Текст книги "Против течения (сборник рассказов)"
Автор книги: Федор Гришанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
«Заячья губа» весело и легко зашагал по направлению к посёлку, за ним едва плелись утомлённые «любовным угаром» юные соперники: Серёжа и Слава.
Так устают, наверное, только шахтёры после двух смен ударной работы в подземных забоях. Лица молодых донов Жуанов были измазаны начинающей засыхать кровью, замызганная и грязная одежда выглядела хуже любой тряпки, валявшейся около помойки. Спины, да и вся одежда, были насквозь пропитаны потом, перемешавшимся с кровью и зеленоватой уличной грязью. Они угрюмо ковыляли за своим педагогом и не смотрели друг на друга... Таким был первый сексуальный опыт нашего героя. Ну, конечно, только условно мы можем считать этот опыт таковым... Зато как сильно попотели наши доблестные будущие ловеласы и селадоны, постоянная угроза невинному и высоконравственному слабому полу, называемому простодушными импотентами «прекрасной половиной человечества»!).
Фая, сама впервые оказавшаяся в такой ситуации, начала было лихорадочно и запоздало сопротивляться, но Серёжа – крепкий, хоть и весьма побитый, паренёк, – использовал всё-таки своё физическое превосходство.
И... (Несколько позже, когда Серёжа сдуру, только из-за полного отсутствия в голове мозгов, возомнит о себе и решит стать поэтом, из него выскочит, в частности, и такой высокоумный шедевр:
Как «Надо!» женское «Не надо!»
Должны мужчины понимать!
И что же? Действуя в своей дальнейшей жизни в соответствии с этим гениальным открытием, наш герой – ни разу! – не ошибся. И, действительно, если наши мужчины, хотя бы иногда, не будут проявлять настойчивости, то – боже сохрани! – род-то человеческий прекратится и на земле снова останутся одни обезьяны. Им-то и придётся спасать нашу Землю от следующего нашествия варварских внеземных цивилизаций).
Это была чудная ночь! (Но описывать здесь её неистовую метельную заметь мы не будем, а то какие-нибудь дотошные критики или озверелые блюстители народной нравственности ещё вздумают обвинить нас в попытках развращения нашей давно уже развращённой молодёжи!).
Уже под раннее утро Фая, будто внезапно вспомнив что–то очень важное, крепко прижалась к Серёже, начала лихорадочно целовать его и шептать ему прямо в ухо:
– Серёженька, милый! Спасибо тебе за всё! Как мне было хорошо с тобой. Я ведь тебя никогда не забуду! Пока жива, буду помнить... Теперь и смерть не страшна. Что будет, то и будет.
– Ну что ты, Фая. – утомлённо отвечал на её ласки и слова новоиспечённый мужчина. – Ты не думай о смерти. Не надо. У нас только одна жизнь, да и та короткая. Живи и радуйся (Серёжа! Поступай на философский факультет! Там так ждут тебя мечтающие о достойном преемнике престарелые и измученные своей никому не нужной мудростью профессора!).
– Хорошо, Серёженька. Я и так радуюсь. Жалко, что пора вставать. Тётя Маруся, деловая, уже ходит везде, проверяет...
Фая торопливо свернула измазанную чем–то красным простыню, замотала её в какую–то тряпку и с оглядкой, воровато как-то, понесла её выбрасывать в помойку. Светало. Приближался новый, таящий в себе что–то неизвестное, день.
С этой памятной ночи начался у Серёжи новый период в его переменчивой и сумбурной жизни. На многие вещи он стал смотреть совершенно другими глазами. Они часто коротали свои интернатовские ночи в самой уютной и милой кладовочке на уральской земле. Одним словом, Серёжа серьёзно увлёкся этим, в сущности, безобидным и даже, как уверяют специалисты, полезным занятием.
Чтобы не отвлекать вас от дальнейшего, мы расскажем прямо сейчас всё, что нам известно о судьбе этой доброй, смелой и прекрасной серёжкиной подруги...
