Текст книги "Дорога во тьму (СИ)"

Автор книги: Гай Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 56 страниц)

Мы не могли двигаться или хотя бы позвать на помощь. Для того чтобы попытаться произвести ремонт винтов и выйти на связь, необходимо всплывать, а крейсер, похоже, не собирался двигаться с места.

К сожалению, пребывание под водой ограничено для субмарины несколькими часами. Время тянулось невероятно медленно. Вскоре содержание кислорода в воздухе значительно упало, покрытые потом люди, стараясь оставаться неподвижными, дышали с большим трудом. Я чувствовал себя немного легче, и в голову лезли разные мысли: «Если

мы не сможем всплыть, экипаж вскоре задохнется, а что произойдет со мной? Как поведет себя бессмертный вампирский организм? Я буду приходить в себя и снова терять сознание, пока не иссохну?».

Почему-то ни малейшего желания узнать, так ли это, не испытывал.

Наступила ночь, и, понимая, что темнота давала последнюю возможность спастись и тянуть больше нельзя, капитан Лапорт приказал всплывать. Когда лодка поднялась на перископную глубину, я попытался связаться с одним из кораблей Франции или союзников, но рация молчала. Очевидно, была повреждена или сорвана антенна.

Наконец, рубка показалась над водой, и живительный морской воздух пошел внутрь. Резкий порывистый ветер забрасывал в отдраенный люк хлопья мокрого снега, а волны ощутимо раскачивали лодку. Вместе с механиками, которые должны попытаться почти на ощупь разобраться в ледяной воде с повреждениями винтов, выбрался на скользкую обледеневающую палубу, чтобы восстановить антенну.

В стороне от нас, всего в нескольких сотнях метров по правому борту, возвышался темный мрачный силуэт германского крейсера, периодически направляя в разные стороны луч прожектора. Шепотом, молясь всем богам сразу, матросы делали все возможное, чтобы исправить хотя бы один винт. Тогда, развернув лодку, мы могли бы торпедировать немецкий корабль, представляющий отличную мишень, а потом неторопливо вернуться на базу.

К сожалению, в ту ночь боги отвернулись от нас. Скользнув по воде, яркий луч замер, ослепляя нас, и тут же на нашей лодке скрестилось еще несколько таких же лучей, а со стороны крейсера послышались крики и возгласы. Теперь мы были, по сути, слепы и беззащитны. Не считая бесполезных сейчас торпед, все наше оружие состояло из

четырех пистолетов и такого же количества клинков, положенных офицерам, такой же бесполезный хлам на данный момент.

Перспектива попасть в немецкий плен не слишком привлекательна, но я полагал, что, оказавшись с экипажем на борту вражеского корабля, используя свои способности, очень скоро поверну все к нашей выгоде. Конечно, тут уже не утаишь своей сущности, но к тому моменту, как мы привели бы крейсер к французскому берегу, у меня хватило бы времени, чтобы продумать версию и внушить ее всем возможным свидетелям.

Однако, у вражеского капитана были иные планы на наш счет. В нарушение всех принципов мирового сообщества и Правил ведения морской войны, крейсер без предупреждения открыл огонь из артиллерийских орудий. Это явилось настоящим огненным адом в Северном море. Снаряды взрывались, попадая по корпусу, пробивая большие дыры в обшивке, разнося рубку в клочья.

Правую кисть словно огнем обожгло: похоже, попал осколок. Не успел его выдернуть, как и сам оказался за бортом после очередного взрыва. Сквозь грохот снарядов слышались крики раненых и оказавшихся в ледяной воде людей. Обернувшись, захлебываясь в волнах, заметил, как разбитая лодка быстро погружается под воду.

