Текст книги "Против течения (сборник рассказов)"
Автор книги: Федор Гришанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
После последнего Серёжкиного «скромного» высказывания школьные педагоги посмотрели на него такими глазами, что Серёжа даже забеспокоился: Не сходят ли все они с ума?... Или, может быть, он сам уже давно не «математический гений», а самый обыкновенный претендент на койку в сумасшедшем доме?
Одним словом, все разошлись недовольные друг другом, кто–то даже проклинал в душе «этого упрямого безумца», который возвращался в свой класс и думал: «Ну, что они все ко мне пристают! Только с панталыку сбивают! Я же им не мешаю!».
...Да! Мы же с вами чуть не забыли рассказать о том, как происходило обсуждение (в педагогическом коллективе) «классического» Серёжкиного рассказа. Секретную информацию об этом Серёжа получил прямо из закрытых недр самого педагогического коллектива.
Оказывается, Александра Семёновна решила в очередной раз поразить коллег своей гениальной проницательностью и, прочитав в учительской Серёжино домашнее сочинение, язвительно–насмешливо спросила у других учителей: «Ну что? Разве может такой ученик написать такое сочинение?» ...И к её разочарованию в коллективе нашлись умные и действительно проницательные педагоги, которые решительно сказали: «Да, может!». Это были Галина Андреевна, Андрей Иванович и Надежда Владимировна. Впервые за многие годы в коллективе произошёл «педагогический» раскол. Возникли споры «шум и гам» окололитературный. Больше всех горячилась Надежда Владимировна, которая, в конце концов, так расстроилась, заплакала и ушла из учительской.
(Александра Семёновна! И вам не стыдно было? Ведь Надежда Владимировна в то время кормила своего малыша, и ей уж никак нельзя было волноваться, а вы... Да что вы, бездетные, за такой странный народ! Обожаете своих вонючих кошечек и собачек, восхищаетесь пёстрыми и глуповатыми попугайчиками и рыбками, а таких же, как вы сами Человеков, не любите и в упор не хотите видеть их проблем и страданий!... Ну погодите ужо!... Скоро в нашей стране к власти придут прямые потомки Русо–ариев, они не постесняются вышвырнуть со всех руководящих кресел бывших комсомольских шестёрок. Наше великое Государство повернётся лицом к Женщине–Матери, а вам, псинам бездетным, придётся ждать выхода на пенсию до 70–75 лет, каждый месяц вдобавок к подоходному налогу, платить ещё и 17–ти процентный налог на бездетность.
...Что, не нравится? Да вас же никто здесь не держит! Бегите на Запад! Там ведь ваши коллеги, американские псаки и европейские пяшки заключают браки уже с мушками–дрозофилами и телеграфными столбами!... Спешите и вы...).
(Всё, что написано выше (в скобках) не имеет никакого отношения к повести «Медальный звон». Мы извиняемся перед читателями за внезапную вспышку русского гнева. Так что вы не волнуйтесь... Мечи мы возьмём в руки немного позже, и рубить будем уж точно не ваши головы).
Дальше учебный год уже спокойнее, безо всяких инцидентов покатился по наезженной многолетним топтанием на месте колее к своему логическому завершению, а вот для десятиклассников ещё и к выпускным государственным экзаменам.
(Кстати уж... Это к предыдущему резкому выступлению автора против своих бездетных соотечественников. Ещё раз извиняемся за свои жестокие и чреватые инвективы... но оставляем их в силе. Что поделаешь, не привыкли мы сеять на головы сограждан промасленные и приятные всем панегирики. А дело объясняется следующим: Сергей Васильевич всю свою жизнь просто обожает женщин беременных, с колясками, с детьми. Он всегда первым бросается им на помощь. Именно им он готов отдать свою последнюю рубаху. Именно он первым по каким–то своим древним инстинктам бросится спасать горящих в огне или тонущих детей. И если он погибнет при этом, не вздумайте жалеть его. Это же Счастье, погибнуть за своё Будущее).