Через два месяца Фая действительно ушла из школы и интерната под предлогом замужества. Серёжа поскучал немного, пострадал, но над ним в то время нависло столько каверзных проблем, он так закрутился, выпутываясь из них, что почему–то стал быстро забывать свою верную подругу... а, может быть, просто не сумел по молодости лет оценить её высокие и непреходящие достоинства.
Но ещё через месяц Серёжу как бы что–то толкнуло изнутри, он забеспокоился, даже как-то всполошился, позвал с собой Раю, фаину сестру, отвёл её подальше от интернатских ушей и сразу прямо спросил:
– Рая! Как там Фая живёт?
– Плохо. – смущённо ответила младшая фаина сестрёнка.
– А что случилось?
– Серёжа, а ты никому не расскажешь?
– Нет, конечно.
– Фаю сильно избил муж ейный, а потом сам куда–то пропал.
– Как пропал? Сбежал что ли?
– Не знаю. Его, наверное, Алик и Тимурка за Фаю убили. Только ты никому не говори об этом, а то их увезут допрашивать и посадят в тюрьму.
– Да нет, конечно, никому ничего не скажу. А Фая–то как?
– Она выздоровела. Фая у нас – самая хорошая. Она у меня про тебя часто спрашивает. А теперь у неё будет ребёночек, и родители хотят выдать её за вдовца с детьми. А у нас ещё мама приболела. Меня тоже скоро домой заберут, помогать маме по хозяйству...
– Ладно, Раечка. Извини, пожалуйста. Иди в интернат, делай уроки, а я погуляю, подумаю...
Через две недели и Раю родители забрали домой ходить за скотиной и хозяйничать в огороде...
Больше Серёжа никогда и ничего не слышал о Фае и никогда в жизни больше не встречал её.
(А что было делать семикласснику Серёже? Выкрасть автомат в воинской части, заседлать Гранита, примчаться на глухой полустанок и перестрелять там всех вдовцов? – А за что? Может быть, этот вдовец оказался спокойным, добрым и хорошим человеком? Может быть, Фая счастливо проживёт с ним всю свою оставшуюся жизнь? «У каждого своя судьба на свете». Милая Фаина Фаттаховна! Если ты ещё жива и здорова, мы понимаем, что некогда тебе читать какие–то вздорные книжки: тебе приходится заниматься с внуками и правнуками. Но всё же знай: Сергей Васильевич вспомнил всё и всех... И никогда уже не забудет).
На следующий день после неудачного столкновения лохматой Женькиной башки с интернатской табуреткой у Серёжи состоялся серьёзный разговор с заведующей.
Из–за буквально мизерных размеров интернатской территории и всеобщей тесноты кабинета у заведующей как такового не было, а был маленький закуток рядом с кухней, вся меблировка которого состояла из небольшого шкафчика, в котором, видимо, хранились досье на будущую красу и гордость уголовного мира, крохотного стола и одного стула, на котором сидела сама заведующая. Её собеседникам, в том числе и разукрашенному вчерашней бийятыкой Серёже, приходилось скромно стоять между столиком и дверью.
Заведующая интернатом, Тамара Сергеевна, стройная моложавая женщина, изящно одетая и ухоженная во всех отношениях, как и подобает супруге большого начальника, именно в этом закутке беседовала со своими подчинёнными о том, чего не должны были знать другие любознательные представители разношёрстной интернатской публики.
Взглянув на скромно втиснувшегося в её «кабинет» отмеченного «боевыми наградами» Серёжу, Тамара Сергеевна укоризненно покачала своей модной причёской и стала внимательно читать лежащую перед ней какую–то бумажку.
Пока она с неослабевающим интересом рассматривала со всех сторон эту «бумажку», Серёжа покорно ждал решения своей участи и, между прочим, обогащённый свежим ночным опытом, невольно подумал: «Да, красивая женщина!».
Потом «красивая женщина» положила изученную ей бумажку на столик и приступила к допросу подозреваемого.
