Текст книги "Против течения (сборник рассказов)"
Автор книги: Федор Гришанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Потом Семён Семёнович принёс ему и нашу Историю войны и переводную Типпельскирха. Интересно и поучительно было сравнивать и мысленно накладывать одну трактовку событий на другую... Словом, Серёжа плюнул на современность и жил в сказочной атмосфере давно минувших дней. История стала для него новым, прекрасным и притягательным миром!
Позднее, когда его чистая Душа пропитается едким и саркастическим пессимизмом, он, как самая последняя неблагодарная свинья, отблагодарит свою любимую науку следующим четверостишием:
История – строптивая кобылка
От Слуха и Молвы.
Наездники на ней гарцуют пылко
И все... без головы.
(Вообще–то во всех своих книгах мы стараемся не повествовать нравоучительно, а как бы вести дружеский диалог со своим всё понимающим читателем. Но если вам иногда и покажется, что мы что–то проповедуем, уж поверьте нам: мы это не из высокомерия, а по доброте душевной делаем.
Мы же старше вас на много тысячелетий).
С учительницей математики тоже вскоре установились прекрасные деловые отношения.
Однажды, в конце урока, учительница назвала номер задачи, которую ученикам необходимо было решить, а сама занялась классным журналом. Серёжа быстренько решил эту задачку и, чтобы не терять зря времени, стал также быстренько решать подряд все соседние задачки (вдруг он какую– нибудь задачку задаст на дом, а та уже у Серёжи будет решена, и она сумеет посвятить больше своего драгоценного времени другим, более содержательным занятиям...
Вдруг Зыбина слегка толкнула его в бок:
– Серёжа! Ты задачку решил, а почему руку не поднимаешь?
– Достопочтенная Мария! – наклонился Серёжа к изящному машиному ушку и, как змей–искуситель, начал ей нашёптывать: – У меня рука не поднимается. Скоро надо будет картошку копать, потом дрова заготавливать, а по снежку их домой вывозить, да и скотину мне придётся резать этой рукой. Зачем мне ещё и здесь её переутомлять?
Не знаем, до чего дошептался бы в Машино ушко наш неугомонный герой, но вдруг раздался властный учительский голос и прервал щекотливую серёжкину болтовню:
– Серёжа, ты почему у Маши задачу списываешь? Задание надо выполнять самостоятельно.
Вот тут–то Зыбина как-то нервически потянула вверх свою правую руку и, не дожидаясь разрешения учительницы, зачем–то вступилась за честь нашего героя:
– Светлана Андреевна! Он ничего у меня не списывает. Просто он давно уже решил все задачи со страницы, а руку поднимать не хочет.
Светлана Андреевна подошла к их парте, взяла серёжину тетрадку и просмотрела её:
– Серёжа, а зачем ты решал все задачки?
– Светлана Андреевна, я же не знал, какую вы на дом зададите.
– Вот эту – ткнула пальцем учительница в серёжкину тетрадь, пристально посмотрела на него, покачала головой и медленно, в раздумье пошла к своему столу. Уже звучал весёлый школьный звонок. До всего класса сразу дошло, почему интернатские так уважительно величают нашего героя Математиком.
Однажды и отличница Маша пришла в школу с расстроенным видом и немного как бы помявшись обратилась к своему соседу по парте:
– Серёжа! Светлана Андреевна задала на дом какую–то очень трудную задачку. Мы сидели, сидели с мамой, и так и не смогли решить... – она почему–то виновато смотрела на Серёжу, а тот молча и великодушно пододвинул ей свою тетрадку (С того времени особое удовольствие доставляла нашему герою возможность давать списывать именно так называемым «отличникам»). Но Маша была (или стала) скромной, внимательной и... красивой девочкой.
Вскоре на одной из перемен Маша почему–то засмущалась, вытащила из портфеля тугой свёрток, сразу наполнивший ближайшее окружение приятным аппетитным запахом.
– Серёжа! Вас, наверное, в интернате не очень хорошо кормят. А мы с мамой напекли разных пирожков. Давай вместе их покушаем.
