Текст книги "Дорога во тьму (СИ)"

Автор книги: Гай Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 56 страниц)

да горелые головешки. Земля выжжена, плиты опалены и покрыты копотью, а местами даже оплавлены, словно огнеметом. Лишь немного в стороне, где прежде находилась въездная площадь, относительно расчищено, стоят армейские палатки, горит костер, да, позевывая и ежась, неторопливо прогуливается часовой с винтовкой за плечами.

Я отказывался верить глазам. Когда мы бежали, разрушения не казались мне столь серьезными. Часть основного здания точно должна была уцелеть, и многие, кто находился внутри, тоже. Я сам видел, как люди, или, может, вампиры, выбирались наружу, спасаясь от обрушения

Получается, Йоханес и Клара вместе со своей лабораторией перебрались в другое место, и мне предстоят утомительные поиски. Ведь они же не могли погибнуть, даже мысли такой допускать не хотел. Острейшее разочарование от новой отсрочки моментально переросло в неконтролируемую ярость, глаза налились кровью, челюсть заныла, я чувствовал неудержимую потребность убивать, рвать и сеять хаос. Скользнув внутрь ограды, одним движением оторвал голову часовому, дрожащей от ярости рукой зашвырнув обмякшее тело в развалины.

Разодрав полог ближайшей палатки, словно демон обрушился на спящих. Никто не успел даже схватиться за оружие. Предсмертные крики раздираемых на куски, размазываемых по камням бошей недолго оглашали развалины. Считанные минуты и вокруг воцарилась мертвая, в буквальном смысле, тишина. Все закончилось слишком быстро, адреналин в

крови еще кипел, лютая ненависть требовала продолжения, а из остатков рассудка вдруг всплыла запоздавшая ядовитая мысль: «И как продолжать поиски? Из какой части были эти солдаты? Где располагался штаб? Кто знает, куда эвакуировались уцелевшие? Сколько времени теперь уйдет понапрасну! Ясно только одно – я растерял разум и лишился здравомыслия!»

Но тут, словно сжалившись, провидение подкинуло мне последний шанс, хотя, вероятнее всего, просто решило добить, заливисто посмеявшись в лицо – я уловил среди развалин шорох. Упустил-таки одного! Губы дрогнули в злорадной усмешке. Еще мгновение, и, взлетев по обломкам, схватил за горло дрожащего немца в расстегнутом кителе, в панике пытавшегося скрыться.

Вцепившись как терьер в крысу, переломал ему ноги. И только потом, глядя в помутневшие от ужаса и боли глаза хрипящего боша, собрав волю в кулак, тщательно проговорил слова внушения, лишавшие его возможности оказать сопротивление, солгать или умолчать.

Заикаясь и лязгая зубами, подвывая от боли, немец поведал, что, вскоре после бомбардировки, огонь, охвативший здание, достиг газовых баллонов, а потом добрался до подвальных лабораторий, где разрабатывалось экспериментальное оружие, в том числе взрывчатые смеси и вещества. В результате произошел сильнейший объемный взрыв, полностью уничтоживший остатки того, что уцелело после авиабомб.

Он лично все это засвидетельствовал, поскольку прибыл в ту же ночь под утро из Грайфсвальда вместе с пожарными и инженерно-саперной ротой и участвовал в локализации пожара и первоначальной попытке спасения возможных уцелевших. Однако вскоре выяснилось, что даже караульные собаки по периметру не выжили, ни говоря о

людях, включая охранников и тех, кто выбрался на территорию после бомбардировки. Удалось найти лишь непознаваемые фрагменты обгорелых костей, да оплавленные жетоны. До сегодняшней ночи здесь работало всего одно отделение, занимаясь поисками сохранившихся покореженных сейфов и содержащихся в них секретных документов.