Корабельная артиллерия, наконец, замолчала. Теперь в свете прожекторов на поверхности качались лишь обломки и моряки в спасательных жилетах. Большая часть оставалась жива и их можно было спасти, но теперь заговорили немецкие пулеметы, не оставляя никому ни малейшего шанса. Я мог нырнуть и переждать в глубине, вампирскому организму хватило бы задержанного воздуха достаточно долго, но не смог бы заставить себя поступить таким

трусливым, хотя и разумным образом, продолжая оставаться на плаву, ослепленный и оглушенный, осознающий весь ужас происходящего. Одна из крупнокалиберных пуль попала мне в висок, и я, наконец, потерял сознание.

К счастью, пуля – это не снаряд, способный снести голову, кусочек металла организм вытолкнул из височной кости, и я очнулся. Оглядевшись по сторонам, в свете скользящих прожекторов, видел среди волн лишь трупы товарищей.

Не помню, чтобы когда-либо прежде испытывал подобную горечь, но и ярости, казалось, такой не знал. И это вампиров называют чудовищами?! Зачем?! Какая необходимость расстреливать тех, кто не мог оказать сопротивление?! Это не укладывалось в гудящей голове. Все прежнее воспитание и военное образование отказывалось воспринимать случившееся. Гордое звание «офицер» всегда являлось для меня синонимом слова

«джентльмен».

Я вдруг осознал, что во многом Оливер оказался прав. Общество не стало гуманнее и лучше за последнюю сотню лет. Впрочем, все это не имело уже никакого значения. Сорвав спасательный жилет и набрав в легкие побольше воздуха, быстро нырнул и поплыл под водой в сторону немецкого корабля, пока он не успел покинуть место

преступления. На своей лодке, придерживался диеты, стараясь ограничиваться парой глотков крови по необходимости, чтобы не ослаблять боевых товарищей. Ну что ж, пришла пора прервать пост.

Забравшись на крейсер по другому борту, где не оказалось ни одного человека, быстро скользнул к капитанской рубке. Вытаращивший глаза, жирный, как боров, немецкий командир не успел издать ни звука, когда я вырвал его гнилое сердце. Горло обдало жаром, и уже следующей жертве – моряку, стоявшему возле штурвала – вцепился в шею,

начав жадно пить, ощущая, как инстинкты хищника, сильнейшая ненависть и жажда мести затмевают остатки человечности. Я не сделал ни малейшей попытки, чтобы сдержаться. Зачем? Это ведь было именно тем, что сейчас требовалось.

Придя в себя и вернув возможность трезво мыслить, приступил к выполнению плана. Быстро сориентировавшись, оказался в радиорубке, одним движением свернул шею «коллеге» и наконец смог воспользоваться передатчиком. Затем, спустившись в трюм к артиллерийскому складу, без раздумий убивая всех, кто попадался по дороге, вспомнив университетские занятия, заложил взрывчатку и поджог бикфордов шнур.

Убедившись, что никто не сможет помешать, быстро выбрался на палубу и прыгнул за борт, постаравшись отплыть подальше. Вскоре за спиной раздался оглушительный взрыв, за ним следом несколько еще более сильных, и в небо взметнулся сноп огня, а через несколько триумфальных минут воды Атлантики сомкнулись над тем, что осталось от немецкого корабля. Отыскав чей-то всплывший спасательный жилет, натянул его для достоверности, и, ухватившись за обломок доски, стал дожидаться нашего или британского корабля, с которыми удалось связаться.

Уничтожение немецкого крейсера не утолило до конца мстительного желания поквитаться за расстрелянных товарищей. Покачиваясь на волнах, я начал сожалеть, что поторопился, и перед взрывом не перебил всех немцев на борту, ведь кто-то из них мог и уцелеть и, возможно, барахтался где-то в воде. Тогда подошедшие спасатели вытащат и их, а разве это справедливо? Может, вернуться, найти оставшихся и добить? Однако, среди высоких волн и в таком снегопаде даже мне непросто отыскать их, а на горизонте уже показался идущий на всех парах французский миноносец.