Итак. Приближались Государственные выпускные экзамены. И экзаменационная лихорадка распространялась по городу со скоростью и неумолимостью сибирской язвы. Даже закоренелые троечники бегали на консультации и запоздало листали учебники. А учителей предстоящие испытания просто трясли как в лихорадке. И этому способствовали ещё и особые, чрезвычайные обстоятельства.
Видимо, чрезмерное обилие золотых и серебряных медалистов, не оправдывающих впоследствии возлагаемых на них надежд, возмутило, наконец, педагогические коллективы высших учебных заведений, и Министерству образования пришлось принять соответствующие жёсткие меры. Жёсткость этих мер заключалась в том, что на каждом выпускном экзамене, кроме своих, надёжных и проверенных школьных учителей, в комиссию входило ещё 3–4 человека из Гороно и педагоги–предметники из других, как бы конкурирующих школ. Для многих «стопроцентных кандидатов на медали» и их покровителей это оказалось не только неприятным сюрпризом, но и вышло им впоследствии, как говорится, боком.
(Можно сравнить эту ситуацию с сегодняшней, тоже весьма абсурдной. Вы только представьте, с высокогорного Кавказа целыми толпами валят в Москву «отличники ЕГЭ». Их принимают в «престижные» столичные ВУЗы... И никто не удосуживается задать им 3–4 контрольных вопроса по профилирующим дисциплинам... ведь практически все эти ваши будущие специалисты с высшим образованием не смогут ответить ни на один вопрос. А если этим «отличникам» продиктовать диктант, то вы увидите в каждом слове не менее двух ошибок. Ну, и что вы думаете?... Вам не хочется перевешать всю нашу педагогическую систему, а Министра образования и науки даже и вниз головой?).
Наш многострадальный Серёжка закончил год, как говорится, ни шатко, ни валко. Основными итоговыми оценками за год были четвёрки, красовались две тройки: по английскому языку и литературе, но странно смотрелись для несведущего глаза как бы случайно залетевшие в Серёжкину ведомость пятёрки: по математике, астрономии, истории и географии. Всё это Серёжку вполне устраивало. Обидно было только за четвёрку по физкультуре... Серёжка–то считал себя уже почти профессиональным спортсменом... Да ладно, «отличникам» пятёрки нужны, а ему, Серёжке в принципе было на всё это показное металлопоказательство наплевать. Главное – не сколько медалей на груди, а есть ли в голове хоть одна собственная мысль!
Первым экзаменом был письменный экзамен по литературе, то бишь сочинение.
Серёжа был спокоен как удав, гипнотизирующий кролика!
Было несколько тем на выбор. Серёжа выбрал самую нейтральную, где нужно было не вспоминать, а думать. И эта тема неожиданно не просто увлекла его, а целиком захватила его существо, запылавшее вдруг каким–то утончённым вдохновением. Тем более, что неистовая Александра Семёновна постоянно торчала возле его стола, делая вид, что она прогуливается между рядами с благородной целью контроля. Иногда она останавливалась напротив Серёжкиной парты, ехидно улыбалась и, казалось, говорила своими поблекшими, утомлёнными многолетним педагогическим трудом, глазами: «Ну, что? Допрыгался? Теперь–то я выведу тебя на чистую воду!». Серёжка не отворачивался, а тоже посматривал на Александру Семёновну решительным и вызывающим взглядом (Эх, надо было ещё и пару раз подмигнуть этой пиковой даме из школьной колоды!), на закуску членам комиссии Серёжа привёл ещё несколько цитат из Байрона и Эдгара По... на английском языке! Кушайте на здоровье! Только будьте бдительны и смотрите, чтобы Александра Семёновна от злости не подавилась этими, скорее всего, знакомыми ей отрывками из чужеязычной литературы!
Серёжа сдал своё экзаменационное творение вместе с другими ребятами, не стал присоединяться к гомонящей вокруг аудитории толпе, а сразу пошёл домой, побродить по тайге, отдохнуть и подумать...
А думал он об Ольге Юрьевне. В последнее время с ней происходило что–то явно неладное.