Неужели, сломавшись и приняв поражение, настолько прогневал судьбу, чьим любимцем всегда себя считал, что она решила так жестоко поиздеваться?! Не желая верить до последнего, уточняя, задавая дополнительные вопросы, с трудом признавал полный крах своего плана, не в силах смириться с очевидным. Я даже не осознал момента, когда хрупкая шея хрустнула под рукой. Какое-то время продолжал дробить разлетевшийся череп на мелкие осколки.

Невероятная волна безумной злобы накрыла меня, обрушилась, погребла под обвалом взрыва эмоций, как взорванное здание моих врагов. Одуревая от гнева, я рычал, выл, бесчинствовал, обдирая руки, швырял куски бетона, уничтожая остатки стены. Буквально сатанел, пытаясь хоть как-то сбросить с себя это нечеловеческое напряжение, сжимавшее голову в тисках. Под утро, дрожа от слепой ярости, покрытый вражеской кровью и

ошметками внутренностей, стоял среди устроенного ада, тяжело дыша, чувствуя, что содеянное не принесло облегчения, а, напротив, добавило мне черной желчи.

Как я мог допустить подобное?! Почему за все содеянное палачи отделались такой легкой смертью и даже не от моей руки?! Казалось, меня ничто не остановит, готов был перерыть всю Германию, чтобы отыскать следы Йоханеса и Клары, а нашел их развеянный прах, и даже в этом не мог удостовериться собственными глазами. И тут понял, что напрасно сетовал на судьбу, ведь она, как всегда, давала мне возможность выбора. Я устраивал себе

«отпуск», развлекался канканом, предавался плотским утехам с немками вместо того, чтобы сразу же сюда вернуться.

Нет, вообще не следовало покидать это место, не отомстив. Под прикрытием дыма и опасности обрушений нужно было сразу отыскать недругов, а не бежать, спасая волчьи шкуры. И не прятаться по лесам и фермам, а крушить врагов, не позволить им принять легкую смерть. Даже погибнуть там же во взрыве было куда желаннее, чем сейчас

смириться с правдой и признать полное бессилие. Место ненависти к мучителям в душе заполнялось едкой злобой на самого себя. Чем же заглушить ее теперь? Что сможет затушить бушующий в груди огонь? И что теперь делать? Возвращаться на Родину, как требовал долг? Больше у меня не осталось дел в Германии.

Дорогу почти не запомнил, незачем. Я не прокладывал маршрут и не следовал намеченному плану, просто двигался, смещаясь на юго-запад, периодически отклоняясь в сторону, когда невероятно обострившийся звериный инстинкт подсказывал опасность. Жертвы тоже не считал, даже не обращал внимания, кто в очередной раз попал ко мне на ужин, будь то пожилая бюргерша или полицейский, не имело никакого значения. Иногда передвигался на автомобилях, порой пешком. Дневал, где придется, то в сараях, то прямо в домах, где после меня не оставалось никого. Если я только задумался, то заметил бы, что за мной остается четкий след, выложенный трупами, но это больше не волновало и никак не отзывалось ни в душе, ни на совести. Не ведя счет дням, не скажу, сколько занял путь, но в конце июля пересек наконец линию фронта.

Глава 09.

Линию фронта перешел в Лотарингии, вблизи городских окраин Нанси. Солнечное время, как обычно, переждал в развалинах, убежищ в разоренных и разрушенных городах имелось в достатке. Изуродованная Франция разительно отличалась от слегка задетой войной Германии. Вероятно, раньше горестные виды родной земли не оставили бы равнодушным, вызвав патриотический гнев и злость. Но в душе, казалось, не осталось места ни для чего, кроме личной ненависти. Тягостные мысли не давали расслабиться, сон отвернулся от меня, будто испытывая остатки нервов, раздражение, преследовавшее всю дорогу, словно зубная боль, стало привычным состоянием. Я напоминал себе сгусток черноты, как клякса, размазанная по бумаге. И с этим, похоже, предстояло жить оставшуюся вечность.