Вскоре находился на его борту среди соотечественников. Внушив доктору в лазарете не осматривать меня и не слишком удивляться отличному состоянию после пребывания в ледяной воде, я рассказал командиру корабля о случившемся, скрыв лишь незначительные подробности, касающиеся моей сущности. Изумленно качая головой, тем не менее, он не мог отрицать очевидного. К тому же, пара полуживых немцев, которым все же удалось уцелеть, во время допроса подтвердили мои слова.

Глава 03.

После гибели подводной лодки задумался о том, что на флоте мне не место и размышлял над возможностью служить в реальных полевых условиях. Временно меня оставили при штабе на береговой базе, но одно для себя решил точно – сидеть в радиорубке может любой обычный человек. Гораздо больше пользы я могу принести при непосредственном

контакте с врагом. К тому же бурлившая до сих пор в крови ярость ждала сатисфакции. Однако в голову ничего толкового не приходило, а самовольно оставить службу и действовать ночами как партизан-единоличник – это все же сильно походило на дезертирство. Боюсь, отец бы не понял, да и сам я был не так воспитан.

Через полтора месяца после вышеописанных событий, за уничтожение немецкого крейсера, получил из рук президента свой первый орден Почетного легиона. Несомненно, месье Пуанкаре узнал меня, но постарался не подавать вида. Лишь немного дольше задержал в своей руке мою, поздравляя, на словах подчеркнув, что ему особенно приятно вручать мне эту награду.

Когда после официальной части мы прошли в фуршетный зал Елисейского дворца, где для новых кавалеров ордена накрыли столы, министр Катри подошел, чтобы поздравить.

– Я действительно не ошибся в Вас, месье Ансело, – уважительно произнес он, пожимая мне руку. – Хотя был удивлен, узнав, что Вы служите во флоте. Скорее, ожидал увидеть Вас среди сотрудников месье Лазара или месье Толе.

Опытный политик и хитрый дипломат Катри ничего не говорит просто так. Похоже, старый пес даже во время войны продолжал преследовать свои интересы, пытаясь через меня укрепить свое влияние в Совете, раз дает такую наводку. Однако если еще от Оливера я знал, что Эйдриан Толе со своими подручными занимается выявлением шпионов и дознанием, а деятельность Жана-Баттиста оставалась неизвестной. Тем не менее, слова префекта очень заинтересовали.

– Думаю, месье Ансело, – немного нахмурился министр в ответ на мой вопрос, отводя за локоть в сторону, – Вам стоило спросить об этом меня еще в начале войны, – после чего я мысленно влепил себе оплеуху за ошибочно сделанный прежде вывод. – Оба члена Совета в военное время занимают должности во Втором бюро Генштаба. Только, в отличие от контрразведчика месье Толе, бригадный генерал Лазар руководит одним из структурных

подразделений разведки.

Этой информации оказалось вполне достаточно. Предоставленный трехдневный отпуск решил использовать, чтобы перевестись из ведения Военно-морского министерства в Министерство обороны, воспользовавшись рекомендацией префекта. Были еще кое-какие планы, но, этот вечер я собирался провести с отцом. Поезд из Бреста задержался на четырнадцать часов, и, приехав в Париж днем, едва успел ненадолго заскочить домой.

Конец зимы выдался хмурым и неприветливым, дни туманными и дождливыми, нередко с мокрым снегом, прогноз не предвещал существенных изменений, так что проблем с передвижением по городу в ближайшие дни не ожидалось. Прием в президентском дворце закончился после девяти вечера, поэтому всем награжденным выдали на эту ночь пропуска. Конечно, для меня комендантский час не мог быть проблемой, но не отказываться же, тем более, что хотелось неторопливо проехать по городу на своем автомобиле, поглядывая по сторонам, с сожалением замечая, как изменилась столица за последние полгода.

К счастью, разрушения, вызванные бомбами и гранатами, сброшенными с немецких самолетов и цеппелинов, оказались незначительными, тем не менее, с наступлением сумерек, город погружался в тревожную тьму. Не горели уличные фонари, исчезла яркая реклама, не было ни одного освещенного окна – светомаскировка строго соблюдалась. Даже Эйфелева башня почти не заметна, смутным силуэтом зарываясь в низкую облачность.