– Серёжа! Ты только вчера поступил в наш интернат и сразу же попал в какую–то неприятную историю. Расскажи мне, пожалуйста, что случилось у вас вчера вечером.
– Тамара Сергеевна! Мы вчера вечером сидели в столовой и делали уроки. Вдруг этот Женька – лохматый побежал куда–то и ударился головой об косяк. Да так сильно, что сразу потерял сознание. Мы все разволновались. Прибежала тётя Маруся, вызвала «Скорую помощь», и его, Женьку этого увезли.
– М..м„, да. – откровенно недоверчиво глянула прямо в ясные и честные Серёжкины глаза заведующая и задала вполне естественный в данной ситуации вопрос: – А ты–то где, Серёжа, получил фонари на лицо?
– А я. Тамара Сергеевна, бросился на помощь этому старшекласснику на помощь, на ногах не удержался и прямо лицом ударился об табуретку. Но это ничего. Скоро всё заживёт.
– Да, да... Заживёт–то заживёт. А ты не врёшь случайно?
– Нет, все же видели.
– Ладно. Ты–то как намерен в школе учиться?
– Обычно я на одни пятёрки учусь. Все учителя говорят, что мне надо учиться. – сделал ударение на слове «надо» Серёжа.
И заведующая интернатом Тамара Сергеевна почему–то решила немного пооткровенничать с этим поколоченным интернатской шпаной новичком.
– Я об этих хулиганах уже договорилась и в гороно, и в школе, и в ремесленном училище. На железной дороге воруют, на станции лампочки бьют и дерутся, в школу ходят редко и то только за двойками. Здесь младших детей прямо как изверги какие–то колотят... Ну, ничего. На следующей неделе вся эта четвёрка отправится доучиваться в рем.училище.
«Шестёрка» – хотел было подсказать Тамаре Сергеевне Серёжа, но вовремя прикусил язык. А заведующая продолжила делиться своими педагогическими проблемами с хронически–неизлечимым противником всякой «педагогики» Серёжей.
– Они совсем обнаглели. Одного только Петра Николаевича боятся. Надо же до этого дойти: продали кому–то двух интернатских поросят, и ничего, всё как с гусей вода. Может, в ремесленном за ум возьмутся. А если так... одна дорога: в колонию для малолетних. Родители работают, а они... Ну ладно, Серёжа, иди, читай свои книжки.
Весьма довольный благополучным для него исходом беседы с директрисой Серёжа отправился погулять по ближайшим окрестностям города Глупова... фу ты! Миасса, конечно (Кстати, упомянутый Тамарой Сергеевной «Пётр Николаевич» был единственным интернатским воспитателем. Несколько позже мы, конечно, посвятим целую главу этому интересному и весьма своеобразному человеку).
Серёжа поднялся по узкой дорожке в гору, прошёл мимо школьных зданий и углубился в опоясывающие горный хребет сосновые боры. Он бродил по крутым предгорьям и думал свои горькие думы о начале интернатской жизни: «Итак, что было? В первый же день меня крепко поколотили. Правда, их было шестеро, но всё же... Конечно, можно было убежать, но ведь всё равно пришлось бы возвращаться в интернат. Значит, надо думать. Чтобы хорошо играть в футбол, надо много тренироваться, следовательно, чтобы умело драться, надо тоже специально готовиться. Никаких спортивных секций бокса ни в посёлке, ни здесь, на станции нет... Что делать? – Тогда надо готовиться к неизбежным боям самому. А что самое главное в драке? – Стойкость и сила удара. Вот силу удара и надо отрабатывать... Если одного свалить хорошенько, то другие подумают и сами отстанут».
(Ну что же? Мыслил наш побитый герой вполне логично: надеяться ему, действительно, можно было только на свои окрепшие за летний трудовой сезон кулаки).
Серёжа быстро нашёл подходящую полянку, неподалёку от которой было рассыпано щедрой на всё уральской природой несколько разного веса и разной формы камней... А зачем время терять? Серёжа немедленно приступил к своей первой «боксёрской» тренировке...