Она почему–то взяла привычку подолгу и печальным взглядом смотреть на Серёжу. Иногда задумывалась так, что отвечала невпопад. Серёжа, возвращаясь из школы, два раза заставал её в слезах, она торопливо вытирала свои слёзы, улыбалась грустно и явно старалась казаться не озабоченной и весёлой. Серёжа, занятый предстоящими экзаменами и другими проблемами личного характера (обычно как раз эти проблемы имеют для каждого человека масштабы вселенского значения). Серёжа задумался: «Не затевает ли она что-нибудь сотворить с собой?». Он даже припрятал подальше свои заветные ножик и удавочку.
И его тревожные ожидания в какой–то мере оправдались. Когда он, после кратковременного отдыха, вернулся в Миасс, на пороге дома его встречала только одна добрая Марфа Сергеевна.
– Здравствуй, здравствуй, Серёженька! А Олечка наша уехала. Приехали на машине её родители и забрали её. Она же в вечернем институте учится. Отец нашёл ей работу поближе к дому. Такие приятные интеллигентные люди! Олечка, конечно, плакала. Вот, она тебе записочку оставила.
В этой, очевидно написанной в чрезвычайной спешке записке было:
«Серёженька!
Моё отношение к тебе никогда не изменится! Сейчас родители делают попытку изменить мою жизнь. Не надо меня разыскивать, я сама тебя найду. До свидания! Твоя Оленька».
Серёжа прочитал это прощальное послание, аккуратно уложил его в карман пиджака и отправился в школу сдавать очередной экзамен.
(Увы! Больше никогда в своей жизни Сергей Васильевич не встретит Ольгу Юрьевну. Даже никогда и ничего о ней не узнает. Вот она была... и вдруг как бы растворилась бесследно в добром уральском воздухе. Вроде и уезжала она в Челябинск, куда вскоре перебрался в студенческое общежитие и Серёжа. Но... Может быть, она вышла за кого–нибудь замуж и переехала в другой город? Ну что же... Счастья тебе, Оленька! Ты не забываешь, как ты Серёжку гардиной по головке погладила? Он всё это помнит. А как это было приятно! Прощай, Оленька!).
А в школе события разворачивались самым неблагоприятным для педагогического коллектива школы образом. Увы, несмотря на титанические усилия учителей, «медальный план» в этом году с треском провалился уже на первом же экзамене. Высокополномочная комиссия только два сочинения оценила на «отлично»: Серёжкино и ещё одной девочки из параллельного класса. Почти все «отличники», кандидаты на медали в один день превратились в самых заурядных «хорошистов» или, ещё хуже, троечников.
И та девочка и соседнего класса, тоже написавшая своё сочинение на пятёрку, на следующем экзамене по математике разволновалась, наделала простых ошибок и получила «тройку». Всё. Школа в этом году осталась без медалей (И это ещё без допингового контроля ВАДа).
Как рассказывали Серёже его доброжелатели, на заседании комиссии Александра Семёновна попыталась что–то промямлить против Серёжкиного сочинения, но Председатель комиссии не пожалел её почётных седин и довольно резковато оборвал её.
– Александра Семёновна! Общее мнение членов комиссии: Сочинение прекрасное! Нет ни одной ошибки не только в русском тексте, но и в английском. Мы же с вами вместе проверяли! Мне тут рассказали, что осенью этот ученик тоже написал прекрасное сочинение, а вы не потрудились посмотреть внимательно и оскорбили его, написав «У кого из классиков списал?». Так вот, уважаемая Александра Семёновна, если древо нашей русской литературы когда-нибудь засохнет окончательно, считайте, что и вы, такой замечательный и опытный педагог, тоже приложили к этому свою руку.
Больше Александра Семёновна не возражала и сидела на заседании комиссии молча, как пришибленная.
А когда в школе остались только «свои» учителя и шло оживлённое обсуждение результатов экзамена, Иван Михайлович, очевидно расстроенный результатами этого экзамена, в горячке спора тоже позволил себе довольно резко осадить спустившуюся с небес «законодательницу педагогических мод»:
– Александра Семёновна! Вы всегда превышаете свои полномочия! Дайте, наконец, дышать молодым педагогам!
