Текст книги "Против течения (сборник рассказов)"
Автор книги: Федор Гришанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Вероятнее всего, именно такие разговоры слышал у себя дома заботливый Валин брат. Видимо на основе этой бабской досужей болтовни и решил Андрюха, что Серёга «прилипает» (то есть клинья подбивает) к его сестре, и решительно бросился защищать её честь. Хотя этой чести тогда со стороны ничего не подозревающего Серёжи ничего не угрожало.
Но Андрюха Боровой был горячим и вспыльчивым правдолюбом, а такие замечательные люди заканчивают свою жизнь в нашей стране, как правило, на ободранных человеческой тоской тюремных нарах...
О Звереве никто не вспоминал. Его постепенно все забыли, и Серёжа как-то успокоился, и тоже стал потихоньку вытеснять из своей головы тревожные воспоминания о произошедшем (Но разве такое возможно окончательно забыть?! Придётся уж нести в своей душе эту нравственную ношу до, как говорится, гробовой доски).
После зимних каникул Серёжа взглянул на свою соседку по парте и буквально остолбенел: так неожиданно похорошела и стала более женственной Маша (даже девические груди изменили свою форму и стали как бы хранителями каких–то сокровенных женских тайн). Серёжа даже робел слегка усаживаться с ней за одну парту, мало ли что. Но однажды он «не сробел» и вроде бы нечаянно положил свою левую ладонь на круглую и тёплую Машину коленку... Боже мой! Маша так вся вздрогнула, так дёрнулась всем своим телом, что неожиданно для всех громко хрястнула их бедная парта... Учительница перестала объяснять урок, весь класс дружно повернул свои любопытные головы в их сторону. Маша густо и безысходно покраснела (Стало абсолютно ясно, что машиных коленок касались до этого только заботливые родительские руки). Но учительница быстро спохватилась и продолжила урок:
– Слушайте внимательно объяснение нового материала!
Урок продолжился как ни в чём не бывало. Немного погодя Маша, не оборачиваясь к своему нахальному соседу, с трудом выдавила из себя:
– Ты... что?
– Да я случайно, просто ошибся, перепутал.
– Не надо... так... больше делать. – дрожащим шёпотом попросила Серёжу обиженная им Маша.
Опять это «не надо»! и проницательный искатель приключений, подлый искуситель невинных советских комсомолок, постепенно набирающийся своего злокозненного опыта ловелас сразу понял, что сегодня Маша Зыбина не сможет уснуть всю ночь и будет мечтать о его крепкой бойцовской ладони!
Их взаимоотношения сразу после этого кардинально изменились. Теперь их связывала какая–то жгучая, невидимая для других и известная только им двоим, сладостная до умопомрачения тайна!
Маленький огонёк не может долго тлеть: он или гаснет бесследно, или разгорается в безудержный пожар, стремительно пожирающий время и пространство. Так и первая девическая или юношеская любовь... Говоря прозаичным языком, Серёжа и Маша стали «дружить».
В такой романтической ситуации возникает вполне естественный вопрос: А может ли учёба быть главным смыслом человеческой жизни? Увы, дорогие наши педагоги, ответ напрашивается сам собой: нет, конечно, в жизни есть дела и поважнее учёбы.
Может быть, только для самых закоренелых зубрил интереснее решать столбиком измусоленные десятками поколений примеры, чем где-нибудь в укромном уголке обнимать прелестную, трепещущую в твоих объятиях девушку, страстно целовать её и наглухо забывать все эти надоевшие и опостылевшие «школьные предметы».
Маша Зыбина без особого сожаления «съехала» на четвёрки, уступив место первой отличницы класса непробиваемой как антарктический лёд Наташе Басковой. Но от вспыхнувшей вдруг любви глаза у девушек горят ярче, чем от «стабильных» пятёрок в классном журнале.
Маша была счастлива и – простим её эту детскую наивность – верила в существование «вечной любви», очарованная упорной и деликатной настойчивостью нашего легкомысленного героя.
В общем, пламя любви разгоралось всё сильнее, а пожарные, – учителя, родители, – не подозревали ни о чём и не включали своих спасительных сирен. А, может быть, они вспоминали свой печальный жизненный опыт, говорящий о том, что, чем сильнее тушить такие «пожары», тем больше будет невозвратимый ущерб от огня Любви.