Возможность успокоения похоронена под обломками, но сильное, наполненное свежей кровью тело, давно бесследно излечившее любые раны, продолжало ныть фантомной болью, память садистской жестокостью раздирала слегка взявшуюся коркой душу. Существовала ли вероятность вернуться, разогнать мрак, опутавший меня плотным коконом? Я не видел, да, пожалуй, и не желал видеть этого пути. Имели ли смысл теперь мои принципы? Я уходил на службу, будучи полон высоких мотивов, имея багаж благородных причин, а возвращаюсь пустым, отравленным. Более я не ставил перед собой глобальных, далеко идущих целей. Слишком сильно ударило разочарование от

невозможности в эту цель попасть. Ныне я удовлетворял лишь основные потребности, не чинясь в средствах и не оглядываясь на последствия. В конце концов, не так ли живут вампиры?

Раз уж не спалось, хорошо бы обдумать положение и дальнейшие шаги. Война не окончена, вряд ли я могу считать себя демобилизованным, однако необходимо учитывать и прошлые ошибки. С приближением сумерек нарастало раздражение и нетерпение. Постоянный запах свежей крови, разносившийся откуда-то неподалеку, щекотал ноздри и мешал сосредоточиться, путал мысли, сбивал и все настойчивее напоминал о ненасытной жажде. Жертва не заставила себя ждать – прихрамывающий мужчина, выбравшийся из соседних развалин, на ходу застегивая китель. Я напал на него, привычно припав к горлу, наслаждаясь и забывая обо всем, не утруждаясь скрытностью. И когда отбрасывал уже мертвое тело в сторону, предвечернюю тишину развеял испуганный женский вскрик, тут же

прерванный тихими словами внушения. Обернувшись, встретился глазами со знакомым взглядом красивых, мудрых очей, в данный момент поддернутых пеленой грусти и печальным осознанием чего-то важного, понятного только их обладательнице.

– Приветствую, мадемуазель, – с полупоклоном произнес я. Выглядело это несколько утрировано на фоне обстоятельств. – Не ожидал встретить здесь именно Вас, однако рад лицезреть, тем более, в таком достойном качестве.

Величественная вампирша Женевьев, многоуважаемый член Совета, моя патронесса, как я раньше считал, действительно весьма неожиданно возникла сегодня на пути. Это она внушила успокоиться и все забыть невзрачной девице в сером наряде санитарки, которая, очевидно, до этого развлекалась в развалинах с моей жертвой. Отпустив ее восвояси, Женевьев медленно приблизилась, не сводя внимательных глаз.

– Война никого не щадит, – тихо и как-то даже обреченно произнесла она вместо приветствия. – Я переживала, увижу ли снова когда-нибудь тебя, следила за твоими передвижениями по фронту, злилась на Лазара за такое назначение. А сейчас, встретив наконец, не пойму, рада ли, что ты вернулся? Не лучше ли было узнать, что героически погиб на территории врага? – высказавшись таким образом, она просто взяла меня под руку и повела за собой.

Впервые после освобождения я испытал удивление, в глубине души мелькнуло прежнее восхищение этой царственной госпожой. Вот так отповедь! Конечно, на ее фоне, в ослепительно-белоснежном платье сестры милосердия в придачу к простой скромной прическе, которые не способны скрыть величественную осанку, я в грязной форме

немецкого солдата, с трехнедельной щетиной и в растоптанных сапогах кажусь чудовищем. Но не до такой же степени, чтобы смерти мне желать. Не с бала вернулся. Я вот в данный момент вдруг ощутил совсем другое желание, а именно, задрать сестринский подол и последовать с ней примеру моей давешней жертвы и чумазой санитарки. Мысль, конечно, крамольная, но Женевьев действительно выглядела сногсшибательно в своей скромной

роли.

– Милый мой, Джори, – сбила с приятной мысли вампирша, на ходу искоса поглядывая из-под полуопущенных ресниц. – Война ведь не отменяет правил. Что же могло заставить тебя позабыть об этом? Хорошо, что этого не видели Жан-Баттист или Эйдриан. В последнее время дела наши так плохи, что они не отличаются большим терпением и милосердием, а мне было крайне жаль потерять тебя снова, несмотря на мои недавние слова.