С этого дня он поднимался рано утром наравне с тётей Марусей, занимавшейся уходом за прожорливым интернатским свиным поголовьем, делал энергичную зарядку, подтягивался на сооружённой какими–то спортивными предшественниками перекладине, обливался в умывальнике холодной водой и только тогда садился за стол к своим прелестным юным компаньонкам. Вечером, если не было сильного дождя или снегопада, часа через два после обеда, он бежал мимо станции и мимо своей школы в гору, бегал там ещё по тропинкам минут сорок, приходил на свою «спортплощадку», отжимался, бросал разными способами средние и тяжёлые камни, прыгал с места, для развития скорости бегал несколько раз под уклон отрезки метров по 30–40, а потом бежал с горы и возвращался в постепенно становящийся ему родным интернат...
Вначале Серёжа ждал скорой мести от своих поредевших числом соперников: спал чутко, нож держал под подушкой, но чаще он, конечно, любил ночевать в чуланчике...
Однажды ночью в общей спальне кто–то вроде попытался сунуться к нему и как-то напакостить, но всегда чутко спавший Серёжа так саданул ногой этого диверсанта по роже, что тот громко застонал, заохал и убежал в свой угол... Больше охотников получить по роже Серёгиной пяткой не нашлось. Можно было спокойно отдыхать после напряжённых тренировок.
И вообще Серёжа с немалым для себя удивлением обнаружил, что интернатские ребята смотрят на него как-то по–особому и общаются с ним совсем не так, как друг с другом. Они играют вместе, толкаются, бегают, иногда слегка беззлобно дерутся, но никогда не толкают Серёжи и не задирают его. Друг друга обзывают по–всякому, а его зовут только по имени, чуть ли не «Сергеем Васильевичем». В чём дело?
Как будущий генеральный конструктор глубоко засекреченных двигателей летательных аппаратов и космических кораблей Серёжа сразу начал мыслить чисто логически и дошёл буквально до следующего: «Все они видели, как я за весьма незначительное, обычное в этих стенах оскорбление своей личности разбил табуреткой женькину башку, поэтому они думают, что толкнув меня даже нечаянно, могут получить уже по своей башке то же самое. Следовательно, ударяя по башке своего обидчика, ты запугиваешь этим и других, остальных свидетелей и знакомых. Никто же не хочет оказаться на больничной койке. Значит, надо долбануть кому–нибудь одному по башке... и живи себе спокойно... Серёжа остался весьма доволен своей логической безупречностью и постановил придерживаться этого «табуреточного» принципа всю свою оставшуюся жизнь...
(Дорогие, многоуважаемые читатели! Боже вас сохрани следовать или подражать этим дурацким принципам нашего недобитого героя! У нас же в стране есть милиция, прокуратура и суд, которые так пекутся о вашем здоровье и благополучии! К тому же вам совершенно неизвестно, где закончит свой мятежный жизненный путь наш явно неадекватный и взбалмошный герой: в кресле Генерального конструктора какого–нибудь ракетного центра или на ободранных нарах в каком-нибудь богоугодном заведении, огороженном несколькими рядами колючей проволоки!).
А вот со всеми интернатскими девочками у Серёжи сразу установились прекрасные товарищеские отношения. Сперва одна девочка обратилась к нему за помощью в решении трудной задачи, потом другая, потом третья, а в скором времени одна девочка из восьмого класса обратилась к нему с аналогичной просьбой. Серёжа задачку решил легко, но, подумав немного, попросил у старших девочек учебники по математике за 8, 9 и 10 классы, основательно их проштудировал и как-то незаметно стал Главным математиком не только интерната, но и всей 22–й, тогда ещё средней школы. Задачки он просто вынужден был решать быстро, так как бросать «боксёрские» тренировки он не собирался.