Маша Зыбина была чистой и светлой девочкой, а у нашего Серёжи, увы, никогда в этой жизни не было каких–то особо «серьёзных намерений». А после трагического инцидента со Зверем для него вообще не осталось почти ничего святого. И думал наш юный герой уже как измотанный и покалеченный жизнью глубокий старик: «Да какая может быть святость в этом гнилом, погибающем человеческом мире!».
Увы, в жизни редко бывают мгновения настоящего простого земного счастья! Но никто ещё не сумел остановить эти «прекрасные мгновенья» (И вы не пытайтесь, наши верные читатели: остановить мгновение – это значит остановить жизнь, то есть умереть. А в любой самой сложной жизненной ситуации наилучший выход – это продолжать жить. Вы же не знаете, что ждёт вас за ближайшим поворотом судьбы!).
Иногда Серёжа провожал Машу из школы домой, и даже нёс её портфель. По–видимому, это не только доставляло Маше удовольствие, но и переполняло её неопытное девическое сердце неизъяснимой гордостью и надеждой (Эх, Маша, Маша! Любить можно и волков, но замуж выходить надо только за телят).
Маша Зыбина жила в небольшом и светлом домике в самом живописном предгорье Ильменского Хребта. Они долго ходили по переулку и разговаривали. Говорил в основном, конечно, наш остроумец Сергей. Каким соловьём заливался он перед изумлённой его неистощимой риторикой Машей! Ей, наверное, казалось, что Её Серёжа красноречивее не только Цицерона, но и самого Семёна Семёновича! (Вы, может быть, помните, что Серёжа в своё время выучил наизусть пять глав из «Евгения Онегина», читал книжки не только на русском языке, словом, был подкованным оратором, не чета этим, так опостылевшим народу, московским телеведущим и политологам, умеющим только пыжиться перед бездельной публикой и «мямлить» несусветную околесицу).
Иногда Маша совершенно невинно приглашала Серёжу зайти к ним домой, поужинать вместе и «познакомиться с мамой», но Серёжа благоразумно и вежливо отказывался от этих приглашений, видимо. Как будущий прохвост, чувствуя в этом какую–то опасность (да, не прошло бесследно для нашего героя знакомство с волчьей стаей! Он тоже стал обладателем дальновидного волчьего обоняния).
Однажды младшие интернатские девочки пожаловались своему всесильному покровителю Серёже на городских соучениц, которые в школе смеются над ними и всячески их обзывают.
– Ладно, девочки. Не надо говорить всем сразу. – остановил их возмущённую разноголосицу Серёжа. – Расскажи ты, Верочка, что там у вас произошло.
– Серёжа! Когда мы все идём из интерната в школу, они стоят у входа и смеются над нами.
– Не понял. Как это смеются над вами?
– Они кричат: «Опять эти интернатские дуры нажрались квашеной капусты и будут вонять и пердеть на уроках». А мы никогда на уроках не воняем и даже не пукаем.
– Вера! Девочки! Они все – дуры домашние! Не обращайте на них никакого внимания! А квашеная капуста у нас отличная!
– Серёжа! Они сегодня утром в нас какой–то глиной бросали. Наде платье замарали...
Серёжа подумал немного и решил:
– Ну, вот это мы им спускать не будем. Завтра сделаете так...
На следующее утро интернатская малышня пошла в школу общей толпой (Обычно мальчики ходили позже девочек, которые всегда спешили получить побольше школьных знаний и даже не подозревали ещё, что все эти «знания» никогда не пригодятся им в ожидающей их хуторской жизни). Возле школьного крыльца их ждала уже не меньшая толпа откормленных городских наследников миасских золотодобытчиков.
Сразу раздались язвительные приветственные возгласы:
– Привет интернатским пердунам! Капуста вкусная была? Всю школу провоняли! Да ещё и задаётесь!
– Интернатская «мелочь» спокойно, без единого ответа, подошла поближе к самодовольным домашним злопыхателям... И вдруг на эту нарядную толпу ухоженных и насмешливых «злопыхателей» обрушился настоящий шквал так долго вызываемой ими, жирной и сочной квашеной интернатской капусты. Что тут началось!