Звучало искренне, но я не почувствовал угрызений совести или раскаяния. Да, вероятно, стоило вспомнить о правилах, вернувшись во Францию, но это не повод отчитывать меня как мальчишку.

– Куда ты ведешь меня? – вместо ответа спросил я, внимательно оглядываясь по сторонам. От города мало что осталось. Мостовая сильно повреждена, повсюду разрушения и завалы из обломков домов, брошенные вещи, разбитые повозки и автомобили. Гражданское население большей частью эвакуировалось из прифронтовой зоны, в которой Нанси находился практически на протяжении всей войны. Сейчас голос битвы почти не слышен, но, видно, не так давно немецкая артиллерия прошлась по этим местам.

– Неподалеку расположен весьма важный для нас объект, один из крупнейших полевых госпиталей, до недавнего времени перемещавшийся вдоль фронта, но в настоящий момент практически стационарный. Его возглавляет твой знакомый Оливер Кэмпбелл. На нас с ним возложена важная миссия, но обо всем по порядку. Сперва, тебе явно не помешало бы привести себя в порядок, а после обязательно поговорим, – при этом она остановилась и вновь внимательно на меня взглянула, несмотря на грусть, в голосе ее зазвучали твердые ноты. – Два месяца назад, здесь же, как и ты, фронтовую линию пересекли два оборотня и вампир-мексиканец. Оливер узнал, что это твои товарищи, поэтому мы примерно в курсе, через что вам пришлось пройти в Грайфсвальде. Но думаю, нет нужды напоминать, что теперь ты дома, а у обескровленной сражениями Франции каждый солдат на счету. Прошу тебя, Джори, дай мне поверить, что ты все тот же рыцарь в блестящих доспехах, каким я запомнила тебя.

Я не уверен, что поспешу выполнять ее просьбу, но не успел ответить, потому что перед нами раскинулся вышеназванный госпитальный лагерь. Он располагался в одном из уцелевших на окраине городских зданий, окруженный многочисленными армейскими палатками с красными крестами, разбитыми по территории, целый больничный городок.

Стоял поздний вечер. Несмотря на прохладную свежесть воздуха, в нос ударил аромат крови, тот самый, что неуловимо чувствовался издалека. Здесь же он смешивался с вонью хлора, карболки, лекарств, а также тяжелым смрадом мочи, едкого пота, гниения и многих других запахов человеческих мучений. Хорошо отбивало аппетит. Женевьев понимающе улыбнулась, и, попрощавшись до поры, оставила меня, исчезнув внутри одной из больших

палаток. Большинство раненых отходило ко сну, лишь две усталые санитарки развешивали во дворе белье на длинных веревках, да одного тяжелораненого на носилках транспортировали к главному зданию.

Оливер встретил приветливо, но без особого удивления, надеялся, что вернусь той же дорогой, что и мои товарищи. Маркосу все же удалось благополучно провезти оборотней во Францию. Видно увалень не так прост, каким кажется.

– Зря не послушал совета, друг мой, – делая вид, что сочувствует, прошелестел Оливер. – Хотя, ты жив, восстал из пекла, так сказать, да еще и, как обычно, не без выгоды для себя. Вот ведь воистину баловень фортуны! Наш многоуважаемый префект лично явился за спасенным сыном, не чаял увидеть его живым, а потому преисполнен большой благодарностью. И как только тебе это удается? – отвратительно ухмыльнулся хирург.

Раньше меня, наверняка, задели бы его едкие слова, но теперь чувствовал лишь полное равнодушие. В конце концов, как бы я не относился к Оливеру, он действительно оказался прав – война, как ничто, отбивает чистоплюйство, уравнивая всех под одной сущностью. Презрение вызывали собственные прошлые принципы и наивная уверенность, что сохраню себя, останусь прежним благородным Джорджесом Ансело, не вампиром, но человеком.