(Такова уж судьба у нашего героя Сергея Васильевича: разрушать и валить с Пути русского народа ложных кумиров!... Правда, Александра Семёновна, всё равно – милая старушка).
А потом ещё – это уж для полного счастья несчастной Александры Семёновны! – по школе прошёл слушок, что в кабинет к Ивану Михайловичу заходили две местные, Миасские девушки, выпускницы Челябинского пединститута как раз по литературе и языкознанию... Держись, самая лучшая школьная подруга нашего Серёжки!
А этот Серёжка оказался единственным учеником в школе, который сдал все выпускные экзамены (Врать не будем, но, кажется, всего восемь экзаменов) исключительно на отличные оценки.
Перед последним экзаменом к Серёже подошли Марина Севастьянова и Наташа Баскова. Наташа просто стояла рядом и молчала. Беседу вела умудрённая комсомольским опытом Марина.
– Серёжа, мы собираем по 10 рублей с каждого на выпускной вечер. У тебя есть с собой деньги?
– Нет, денег у меня нет.
(Серёжа ответил чисто автоматически, почти не думая, как опытный конспиративный работник. На самом деле у него были деньги с собой, и не малые. Только что прошла денежная реформа, и Серёжа с помощью знакомых успешно обменял свои «николаевские» купюры на новые радужнокрасные десятки. Две плотно набитых пачки послереформенных денег лежали во внутреннем кармане его пиджака и почему–то мешали ему дышать).
– Ну, тогда попроси десять рублей у родителей и отдай их Вульфику. Он у нас – казначей. – решила вопрос за Серёжу самовластная царевна Севастьянова.
Но Серёжа не собирался идти на выпускной вечер. Во–первых, он очень не любил всякие мероприятия. И, во–вторых, он считал, что школа «выпустила» его ещё тогда, когда рукой Александры Семёновны начертала на его первом рассказе безапелляционное: «У кого из классиков списал?», и, в–третьих, в это время он думал совершенно о другом (а тут комсомольские «казначеи» лезут к нему с какими–то «вечерами»!), сначала у него мелькнула озорная мысль: отсчитать им сейчас из пачки 100 рублей на подарки учителям, но потом передумал, что это будет как-то уж слишком по– фатовски, да и не осторожно. Поэтому Серёжа смирил свою парящую на двух пачках гордыню и благодушно–миролюбиво признался Севастьяновой и Басковой:
– Девочки! Денег у родителей я просить не буду и на выпускной вечер не пойду. У меня дома много хозяйственных и прочих дел.
(Ну, и гусь ты, Серёжка! Да ты же последнее время только и думал об этих «прочих» делах!... о которых мы поведаем нашему снисходительному и стойкому читателю в следующем рассказе).
«Девочки» посмотрели на Серёжу изумлёнными глазами.
(Испокон веку считалось святым долгом для каждого выпускника присутствовать на этом прощальном для них мероприятии... а впрочем, этот Серёжка вечно чего–нибудь учудит. Наверное, совсем свихнулся со своей математикой).
Добровольные сборщицы родительских десяток постояли немного молча, потом отошли в сторону и начали оживлённо о чём–то шептаться (Мы не слышали и не знаем их комсомольских секретов).
Серёжа не был на выпускном торжественном вечере (и до сих пор нисколько об этом не жалеет). Несколько позже он зайдёт в школьный секретариат и без всякой помпы и аплодисментов заберёт свои документы, с которыми он и поедет в Челябинск поступать на Механический факультет ЧПИ.
В приёмной комиссии этого «Закрытого» факультета ему задали неожиданный вопрос:
– А где ваша комсомольская характеристика?
–У меня её нет. Я же – не комсомолец.
Члены комиссии перешептались между собой й огорошили Серёжу своим неожиданным решением:
– Понимаете, наш факультет готовит специалистов по секретной тематике, а так как вы – не комсомолец, мы советуем попробовать вам поступить на какой-нибудь другой факультет.
«Ну, всё! – пронеслось в голове у отвергнутого комиссией абитуриента. – Сейчас плюну на всю эту затею и пойду на центральный стадион. Здесь я, оказывается, не нужен».