Наши интернатские сразу бы бросились в драку, но изнеженная городская поросль бросилась визжащим скопом в другую сторону – жаловаться учителям и директору на хулиганистых интернатских беспредельщиков из первого и второго класса (Свои заплаканные рожицы они отмоют сами в школьном умывальнике, а их заляпанную капустным жиром форму придётся отстирывать негодующим родителям).
Возмущение дерзкой выходкой интернатского хулиганья было всеобщим. Визг и ропот раздавался во всех классах (все вдруг проснулись от рутины и спячки. Словно почувствовав зловещее дыхание новой угрожающей им силы).
Как обычно это у нас делается, главным было выяснить, кто был тот коварный подстрекатель, подучивший малолетних детей на такой «антиобщественный» проступок, кто был тот преступный «организатор и вдохновитель» этой блестящей победы интернатской малышни. Началось тщательное расследование случившегося и дотошные расспросы малолетних преступников об их подлом и мерзком Главаре.
Но никто из интернатских воспитанников – даже под жёстким «педагогическим» давлением – не выдал своего хитроумного «подстрекателя»! (Да, «были люди в наше время, не то что...»).
Когда Серёжа узнал от «общественности» что «педагогический розыск» не принёс никаких ожидаемых результатов, он облегчённо вздохнул и с заслуженным удовлетворением... положил свою наглую ладонь на ставшую ему такой родной машину коленку. Маша укоризненно посмотрела на него, потом нагнулась слегка к его уху и прошептала:
– Серёжка! А ведь это твоя затея!
Серёжа промолчал, так как в это время томно поглаживал машину коленку и думал совсем о другом...
Когда Серёжа беззаботно помахивая машиным портфелем (сам он ходил в школу всегда налегке, так как он всё хранил в собственной непутёвой голове), провожал Машу домой, она сочла нужным продолжить их беседу за партой:
– Серёжа! А ты знаешь, что все подозревают именно тебя, но ничего доказать не могут.
– Правильно! Потому что это – не я.
– А кто тогда, кроме тебя?
– Тот, кто мудрее меня.
– Да, говори, наконец, кто это? – не терпелось Маше узнать от Серёжки эту загадочную школьную тайну.
И Серёжа, плотоядно любуясь стройной и стремительной машиной фигурой, принялся нравоучительно поучать свою милую и нежную школьную подругу:
– Ну, поскольку мудрее меня только сам Господь Бог, то, следовательно, наших малолетних интернатских пердунов благословило на подвиги само Провидение и сами Небеса вселили в их детские души такую отвагу... А я тут совсем не при чём. Я вообще не люблю хулиганить. Я люблю по горам и лесам бродить и вдыхать там аромат дремучей свежести. Ведь наши предки тоже дышали этим таёжным воздухом... И чего мы с тобой ходим по этим грязным переулкам? По лесам ходить гораздо интереснее...
– И опаснее. – вставила тихая и робкая Маша в хвастливый монолог своего обожателя. – А знаешь, Серёжа, мне кажется, что ты не очень надёжный человек, а просто коварный и беспринципный соблазнитель (Боже мой! Оказывается, наша скромная Маша видела «соблазнителя» Серёжу насквозь и всё понимала! Ах, Маша, милая Маша, теперь тебе самой придётся отвечать за все последствия твоей дружбы с таким вертопрахом, каким и оказался впоследствии герой нашего мелкодраматического повествования).
Серёжа, удивлённый... нет, восхищенный такой изумительной проницательностью скромной и тихой миасской школьницы, уставился ошарашенными глазами на свою спутницу, но добрая Маша поспешила успокоить его:
– Да нет, Серёжа, я просто пошутила. И все мне говорят, что ты – хороший и добрый.
– Если все говорят, что я хороший и добрый, это значит, что я – плохой и злой.
– Почему?
– Потому что «все», Маша, всегда ошибаются. И когда-нибудь эти «все» натворят такого, что от нашей планеты останется только пепел, уносимый вселенским ветром в бесконечность. Может быть, нам повезёт, и мы не доживём до этого.