И довольно скоро результат этих тренировок проявил себя в совершенно безобидной ситуации. У них в интернате жил один восьмиклассник по кличке «Момочка». Однажды, в хорошую погоду, играя в интернатском дворе вместе с другими ребятами, они разговорились о прошедшей войне. Дети вспоминали, где работали и воевали их родственники. Серёжа тоже рассказал, что его отец всю войну воевал в артиллерийских частях, был награждён орденами и медалями... словом обычные послевоенные детские разговоры. Но вдруг этот Момочка, ни с того, ни с сего, видимо, совершенно не подумав, сказанул:
– А мой отец не воевал, потому что он – ценный специалист. Всем умным давали бронь, а на фронте воевали одни дураки...
Не успел злосчастный Момочка закончить своей кощунственной фразы, как левая серёжкина рука взметнулась вверх, и стремительный кулак крепко саданул по открытой момочкиной челюсти.
Бедный сын «ценного специалиста» рухнул как подкошенный и смог прийти в себя только после десятиминутной беготни и хлопот добросердечных интернатовских девочек. Взрослых, и даже тёти Маруси, на счастье нашего героя, близко не оказалось. Момочка в тот же день собрался и уехал на электричке к себе домой.
На следующий день после обеда Серёжа спокойно полёживал на своей койке и под перестук пробегающих мимо окон поездов читал «Сказки Гофмана» на немецком языке. Книжку эту одолжила ему школьная «немка», которая, хотите верьте, хотите нет, – разрешила Серёже во время своих уроков читать немецкие книжки.
(Как мы уже упоминали, судьба постоянно переводила нашего героя из од ной школы в другую. В одной школе учили английский, в другой – немецкий язык. На французский язык Серёжа, к его немалой досаде, ни разу не попал: там ведь такое заумное произношение... одним словом, в результате всех этих переездов Серёжа постепенно становился заядлым полиглотом, и впоследствии... впрочем, о том, что будет впоследствии, мы и расскажем впоследствии, если, конечно, случайно доживём ещё до каких-нибудь следствий).
К Серёже подошла явно чем–то расстроенная Фая и взволнованно сообщила ему:
– Серёжа! Там, во дворе, тебя момочкин отец дожидается. Хочет поговорить с тобой. Серёжа! Его отец такой хороший, работящий дядька, его все уважают. Я его тоже знаю. Будь с ним, пожалуйста, повежливей. Он – хороший и добрый человек.
– Ладно. Буду. – смиренно буркнул наш герой и отправился на праведный суд отца «Момочки».
– Его дядей Витей зовут! – успела крикнуть Фая вслед идущему на расправу начинающему «боксёру».
Во дворе в самой простой рабочей одежде стоял высокий мужчина средних лет крепкого телосложения. Он внимательно вглядывался к приближающемуся к нему «герою». Серёжа, взглянув на его загорелые мускулистые руки сразу почему–то подумал: «Да, дядька вкалывал на работе всю свою жизнь, а я...».
– Здравствуйте, дядя Витя!
– Здравствуй, удалец–молодец, пойдём–ка в рощу. Поговорим.
«Бить будет» – сразу слегка оробел виновник вышеупомянутого происшествия. – «Пусть бьёт. Убегать не буду... А если бы я совсем убил этого «Момочку»?»
Дойдя до пристанционной тополиной рощи, дядя Витя остановился, посмотрел на Серёжу и сурово приказал ему:
– Ну, рассказывай, что тут у вас случилось?
Серёжа счёл нужным на этот раз рассказать всё правдиво и подробно, а слова Момочки передал дословно, добавив при этом:
– Все ребята это слышали. Я и подумать не успел, так за папу обидно стало.
Молча минут пять они стояли друг против друга: железнодорожный рабочий дядя Витя и начинающий интернатский бандюган Серёжа.