Серёжа, вдыхая упоительный аромат свежеиспечённых пирожков, благодарно посмотрел на Машу, но... вспомнил вдруг мудрое наставление своего старшего товарища:
«Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей.
И тем её вернее...» Ну, дальше вы сами всё знаете.
Серёжа сглотнул набежавшую слюну, и «утешил» Зыбину:
– Маша! Нас в интернате хорошо кормят. Спасибо, конечно, но я уже там наелся.
Не сумела Маша скрыть вдруг брызнувшие откуда–то из глубины души в её чистые детские глаза первые слёзы отчаяния. Она разочарованно отвернулась и хотела уже положить свой свёрток обратно в портфель, как подскочил отличавшийся замечательным обонянием второгодник Сазонов и обратился к едва сдерживающей рыдания Маше:
– Маша! У тебя пирожки? Дай немного покушать.
Маша протянула ему свёрток с пирожками. Сазонов, как истинный джентльмен, спросил её:
– А себе?
– Мне не надо. Я уже сыта по горло – взяла себя в руки Маша и торопливо вышла из класса. Серёжа остался сидеть за партой, вдыхая аромат пожираемых ненасытным Сазоновым пирожков.
(Конечно, как начинающий покоритель женских сердец, он мог бы удовлетворённо подумать: «Всё. Ухватилась рыбка за наживку». Но Серёже жалко стало своей школьной подруги, и он подумал другое: «Дурак! Надо было съесть пирожки. И Машу не надо было обижать. А Сазон, скотина, жрёт и не морщится! Да ещё и великодушно так раздаривает по одному другим второгодникам его, серёжкины пирожки!»).
По понедельникам Серёжа добирался до интерната в уже известной вам «коробке»: а если коробки в понедельник не было, то посещение школы с взаимным чувством удовлетворения откладывалось на вторник или даже на среду. А вот с возвращением в конце недели домой было весьма проблематично. Машины в это время ходили редко, а иногда их вообще не было. Постояв некоторое время на перекрёстке у станции, Серёжа отправлялся пешком в сторону дома. Дойдя по дороге до конторы Ильменского заповедника, Серёжа останавливался и думал целую минуту: каким путём добираться до вкусного маминого ужина: Если пойти прямо по главной дороге, то можно было надеяться, что какая–нибудь попутная машина подберёт одинокого пешехода и с комфортом доставит его до родного КПП, а если «попуток» не было, приходилось 17 км топать на своих двоих. Иногда, правда, без остановки мимо пролетали грузовые фургоны со свеженакрашенными надписями типа «Молоко» или «Продукты» (Вы уже знаете, что перевозилось в этих машинах, и должны понимать, что это – большая Государственная тайна. Поэтому, даже если вы не давали «подписку о неразглашении», никогда и никому не разглашайте об этом... Вы, наверное, хотите спросить нас, почему же мы сами так неосторожно и беззаботно выбалтываем эти «строго секретные» тайны нашего окружённого «железным занавесом» Отечества? Всё очень просто. Дело в том, что равнодушно проходя мимо сооружённых для нас плах, мы не только знаем уже нашу Судьбу, но и прекрасно понимаем, что те казённые недоумки, которые вздумают стрелять в нас, будут убивать самих себя).
А если повернуть налево, мимо конторы заповедника, то путь сокращался всего до 14–им километров. Но попутных машин ждать на этой лесной дороге уже не приходилось. Этот просёлочный маршрут пролегал мимо таинственных, цепко хранящих свои вековые тайны, болот, сумрачных оврагов, знойных предгорий, дремучих лесов и подозрительных кустарников. Современные закушавшиеся люди в такой ситуации обычно вызывают п телефону такси. Но тогда, в пятидесятые годы прошлого столетия, у Серёжи не было ни телефона, ни денег на такси. Надеялся он только на свои упругие спортивные ноги, которые, кстати, не раз спасали нашего героя от разных мелких неприятностей.