– Серёжка! Я вообще ничего не понимаю, о чём ты думаешь. Я, наверное, просто дура. А вот мы и пришли. Вон там справа, за рябиной – моё окно.
Серёжа рассеянно посмотрел в направлении, указанном изящной машиной ручкой. Там, за стёклами на подоконниках встречали долгожданную весну герани и другие «мещанские» растения. Всё за этими окнами, казалось, дышало тёплым домашним уютом и тихим семейным покоем.
Но Серёжа остался равнодушен к манящим его «семейным ценностям»: он по–товарищески (под прицелом окон) пожал Машину руку, передал ей портфель, круто развернулся и, не оборачиваясь, стал медленно опускаться под уклон, к своему интернату.
(Бедный Серёжа! Если бы ты знал и понимал тогда, сколько за этими геранями ждёт тебя тихой нежности, любви, преданности и тепла! Если бы ты, осёл заповедный, осознал, наконец, что смысл человеческой жизни состоит не в том, чтобы набивать себе шишки на каждом повороте Судьбы, а в том, чтобы тихо, незаметно и счастливо прожить свою жизнь рядом с любящими тебя людьми, а потом спокойно и легко умереть в окружении своих внуков и правнуков!.. Но, увы, Сергей Васильевич всегда предпочитал плыть против естественного течения жизни, то есть набивать на свой упрямый лоб эти пресловутые «шишки»).
На дремучие леса и горы, хранящие многовековые тайны предков, стремительно наступала очередная уральская весна. Снег в борах потемнел и медленно оседал, на дороги коварно вползала весенняя распутица, на некоторых прогалинах появлялись первые зелёные травинки и жалкие и беззащитные жёлтые цветочки...
В очередной раз провожая Зыбину домой, Серёжа как-то обречённо вздохнул и посетовал Маше:
– Ходим. Месим тут эту грязь. А в лесу сейчас – такая красота и благодать!
И Маша, почему–то покраснев, не глядя на Серёжу и совершенно для него неожиданно, сказала:
– Серёжа! Подожди меня вон за тем углом. Я только переоденусь и портфель оставлю...
Маша убежала домой, а Серёжа притаился «за тем углом»...
Когда Маша, наконец, появилась, в руках у неё была хозяйственная сумка. Серёжа сразу почему–то забеспокоился и спросил её:
– Машенька! А сумка–то зачем?
– Я в банку налила горячего чаю и взяла ещё домашние пирожки и шаньги...
– Здорово! Тогда такую ценную сумочку я понесу сам!
– Ну, Серёжка, а всегда говорил, что не любишь домашние пирожки!
– Машенька! Я врал и просто набивал себе цену. У меня, знаешь, сколько слюны за это время впустую вытекло. Я только и мечтал даже и по ночам в интернате, – о твоих замечательных ароматных пирожках!
– А ты, Серёжа, оказывается не только фантазёр, но и обманщик. Даже меня обманываешь. А ты не собираешься стать писателем?
– А что? – с весёлым легкомыслием ответил Серёжа. – Надо подумать. Я уже два стихотворения написал о нашем красном петухе.
– А мне прочитаешь?
– Нет, Маша, я их давно сжёг. Не хочу быть писателем – им приходится слишком много врать.
– Серёжка! А кем ты хочешь стать?
– Я? – Секретным учёным и конструктором.
– А зачем?
– Маша, я изобрету какой-нибудь новый летательный аппарат, возьму тебя с собой, обведу всех вокруг пальца и улечу с тобой на Планету Предков.
– Серёжа! – изумилась Маша. – А разве есть такая планета?
– Должна быть. Если есть мы, значит где–то далеко существует и земля наших предков...
Так весело и беззаботно болтали они, поднимаясь в гору по протоптанной многоборцем Серёжей тропинке мимо его спортивных площадок, всё быстрее приближаясь к «небесам обетованным».
Добрая Маша, может быть, и думала о том «высоком», о чём с таким вдохновением распинался будущий конструктор Серёжа, но сам «конструктор» лихорадочно думал совсем о другом: о самом желанном и волнующем, заставлявшем буквально трепетать его испорченную и подлую душонку, то есть о самом «низком». Ему всё время хотелось подхватить Машу на руки и унести её куда–нибудь... подальше от завистливого людского племени, жить с ней в самой отдалённой глухой пещере, окружённой дремучим лесом и надёжной охраной – собственной волчьей стаей.