Ближе к десяти вечера – комендантскому часу – улицы почти обезлюдили, попадались только военные патрули, да изредка проезжали машины со спецпропусками. Такси и извозчиков практически не видно, хотя общественный транспорт работал в обычном, пусть и сокращенном режиме. Париж лишился привычной вечерней и ночной жизни – спектаклей, концертов, даже оставшиеся рестораны закрыли свои двери к положенному часу. Наверное, вампирам здесь стало менее вольготно. Чувствуя, что жажда беспокоит все сильнее, я остановился возле небольшой кофейни, которую только что, нервно оглядываясь и торопясь домой, суетливо заперла припозднившаяся хозяйка. Я приказал мадам сесть в машину и напился крови. Потом, поддавшись порыву, подбросил пропахшую кофе и ванилью немолодую женщину к дому, чтобы той не пришлось провести ночь в комендатуре, и поехал своей дорогой.

И вот я в Бельвиле. Из прислуги с отцом осталась одна горничная, повышенная до домоправительницы, исполнявшая одновременно и роль кухарки, поскольку та теперь работала в военном госпитале. Тем не менее, меня ждала торжественная встреча. Растроганный Гаэтан достал лучший коньяк из своих запасов, предусмотрительно

припасенный им для случая, словно он заранее предвидел что-то подобное. Как и в прежние времена, стол был накрыт парадной скатертью, а в начищенном столовом серебре отражался блеск хрустальных бокалов. Но еще ярче, кажется, сияли глаза отца, который даже выглядел сегодня помолодевшим и приосанившимся. Я чувствовал, как он счастлив меня видеть, да и сам был очень рад побыть дома.

Отец расспрашивал о службе и о трагедии, разыгравшейся в Северном море, ведь о моем награждении он узнал из прессы. Я видел, как он гордился мной, и не хотел огорчать, но это не казалось справедливым. Истинными героями были погибшие товарищи, оставшиеся на дне Атлантики, а я всего лишь воспользовался своими возможностями. Я передал свой орден отцу на хранение и с тех пор надел его один раз, когда этого требовал протокол.

Газеты ежедневно печатали огромные скорбные списки, горе уже коснулось многих парижан. При передаче родственникам бирки с запястья погибшего обычно говорилось краткое: «Пал смертью храбрых». Зачастую семьи напрасно пытались получить хотя бы крупицы информации о том, как погибли их родные. Поэтому, отдавая дань

памяти, я решил лично посетить вдову своего командира, а также родителей флот-лейтенанта Ферре.

– Сынок, а может быть, с твоих слов я напишу письма родным остальных членов экипажа? – предложил взволнованный Гаэтан. – Думаю, им всем будет это очень важно.

Конечно же, я согласился. Молодец мой старик. Странно, что я прежде сам о подобном не подумал.

Неожиданно наш разговор нарушил пронзительный вой сирены воздушной тревоги.

– Может, спустишься в подвал? – предложил я отцу, но тот отмахнулся:

– От этих авианалетов больше шума и беспокойства, только людей будят, а так народ уже привык и почти не обращает внимания.

Теперь настала очередь отца делиться тем, как он жил здесь последние полгода, ведь Париж, по сути, стал прифронтовым городом. Но он, как обычно, утверждал, что у него все отлично, больше сочувствуя другим горожанам.

После бесславного бегства в Бордо, которое сильно ударило по престижу президента Пуанкаре, правительство вернулось в столицу лишь в начале декабря. Повсеместно выросли цены на продовольствие, а качество хлеба стало просто отвратительным. Бедной части населения пришлось нелегко. Хотя, надо отдать должное, стараясь поддержать боевой дух и не допустить роста напряжения в обществе, правительство назначило приличное пособие всем семьям, где кормилец ушел в армию.

