Текст книги "Против течения (сборник рассказов)"
Автор книги: Федор Гришанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Приближались летние каникулы. К немалому удивлению нашего героя, его не только не оставили за прогулы на второй год, но даже перевели в десятый класс всего с одной тройкой (вы, читатели, догадались, конечно, что эту тройку влепила ему принципиальная Александра Семёновна по самому любимому нами... и вами предмету – русской литературе).
Серёжа довольно потирал закалённые трудом и спортом руки, а обедню, как всегда, попыталась подпортить небезызвестная своим коварным злоречием Наташка Баскова.
– Радуешься? А ты знаешь, что многие в школе мечтают только о том, как бы избавиться от тебя? А держишься ты здесь только потому, что Иван Михайлович воевал вместе с твоим отцом, и сейчас они снова дружат. А иначе ты бы отсюда вылетел как пробка.
– Баскова! А что я тебе плохого сделал, и почему ты так меня, безвинного, ненавидишь?
– А за что тебя любить? Люди видели, как ты целыми коробками для своей Оленьки подарки покупаешь! Где ты деньги берёшь? (Вот змея! По самому чувствительному месту ударила!).
Но Серёжа не растерялся.
– Где я деньги беру? – Да продаю школьные знания. А ты–то чего так кипятишься? Мне вообще кажется, что ты дружишь с Фурманом только из деловых матримониальных соображений, а сама влюблена как кошка совсем в другого человека.
– Это ещё в кого?
И Серёжа распахнул свою рубашку и показал своей неотвязчивой критикессе испещрённую красными полосками грудь волкодава (Кстати, раны на Серёжке в последнее время стали довольно быстро затягиваться и исчезать. Лекарств Серёжка не принимал никаких. Единственным средством излечения были... поцелуи доброй Оленьки. Ей понравилось буквально осыпать Серёжкины ранения своими нежными поцелуями... и раны начали исчезать. Господа медицинские лежебоки! Рекомендуем вам этот эффективный метод лечения для его широкого распространения! Мы вообще думаем, что женские поцелуи могут излечивать любые, даже самые тяжёлые болезни!).
– Что?! – взвизгнула, видимо, от прямого попадания в цель Наташка. – Да знаешь, кто ты такой? Ты же настоящий изверг! Нормальные люди не бросаются как бешеные с косами на других людей! (Ага! Значит, всё–таки там, на покосе был её отец! Вот почему она поедом грызёт нашего благородного героя! Да, чувство ненависти будет, пожалуй, посильнее так лучезарно всеми воспеваемой «любви!»). И чего ты сегодня за мной увязался?
– Наташа, я иду на автобус. Мне сегодня нужно домой.
– А Ольга Юрьевна, наверное, одна там люльку качает? Что, спать по ночам не мешают?
– Наташа! Вон наш автобус идёт. Давай в автобусе не будем разговаривать друг с другом, а то пассажиры подумают, что мы с тобой муж и жена на грани развода.
– Не дождёшься! – пробормотала свирепая Наталья (Что это означало, так и осталось неразъяснённым и неизвестным).
Пока ехали в автобусе, погода резко изменилась. Откуда–то налетели мрачные тучи, поднялся ветер, пошёл дождь со снегом... И всё это в весенний месяц май!
Когда сошли с автобуса на станции, Серёжку сразу промочило и насквозь продуло холодным ветром. Он вдруг вспомнил тёплую Оленькину постельку... Но обещал родителям, надо идти.
С чебаркульской дороги чудовищными порывами ветра их чуть не сбрасывало в Ильмень–озеро. Даже суровой осенью такой непогоды никогда не было. Кое-как добрались они до конторы заповедника. Оба мокрые насквозь и продрогшие подошли к Наташкиному дому. Наташка схватила Серёжку за руку и прокричала через порывы ветра и гул шатающихся сосен:
– Серёжа! Подожди меня здесь и никуда не уходи!
Через две минуты она снова появилась на крылечке.
– Всё, Серёжа! Мама и папа сказали не отпускать тебя в такую погоду. Переночуешь у нас и завтра пойдёшь домой... или на лошади уедешь (Боже мой! Оказывается, даже у Натальи Басковой есть сердце).
Но Серёжа упёрся как бык перед новыми воротами.
– Нет, Наташа, спасибо, конечно, но я обещал родителям. Да в лесу и ветра поменьше будет. Я пошёл.
– Ну ты... обожди ещё немного.
Она убежала в дом, скоро вернулась и протянула Серёжке большую аппетитную кральку в виде бублика и почему–то смущённо сказала:
– Вот, возьми. Немного подкрепишься в дороге.