Наконец они нашли подходящую полянку. Маша увлечённо занялась хозяйственными хлопотами, а Серёжа смотрел вниз на открывшиеся его внимательным глазам просторы. Да, в Миассе есть чем полюбоваться любому, самому искушённому знатоку природных красот! (Мы же недаром предлагаем перенести Столицу нашего Государства из зловонно–алчной и лицемерно–ненадёжной Москвы куда–нибудь на Урал, где всё так надёжно и крепко: и горы, и леса, и люди).
Как они с Машей весело и беззаботно шутили, как наперебой рассказывали друг другу свои весёлые истории, запивая всё это сладчайшим крепким чаем и закусывая вкуснейшими и ароматнейшими пирожками и шанежками! Как им было хорошо! Как они были счастливы!
Потом они бегали по склону, бросая на бегу друг в друга белоснежные уральские снежки, потом они обнимались и целовались...
Серёжа, истомлённый... нет, просто измученный долгим ожиданием, совсем ошалел от страстного желания, а Маша... она, возможно, увлечённая игрой, даже и не успела подумать о чём–нибудь плохом...
И гроздья рябины упали
На тёплый подтаявший снег...
Всё лучшее было вначале...
.. .до скрипа житейских телег.
...Когда они спускались с горы в заселённую ничего не подозревавшим народом долину, Маша смахивала со своих щёк невольные слезинки, Серёжа брал её за руку и целовал как бы в глубоком раскаянии.
Маша молчала. Нашкодивший Серёжа тоже помалкивал. Наступили сумерки. Маша поспешила к себе домой, а призадумавшийся герой наш тихо поплёлся к себе в интернат...
После этого, памятного для них обоих, похода в лес они даже не разговаривали друг с другом. Сидели на уроках рядом, молчали, только изредка переглядывались как бы затуманенными печальными глазами. Маша с четвёрок съехала – неожиданно для педагогов – на двойки. Тетрадки у Серёжи домой она не брала, сама, видимо, потеряла всякий интерес к решению каких–то нелепых и откровенно бессмысленных школьных задач.
Серёжа тоже не обременял себя школярским усердием. Он только молчал и думал. Вечерами в интернате он внимательно читал одну очень познавательную и актуальную книгу. Называлась эта книга «Уголовный кодекс»... «Что день грядущий нам готовит?» Страшнее всего – Неизвестность.
И только в конце следующей недели, прямо на уроке, Маша повернулась к Серёже, улыбнулась как-то заговорщически и прошептала ему на ухо:
– Серёжа, а когда мы опять пойдём в лес гулять?
Серёжа чуть не закричал от счастья, чуть не вскочил с парты от такой неожиданности. Он еле удерживал себя от искушения тут же, на уроке, обнять и расцеловать свою Машу.
Может быть, это была самая счастливая весна не только для него, но и для так неожиданно повзрослевшей Маши!
«Смiються, плачуть солов'i
I б'ють тенями в груди:
«Цiлуй, цiлуй, цiлуй ii
Знов молодiсть не буде!»
(Ну, скажите нам, пожалуйста, что в этом мире было Прекрасного, и что не подошло бы когда-нибудь к своему естественному концу?!).
В конце учебного года ученикам 22–й школы объявили, что в их школе больше не будет 9–го и 10–го классов. Всем, кто захочет учиться дальше, придётся рассеяться по родной и благодатной Миасской долине. А Серёже приходилось прощаться не только с этой школой и с этой партой, ставшей колыбелью их с Машей любви, но и с родным интернатом. Словом...
Не бойтесь в жизни перемен.
Нас губит постоянство!
Сначала было трудовое таёжное лето. Потом суматошные хлопоты, связанные с переходом в другую школу... Словом, закрутился наш Серёжа как глупая белка в бесконечном колесе и, может быть, опять потерял что–то дорогое и спасительное для него в суете этой нелепой и быстротекущей жизни.
Только через пять лет, когда Серёжа приезжал в Миасс погостить у своего брата, работавшего в Ракетном Центре, он, совершенно случайно, недалеко от вокзала, увидел свою Машу.