Однажды, на переломе между осенью и зимой, когда короче становились дни, чернее длинные ночи, когда уже начали подмерзать дороги, изредка уже прятавшиеся за тощим снежным покрывалом, когда сумерки наступали рано, а рассветов, казалось, вообще ждать было напрасно, Серёжа, налегке как всегда, скорым шагом, сноровисто спешил домой по лесной «короткой» дороге. Он шёл и думал... ну, ему всегда было о чём думать...
Бодро преодолев более половины пути. На подъёме в очередную горку, он заметил какие–то необычные тени, но, думая о своём, продолжал быстро вышагивать по хорошо знакомому просёлку. И вдруг его осенило: «Да это же волки!». Действительно, в полумраке приближающейся ночи он заметил нескольких волков, стоящих на дороге и, казалось, поджидающих нашего одинокого пешехода.
(До этого случая Серёжа уже не раз встречался с местными волками, но всегда как-то издалека: Серёжа ходит по лесу по своим делам, волки бегают по тайге со своими заботами. Бродили волки обычно небольшими стаями по 4–8 взрослых особей. Но маршруты их обычно не пересекались. И вот теперь впервые столкнулся Серёжа с местными хищниками лоб в лоб).
Ночной сумрак стремительно сгущался, и волчьи глаза начинали уже проблёскивать навстречу нашему герою. Который лихорадочно искал выход из чреватой кровавым исходом ситуации: «Что делать? Эх, надо было той дорогой идти! Поздно уже. Повернуть назад? – Нет, нельзя. Сколько их? Пять? А в кустах сколько стоит? Папа сказал, что бежать от волков нельзя и надо делать вид, что их не замечаешь... А мы–то уже смотрим друг другу в глаза... Если бы был один волк... Эх, будь что будет. Всё равно подыхать когда-нибудь придётся!».
После всех этих молниеносных раздумий наш тринадцатилетний герой достал из–за сапога финский нож, крепко сжал его нижним хватом и пошёл прямо навстречу светящимся волчьим глазам. «Зарежу одного, может другие бросятся на его кровь, а я смогу уйти» – наивно утешал себя в такой, казалось бы, безвыходной ситуации наш вздрагивающий от нервического страха герой.
Но волчьи глаза, неожиданно для Серёжи, метнулись в сторону ближних кустов и исчезли. Серёжа прошёл мимо этих кустов. Оглянуться назад у него просто не было сил. Он только слышал какие–то странные звуки. Что это? Шелесты придорожных кустов или нетерпеливое волчье дыхание? Как хотелось побежать нашему объятому тысячелетним ужасом герою! Но он вовремя вспомнил наставление своего отца: «От хищников убегать нельзя. Тот, кто убегает – это добыча и жертва». Только пройдя метров сто от места стычки с волками, Серёжа собрался с силами и оглянулся... Позади мирно раскачивалось несколько пар голодных, светящихся во мраке наступившей ночи, волчьих глаз. Волки шли за ним! Серёжа только последним усилием своей детской воли сумел удержать себя от попытки безрассудно броситься наутёк. Так он, изредка, на ходу оглядываясь, прошёл ещё километра полтора. Потом волчьи глаза исчезли, растаяв во мраке заповедной ночи. Серёжа остался один со своим, хорошо оттрепавшим его, страхом. «Да, это была их территория! Придётся чаще ходить дальней дорогой. Но ведь и там может оказаться другая стая волков!
Попросить у отца пистолет? – Нет, не положено. Да и вообще ничего родителям говорить не надо. Мама ещё в обморок упадёт... Папа–то, конечно, что-нибудь придумает. Нет, лучше ничего не говорить, а то как Вальку Прокофьева заберут из интерната и школы и устроят на работу в гараж учеником слесаря... Нет, не хочется быть учеником слесаря. Лучше молчать и учиться. Иначе не стать Главным конструктором».
Приближаясь к дому, Серёжа размечтался о самом земном: о маминых рыбных пирогах и о Машкиных пирожках, которых он так пока и не попробовал... А хотелось.