– Спасибо, Наташа! Но я дома поем. – ответил на её товарищескую заботу будущий гордый и непобедимый Воин духа, сглотнул голодную слюну (с утра ничего во рту не было), повернулся и, шлёпая по лужам своими боевыми сапогами, пошёл сквозь дождь и снег в тёмную, как роковая ночь, тайгу. Наташа ещё долго стояла на своём крылечке, сжимая в руках свой невостребованный «этим чёрствым эгоистом» бублик. Но ветер и дождь усиливались, и она ушла в дом к своим родителям.
А Серёжа в это время шёл через густую темноту и сплошные потоки дождя и снега. Дорожку он не видел, только прощупывал её своими бывалыми сапогами. Шёл он быстро, чтобы не окоченеть окончательно и сохранить хоть сколько–нибудь внутреннего тепла. Одежду–то всю можно было снимать и выжимать как после стирки. Хорошо, что хоть ветер действительно немного приутихнул, зато где–то на вершинах хребта что–то подозрительно погромыхивало. Потом похолодало. Дождь прекратился, но снег продолжал валить с прежней безнадёжной густотой и щедростью. Серёжа шёл и думал... о загадочных превратностях своей какой–то несуразной Судьбы.
...Ну, и зашёл бы он к Басковым переночевать... А что бы он отцу Наташкиному сказал и, главное, как бы он ему в глаза посмотрел? Это же он на них с косой бросался, да ещё и угрожал этим взрослым, бывалым таёжникам! Да они же уехали не потому, что испугались его угроз, а просто его, дурака и молокососа, пожалели! А тут зайти к ним в дом и сказать, как ни в чём не бывало: «Здрасьте!». А вот кральку Наташкину надо было взять, а то жрать охота, как чёрту на куличках!... Да и сырость, и холод, да ещё и при пустом брюхе!... Можно было бы и у Басковых переночевать! Утром на какой-нибудь из их кобыл прикатил бы к дяде Саше... А что? Свободные стойла в конюшне есть, а в понедельник отогнал бы её обратно в контору... Нет, лучше бы её в загончик к Граниту поместить... Вот хохма была бы! А то у них в заповеднике все жеребята рыжие, а тут бы вороные пошли! Эх, чёрт, дорогу почти не видно, и скользко. Не шлёпнуться бы ещё и в лужу. Но приходилось продолжать свой путь. Вокруг него сгущалась мёртвая ночная тишина, а сердце сжимало глухое беспросветное одиночество... Эх, сейчас бы скушать чего–нибудь... Хотя бы Наташкину кральку... Не надо задаваться было.
У Серёжки от усталости стали смыкаться глаза. Его потянуло в сон. Вдруг он увидел прямо перед собой парящую в воздухе... кральку. Он даже протянул руку, чтобы схватить её... «Фу, ты, что это за глюки такие? Или, как их там, галлюцинации? Может отдохнуть немного? Нет, совсем замёрзнешь. А что это за мостик только что был на дороге? Откуда он тут появился? Надо идти быстрее. Стоп! Ещё один мостик. Так, под ним ручей. Да куда же я иду? Это же дорога на миассовский кордон, а свой поворот я давно прозевал, и шурую вдоль хребта. Надо поворачивать назад».
Да, завела непогода нашего мечтателя в самую далёкую тьмутаракань. Теперь остаток ночи придётся идти обратно. Серёжа постоял, подумал, пожалел себя, хотел даже всплакнуть немного, но передумал и поплёлся обратно по той же дороге в обратном направлении. Свою очевидную оплошность он сразу попытался свалить на других: «И зачем она мне эту кральку показывала? И всё из–за этих проклятых баб! (Ну, уж это ты, Серёжа, зря! Эти «проклятые бабы» сейчас не спят, ворочаются в своих прогретых постельках и думают, где–то сейчас дорогой их сердцам Серёженька один по глухой тайге шкандыбает!).
Оголодавший совсем (из–за своего горделивого и упрямого характера) и ослабевший из–за длительной ходьбы по болотной грязи Серёжа стал как– то заваливаться набок, потом свернул с дороги, упал в сырую траву и уснул. Проспал он всего несколько минут, потом вскочил как ужаленный электрическим холодом, потёр онемевший и сырой бок и двинул дальше. Так «вырубался» он по крайней мере раз пять, потом где–то далеко между деревьями замелькал долгожданный рассвет, силы снова вернулись к нашему герою, и он пошёл по миассовской дороге уже без остановок. Да и видимость заметно улучшилась. Но, дойдя до ЛЭП, наш герой настолько разочаровался в самом себе, что не пошёл дальше до поворота, а попёр прямо под линией электропередач до самого дома.