Оливер гостеприимно выделил одну из комнат в своих апартаментах, даже здесь в полевых условиях, устроившись с комфортом. Я с облегчением принял горячую ванну, представляющую из себя большую алюминиевую лохань, которую долго наполняли несколько санитарок. Двоих прихватил с собой, помочь оттереть спину и избавиться от месяца воздержания. Приведя себя в порядок, с облегчением сбрив густую зудящую щетину, переоделся в презентованный приятелем костюм, накинул белый халат, дабы не выделяться, и отправился разыскивать Женевьев. В темных коридорах госпиталя висел густой запах крови, не заглушаемый даже многообразием других «ароматов». Огромного

труда стоило удержать клыки в деснах, впиваясь ногтями в ладони, кружилась голова, и мутился рассудок. Поспешно выбрался на воздух. Вновь охватило раздражение вкупе с унынием. От прежней хваленой выдержки не осталось ни следа.

Вампирша ждала меня, тихо общаясь с пожилым доктором в пенсне, у входа в одну из палаток. Словно поняв мое состояние, она предложила немного прогуляться, и я предложил ей руку.

За палатками раскинулся большой запущенный сквер с неухоженным цветником. Заросшие газоны и цветники кое-где изрыты воронками. Ночную тишину нарушала лишь отдаленная канонада, перекликающаяся со стонами раненых в лазаретах. Мы неторопливо шли по едва заметной тропинке. Подул легкий ветерок, свежий воздух, напоенный ароматами цветов, немного разогнал туман в голове и навеял непрошенные воспоминания. Однажды мы так же гуляли с Женевьев по праздничному саду в Бельгии. Почти позабытые события, словно вырванные из чужой жизни. Из жизни глупца, строящего честолюбивые планы, управляемого амбициями, считающего, что держит судьбу за усы. Того человека больше нет. Вероятно, и моей спутнице пришли те же ассоциации, потому что взгляд ее был задумчивый и немного мечтательный, поддернутый дымкой воспоминаний.

Но вот она, словно отогнав их от себя, глубоко вздохнула и заговорила:

– Проведя на передовой много времени, ты, Джори, как никто понимаешь, в каком положении оказалась наша многострадальная Франция. И, словно мало поломанной стране потерь, так на людей обрушилась страшная эпидемия, названная, как ты, возможно, слышал, «испанкой». Среди населения стали распространяться слухи о «каре господней» – чуме, поражающей народы в наказание за непрекращающуюся войну. Все это, наряду с огромной скоростью распространения и высокой летальностью, привело к тому, что человеческий ресурс быстро истощается. Количество зараженных солдат, поступающих в госпитали, в последние месяцы значительно превосходит численность раненых, как и смертность от болезни уже превысила боевые потери. Больницы по всей стране переполнены, а могильщики не справляются со своей работой. Франция обессилена и выжата, речь идет о выживании нации. Рассматривался даже вопрос об использовании нашей крови для лечения больных и раненых, но в условиях военного времени это могло привести к большому количеству случайных неконтролируемых обращений, и как следствие, хаосу и стать опаснее самой болезни. С другой стороны, острый недостаток боеспособных мужчин, породил необходимость в радикальных идеях. В силу сложившихся обстоятельств, было принято беспрецедентное решение, одобренное самим президентом Пуанкаре, временно снять ограничения на обращение.

Я едва не присвистнул от такого сообщения. Однако кто мне напомнил о правилах? А женщина тем временем продолжала:

– Моя миссия заключается в том, чтобы, беседуя с тяжелоранеными и зараженными «испанкой», без надежды на выздоровление и излечение, находить добровольцев, готовых пройти инициацию. Как ты наверно понимаешь, работа эта крайне тонкая и отнимает много времени и сил. Мучимый болью и страхом смерти, человек бывает согласен на что угодно, а позже может выясниться, что он вовсе не осознавал, на что пошел. Мне приходится разговаривать с ними поодиночке, тщательно взвешивая возможности того или иного индивида, после чего следует либо стирание памяти, либо согласие на наши условия.