Потом дядя Витя как-то смущённо, почти виновато, откашлялся и начал говорить:
– Понимаешь, Серёжа, во время войны мы на железке тоже считались как бы мобилизованными. Движение составов туда–сюда возросло, наверно, не в один раз, а штаты урезали. Так что работать тогда пришлось не по железнодорожному графику, а намного больше. Так что мы, твой отец на фронте, и я на железной дороге, делали одно, общее дело. А ты знаешь, что лётчикам танки лучше бомбить не тогда, когда они в поле рассеяны, а тогда, когда они на платформах в ряды установлены? Наших, железных дорожников, тоже много погибло... Дорого нам досталась победа, а я вот сейчас буду думать и гадать, сможете ли вы, потомки наши, сохранить светлую память о нашей с твоим отцом победе... Ладно, поеду домой, скоро на смену надо выходить. А моему дураку ещё и добавить надо...
– Нет, дядя Витя, не надо. Он вообще–то хороший парень, учится хорошо. Да он просто не подумал.
– Ну, ладно, и на этом спасибо. Побежал я, вон, электричка уже приближается.
И, как-то сразу постарев и слегка сгорбившись, заспешил дядя Витя на свою рабочую электричку.
Серёже так жалко стало этого честного работящего человека, что он смотрел на его удаляющуюся фигуру сквозь неожиданно хлынувшие из его глаз запоздалые слёзы раскаяния и думал с горечью и болью: «Нет, никогда больше не буду бить своих. Только чужих» (Эх, Серёжа, Серёжа! Если бы ты ещё научился отличать своих от чужих! А кто этому научит? – Только сама жизнь).
Конечно, Серёжа сожалел о случившемся, даже клял в душе свою несдержанность, но первое, что он сделал по возвращении в интернат, это переоделся и упрямо попёр в гору на очередную тренировку (Да, правильно народ гутарит: Трудно исправить горбатого... но ведь и горбатые разные бывают).
В школе дела у нашего героя складывались весьма благополучно. Туда приходили, в основном, домашние, благовоспитанные ученики. И, можно сказать, почти все вели себя примерно. Интернатских ребят никто не задирал, видимо, уже поимев печальный опыт общения с этими головорезами. Сами интернатские тоже вели себя аккуратно и вполне достойно, наверное, только для того, чтобы их не перевели в ремесленное училище для обучения искусству шоркать по металлу непритязательными, но удобными в работе, миасскими напильниками.
В классе Серёжу приняли тоже довольно дружелюбно, только некоторые девочки недоумевали, почему такой мальчик постоянно ходит в школу в кирзовых солдатских сапогах (если бы эти девочки смогли заглянуть в Серёжины сапоги и увидеть там припрятанные на всякий случай удавочку и нож, они, наверняка, стали бы уважать своего математика ещё преданнее, а, может быть, стали боготворить его как мужественного античного героя).
Серёжа и правда неожиданно для самого себя попал в сказочный мир античных героев, потому что его любимым предметом оказалась на данном этапе жизни, история. Решающую роль в этом, конечно, сыграла личность учителя истории.
Кстати, усадили Серёжу за одну парту с очень красивой девочкой, да ещё и отличницей, Машей Зыбиной. Когда Серёжа подошёл к «её парте», она, полупрезрительно и полуподозрительно оглядев его, – как видимо ей показалось, – заурядную внешность, разжала свои «губки бантиком» и промолвила:
– Фи, Сапожник!
Серёжа, расположившись на парте рядом с ней, тоже не остался в долгу:
– Не надо быть такой высокомерной гусыней и так гордо смотреть на чужие сапоги.
– Сам ты – гусак! – отпарировала Маша–отличница.
– Увы, это именно тебе после школы придётся стать домашней горшечницей.
– Какой ещё «горшечницей»? – возмущалась краса и гордость 22–й школы.
– Когда я вырасту, я буду главным секретным конструктором, а ты будешь чистить горшки и готовить на кухне еду для своего глуповатого мужа.
– Почему это... «глуповатого»? – возмутилась будущая «домашняя горшечница».
– Потому что на гордоватых отличницах женятся только непроходимые дураки.
– Сам – дурак! – этим многоумным и неопровержимым аргументом закончила их первую размолвку разгневанная Маша и, вероятно, подумав: «Ну и хам!», демонстративно отвернулась от своего нового соседа по парте. Да, пора было и прекратить дискуссию: в класс вошёл Учитель Истории.