Куда заявился наш измочаленный герой только в 10 часов утра. Папа был на службе. А мама и сестрёнка, казалось, начали уже постепенно привыкать к экстравагантным Серёжкиным выбрыкам и эскападам.
Мама сразу же заставила его выпить полную кружку густого смородинного чая. Серёжке немного полегчало. Он сходил в ванную, искупался, переоделся во всё сухое, зашёл на кухню... и с присущей только оголодавшим волкам яростью набросился на стоящие на столе и заполнившие всю кухню всю кухню ароматами домашние деликатесы, главными из которых были настоящие сибирские пельмени...
Едва Серёжка туго набил своё брюхо маминой стряпнёй и хотел было уже отправиться в заслуженные им объятия Морфея, прибежал со службы отец.
– Ну, что, Серёжа, расселся? Быстро одевайся, пойдём в баню – сегодня мужской день.
Пришли в поселковую баню, разделись, залезли в парилке на самую высокую полку, и, как обычно, начали весело и отчаянно «париться»... Потом Серёжке стало плохо (сам же отец всегда учил: с набитым брюхом в баню ходить, а тем более париться нельзя. А тут опять такая промашка вышла... Но всё обошлось. И всё равно, с того памятного случая Сергей Васильевич, как и все прочие осторожные и трусоватые людишки, в баню ходит с сугубой осторожностью, ан а верхние полки уже не залезает).
Так начинались у Серёжки школьные каникулы.
Оленька поселилась на другом берегу Кисегача в комфортабельном номере (деньги, говоря откровенно, хороши только тем, что их можно «транжирить», а в остальном они причиняют, даже и самым мудрым людям, сплошной и неисправимый вред). Серёжа периодически ездил к ней «в гости»: или в объезд на мотоцикле или напрямую в лодке по озеру. Везде они побывали. Все сокровенные райские места показал своей подруге бывалый таёжник Серёжка. Словом, отдыхали славно. А когда в конце июля мама, папа и Людочка уехали в отпуск, Серёжа в этот же день, легко обогнув КПП, привёз свою Оленьку прямо в опустевшую без хозяев квартиру. Ольга Юрьевна сразу же сменила свою «курортную форму» на скромную мамину одежду и с радостью вступила в роль «молодой хозяйки». А хозяйство было, как обычно, весьма обширное: двое прошлогодних телят, пара поросят, куры, мотоцикл, лодки, сети, мёрды, грибы, ягоды, сено и прочие простые земные радости для понимающих толк в этой жизни молодых людей.
Когда докучливые соседки спрашивали у Серёжи, кто такая хозяйничает в их огороде, Серёжа спокойно и деловито отвечал, что это его двоюродная сестра, приехавшая к ним в гости из Сибири. Соседки, кажется, этим объяснением удовольствовались и отстали от наших, наслаждающихся «семейным счастьем» героев. Лето было прекрасным. Погода стояла отличная. Живите и радуйтесь, незарегистрированные «молодожёны»! вечерами можно было даже и передачи по недавно приобретённому телевизору посмотреть (Тогда телевизоры были в новинку).
Однажды даже соседка, Валюшка Боровая, зашла посмотреть художественный фильм, но, видимо, что–то осознала своим девичьим чутьём, и больше не приходила (Её защитник Андрюха уже в колонии парился на нарах). Но Серёжке и Оленьке и не было какого–то особого дела до других. Им и вдвоём было хорошо.
К первому сентября Серёжа отвез Оленьку и коляску, забитую разносолами, в Миасс к Марфе Сергеевне, а сам вернулся домой, состроил невинную мордочку и стал ждать приезда своей семьи, которая вскоре и приехала.
Мама с папой сразу обежали всё своё немаленькое хозяйство и остались весьма довольны: всё было в идеальном порядке. Оленька успела даже за этот месяц забить весь погреб вареньями и соленьями. Папа радовался такому усердию Серёжи, а мама почему–то сразу засомневалась. Потом, уже наедине, она спросила своего «хозяйственного» сыночка:
– Серёжа! А что за Ольга жила тут у тебя, да ещё и по хозяйству помогала? (Успели соседки «обрадовать» маму этой новостью).
Но Серёжа не растерялся и бодро так, не моргнув единым глазом, проинформировал свою маму:
– А это, мама, тёти Мани дочь Ольга приехала к тебе в гости, а тебя уже не было. Она осталась отдыхать, ждала вас, а только вчера уехала домой. На работу надо.
Серёжа невинными глазами смотрел на свою маму, мама тоже внимательно к нему приглядывалась.