Серёжа уже вставал со своего стула, когда самый молодой член комиссии задал ему ещё один неожиданный вопрос:
– А Юрий Васильевич, который учится на нашем факультете, кем вам приходится?
– Юра – мой старший брат.
Снова пошептались между собой члены приёмной комиссии и вынесли другой, отменяющий первое решение, вердикт.
– Хорошо. Мы берём ваши документы. Только учтите, что у нас очень большой конкурс. Челябинские выпускники очень хорошо подготовлены. Все хотят получить интересную специальность, да и стипендия у нас больше, чем на других факультетах. Вам поступить будет очень трудно.
– Спасибо. А можно я буду сдавать немецкий язык?
– Конечно. У нас же вот написано «иностранный язык». Желаем вам успеха.
Серёжа набрал на приёмных экзаменах 25 баллов и его зачислили на первый курс факультета в так называемую тогда «рабочую группу».
Но в Миасс он продолжал ездить по своим «прочим» делам. И однажды встретил там Галину Андреевну и Надежду Владимировну со своим сынком. Они искренне обрадовались встрече с Серёжей и охотно, как и всякие женщины, поделились с ним животрепещущей школьной информацией.
Сперва они, конечно, попеняли Серёжке за то, что он не был на выпускном вечере, а потом рассказали много интересного.
Медалей в этом году, по известным обстоятельствам, никто не получил, но бал, как и положено, состоялся. Грозная Александра Семёновна всё время обещала «серьёзно поговорить с этим отщепенцем», а когда узнала, что Серёжи на вечере не будет, зачем–то громогласно заявила: «Когда увидите этого Серёжку, то передайте ему, что если бы не он, я прожила бы на четыре года больше!» (Серёжа принял к сведению это откровение учительницы литературы и никогда больше у знакомых не спрашивал о ней... а вдруг старушка уже того... а виноват–то окажется он!). Мальчики и девочки танцевали, родители радовались. Света Быкова почему–то ушла раньше всех. Иван Михайлович поблагодарил коллектив за успешно проведённый учебный год и объявил о предстоящем строительстве нового здания школы. Все дружно радовались: Давно пора!
Уже попозже выяснилось, что из всего выпуска в институт с первого захода поступил только гонимый школьными Музами Серёжа (и поступил даже и без бронзовой медали).
Света Быкова никуда не поступила, а сразу после школы устроилась работать на автомобильный завод. Больше Сергей Васильевич никогда и ничего не слышал о её дальнейшей судьбе. Но, вспоминая Светочку, всегда почему–то печально вздыхал и... немного завидовал её, конечно, более достойному, чем сам Серёжка, супругу.
А вот Наташа Баскова вышла замуж за одного из крупных учёных Ракетного центра и живёт сейчас в Машгородке. Там её частенько видит брат Сергея Васильевича. Юрий Васильевич работает с её мужем по смежной тематике и они постоянно общаются. Сергей Васильевич почему–то всё время стесняется спросить брата: какая она сейчас, Наташка? Но в одном он уверен точно: от такой строгой бабушки внуки, наверняка, бегают как чертенята от ладана. Она их, наверное, только «кральками» и подманивает.
03.08.2016 г.
Маленькие тайны Большого Кисегача
Моя любовь не соловьиный скит,
Где с пеньем пробуждаются от сна,
Пока земля наполовину спит
От поцелуев солнечных красна.
Моя любовь дремучий тёмный лес,
Где проходимцем ревность залегла,
И безнадёжность как головорез,
С кинжалом караулит у ствола.
Шандор Патефи (пер. Б.Пастернак)
Однажды тёплым, безоблачным и щедрым летом 1979–го года Сергей Васильевич отправился на Машгородок навестить своего старшего брата Юрия Васильевича. Добравшись на пригородной электричке до станции Миасс, он решил не садиться сразу в рейсовый автобус, а немного прогуляться по когда–то хорошо знакомым ему местам. Да и чудесная погода благоприятствовала именно любимому им пешему средству передвижения.