Сразу же понял, почему из всех в Совете на эту роль выбрана именно Женевьев. Прекрасная вампирша с теплой улыбкой в своем белоснежном одеянии, походила скорее на ангела милосердия, чем на демона преисподней, тем самым наглядно демонстрируя будущим возможным обращенным, что вампир это не всегда истинное зло и не все

становятся монстрами.

– И вот здесь, Джори, – Женевьев остановилась и, взяв меня за руку, пристально вгляделась в глаза, – начинаются главные трудности. Мы не можем просто выпустить абсолютно неподготовленных и необученных молодых кровопийц в мир, с ними проводится большая предварительная работа. Мне остро нужны помощники, но с определенными навыками, как понимаешь. У тебя, Джори, просто исключительные лидерские качества. Я убедилась в

этом на себе, и не ошибусь, если предположу, что такой человек сможет повести за собой многих, найдя слова, методы воздействия и используя личный пример. Интуиция буквально кричит, что ты мой последний шанс, но здравый рассудок упирается, видя, каким ты вернулся. Война не окончена Джори, никто не знает, что там впереди, чем кончится для Франции эта бойня. Каждый из нас, будь то человек или вампир, оборотень или ведьма,

являясь гражданами своей страны способны внести вклад в возможную победу.

Она закончила свою пламенную речь, и я невольно залюбовался. Сейчас, с легким румянцем, проступившим на скулах и сверкающими в темноте глазами, в полном убеждении собственными словами, патронесса напоминала богиню Афину, покровительницу и вдохновительницу воинов.

Глава 10.

Недолго раздумывая, остался в Нанси при госпитале, и тому было несколько причин. Конечно, просьба патронессы – не пустой звук. Как бы я выглядел, если на ее почти умоляющий призыв, ответил бы, что есть дела поважнее? Потом, госпиталь, пусть и прифронтовой, это не землянка в лесу. У Оливера, тяготеющего к комфорту, как и

любой аристократ, даже запас первоклассных сигар имелся, а мне до чертей надоело нюхать пороховой дым и прозябать в грязи. Ну, и в завершении, это задание члена Совета, по сути, приказ командования, и ничем не хуже любого другого. Какая разница, если собственные идеи закончились? Не испытывая ни малейшего желания быть нянькой новому поколению, тем не менее, осознавал важность этого предприятия, вспоминая, как остро в свое время наша боевая группа нуждалась в пополнении, а сейчас, судя по всему, ситуация еще больше обострилась. Может я и очерствел, но мысль о вероятной победе немецкой гнили сводила с ума, и если для увеличения шансов Франции нужно переквалифицироваться в мудрого наставника, я это сделаю.

Встреча с нынешним помощником Женевьев изрядно меня развеселила и наглядно объяснила почему она так хотела, чтобы я остался. Сейчас новичками занимался Жан-Оттис, опять же, старый знакомый. С ним мне довелось служить у командира Бенезета, тот самый вампир, который лишился в бою руки. Мало того, что парень из простых работяг,

совершенно не наделенный педагогическими талантами или организаторскими способностями, так еще без одной конечности. Не слишком вдохновляющий пример для убеждения людей, противоречащий тому, что первым делом мы рассказывали людям о преимуществах вампиризма.

С нескрываемым облегчением передав мне эстафету, Женевьев уже следующей ночью покинула Нанси. На ее попечении еще несколько госпиталей, к тому же, никто не снимал с этой невероятной женщины ее дипломатических и представительских миссий. Не скажу, что ее отъезд сильно огорчил. Никогда не любил, чтобы мне дышали в спину и диктовали необходимые действия, пусть и прекрасная мудрая женщина. К тому же, ее методы явно отличались от моих. Изначально понимал, что сочувственно улыбаться умирающим, демонстрируя образ «хорошего вампира», вести с ними задушевные беседы и вникать в их мотивы я не собираюсь в принципе. Стоит ли скрывать, что совершенно глух к их проблемам? Позиция Оливера гораздо выгодней, что и говорить. Привлекать к этому его никому и в голову не пришло. Высокомерный вампир, не скрывающий презрения к человеческой массе, однозначно не мессия.