Родители уже нетерпеливо ждали его. Мама снабдила его полотенцем и свежим бельём. Серёжа сходил в ванную, искупался, переоделся, зашёл на кухню. Там его ждал уже обильно накрытый стол. Серёжа спросил у ждавших его родителей:
– А Люда где?
– Да спит уже. Времени–то уже много. А ты садись за стол и кушай. – увещевала своего истрёпанного животным страхом сына мама.
Никогда ещё у Серёжи не было такого «волчьего» аппетита. Он с какой–то неистовой жадностью набросился на стоящие перед ним разносолы. Сметая всё, попадавшее под его ещё слегка дрожавшие руки. Мама и папа жалостливо, явно с сочувствием, смотрели на своего проголодавшегося сына. Может быть, они думали, что в интернате ухудшилось питание... но когда мама вышла за чем–то в Людочкину комнату, папа, видимо что–то заподозривший по необычному поведению «таёжника» Серёжи спросил:
– Ну, как сегодня добирался? Случилось что-нибудь?
– Нет. Всё нормально. Немного страшновато только по темноте идти, но ничего... привыкну. – бодро рассеивал отцовские подозрения наш основательно подкрепившийся и заметно повеселевший герой. «Подумаешь, волки! Тайга большая – всем места хватит! Ходить бы с ружьём, то не только волки, но и медведь бы матёрый убежал!» – Это так думал заметно осмелевший в родных стенах наш легкомысленный и бесшабашный герой.
Когда Серёжа улёгся в свою постель, последней его мыслью было: «Видела бы Маша Зыбина, как он шёл с кинжалом на голодную стаю волков! Каждый день приносила бы в школу по мешку пирожков... А я уже дома наелся... Ещё... один... пирожок».
Спи, наш юный герой! Ты заслужил этот отдых своей наследственной, никуда и никогда не исчезающей доблестью!
После этого случая Серёжа некоторое время предпочитал ходить из интерната домой по длинной, считавшейся более безопасной, дороге. Там он, действительно, ни волков, ни медведей, ни рыси не встречал. Но... целых 17 километров! Дорога отнимала 3–4 часа драгоценного времени быстротекущей жизни (И до сих пор любит наш Сергей Васильевич подолгу бродить по окрестностям областного центра, любуясь борющейся за своё существование природой и бессильно нервничая, видя повсюду наваленные бестолковыми горожанами всё увеличивающиеся горы зловонного городского мусора).
Потом Серёже снова пришлось идти домой по просёлочной дороге, но волков он там не встретил. А вот через неделю опять наткнулся на стоявшую на его пути волчью стаю. Снова пришлось с ножом в руке идти на алчные волчьи глаза, но волки и на этот раз уступили ему дорогу и почти не преследовали его. Серёжу даже как-то увлекла эта игра с волчьей стаей (Нет, Серёженька, это была игра со смертью... Тебе просто повезло).
Потом он даже не вынимал из–за голенища сапога сой нож, а просто проходил мимо лежащей неподалёку от дороги волчьей стаи. Волки спокойно лежали вокруг своего вожака и даже не поворачивали в сторону проходящего по дороге Серёжи свои головы (волки вообще, в отличие от праздных людишек, не любят вертеть своими башками).
Серёжа как-то раз даже подумал: «А не прихватить ли для них какого– нибудь угощения?». Но, вспомнив отцовское наставление: «Кормить надо только домашнюю скотину. Лесная дичь сама себя прокормит. А если будете приваживать её кормом, она рано или поздно погибнет. И вообще в дикой природе всё само себя кормит» передумал и отказался от своего намерения.
Хотя и мелькнула мысль: «А кормушки для косуль? Или это только на глубокий снег?».
Серёжу долго так и подмывало рассказать своей симпатичной соседке по парте Маше, да и интернатским подружкам о своей ночной встрече с волками, но он всё же не сделал этого (скромность ведь украшает человека... Не правда ли?). Зато спустя шесть десятков лет как залихватски рассказывал он о своих молодеческих подвигах своим внукам и правнучкам! Те были в полном восхищении и гордились своим героическим дедом!... А, может, всё– таки надо было рассказать Маше об этом случае?...