(Дорогие читатели! Если вам надоело читать наши многочисленные нудные и многословные отступления, вы их не читайте. А если вообще наша книга покажется вам неинтересной и скучной, порвите её к чёртовой матери, разожгите на ней костёр, подвесьте котелок с водой и сварите в нём свежевыловленных озёрных раков... О том, как ловить раков, мы расскажем вам в ходе дальнейшего жизнеописания нашего странного и непредсказуемого героя. Потерпите немного, мы научим вас не только раков ловить, но и... проинспектируем, как глушить рыбу ворованным динамитом... Но сейчас–то речь пойдёт о другом...
Вам, наверное показалось необычным то, что наш сопливый семиклассник иногда сгоряча в разговорах называет себя «Главным конструктором»! Вот тут всё обстоит не так–то и просто. Вы никогда не догадаетесь, о чём думал наш несовершеннолетний герой, когда он копал огород, ловил рыбу, косил сено, шёл по лесным тропкам домой в посёлок, сидел на уроках и вроде бы внимательно слушал объяснения учителей. Прекращал чтение очередной книги и рассеянно смотрел куда–то внутрь самого себя...
Не пугайтесь, читатель, теперь мы можем рассказать вам, о чём он тогда думал...
Серёжа напряжённо думал о том, как: развернуть на 180° силу земного притяжения и использовать её для старта тяжёлых космических кораблей; как суметь расщепить воду на кислород и водород, сжечь их в качестве компонентов топлива, и снова получить питьевое Н20,; как преобразовывать солнечную энергию для ускорения движения летательных аппаратов; как создать такого искусственного робота, который превосходил бы человека уровнем своего интеллекта, но не выходил бы из подчинения.
Серёжа не только «думал» о таких предметах. У него было несколько секретных тетрадок, где он рисовал какие–то замысловатые схемы, делал чертежи чего–то странного, исписывал целые листы какими–то формулами... и делал всё это в течение нескольких десятилетий. Мы видели эти тетради и... ни черта в них не поняли. Сам Сергей Васильевич настоятельно рекомендовал «сжечь всю эту бумажную труху» (что мы благоразумно и выполним).
Словом, Серёжа постоянно думал тогда о вещах, совершенно немыслимых для детей его возраста.
Он мог, например, на уроке физики засомневаться в том, что «электричество – это направление движения электронов». Он объяснял изумлённо слушавшим его педагогам, что «если разорвать электропровод, то на обоих его концах останется обычное количество электронов, следовательно, такое объяснение природы электричества является поверхностным и необходимо путём дальнейшего углублённого изучения этого явления «хотя бы приблизиться немного!» к более научному пониманию природы электричества. Современную химию он вообще считал пригодной только для практического применения в народном хозяйстве, а глубинные процессы, недоступные пока человеческому знанию, происходящие при химических реакциях, необходимо ещё изучать и изучать... И учителям приходилось задумываться над теми дерзкими постулатами, которыми огорошивал их этот сомневающийся во всех «непреложных истинах» Сапожник.
Ещё с пятого класса наблюдательный и самостоятельно мыслящий Серёжа заметил некоторые и весьма значительные различия между преподавателями математико–технических наук и так называемыми «гуманитариями». Если первые могли внимательно и даже одобрительно выслушать какое–нибудь противоречивое мнение своих учеников, то «гуманитарии» отличались постоянной зашоренностью и крайней нетерпимостью к любому, отличному от их собственного, мнению. Преподаватели физики и математики, например, никогда не упрекали нашего героя за то, что он категорически отказывался вступать во всякие там школьные марионеточные общественные организации, а «гуманитарии» почему–то искренне считали всех некомсомольцев каким–то неполноценным сбродом... Но, к сожалению, были и среди них и незабываемые исключения)...
Когда все встали из–за парт, Серёжа ничего не заметил, но тоже встал вслед за всеми и только тогда увидел, как к учительскому столу размеренным деловым шагом идёт буквально крошечный человек среднего возраста с торчащим у него на спине весьма немаленьким горбом.