Маша шла рядом с каким–то смирненьким на вид и тщедушным очкариком, катила перед собой детскую коляску, а «очкарик» держал за руку шустрого пацанёнка лет четырёх и что–то выговаривал ему за его непоседливое непослушание.
Наш «герой» Серёжа как бездомный и нашкодивший пёс рванулся в сторону и скрылся в чьём–то палисаднике. Когда это счастливое на вид семейство проходило мимо, Серёжа, как самый последний заклеймённый греховодник завистливо провожал их своими постаревшими блудливыми глазами.
Маша немного поправилась, но стала ещё прекрасней, буквально пылающей своей чистой и неувядающей красотой! А непоседливый и шаловливый мальчуган был так похож на него самого, что если бы у Серёжи был галстук, он тут же бы от отчаяния повесился на штакетнике в этом чужом палисаднике... Но Серёжа наш, слава богу, никогда в жизни не носил галстуков. Только это обстоятельство и спасло его...
Да и, в конце–то концов, Маша Зыбина не была похожа на убитую горем брошенную негодяем женщину... Она шла с высоко поднятой головой, улыбаясь своему неказистому мужу и, видимо, любимому старшему сыну. Она, очевидно, была довольна своей нынешней жизнью, она надеялась и ждала от этой жизни только хорошего... и она никогда и ни от кого не пряталась по чужим палисадникам...
Когда Сергей Васильевич на пригородной электричке возвращался в Челябинск, он с необъяснимой печалью смотрел на мелькающие мимо уральские красоты...
Он вспомнил всё и всех: И Женьку Воронина, и героическую тётю Марусю, и своих малолетних подружек Надю, Веру и Тонечку, долго с непреходящей болью думал о Фае и её сестре Рае, вспомнил позабытого всеми Зверева и путешествовавшего где–то по советским тюрьмам Андрюху Борового и его сестру–красавицу Валю. А когда он вспомнил прошедшую мимо него Машу и, может быть своего сына, его заскорузлое сердце пронзила вдруг такая боль, что только набежавшие слёзы спасли его от неминуемого обморока...
Да, Сергей Васильевич вспомнил всех. И свой родной интернат он тоже теперь никогда не забудет. Ведь именно там стремительно закончилось его счастливое детство, и началась беспросветная взрослая жизнь...
...Нет, всё же надо будет Сергею Васильевичу съездить в Миасс, хотя бы разок не в комфортабельном автомобиле с роднёй, а одному и на электричке. Тогда он будет всё время смотреть вправо, в надежде снова увидеть у старой станции их престарелый, как и сам Сергей Васильевич... интернатский дом... А вдруг современные дотошные землеустроители уже давно снесли это памятное для нашего героя здание? Что ж, придётся ехать к брату в Миасс по автомобильной трассе, всё дальше уносящей нас от нашего (и вашего) счастливого детства.
27.06.2016 г.
« Городские красотки »
I want to kiss your fingertips,
I want to see your goddess's face,
Before you gone to sweetening sleeps,
Before my mournful flight to space.
Старшую сноху Сергея Васильевича неожиданно, – в её выходной день, – вызвали на работу для решения каких–то неотложных вопросов. Поскольку сейчас все почему–то очень полюбили трудиться и быть постоянно занятыми на каком-нибудь производстве, ей пришлось позвонить своему свёкру–пенсионеру, чтобы он взял к себе на несколько часов внучку Полину, на что Сергей Васильевич, конечно, с радостью согласился (Кого ещё любить в этой жизни, как не своих наследников?).
Сергей Васильевич ждал их у подъезда своего дома, когда белоснежная иномарка подкатила, остановилась рядом с ним, из неё выскочила самая красивая в Челябинске девочка и с разбега бросилась ему на шею. Сноха тоже вышла из машины, передала Сергею Васильевичу сумку с обедом (все снохи у Сергея Васильевича – домовитые и хозяйственные, что очень услащает жизнь сильной (и прожорливой) половине человечества.
Сноха торопливо чмокнула в щёки Полиночку и свёкра и укатила по своим делам.