С сожалением, хотя и без особого удивления, узнал, что и мои сограждане порой пытались нажиться на войне. Например, пришлось установить полицейский надзор за молочниками, когда выяснилось, что больше половины продаваемого молока разбавляется водой из питьевых фонтанов. У кого-то из богачей состояние уменьшилось в результате инфляции, однако бизнесмены, имевшие доступ к военным контрактам, процветали. Производители

хозяйственных товаров, переходящие на изготовление походных мисок, фляг, лопат, не говоря уже о бомбах и снарядах, сколачивали целые состояния.

Париж постепенно возвращался к жизни – на улице Рю де ла Пэ, где осталась моя квартира, снова открывались ателье, а несколько театров начинали давать утренние спектакли. Однако многие зажиточные парижане, сбежавшие из города в августе, предпочитали отсидеться на юге или юго-западе Франции, подальше от артиллерийской

канонады, докатывающейся до помрачневшей столицы.

Пользуясь путеводной подсказкой министра, за переводом обратился напрямую в штаб-квартиру ведомства, расположенную в двухэтажном особняке по улице Сан-Доминик. На самом деле, эта волокита оказалась лишь формальностью, так как выяснилось, что подразделение, в котором предстояло служить, фактически не существует, как и деятельность, которой оно занималось. Немногие вампиры, подобно мне, имели желание и возможность официально считаться солдатами французской армии, большинство же отправлялось в пекло, руководствуясь иными причинами, и мотивы имели разные.

Мне повезло застать на месте в штабе самого бригадного генерала Лазара, и я не сомневался, что у него возникнут некоторые вопросы.

– Признаться, удивлен, месье гранд, – покачал головой глава Совета, обменявшись со мной рукопожатием. – По итогам брюссельских событий можно было предположить, что от Вас прохода не будет. Любой на Вашем месте считал бы, что, как минимум, заслуживает награды и особой отметки своих заслуг. Тем более, мадемуазель Женевьев нам

подробно все объяснила, не скрыв даже то, что влюбленным Доном Кихотом Вы на самом деле не были вовсе. Не сочтите за ребячество, но мы с господином Толе даже пари заключили, поспорив, какого рода привилегий Вы от нас потребуете по возвращении, – кажется, этого покрытого вековой пылью скучающего вампира развеселила данная

ситуация, он даже ухмыльнулся самым уголком губ. – А Вы, месье Ансело, нас обоих в проигрыше оставили. Мало того, что пропали из вида, будто Вас и не было, так еще нашли такой оригинальный способ отдать долг Отечеству. Ни один наш собрат еще не додумался спуститься под воду. Возможно, благодаря Вам мы возьмем это на вооружение.

Несмотря на его похвалы, я себя ощущал мальчишкой, словно глупость какую-то сделал. «Ну, спасибо, Оливер, я тебе это припомню, – разозлился мысленно я. – Рассказал мне про деятельность Эйдриана, зная, что откажусь служить под его началом, и ни словом не заикнулся про Лазара и его подразделения. Я был прав, мой триумф не давал хирургу покоя. И сейчас я, наверняка, неимоверно глупо выгляжу, пойдя своим путем».

– Я, конечно, рад, что Вы, Ансело, все же добрались до нас и изъявили желание вложить свои неоспоримые таланты в общее дело, но, признаться, сомневаюсь, что Вам подойдет подобная деятельность. Будь Вы постарше, и имелся бы опыт шпионажа.. например, я лично вижу Вас резидентом в Германии, там бы у Вас в полной мере имелась возможность себя проявить. Возможно, и ошибочно Вас посылать на передовую, но ситуация с нашей

стороны складывается не слишком удачная. Дисциплинированные и организованные немцы гораздо более продуманно используют имеющиеся в их распоряжении возможности вампирской массы. Пока наша страна направляла основное усилие на мирное сосуществование видов, немцы разработали тайную организацию по созданию и обучению вампиров специально для боевых и диверсионных действий. Надо ли говорить, что мы оказались в проигрыше с этой стороны? Поэтому сейчас каждый наш собрат на счету.

«Ну, так что же ты тут рассуждаешь сидишь?» – немного раздраженно подумал я.