Впоследствии не проходило и дня, чтобы я не поминал «добрым словом» Женевьев и свою самоуверенную глупость. Трудно сказать, какой процент из новообращенных вышел в мир из-под моей руки, а какой тут же обратился в прах. Мое терпение в процессе их обучения подверглось серьезному испытанию, чаще всего, вместо того, чтобы отрывать неконтролирующего себя новичка от слабеющей жертвы, я просто сворачивал им шеи, сатанея от их нежелания приложить хоть малую долю старания.

Масло в огонь подливал и неизменно ухмыляющийся Оливер, на которого я нередко выплескивал раздражение. Когда же он заявил, что прислушайся я к его совету отправиться в самом начале под руководство Эйдриана, не попал бы ни в плен, ни в окопы, ни в няньки, мне нестерпимо захотелось свернуть шею и ему. Однако, вызывавшие ранее отторжение, его взгляды стали мне ближе, многое я осознал на собственном опыте, кое к чему просто

прислушался. В конце концов, если он приносит пользы больше чем вреда, какая разница, чем увлекается на досуге?

С другой стороны, справедливости ради пришлось задуматься, что призывая новообращенных к выдержке и контролю, сам этими качествами перестал быть нагружен. Меня по-прежнему неотвязно преследовала мысль о крови, и слова,

исходящие из моих уст, звучали фальшиво. Крайне болезненно относясь к любым проявлениям личной слабости, я серьезно задумался над решением этой проблемы. Пережив очередной приступ ярости, нашёптанный осознанием собственного бессилия, вырвав сердце очередному необучаемому новичку, я успокоился, взял себя в руки и

принялся тренировать самоконтроль, вдохновляя молодых вампиров своим примером. Надо сказать, подобная тактика принесла плодов больше, чем любая другая. Разделяя их положение и жажды мучительные позывы, являя собой образец сдержанности и устраивая порой своеобразный конкурс на самое длительное воздержание, я вскоре почувствовал разницу и большую долю облегчения. С каждым днем я чувствовал, что все легче провожу день, меньше думаю о крови, даже ее вездесущий запах не досаждал уже так сильно, казалось я его и не чувствую вовсе.

Во многом мне помогал обычный спирт, коего у Оливера было в достатке, и за распитием которого мы проводили выпадавшие часы свободного времени. Мы сблизились больше, чем раньше. Хотя я не перестал видеть его недостатки – мелочность, завистливость, жестокость, он был хорошим собеседником, к тому же, в отличие от окружавших меня в последнее время личностей, человеком моего уровня. В его речах теперь все чаще проскальзывали ностальгические нотки по вампирскому «золотому веку», который, он не успел застать, но о возвращении которого, мечтал. Снедаемый прежними неутоленными демонами, я готов был принять его убеждение, что вампир должен оставаться вампиром, а все эти игры в человечность и благородство – пустой звук для того, кто олицетворяет вершину эволюции.

Но однажды, выйдя на воздух и раскуривая сигару, я стал свидетелем занятного явления. Наблюдая, мысленно назвал это «выкидышем войны», одним из вероятных последствий любого хаоса, превращающего порядок установленных природой вещей в невообразимое месиво. Тощий полудикий кот, оголодав, сунувшись было в подвал в поисках поживы, через мгновение вылетел обратно, преследуемый стаей огромных жирных крыс, без меры

расплодившихся на благодатной почве, отъевшихся не столько на объедках тощей госпитальной кухни, сколько на человеческих останках, которые не успевали находить упокоение в земле. Бывший охотник, а ныне бессильная жертва, безуспешно пытался оказать сопротивление, и вскоре его пронзительные вопли смолкли, а полосатая тушка

оказалась погребена под серой копошащейся массой. И в природе, оказывается, не все так просто. Стоило нарушиться равновесию сил, как происходит сбой, ведущий за собой цепь последствий, и неизвестно, чем в итоге может закончиться противоестественное господство. Напоминает ситуацию с вампирами и людьми. Оливер все же ошибается, баланс должен быть во всем. Совет не зря настаивает на соблюдении правил и запретов.