Вообще–то Сергей Васильевич, родившийся в Свердловске, своим родным городом всегда считал Миасс, где он никогда даже и «прописан» не был. Всё ему нравилось в этом промышленном уральском городе, состоящем как бы из разных посёлков и городков, совершенно разных и по своим архитектурным особенностям, и по стилю жизни, и по характерам их, приехавших сюда в разное время и из разных мест, обитателей.
Сергей Васильевич помнил каждую улицу и каждый переулок, встречавшийся на его пути, ему даже казалось, что все эти миасские рябины, черёмухи, акации и сирени тоже не забыли его и приветливо шелестят для него своими зелёными, свежевымытыми после недавнего дождя, листочками.
Ему приятно было видеть такие родные и незабываемые миасские лица встречных прохожих. Он приветливо улыбался им, как бы благодаря их за то, что и они его не забыли.
Недалеко от геологоразведочного техникума он заметил идущих навстречу ему невысокого роста смуглую женщину и молодого светловолосого и стройного парня. Эти двое вдруг остановились и почему–то начали пристально вглядываться в него, Сергея Васильевича, который тоже обратил внимание на стоявших посредине тротуара приятной наружности женщину и сопровождавшего её парня. Чем ближе он подходил к ним, тем сильнее стучало его не совсем ещё истрёпанное бестолковой житейской суетой сердце. Женщина явно смутилась, но потом собралась и, устремив на Сергея Васильевича свои ласковые тёмно–вишнёвые глаза, заговорила первой.
– Здравствуйте, Сергей Васильевич!
– Здравствуйте... Э... Эвелина Аркадьевна! – окончательно узнал её, наконец, и наш, явно не ожидавший этой встречи и совершавший как бы беззаботную туристическую прогулку, герой.
Некоторое время они молча разглядывали друг друга, видимо, вспоминая что–то далёкое, но общее для них. А молодой парень недоумённо посматривал на них обоих. Первым пришёл в себя и спохватился Сергей Васильевич.
– А этот молодой человек?
– Это мой сын, Лёва. – объяснила Эвелина Аркадьевна. – Учится в Москве. Вот, приехал ко мне на каникулы.
Сергей Васильевич дружески протянул ему свою руку.
– Сергей Васильевич. Когда–то мы были с вашей мамой знакомы.
– Лёва, студент–строитель.
– А по отчеству? – почему–то поинтересовался Сергей Васильевич.
– Лев Сергеевич.
Эвелина Аркадьевна очень заметно смутилась, а челябинский гость продолжал смотреть на московского студента, не выпуская из своей его руки.
(Но мы–то с вами, наши верные читатели, можем видеть их обоих одновременно, со стороны... Они были так разительно похожи друг на друга, что любой, даже и не очень сообразительный очевидец подумал бы...).
Сергей Васильевич, чтобы замять неловкую паузу, поинтересовался у своей старой знакомой:
– А как поживают ваши родители: Аркадий Иосифович и Роза Наумовна?
Эвелина Аркадьевна, явно не ожидавшая этого вопроса, даже вздрогнула, слегка отвернулась и тихим печальным голосом ответила на, как оказалось, не совсем деликатный вопрос своего старого «знакомого»:
– Мамы и папы давно уже нет с нами. Они умерли очень давно. Мы... – Эвелина Аркадьевна резко повернулась к своему сыну. – Лёва! Отойди, пожалуйста, в сторону. Нам с Сергеем Васильевичем нужно поговорить.
– Хорошо. Я буду тут недалеко, рядом.
–Иди!
Лёва отошёл на некоторое расстояние, но продолжил наблюдение и охрану, как он, очевидно, полагал, своей матери. Сергей Васильевич, немного растерявшийся от неожиданности этой встречи, приободрился и продолжил разговор.
– Ты, Лина, наверное, замужем?
– Нет, Серёжа, я никогда не была замужем, а Лёва... просто я познакомилась с одним женатым мужчиной, работавшим на «Урале», но потом он уехал и, наверное, давно уже позабыл меня... а Лёва остался.
– А где ты живёшь?