А потом Серёжа даже как-то сдружился с этой волчьей стаей. И действительно, у него свои дела, у них – свои заботы. Он на них не охотится, они тоже на него не нападают. Живут себе дружненько рядом. Волки вообще предпочитают нападать на ослабленных, больных, молоденьких или уж совсем израненных особей. На здоровых и сильных они нападать опасаются, потому что раненый волк сам становится добычей и, рано или поздно, погибает. Но зато наши, заповедные волки, никогда не завидовали холёным и изнеженным домашним собачкам. Может быть, они были кровными братьями нашего героя?
В те далёкие годы трудовой народ отдыхал мало, зато трудился больше и как-то самоотверженней. Первого мая все отдыхали, а уже второго мая дружно отправлялись на свои рабочие места – строить коммунистическое завтра для Вексельбергов, Гусинских, Ходорковских, абрамовичей и прочих авенов–кохов, за что те и остались признательны до гроба нашему трудолюбивому и простодушному народу.
После первомайского «праздника» второго мая все возвращались в свой родной интернат. Сходив в школу и пообедав в интернате, старшая ребятня переодевалась и скопом через железнодорожные пути шла к Ильмень–озеру. Второго мая всё Ильменское озеро было покрыто ещё толстым слоем немного посеревшего льды. Только рядом с берегом лёд на 2–3 метра отходил вглубь озера. А у берега была обжигающая ладони вода. Ребята раздевались, загорали, бегали вдоль узкой водной глади, смеялись, веселились. Потом среди них обязательно определялся один, самый отчаянный (или самый дурной, если вам так угодно), который заходил в ледяную воду, окунался с головой, шумно плавал между небольших льдин и весело подзадоривал остальных пацанов:
– Ну, кто ко мне? Вода–то тёплая! – и пулей выскакивал из этой «тёплой» воды.
Потом его примеру следовали другие ребята, потом купание становилось всеобщим... Одним словом, интернатские безбашенники второго мая первыми открывали летний купальный сезон на Урале (В те времена не только бассейнов, но даже и крытых хоккейных коробок не было).
Самым удивительным после таких массовых купаний в ледяной воде было то, что потом никто и никогда не простывал. Серёжа естественно, тоже участвовал в этом веселящем душу мероприятии. Моржами их никто тогда не называл, все просто звали их «интернатской шпаной».
Иногда к их весёлой компании присоединялся и воспитатель Пётр Николаевич. Он спускался к берегу, аккуратно расстилал газетку, садился на неё, снимал пиджак и ботинки, и тоже наслаждался весенней погодой, внимательно поглядывая на веселящихся и плавающих среди льдин сорванцов. Скорее всего, он просто страховал их от всяких возможных неприятностей. Но в интернате подобрался закалённый народ: все умели плавать и особенно любили это делать в ледяной воде среди плавающих льдин.
Потом все шумной весёлой толпой через железнодорожные пути возвращались в интернат к уже ждавшему их ужину... Да, хорошее, беззаботное было время!
Пётр Николаевич был весьма своеобразной замечательной личностью. До прихода на работу в интернат он служил в милиции. О причинах его увольнения из органов поговаривали разное, но, как это часто бывает, толком никто ничего не знал.
Мы иногда (раньше) вскользь намекали, что в «органах» у нас служат в основном малоспособные к творческому труду полубездельники и проныры. Сейчас мы приносим всем сотрудникам свои искренние извинения... Интернатский воспитатель Пётр Николаевич был чрезвычайно талантливой личностью. Прежде всего, он был замечательным художником. Портреты современников, выполненные им, вызывали всеобщий ажиотаж и восхищение. Он любил рисовать портреты интернатских воспитанников (особенно младших) и просто дарил эти классические исполненные портреты родителям своих подопечных.
Чаще всего он занимался именно с младшими детьми, видимо, сомневаясь в возможности перевоспитать старших. Он же, Пётр Николаевич, был учителем рисования в школе.