Все заканчивается, хорошее и плохое. Рано или поздно, либо что-то меняется, либо возвращается на круги своя. По слухам с фронта можно было понять, что война на пороге кульминации, дело идет к перемирию. Как и каждый гражданин Франции, я вынес свои выводы из этого времени, прежним мне уже вероятно не стать, но и мир вокруг изменился. Надеюсь, странам хватит ума сделать правильные выводы из уроков творимой на наших глазах истории.

Что же касается меня, за последние три месяца проведенные в госпитале, я вернул свой хваленый самоконтроль, не остановившись на достигнутом, совершенствовал выдержку. Никогда не знаешь, каким боком повернется жизнь, хорошо, если ты максимально готов к любому виражу. Философ Ницше прав: «Все, что не убивает, делает меня сильнее».

Конечно, не всего удалось добиться усилиями воли и твердостью характера. По-прежнему, я не мог вернуть себя равновесие во сне. Стоило хоть на мгновение расслабиться, отпустить контроль, и я окунался в пучину безумной боли, опрокидываясь в свое безумие. От хронического недосыпания настроение, конечно, лучше не становилось, раздражение накапливалось, бессилие сводило с ума.

В начале ноября я получил приказ возвращаться в Париж для повторного вручения Ордена Почетного легиона. Да что же они не оставят меня в покое? Чем на этот раз я заслужил такие почести? Сомнения мои развеял Оливер, предположивший, что это следствие протекции благодарного префекта. По крайней мере, формулировка звучала довольно размыто – «за особые заслуги в боевых условиях перед государством и народом Франции». Приятеля слегка перекосила эта новость. Хоть и уверял, что полностью равнодушен к почестям и звания, тем более, человеческим, тем не менее, как начальник госпиталя за свои века умудрился собрать неплохую коллекцию наград, но вот высшей не удостоился. Мои же желания на тот момент были намного прозаичней. Вернуться домой, к привычной жизни, надеть костюм, сесть за руль любимого автомобиля, завести любовницу и похоронить окончательно все воспоминания об этой войне.

Уже в поезде, распрощавшись с надоевшей до зубного скрежета госпитальной суетой, осознал, что за все время даже не попытался связаться с отцом, да и почти не думал о нем. Очевидно, те, кто считают, что вампиры особенно привязаны к своим семьям, заблуждаются. Похоже, я постепенно освобождаюсь от любых зависимостей, и это хорошо. Это делает меня свободным.

Однако, Гаэтан был в курсе моего возвращения, вновь узнав о награждении из газет, а до этого получив благодарственное письмо от префекта. Встретил он меня с ожидаемыми слезами на глазах, без меры гордясь моими заслугами перед Отечеством и тем вкладом, который его сын внес в победу над агрессором. Разубеждать не имело смысла, к тому же я точно знал, что никогда не стану говорить с ним об этом, резко пресекая любые попытки расспросов, не смотря его на явное недоумение и обиду.

После церемонии официального награждения президент Пуанкаре лично уделил мне внимание. Глава государства вновь выразил признательность и свою особую благодарность, намекнув, что министр Катри посвятил его в мою сущность, и он крайне рад, что, вопреки расхожему мнению, и наш брат может являть собой защитников государства, а не наводящее ужас нечеловеческое зло. Как глава Ордена он подчеркнул, что при необходимости могу обращаться с любой просьбой. Далее я попал в объятия префекта, от которого также терпеливо выслушал множество благодарностей. Любящий родитель, счастливый от возвращения невредимого сына, на время даже снял с себя расчетливую продуманную маску и был по-настоящему искренен. От него я узнал, что Астор Мартиньез и Маркос Лоренсо тоже награждены Военными медалями – высшими знаками доблести рядового состава.