– Там же на старой квартире, где вы с папой так увлечённо играли в шахматы, а я из кухни любила наблюдать за вами... Мама с папой умерли в один год, а я осталась одна с Лёвой. Родственников у нас тут, в Миассе нет, поэтому иногда было трудно. Зато сын у меня вырос хороший. Он тебе понравился?
– Да, нормальный парень. А ты где работаешь?
– На заводе, чертёжницей. Музыкантша из меня не получилась... Теперь буду ждать внуков. А ты?
– У меня всё нормально. Я же сюда к брату приехал... Да, извини, Лина, я побегу, а то они уже давно ждут меня...
– Прощай, Серёжа!
И Серёжа торопливо зашагал к ближайшей автобусной остановке. Он шёл, не оглядываясь, словно убегая от своего прошлого к своим, как он ошибочно думал, настоятельным и важным делам.
Если бы он мог увидеть и услышать то, что происходило за его сгорбившейся вдруг от мгновенно налетевших откуда–то стыда и отчаяния спиной. Но он, не оборачиваясь назад, уходил всё дальше и дальше...
Когда я уйду, дорогая,
Из мира пустой суеты,
Случайности опровергая,
Меня не оплакивай ты.
Не стою я слёз и печали,
Чудак, перешедший твой путь.
Оставь то, что было вначале,
А всё остальное забудь.
И пусть никогда не тревожат
Виденья заросших могил
Твой сон безмятежный. О боже!
Зачем же я жил и любил.
А в это время взволнованный Лёва подбежал к матери и без всяких обиняков напрямую спросил её:
– Мама! Мама! Это кто? Он же так похож на меня!
– Нет, сынок, это ты похож на него. Лёва! Сергей Васильевич – твой родной отец.
– Да я сейчас побегу за ним и верну его! – выпалил ошеломлённый этой новостью Лёва и дёрнулся было бежать за своим вдруг приобретённым отцом, но Эвелина Аркадьевна судорожно схватила его за руку и, буквально содрогаясь в каком–то нервическом припадке, прокричала:
– Нет! Не надо этого делать!
Она долго, сквозь слёзы, провожала уходящего Сергея своими печальными глазами и крепко сжимала руку сына, чтобы он не побежал всё– таки за своим отцом.
Потом, когда Сергей Васильевич окончательно исчез за поворотом, они оба немного успокоились, и Лёва спросил у матери:
– Мама! Ну, почему ты не разрешила его догнать и вернуть? Может быть, он даже не знает, что я – его сын!
– Нет, Лёва, теперь, я думаю, он догадывается об этом. И к тому же он знает наш адрес. Но он, Лёва, всегда был каким–то необычным, загадочным человеком, и всегда поступал вопреки так называемому общепринятому «здравому смыслу». Я его не понимала, а просто любила...
– А теперь ты его, мама, не любишь?
– Что ты, Лёва! Я всегда любила и сейчас люблю его больше своей жизни.
– Ну, почему же...
– Лёва! Я и так очень расстроилась, разволновалась, снова встретив Серёжу. Я держалась просто из последних сил. Давай оставим пока этот разговор... Лучше скажи мне, когда ты привезёшь сюда свою девушку Тамару? Может, на зимние каникулы? Я давно уже так хочу в ней познакомиться.
– Не знаю, мама, когда она сможет отпроситься у родителей... – но Лёва сейчас думал явно о другом. – Мама! А где живёт Сергей Васильевич?
– Где–то в Челябинске...
– А у тебя есть его адрес?
– Нет, Серёжа... Ох, прости, Лёва. Мы с ним так давно не виделись. Какое счастье, что он жив и здоров!
– Мам, а чем он занимается?
– Я не знаю, Лёва. Когда мы жили с ним вместе...
– А где вы жили, мама?
– Ты, Лёва, только не смейся. Мы жили с ним в горной пещере. Об этой пещере никто, кроме нас, не знал. Мы жили в шалаше на покосе, жили в тайге, и один раз ночевали даже в конюшне. Лошади храпели и топали ногами. Наверное, я им не понравилась... У нас был конь Гранит, мотоцикл с коляской, три лодки на разных озёрах, мы были молодые и такие счастливые!