Таким образом, все и решилось в кратчайшие сроки. Мне едва удалось попрощаться с отцом, не имея даже возможности сообщить, куда направляюсь, как я тайно был переброшен на позицию около франко-бельгийской границы.

Глава 04.

С первых же минут стало ясно, что на этот раз я столкнулся совершенно с иной реальностью, и, честно говоря, оказался не готов к тому, что меня ждало, простыми словами – вляпался. Вероятно, еще и поэтому так не люблю думать о тех годах.

Однако, услужливая память вернула в то время. Стояла глубокая ночь, но, вопреки ожиданиям, вовсе не глухая. Небо на востоке еще не побледнело, и я, не торопясь, мог оглядеться по сторонам, составить первоначальное мнение и впечатление о происходящем. Судя по карте, база диверсионной группы располагалась где-то поблизости. Линия

фронта тоже проходила совсем рядом, и предутреннюю тишину постоянно нарушали то одиночные винтовочные выстрелы, то треск пулемета. Вдали бухала тяжелая артиллерия, так, что земля содрогалась. И это еще время ночного затишья. Если напрячь слух, в придачу к шелесту листвы можно разобрать фырканье лошадей, негромкий разговор, храп и приглушенные стоны.

Уютные сельские домики, рассыпанные по зеленым холмам, утопающие в густой зелени, небольшие города с красивыми старинными постройками, безмятежный уголок неторопливой, спокойной жизни – такой я запомнил Фландрию, где доводилось бывать проездом в Брюгге к маминой родне. Ничего этого теперь не было и в помине. Кое-где виднелись лишь развалины и обломки, растоптанные сапогом войны, а, судя по зареву, за холмом что-то горело. Изрешеченная, изуродованная бесконечными окопами и воронками, как незаживающими шрамами, земля перемешалась с остатками темно-серого снега и превратилась в непролазную грязь. Ночью подморозило, иначе увяз бы в ней по колено. «Вновь занесло черт знает куда, – мелькнуло в голове. – После обретения бессмертия я все

чаще попадаю в такие места, где прежде даже представить себя не мог».

В свежесть ночи вплетались запахи порохового дыма, гари, отхожих ям, сырости и тлена. И еще – аромат крови. Неуловимый, он пропитал, казалось, все вокруг, прозрачным маревом окутывая, дразня и маня, заставляя мысли путаться, а десны зудеть. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие и сомнение в правильности затеи, которые решительно отмел.

Группа дислоцировалась в низине на окраине лесного массива. Деревья еще не зазеленели, и опушку прикрывала сверху большая маскировочная сеть. Пара землянок, одна из них – командирская и одновременно штабная, а вторая – для остальных вампиров, да небольшой крытый грузовой фургон, вроде жандармского для перевозки заключенных – вот и вся база.

Мой новый командир – Жозеф Бенезет – участвовал еще в Наполеоновских войнах в звании капитана. Немногословный и хладнокровный мужчина средних лет, с давно уже вышедшими из моды лихо закрученными усами, в поношенной форме без каких-либо знаков отличия. Ни подразделения, ни чинов, ни званий. Встретил он пополнение в моем лице равнодушно, проворчав только, что от одного бойца толку мало, и добавил в адрес командования еще несколько непечатные выражения.

Осматривая и знакомясь со скудным временным лагерем, обнаружил знакомых из Парижа, входящих в состав группы. Мир тесен. Во-первых, Ксавье – молодой вампир из катакомб, которого узнал за несколько дней до войны. Он и поведал о событиях, последовавших после моего ухода из подземелий.

В самом начале боевых действий, по катакомбам прошлась «жесткая метла» подручных Эйдриана Толе, и все вампиры, независимо от пола, возраста и готовности выйти наверх, были поставлены перед выбором – или считаются мобилизованными, или подлежат уничтожению. Несогласных и воспротивившихся, как, например, почти всех головорезов дикаря Зулууа, уничтожили на месте, остальные поняли, что шутки закончились и вариантов нет. Кое-кому все же удалось улизнуть наверх, как-то Базиль покинул группу за день до облавы. Оставшиеся приняли свою участь и были распределены на различные участки фронта.

