам-лекарей всех степеней и рангов. (Примечания автора.)


[Закрыть]

Гонгор вздохнул:

– Вы мне нужны, Бабый. И я не хочу отдавать вас бурханам… Я сумею спрятать вас, а когда миссия уедет, вы станете официальным лхрамбой «Эрдэнэ-дзу»!

Бабый склонил голову: его тоже устраивало такое решение.

В дацанах не любят чужих людей. Если они и появляются, то сроки их пребывания зависят от того, как щедры они для монастыря и его лам. Самые уважаемые гости – караван-бажи и купцы-чуйцы или усинцы; менее уважаемые скотоводы и чиновники, которым нужны ламы для проведения различного рода гурумов и абаралов; совсем неуважаемые – ламы из других дацанов, с которых нечего взять…

Сейчас в «Эрдэнэ-дзу» гостили только чужие ламы со своими ховраками, которые ни с кем не говорили, кроме хамбо-ламы, на моления не ходили, от других лам и ховраков прятались в своих комнатах. И это не могло не стать причиной догадок и разного рода шепотков, о которых Гонгору постоянно докладывали его прислужники и осведомители. Но хамбо-лама не спешил с отправкой миссии. И виной этому было письмо таши-ламы, доставленное Бабыем, где Панчен Ринпоче поручал Гонгору все заботы о миссии и называл бурханов поименно, кроме самого главы западного движения, который «прибудет в „Эрдэнэ-дзу“ в нужный час».

Самым обидным было то, что самого Гонгора таши-лама даже не включил в состав миссии, хотя и знал, что именно он разработал идею белого бурханизма и обосновал ее… Никто из прибывших в дацан главой миссии себя не назвал, хотя активно работали над подготовкой миссии все, включая и «черного ламу» жреца Бонпо Куулара, которого Гонгор знал давно. И это вселяло надежду: «в нужный час» таши-лама мог прислать гонца с последним посланием, где будет названо имя Белого Бурхана. Кто поручится, что им не будет сам Гонгор?!

Хубилган не знал и не мог знать, что письмо таши-ламы было написано до встречи Панчена Ринпоче и Куулара Сарыг-оола в монастыре Юм-Бейсе, когда вопрос о главе миссии, действительно, оставался еще открытым. Сам Куулар был об этом предупрежден и потому не считал себя обязанным открываться Гонгору, функции которого сводились только к подготовке всего необходимого: карт, документов, коней, оружия. И еще Куулар ждал мудреца миссии, задержавшегося в пути, хотя Бабый давным-давно был в «Эрдэнэ-дзу» и укрывался его ширетуем.

По сути дела, Гонгор и Куулар топтались друг возле друга, оттягивая сроки. И хотя оба знали, что таши-лама своих решений никогда не менял, надеялись на благополучное разрешение ситуации, поглядывая на ворота дацана. Один ждал Белого Бурхана, другой – мудреца.

И скоро ситуация разрешилась, хотя и не совсем так, как этого оба ожидали…

Куулар заканчивал сверку карт, приготовленных Гонгором, когда в дверь его комнаты постучали. Он шагнул от стола, отодвинул засов и изумленно уставился на бледного и насмерть перепуганного Жамца.

– Что-то случилось? Что с вами, гэлун?

– Нас только что хотели отравить!

– Отравить? Кто?

– Ховрак, который прислуживал нам за обедом. Я заставил его попробовать еду.

– Надеюсь, он мертв?

– Да, к сожалению.

– К сожалению? – нахмурился Куулар. – Вы бы хотели, чтобы мертвым оказался кто-либо из нас?

– Я только хотел сказать, что теперь мы ничего не узнаем…

– Узнаем!

Проводив Жамца, Куулар хмыкнул: случайность, глупость или расчетливо нанесенный удар? Уж не начала ли бродить по «Эрдэнэ-дзу» тень Цзонхавы, ревнуя рождение новой ветви буддизма и нового бога к своим канонам ламаизма?! Уж не самому ли Гонгору захотелось в новые реформаторы?

Такое уже было. Сронцзан Гамбо, став воплощением Амитабы, принес буддизм в Тибет, который был гонимым учением повсюду. Потом за дело взялся знаток буддийского тантризма Падма Самбхава, укрепив его основы, опираясь на Бонпо, переделав в религию тантризма и надев на своих лам красные шапки. И, наконец, явился Лобзан Цзонхава – отец ламаизма. Все его предшественники были сокрушены, хотя их основные идеи и были новым реформатором взяты для построения своих храмов и учений. Теперь Цзонхаве мешает Белый Бурхан?

Куулар легко читал чужие мысли и еще легче разгадывал тайны. У него всегда появлялась настороженность и тревога, как только что-то выходило не так, как надо. Он чуял беду, как зверь! Сейчас же этого чувства надвигающейся опасности не было…

– Случайность? Ошибка?

Черный жрец усмехнулся: ни в случайности, ни в ошибки он не верил… Удар нанесен точной рукой, хотя и мимо цели!..