– Мама, а кто теперь я?
– В каком смысле?
– Кто я: еврей или русский?
– Лёвочка! Если бы у тебя папа был еврей, а мама – русская, ты был бы неизвестно кто. Ну, может быть, тебя называли бы польским словом.
– То есть жидом?
– Лёва, но так как у тебя мама еврейка, то все евреи считают тебя именно евреем, а так как отец у тебя русский, то все русские считают тебя русским.
– А кем же мне быть?
– Лёва, ты сколько раз в неделю делаешь по утрам зарядку?... Вот–вот, молчишь... А твой отец Сергей Васильевич... видел, какой он стройный и подтянутый? А всё потому, что он каждое утро делает очень интенсивную зарядку и обливается холодной водой. Он говорил мне, что мужчина в каждое мгновение должен быть готов к бою...
– Мама, а где он сейчас работает?
– Вот этого я не знаю. Тогда, когда тебя ещё не было, а мы с ним жили в заповеднике...
– А как ты туда попала?
– Да он просто затолкал меня в коляску и увёз на мотоцикле в тайгу.
– А ты?
– А я посопротивлялась немножко для виду и... поехала... И до сих пор не жалею об этом. Он был очень странный, твой отец. У него были при себе две толстые тетрадки, куда он постоянно что–то записывал, чертил какие–то схемы, какие–то математические расчёты. Я смотрела эти тетради, но что я там могла понять? Он часто просыпался ночью, зажигал свет и долго записывал что–то в своих тетрадях. А однажды он показал мне какое–то настоящее чудо. Он достал из кармана небольшую чёрную коробочку, и сразу же над покосом появилась другая чёрная такая, но размером примерно как большой иностранный словарь, как бы платформа. Она начала кружиться вокруг нас. Я испугалась, а Серёжа смеялся. Потом эта коробка подлетела ко мне, села на плечо, что–то прожужжала, перелетела на другое плечо. Серёжа сказал мне, чтобы я взяла эту коробку в руки. Она была очень тёплая и как бы невесомая. Потом она ещё полетала вокруг нас. Серёжа положил маленькую коробочку в карман, а большая тут же исчезла, прямо как испарилась в воздухе. Я спросила у Серёжи: «Что это было?». Он ответил: «Это – модель космического корабля», «А где она сейчас?» ,и Серёжа ответил: «Сейчас она отдыхает в резерве».
– Мама! А почему отец не обратился к властям с этим своим изобретением?
– Лёвочка, я тоже у него об этом спрашивала. Он объяснил мне, что у него разработано не одно изобретение, но он сомневается, что его секреты попадут в хорошие, надёжные и честные руки. Он не верил, как оно говорил, «всяким там Никитам Сергеевичам и прочим». Но он признавал, что для того, чтобы создать настоящий летательный аппарат, нужно очень много средств, лабораторий, опытных заводов и тысячи высококвалифицированных специалистов. Всё это есть у руководства, а у него – только идеи. Лёва! Да Серёжа поступил же тогда на секретный факультет! Он, наверное, где-нибудь и работает сейчас над своими летающими объектами!
– Мама! А ты меня всё время обманывала. Сочиняла какие–то истории, а у меня, оказывается, такой замечательный отец! А как и почему вы с ним расстались?
Эвелина Аркадьевна нервически вздрогнула, её лицо сразу же приобрело какой–то тусклый, бледно–матовый оттенок, она ещё раз посмотрела в ту сторону, куда исчез отец её сына, и, видимо, решила прекратить разговор на тягостно–мучительную для неё тему.
– Всё, Лёва! Не спрашивай меня больше ни о чём.
– А, может быть, он просто забывчивый и чёрствый человек. Увидел нас, сел в автобус и сразу всё позабыл.
– Нет, Лёва, сейчас он думает о нас, а я буду всё время ждать звонка в дверь и надеяться, что он снова придёт ко мне. Он же не такой как все. Он придёт без букета цветов, в скромной и неброской одежде, зайдёт и скажет: «Ну что, Линок, сидишь и скучаешь? Собирайся, пойдём регистрироваться!».