Частенько он озадачивал старших ребят, выполнив одним движением на доске или листе бумаги окружность любого диаметра или квадрат. Сколько ни лазили вокруг этих фигур самые дотошные интернатские знатоки геометрии, никогда не смогли они найти хотя бы микронного отклонения от идеала.
Иногда шаловливая интернатская ребятня так увлекалась своими шумными и подвижными играми, что результатом этих игр оказывались разбитые лампочки или оконные стёкла.
Тогда Пётр Николаевич выстраивал младшую ребятню, проходил мимо рядов, пытливо заглядывая в глаза каждому малолетнему хулигану, а потом вдруг спрашивал:
– Ну что, Саша, ты лампочку разбил? (или «Сознавайся, Риф, твоя работа?»).
После этого провинившийся «разбойник» выходил из строя, вытирал ладошкой сопли, и честно сознавался:
– Да, я.
Старших ребят всегда поражало такое знание детской психологии и такая проницательность Петра Николаевича. Надо же: только заглянул в глаза и сразу определил преступника! А если посмотреть в глаза интернатским выпускникам? – Да у нас в тюремных бараках мест просто не хватит! – Но Пётр Николаевич старших ребят никогда не подвергал такой изощрённой пытке... А разбитые лампочки кто–то менял на новые, в оконные рамы вставлялись целые стёкла... и все оставались живы и невредимы (Когда Сергей Васильевич немного повзрослел и поближе познакомился с настоящим уголовным миром, он оценил «проницательность» Петра Николаевича несколько иначе: возможно, среди младших детей был у Петра Николаевича так называемый «стукачок», а вот среди старших закоренелых интернатских разбойников желающих сотрудничать с администрацией просто не нашлось... Но, может быть, Сергей Васильевич и ошибался).
Поговаривали также досужие интернатские сплетницы, что у Петра Николаевича был тайный роман с Тамарой Сергеевной. А что?... Действительно, была бы очень красивая пара... Но у нас на один настоящий тайный роман приходится десять вымышленных, а Серёжа никогда и не воспринимал всерьёз похотливую стрекотню интернатских сорок (Верить надо только тому, что видишь собственными глазами).
В интернатском коллективе была одна довольно жестокая традиция: у каждого «авторитетного» старшеклассника был свой «боец» из числа первоклассников. И частенько вечерами, когда интернатское начальство отправлялось по домам отдыхать, в мужской спальне передвигались койки и на освободившейся территории устраивались «профессиональные» бои между подопечными «авторитетных» бездельников. Многочисленная зрительская аудитория иногда пополнялась и старшими девочками, которые приходили посмотреть на «ратные подвиги» своих младших братьев, а потом – уже в качестве медсестёр – залечивать их боевые ранения.
Маленькие дети вообще–то многого не понимают, поэтому и дерутся как дикие звери. В общем, зрелище было: в цирк ходить не надо!
У Серёжи тоже был свой штатный боец: Риф, фаин и раин племянник. Обычный парнишка, но к удивлению всех интернатских «бойцов» и их «авторитетных» покровителей, после одного неудачного боя Серёжин подопечный буквально преобразился и стал легко одолевать всех своих соперников, одерживая одну за другой триумфальные победы над своими даже более крепкими на вид сверстниками. Все изумлялись его постоянным победам и завидовали Серёже, что ему достался такой крепкий боец (А делото было самое простое: наш хитроумный герой иногда, тайком от других, уводил Рифа в какое–нибудь тихое место и проводил с ним полноценные бойцовские тренировки. Увы, господа спортсмены! Никакого другого секрета великолепных побед в ринге просто не существует).
На своего непобедимого бойца Рифа Серёжа возложил также высокие и почётные обязанности защищать тех трёх девочек–первоклассниц, которые составляли компанию нашему герою за обеденным столом. Но поскольку эти девочки были красивыми девочками, их почти никогда и никто не обижал (У нас вообще не принято обижать красивых девочек, девушек и женщин. Зато остальные особи женского пола любят между собой называть их «куклами» и даже «дурами»).