Поднявшись на лифте до восьмого этажа, Сергей Васильевич с Полиной зашли в его уютную однокомнатную квартиру. Хозяин хотел было заняться приготовлением обеда, но перешедшая уже в третий класс Полиночка остановила его:
– Дед! Давай я лучше сама приготовлю обед.
(Конечно! А давно ли... Да, дети растут быстро. Хорошо, что хоть мы, старики, медленно стареем).
Деловитая Полина Александровна занялась на кухне приготовлением обеда, а весьма довольный этим Сергей Васильевич прошёл в комнату и уселся на диванчике поразмышлять.
Да, кстати, Полиночка всегда звала его «дедом», хотя на самом деле Сергей Васильевич приходился ей прадедом. Но слово «дед» больше льстило нашему вечно молодящемуся герою. Ну, сами подумайте: кто такой Дед? – Это такой крепкий ещё мужчина, с которым можно ещё и побегать, и в футбол поиграть, и даже на своей свадьбе потанцевать... А кто такой Прадед? – Это такой трухлявый придорожный пенёк, который, если пнуть его хорошенько, не оставит после себя даже трухи, а только едкую и зловонную пыль... Поэтому прадед Сергея Васильевич предпочитал, чтобы его хотя бы звали более моложавым словом «Дед».
Пообедали они славно: умеет сноха готовить, ничего не скажешь!
Сергей Васильевич сунулся было помыть посуду, но молодая хозяйка сразу остановила его:
– Дед, посуду я тоже сама помою.
«Ну и повезёт же какому–то оболтусу!» – подумал Сергей Васильевич, но сразу же и утешил себя: «А, может быть, я и до праправнуков доживу!».
Когда Полиночка мыла посуду, она вдруг обернулась к своему «деду» и задала совершенно неожиданный для восьмилетней девочки вопрос:
– Дедушка! А почему ты нашу бабу Галю бросил?
(Вот это вопросик! Да... другой бы наврал что-нибудь с полкороба, но наш герой, привыкший врать целыми коробами, решил на этот раз поведать Полиночке только «чистую» правду).
– Понимаешь, Полиночка, однажды я поехал на электричке в Алакуль за грибами. Год был грибной, дождички земельку поливали, грибов было очень много. Набрал я, чтобы не соврать, вёдер пять разных грибочков. Еле дотащил их до станции: тара–то вся разная, нести неудобно, тяжело, но ни одного грибочка не потерял, всё припёр домой в Челябинск, твоей любимой бабушке Гале.
И вот эта твоя бабушка Галя растерялась, засуетилась, не зная, что делать с такой кучей грибов. И давай их, мои грибочки то есть, соседкам раздавать! Я, Полина, человек не жадный, просто обидно стало: я же эти грибочки собирал для своей семьи... На следующей неделе я опять поехал за грибами в Пивкино и набрал их там тоже не меньше четырёх вёдер. Приехал с ними в Челябинск, забрался Кое-как в автобус, но на своей остановке не слез, а поехал дальше в Плановый посёлок к одной своей знакомой, тамошней куркулихе. Жила эта куркулиха в большом собственном доме с садом, огородом и с очень такой ароматной банькой. Обрадовалась мне несказанно! Пока я раздевался, мне уже вкусненький чаёк приготовили, а пока я пил этот чаёк, уже и банька была истоплена. Пошёл я в баньку и с удовольствием там поблаженствовал после тяжёлого и длительного похода! Там же меня ждали роскошное махровое полотенце и свежее чистое бельё. Хорошо и вдоволь искупавшись, я оделся, вернулся в дом, где хозяйка радушно встретила меня рюмочкой водочки на блюдечке... а на столе уже слегка парил грибной супчик, красовались салаты из помидор и огурчиков, а глядя на поджаристые коричневые куриные бочка у меня даже слюнки потекли... Ну, Полиночка, как ты думаешь, куда я поехал в следующий раз со своими грибами?
Полиночка призадумалась, посмотрела в потолок и... (Уважаемые академики и доктора разных там всяких «философских» и прочих «гуманитарных» наук! Увольняйтесь все к чёртовой матери! Зачем вы зря коптите наше голубое небо своей бездарной и холуйской плодовитостью? Все ваши академии и институты с успехом может заменить самородная мудрость нашей красавицы–правнучки!), которая сделала вдруг мудрейший и глубочайший философский вывод из рассказа своего любвеобильного и легкомысленного прадеда:
– Да... Надо быть хозяйственной девочкой!