Вместе с Ксавье к командиру Бенезету попали Парис и Леонард, которым не повезло остаться в вечности. Первый наступил на противопехотную мину, и его разорвало в клочья, а бывшему противоборствующему главарю снесло голову осколком снаряда. Несмотря на бессмертную природу, наши собратья гибли довольно часто, так что немудрено, что Лазар посетовал на их нехватку. Наибольший урон диверсанты несли, если доводилось столкнуться с аналогичными немецкими группами, тогда бой шел на равных и, как правило, нес немалые потери с обеих сторон. Поэтому состав подразделения насчитывал всего десяток вампиров, в основном молодых, не старше пяти лет. Ясно, отчего злился командир, видно, надеялся на более многочисленное пополнение, чем моя скромная персона.

Вторым парижским знакомым оказался Астор Мартиньез, он работал в автомастерской сначала у Леговца-старшего, а потом у Золтана, где я видел его неоднократно. Но к удивлению, парень был не нашим собратом-вампиром, а оборотнем, чем немало рисковал, ежедневно находясь бок-о-бок с кровным врагом. Уж не знаю в чем причина: во

взаимовыгодном сотрудничестве с министром Катри или во врожденной толерантности, но я, в отличие от большинства своих собратьев, не испытывал ни вражды, ни ненависти к хвостатым, чего нельзя сказать об остальных членах группы. Астор уже полгода служил здесь механиком-водителем и во многом был очень ценен и даже незаменим в дневное время, но неприятельское отношение к нему было видно невооруженным глазом. Он

старался держаться особняком, выполняя свою работу, хотя командир и предупредил, что лично оторвет голову любому, кто его тронет.

Еще двоих встречал в нижнем «Соблазне», кажется, мы пару раз бывали партнерами в игре. Никаких эмоций по поводу моего появления в отряде не возникло, и с первых дней я понял, что здесь нет командного духа, привычного на субмарине. Скорее, возникали ощущения чего-то знакомого, будто уже видел или испытал подобное. В памяти всплыл рассказ Оливера, о его молодости в катакомбах и выживании, когда сам за себя и один против

всех. Что же, этого следовало ожидать.

Теперь мои офицерские эполеты не имели никакого значения, как и наличие банковского счета или аристократическое происхождение. Важен вампирский возраст, сила, боевой опыт и определенные навыки, если таковые имелись. Мы понимали, что всего лишь пушечное мясо, грозное оружие, мощная, но не ценная боевая единица. Расчет ставился на то, что вампиры могут принести немалую пользу на передовой, но их потери не только неважны, но и желаемы, как и бойни в катакомбах. Создавая подобные организации, Совет убивал двух

зайцев – избавлялся, опять же, от излишков молодняка, легко восполняемого со временем, и привносил вклад в войска.

Мое новое назначение сказало мне о многом, когда проанализировал свое положение. Лазар посетовал, что у меня нет должной подготовки для разведки, отметив во мне личность с большим потенциалом, но, не моргнув и глазом, отправил все же на передовую, давая понять, что никто жалеть обо мне не будет. Тоже вполне ожидаемо, и придется признать, что я всего лишь мелкая сошка.

Разобравшись в себе, заинтересовался, что же держит здесь остальных членов группы, ведь вампиру, по сути, все равно на указы и команды. Любой из них мог быть уже по ту сторону Ла-Манша, а не вязнуть в грязи и не дышать пороховым дымом. Оказалось по-разному. В ком-то, как и во мне, еще был жив патриотический дух и судьбародины небезразлична. Другие не видели принципиальной разницы между своей жизнью до этого и тем, что

творилось вокруг, видно, не слишком повезло с первыми годами вечной жизни. Третьим казалось, что война дает безграничные возможности для удовлетворения вампирской жажды – реки крови вдоволь, никаких запретов на убийства, ежедневный риск, будоражащий нервы. А один даже считал, что таким образом возмещает Франции и ее

жителям причиненный им самим вред, искупает грехи.