Следующей осенью Серёжа пошёл уже в восьмой класс. Но на этот раз к нему присоединились ещё три ученика из их посёлка: Андрей Боровой, Коля Мишаков и Жора Неверов. Все они тоже поселились в интернате и начали учиться в шестом классе.
Коля Мишаков был высокий, флегматичный и, пожалуй, даже несколько неуклюжий парень. Он всего один раз оставался на второй год.
Зато Андрюха дважды получал почётное звание «второгодника» и был, следовательно, одного года рождения с нашим Серёжей. Андрюха тоже был высоким, длинноруким и длинноногим парнем, но крепким и задиристым. Его отец был заведующим поселковым гаражом. Жили Боровые в том же доме, что и родители Серёжи, и даже квартиры их были рядом на одной площадке.
Жора Неверов был маленьким шустрым пацаном. Никогда, как и Серёжа, не оставался на второй год, да и учился, как потом оказалось, значительно лучше двух своих вышеупомянутых одноклассников.
У Андрея Борового отец тоже был участником войны и, может быть, поэтому Андрюха ходил в кирзовых сапогах и, как потом выяснилось, тоже с надёжным засапожным «другом».
Из интерната домой они иногда добирались вместе, а иногда ребята, у которых уроки заканчивались раньше, успевали уехать на каком-нибудь попутном транспорте, а Серёжа шёл домой по тайге один и без всяких помех думал... Он вообще любил думать.
В этом же году его младшая сестра Людочка пошла учиться в первый класс: в посёлке выстроили небольшую школу на несколько начальных классов. Так что Серёжиной сестрёнке так и не довелось понюхать едкого и крепкого интернатского «пороха» (Ну и слава богу!).
Через две недели после начала учебного года, возвратившись из интерната домой, Серёжа застал свою обычно бодрую и жизнерадостную сестрёнку как-то невесело и насупившись сидевшей в уголке своей комнаты. Серёжа сразу заподозрил неладное и прямо спросил:
– Люда! Ты что такая надутая сидишь?
– Мальчишки обижают...
– Как обижают?
– За косу дёргают. А мне – больно.
– Родителям сказала?
– Нет.
– О, да ты, оказывается, молодчага, не любишь жаловаться.
Опытный Серёжа, конечно, понимал, что первоклассники могли
дёргать за косу такой красивой девочки как его сестрёнка только с самыми благими намерениями. Не умели они ещё, как Серёжа скажем, подойти к симпатичной девочке и небрежно завести утончённый светский разговор... Но надо было и поставить на место этих неуклюжих Людочкиных поклонников. И Серёжа энергично взял бразды правления в свои закалённые руки:
– Переодевайся!
– Зачем? – поинтересовалась совсем уж упавшая духом сестра.
– Морковку в огороде полоть.
– Да морковку мы уж давно пропололи.
– Тогда просто прогуляемся.
Мама не возражала против такой вдруг неожиданной заботы обычно занятого своими делами Серёжи о своей младшей сестре.
Серёжа завёл Людочку в свободное пространство между гаражом и куриной стайкой, где их никто не мог увидеть, присел перед ней на корточки, выставил свои ладони и приказал:
– Бей. Сожми кулаки и бей.
Сестра неловко так потыкала одной рукой в Серёжкину ладонь.
– Бей по очереди обеими руками, и бей сильнее.
– А тебе не больно? – спросила у Серёжи заботливая сестрёнка.
– Ну, до этого ещё далеко.
Два дня самозваный «тренер» обучал свою сестру изощрённым приёмам жестокого интернатского боя, а в понедельник с полным чувством выполненного братского долга отправился (уже на автобусе) в свой второй дом – интернат.
В конце следующей недели Серёжа, давно уже и позабывший о своей «тренерской работе» вернулся домой в предчувствии радостной встречи не только с родными, но и замечательным, как обычно, маминым ужином.