Это и был учитель истории Семён Семёнович. Большими и объёмными у него были только горб и голова, всё остальное было таким несоразмерно с головой маленьким, что Семён Семёнович обычно никогда не садился на стандартный стул, а предпочитал стоять у окна или ходить вдоль висящей на стене доски. Учитель посмотрел классный журнал, назвал Серёжину фамилию и поинтересовался у него, какие тот имел оценки по истории в предыдущей школе.
– Только пятёрки! – не моргнув глазом, соврал наш, не теряющий самообладания в любых обстоятельствах, герой.
– Хорошо. Проверим.
Начав урок с традиционного в нашей педагогике опроса, Семён Семёнович не преминул вызвать к доске и самоуверенного интернатского хвастуна.
Тема оказалась для Серёжи хорошо знакомой по недавно прочитанной им исторической книге. Да и разглагольствовать красно он был, как говорится, не дурак. Учитель и ученики слушали его внимательно, а он, посматривая на свою соседку Зыбину, успевал ещё и как-то саркастически усмехаться и заставлять краснеть эту потомственную отличницу.
– Что же. Молодец! – приветствовал столь удачное выступление Серёжи улыбающийся Учитель. – Молодец, что самостоятельно читаешь исторические книги.
Семён Семёнович что–то отметил в журнале и продолжил урок.
«Горшечница» Маша, когда Серёжа садился за парту, посмотрела на него каким–то растерянным, чисто девическим взглядом. «Знай наших» – злорадно подумал только что победоносно завершивший штурм древних и неприступных крепостей рыцарь таинственного образа.
Но когда Семён Семёнович приступил к объяснению нового материала, и весь класс как зачарованный, с разинутыми от волнения ртами, слушал своего Учителя, Серёже вдруг стало стыдно за свою самоуверенную болтовню и детскую наивность. Боже ты наш праведный! Как говорил Семён Семёнович! Он мгновенно вырос и буквально парил над своей восторженной юной аудиторией! Серёжа никогда ещё не слышал такого замечательного Учителя и оратора!
Да этот вымышленный Цицерон оказался буквально пигмеем рядом с нашим простым школьным учителем Семёном Семёновичем! Его уроки были не просто уроками, то были уроки на всю жизнь! Да, «может собственных Платонов (и Невтонов) Российская земля рождать!».
Серёжа сразу постановил: уж уроков истории пропускать он никогда не будет. Какие это были уроки! Особенно для такого восприимчивого человека как наш Сергей Васильевич.
Через два дня Семён Семёнович сразу после звонка прошёл к Серёжиной парте и положил на неё аккуратно перевязанную стопку каких–то толстых книг.
– Вот, Серёжа. Читай. Это – исторические книги. Если вернёшь их мне в таком же аккуратном виде, получишь взамен другие. – Семён Семёнович улыбнулся и начал свой очередной замечательный и всегда какой–то нестандартный урок.
С каким трепетным жаром набросился Серёжа на эти необыкновенно интересные книги! Он буквально глотал их, как приговорённый к смерти аристократ глотает принесённые ему в камеру последние в его церемониальной жизни устрицы! Это был новый, буквально потрясший неокрепшее сознание нашего героя мир! Он сам жил в этом прекрасном и восхитительном мире. Он сам бродил по лабиринтам истории, сам сидел в деревянном коне у троянских ворот, сам смотрел как к его ногам робкие византийцы складывают дань, сам штурмовал Измаил, защищал Сталинград и даже брал Берлин! Каким изумительным восторгом наполнялась его бессонная душа во время чтения этих замечательных книг!
Чтобы сэкономить время для чтения, Серёжа стал решать задачки для своих интернатских девочек буквально со скоростью ЭВМ или современных компьютеров: Он научился – хотите верьте, хотите – нет – только посмотрев на условие задачи, сразу же и правильно называть ответ. Но История как наука затягивала его всё глубже.