Вновь судьба предоставила мне шанс испытать себя, а может, просто открыто насмехалась мне в лицо. Спать отныне пришлось на втором ярусе грубо сколоченных лежаков, прикрытых прелой соломой, поверх которой набросили грубое серое одеяло. Удовольствие еще то, при наличии в довольно тесном помещении десятка мужчин, из которых половина звучно храпела, заглушая дневную канонаду. Впервые действительно раздражала невозможность выйти днем из укрытия. О таком благе цивилизации, как душ, или о столовых приборах и мечтать не приходилось. Условия спартанско-походные, минимальные. Пришлось отнестись философски. Полагаю, солдатам в окопах приходится не легче. К тому же, нехотя пришлось признаться, что Оливер вновь оказался прав, утверждая, что школа катакомб мне не помешает. После вонючей камеры и сна на камнях меня мало что могло смутить.

Так началась моя служба, на которой, я надеялся, смогу приносить стране, несомненно, большую пользу, чем прежде, хотя точно знал, что на награды и почести на этот раз рассчитывать не стоит. По сути, мы и наша деятельность даже после войны так и останемся известны лишь самому узкому кругу командования. Однако вскоре надежды на честные и равные сражения, как я их себе представлял, начали рассеиваться как дым, когда стало

ясно, насколько вампирские теневые бои отличаются от всего, что я знал или представлял о войне в целом.

О том, какого рода задания нам предстоит выполнять, я получил представление уже следующим вечером. Командир даже не утруждал себя вводным инструктажем или тактическими приказами. Для диверсионной группы, как я вскоре уяснил, любые средства хороши. Чем больше жертв, тем успешнее ночь. Военный кодекс для нас являлся пустым

звуком, его попросту не существовало, как, по сути, и нас.

Несмотря на то, что война на суше давно приняла затяжной характер, и обе стороны глубоко закопались в землю, прорыв несколько линий окопов, тянущихся на многие километры, и выстроив различные заградительные сооружения, для вампиров это были горячие ночи. Едва на искалеченную стонущую землю опускалась темнота, наступало наше

время. Словно бесшумные ночные демоны, мы проникли на сопредельную сторону и двинулись к небольшому немецкому аэродрому, где на днях приземлилась эскадрилья новых Фокеров. «Главное, – как приказал командир, – чтобы ни один самолет не поднялся в воздух».

Стараясь не производить раньше времени лишнего шума, сворачивали шеи тем, кто попался на пути – патрулям, дозорным, сторожевым собакам. На этом этапе никто не задерживался, чтобы утолить жажду. Все изменилось, когда мы достигли расположения эскадрильи. Ворвавшись первом делом в штаб, выведя из строя телефон и рацию, группа рассредоточилась по аэродрому и окружающим его палаткам и блиндажам. Тут и началась настоящая резня. Вражеские солдаты даже не успели проснуться, так и не поняв, что за страшная сила разрывала им горла и упивается кровью. Вампиры не просто убивали, многие из них, опьяненные, ошалевшие, устраивали ад кромешный, кровавую феерию.

Это была грязная война, ведь человеческий противник, по сути, не мог оказать никакого сопротивления. Любые попытки бошей отразить атаку прерывались в мгновение ока. Первое время я не понимал смысла такой бойни. Это показалась мне отвратительным, бесчеловечным, противоположным всему, что изучал на военной кафедре. Я старался убивать без жестокости, автоматически выполняя свою работу. Но постепенно запах свежей крови, густо растекавшийся над аэродромом, а также свежие воспоминания об изрешеченной пулями и тонущей в бездне подлодке с товарищами и клокочущая непотушенная ярость сыграли свою роль. В конце концов, чего еще я ожидал, направляясь сюда? Да и враг у меня все тот же, что и в море.