Когда Серёжа постучал в дверь своей квартиры, ему сразу открыли, Серёжа переступил через порог... прямо перед ним, оба подбоченившись, стояли папа и мама и подозрительно–пытливо вглядывались в своего ожидавшего более тёплой встречи сыночка. Папа сразу приступил к допросу:
– Ну что, кто Людочку боксу научил?
– Какому боксу? – с искренним недоумением поинтересовался наш герой.
– Как какому? Ты что не знаешь? Носы детям разбивать.
– А что Людочка говорит? – попытался Серёжа отвлечь внимание родителей от своей безгрешной особы.
– Она – такая же как ты, скрытная. В школе всех переколотила, родители все сбежались, нам с отцом – позор перед всем посёлком. – мама явно приукрашивала какой–то маленький школьный эпизод, решил Серёжа и пошёл на уступки. И, действительно, другого–то кандидата на роль Людочкиного тренера просто невозможно было отыскать.
– Ну, я немного с ней позанимался, чтобы её пацаны за косу не дёргали. А вы ей косу обрежьте. И не за что будет дёргать – дал Серёжа свой скоропалительный совет ошарашенной матери. Но тут снова вмешался отец.
– Ладно, от «бокса» мы её отучим, но чтобы больше ты ей никаких тренировок не устраивал. Ты – известно кто, а она – девочка... Понял?
– Понял. – вздохнул опечаленный такой встречей Серёжа (Да, Серёжа, родители – всегда правы, потому что они любят своих детей и искренне желают им добра).
Когда, наконец–то, уселись все вместе ужинать, Серёжа и Людочка так весело и понимающе переглянулись друг с другом, что расстроенный папа только укоризненно покачал головой. Вздохнул, встал из–за стола, достал из буфета пузатенький графинчик и под неодобрительным маминым взглядом поставил его на стол, ещё раз вздохнул и подвёл окончательный итог своей воспитательной работы с детьми:
– Ну и детки у нас. Ладно хоть учатся хорошо. Вы всё поняли? – строго обратился он к своим «боксёрам».
– Да конечно! – хором ответили Серёжа и Людочка, весьма довольные тем, что всё ограничилось только назидательной беседой и пузатеньким графинчиком...
А дело было так...
Предварительно необходимо заметить, что Серёжина мама, Татьяна Васильевна, была очень красивой женщиной и, как всякая красивая женщина, любила выслушивать комплименты в свой адрес.
Поэтому в школу к старшему сыну Юрию и дочери Людочке ходила именно она. Она присутствовала на всех родительских собраниях, активно участвовала в общественной деятельности и возвращалась домой с радостным лицом и счастливыми глазами. Да, любила мама комплименты.
Но поскольку единственным комплиментом о своём сыне Сергее могло быть только одно: «Ваш сын является первым кандидатом на отчисление из школы», мама благоразумно никогда и не ходила на родительские собрания в Серёжины классы. За все Серёжкины проделки отдуваться приходилось Василию Николаевичу. Мама у Серёги была не только красивая, но и весьма сообразительная, поэтому за все 10 лет обучения к Серёже в школу она не ходила ни разу, зато к Людочке в школу бегала постоянно за очередной порцией комплиментов...
Итак, ничего не подозревающую маму срочно вызвали в школу. Мама приоделась соответственно и не спеша отправилась в местный крошечный «храм науки» за очередной порцией...
Посёлок–то был маленький, и идти было недалеко.
Подходя к школе, Татьяна Васильевна увидела знакомую женщину, ведущую за руку своего сына первоклассника и на ходу вытирающую ему нос уже почти красным платком. Увидев идущую ей навстречу людочкину маму, эта, всегда такая любезная женщина как-то недружелюбно посмотрела на Татьяну Васильевну и, высказавшись: «Ну и доченька у вас!», даже не поздоровавшись прошла мимо, снова занявшись носом своего хныкающего хлюпика.
Татьяна Васильевна чуть ли не бегом залетела в школьный двор (Школа действительно была очень маленькой. И таких широкомасштабных деятелей как, скажем, наш герой Серёжа, она, конечно бы, не вместила).