Нанжин торопился. А яд, которым он все-таки запасся и теперь постоянно носил с собой, все не находил применения. Нанжин искал подходящего ламу первой ступени святости или полного ламу, чтобы перевоплотиться в него. Легенда, слышанная им давно, говорила, что отравитель знатного получает от неба его знатность; отравитель сильного – получает его силу; отравитель мудрого – его мудрость! Гэцулов и гэлунов в дацане было много, но ни один из них не устраивал Нанжина: один глуп, другой болен, третий не пользуется доверием и расположением хубилгана… Нанжину был нужен доброкачественный лама!

Узнав от ховраков, что хубилган особенно вежлив и осторожен с новыми гостями, а некоторых из них даже побаивается, Нанжин обрадованно схватился за сердце: это было то, что ему нужно! Но как подобраться к гостям?

Помог случай. В одной из проходных галерей он наткнулся на ховрака Базара, прислуживавшего гостям. Подав мальчишке знак, баньди двинулся в свою каморку, не оглядываясь по сторонам, убежденный, что ховрак следует за ним на должном удалении и постучит в дверь, когда поймет, что его заждались.

– Вас двое у гостей?

– Трое, баньди. Кроме меня и Монгуша им прислуживает еще и конопатый Самбугийн.

– Где они сейчас, что делают?

– Монгуш у коней, а Самбугийн занят уборкой.

– Вот что, Базар… – Нанжин нащупал склянку, и сладкая дрожь прошлась по его пальцам. – Наши гости приехали издалека и любят свои приправы к еде, они – тибетцы… – Он нахмурился и резко заговорил: – Вам троим, конечно, и в башку не стукнет угодить гостям!

– Мы стараемся, баньди.

– Они – стараются! Попробовали бы вы не стараться!.. Вот что, Базар… Я попросил у нашего лхрамбы немного приправы к мясу из тибетских трав… Нанжин достал заветную склянку и протянул ее ховраку. – Вот! Все сразу не выливай, каждый раз я просить не буду! Эта приправа драгоценна и расходовать ее надо бережно: она придает телу силу, а голове ясность… Тебе должно хватить ее на три-четыре блюда… Понял меня, хубун?

– Я все понял, баньди.

Ховрак ушел, и Нанжин удовлетворенно потер руки: дело сделано! Жалко, конечно, что благодать высокого ламы из Тибета придется разделить и с этим мальчишкой… Но каждому из них теперь достанется свое: ховраку – благодать низкого ламы, а ему, Нанжину, ум и тайна любого из гостей! Даже в том случае, если ховрак не утерпит и попробует из склянки сам, беды большой не будет, только бы не попробовал раньше, чем понесет еду гостям!

Поразмыслив над случившимся, Куулар понял, что теперь, наконец, Гонгор влип по уши и должен прийти с извинениями и объяснениями сам или вызвать Куулара к себе…

Он не стал закрывать дверь на засов, как обычно – пусть все видят, что никто случившегося не испугался! Но в дверь все-таки постучали, а не распахнули ее, как обычно. Это был Гонгор.

– Прошу, хубилган!

– Я приношу свои извинения, архат… – Гонгор был явно расстроен и, значит, искренен. Но в чем искренен? В сожалении, что это произошло или, наоборот, в сожалении, что произошла досадная осечка?

– Вы знаете, хубилган, кто это мог сделать? – спросил Куулар.

– Догадываюсь. Последнее время мой лхрамба возился с ядами и, очевидно, решил проверить их действие…

– Зачем ему это надо? – фыркнул Куулар. – Он же-лхрамба!

– Мы с ним не ладим. Это могла быть и месть. Черный жрец сдержанно рассмеялся:

– Что вы, хубилган! Он не так глуп! Ваш лхрамба здесь явно ни при чем… Кто-то воспользовался именно вашей неприязнью к ученому ламе, чтобы поставить под удар и вас и его… Подождем, хубилган! Кто нанес первый удар, тот нанесет и второй.

– А вы не боитесь за жизнь своих людей?

– Нет. Я приму свои меры.

Все было сказано, но Гонгор не уходил. По-видимому, у него на языке вертелся еще какой-то важный вопрос, но он не решался или не хотел задавать его. Тем более сейчас, когда случилось то, чего он сам, может быть, и не ожидал, хотя и не мог исключать подобного, если знал о ядах. Ожоги от огня получают не только ночные бабочки, что вьются над ним, но и тот, кто несет этот огонь в руках!

– Нам пора покидать дацан, хубилган. Но наш лхрамба где-то застрял в пути. Если вы мне отдадите этого Самдана…

– Надо дождаться Белого Бурхана, архат.

– Его ждать не надо. Он давно здесь. Так, что вы решаете с Самданом, хубилган? Отдаете его мне?

Гонгор заколебался. И не потому, что не хотел отпускать своего противника, а потому, что жрец Бонпо не назвал имени Белого Бурхана, хотя и сказал, что он давно здесь. Кто же он?

– Самдан жесток и коварен. С ним будет трудно, архат.

Куулар улыбнулся:

– Я люблю иметь дело с врагами, хубилган. Я беру его!

Гонгору показалось, что у него закружилась голова. Он прикрыл глаза веками, глубоко втянул воздух через нос. Потом глухо выдавил:

– Сейчас я его к вам пришлю, Белый Бурхан…