После такого замечательного обеда должны были последовать десерт и «культурная программа»... И они последовали.
– Ну что, Полиночка, пойдём в лес на прогулку? Малинки покушаем, яблочков ведра два наберём, погуляем на свежем воздухе...
– Конечно, дед. Пошли.
(У Сергея Васильевича, живущего на «Тополиной аллее» есть свой собственный фрукто–ягодный сад, площадью в несколько сотен гектаров, за которым он не ухаживает, не обрезает деревья, не вырубает дерзких и плодовитых берёз, не полет сорняки и не поливает ягодных кустарников, зато регулярно, с деловитостью профессионального браконьера и скопидома каждый сезон притаранивает из «своего» сада примерно по: 7 вёдер лесной клубники, 10–12 вёдер вишни, 4–5 вёдер смородин, 3–4 ведра малины, 1 ведро крыжовника, 6–8 вёдер шиповника... Яблоки и груши он меряет мешками и даже примерно не подсчитывает. Сам он фрукты и ягоды кушает только в свежем виде и на свежем воздухе во время сбора. Варенья всякого он наелся уже вдоволь за свою жизнь. В общем, всё это богатство достаётся младшей родне, как-то незаметно и быстро расплодившейся вокруг него... Все же работают, учатся... когда им собирать? Пусть кушают на здоровье щедрые плоды уральской природы! ...Да, про грибы мы здесь умолчали, потому что грибники, сами знаете, какой дошлый народец!).
Полиночка была одета в плотные джинсовые брючки, вполне подходящие для лесной прогулки. Сергей Васильевич снабдил её зелёной кепочкой для прикрытия её густых, длинных и шелковистых как лён волос. Сам он тоже натянул кепочку, чтобы прикрыть свою прогрессирующую почему–то лысину. Взяли тару для яблок и пошли (Ягоды–то собирать уже не надо. Снохи уже взвыли от переработки ягодного изобилия).
Дошли по дорожке до хорошо знакомого деду малинника. Ягоды там осталось! Хоть опять домой за тарой беги. Накушавшись вкуснейшей и сочнейшей в мире уральской малинки, отправились дальше по просёлочной дорожке в яблочный сад. «Хозяйственная девочка», увидев цветущую вдоль дороги душицу, сразу воскликнула:
– Дед! Надо набрать её в чай!
Пока шли по дорожке, Полиночка нарвала целый букет этой ароматной заварки для чая. Дойдя до яблоневого сада, собрали там два ведра кисло– сладких красного оттенка осенних яблок. Дед решил проверить внучку и спросил:
– Полина! А где наш дом?
И она безошибочно указала в направлении дома Сергея Васильевича. Это хорошо, что в лесу умеет ориентироваться. Может быть, и по жизни не заблудится.
Зайдя по дороге в ближайший магазин, Сергей Васильевич с Полиной купили там внушительных размеров торт, килограмм шоколадных конфет, ещё несколько шоколадок, воды минеральной, печенья и перегруженные этими вкуснятинами отправились домой.
(Вы, читатели, наверно, поинтересуетесь, откуда деньги берёт наш Сергей Васильевич, чтобы так шиковать и пускать пыль в глаза своей правнучке? Ничего особенного. Он же – пенсионер! И получает маленькую, но хорошую пенсию. А вот когда он, извиняемся, отправится на небеса замаливать там свои многочисленные грехи, никто не сможет найти в его квартире никакой заначки, и вообще никаких денежных запасов и схронов, а уж тем более, никаких дурацких «похоронных средств» у него не найдётся ни одной копейки. Он – очень умный человек и старается заранее раздать всё своё своим родным и дорогим его сердцу людям, а вас, дурни стоеросовые, копящие впрок свои замусоленные купюрки на «приличные» идиотские христианские похороны, никто ведь и не помянет добрым словом. И зачем вы этим бессмысленным скопидомством только сеете раздор среди своих наследников?.. А, впрочем, в вашем возрасте уже бесполезно пытаться из дурака вылепить умного человека).