– Серёжа! У моей сестры Мани дочери Ольги нет. Мы как раз целую неделю гостили у неё. Все её дочери замужем и живут своими семьями. А кто тут у тебя жил, я даже догадаться не могу.
Мама печально замолчала. Серёже тоже нечего было сказать в своё оправдание (А чтобы вы посоветовали нашему находчивому герою сказать в такой очевидной ситуации?).
– Понимаешь, мама...
– Я – не дура, и всё понимаю. Кто эта Ольга, которая тут жила у нас и хозяйничала? Ты что, уже женился?
– Да что ты, мама! Я же ещё школьник!
– Ты не школьник, а бурбон! Быстро говори, кто она такая?
– Мама, понимаешь...
– Не верти хвостом, говори прямо и честно! Мы с отцом уже устали от твоего постоянного вранья.
– Её зовут Ольга. Она живёт в Миассе. Мам! Да она хорошая.
– А где вы с ней спали? Не в нашей комнате?
– Да нет, что ты! В моей. Вот тут – на полу. На полу летом спать лучше, прохладней.
– А что будет, сынок, если отец об этом узнает?
– Да нет, мама, это они тебе насплетничали, а к отцу они побоятся сунуться. Он сплетен не любит.
И тут мама посмотрела внимательно на своего изворачивающегося скользким ужом сына и слово в слово повторила Светочкино пророчество:
– Ну и дура будет та, которая надумает за тебя замуж выйти!
Хитроумный Серёжа сразу решил применить свою излюбленную и
хорошо опробованную тактику обходного манёвра.
– Мама! Мне надо ехать в Миасс. Начинается последний решающий учебный год. Надо взяться за ум и готовиться к поступлению в институт. Все силы надо отдать учёбе.
Но испытанный манёвр на этот раз дал осечку.
– А жить ты будешь у этой Ольги?
– Что ты, мама! Я снимаю комнату у бабушки Марфы. Зачем мне какая–то Ольга!
– Охо–хо! – простонала мама. – Только бы Вася об этом... не узнал.
Серёжа, чтобы избежать дельнейших навязчивых расспросов, сказал, что ему срочно надо в школу, и отправился... к Оленьке.
Итак, начинался новый, решающий для молодого поколения выпускников, учебный год. Обычно первого сентября проходят торжественные мероприятия с непременным участием новоиспечённых первоклассников и просидевших на школьных партах просто неимоверное количество «жопочасов» десятиклассников.
Наш, не вписывающийся ни в какие стандартные рамки, герой никогда не посещал массовые мероприятия и, тем более, никогда не принимал в них участия. И не потому, что считал себя выше и умнее этих ликующих и скандирующих здравицы по поводу всякой ерунды толп, просто он, как ни старался, так и не нашёл в этих помпезных ритуально–магических действах какого–либо подлинного, глубокого, а не поверхностного смысла.
Вот и на этот раз, услышав, ещё на подходе к школе громогласные звуковые признаки очередного школьного праздника, он спокойно подождал в переулке, пока коллективные шумы и руководящие возгласы прекратятся, отгомонившие толпы разойдутся по классам, школьный двор опустеет, и только после этого Серёжа неспешно, но деловито прошёл к своему классу.
На первом уроке классная руководительница определила круг первоочередных задач, стоящих перед десятым «А» классом.
Она также огласила список «наших лучших учеников», претендующих на получение золотых медалей. В этот «золотой» реестр вошло всего три человека: Вадик Фурман, Вульфик Жириновский и Наташа Баскова. В числе претендентов на серебряные медали было уже пять человек (к сожалению, все их фамилии оказались забыты нашей исторической наукой). Серёжа в списках жертв педагогического тщеславия вполне предсказуемо не значился (Вот так и проживёт он всю свою жизнь: в расстрельные списки не попал, пулю в затылок не получил – спасибо, дорогая Родина, и за это!).
Конечно, наш герой не расценивал школьное время как «бесцельно прожитые годы», однако, иногда он сожалел о том, что не проскочил эту мизерную, пустопорожную школьную программу экстерном, за какие-нибудь пять–шесть лет, а потом университет годика за два–три... и тогда перед ним была бы открыта прямая дорога к усеянному шипами креслу Генерального конструктора (Но жизнь, благодаря неисчерпаемой Мудрости Богов, ни остановить, ни повернуть назад невозможно. И это – Хорошо!).
Александра Семёновна вошла в класс гордой и величественной походкой властительницы дум и чаяний молодого поколения. Даже свою строгую школьную униформу она наконец–то обновила. Увидев невозмутимо сидящего на своей парте рядом со Светой Быковой Серёжку, слегка нахмурилась, но упрямо продолжила свой многолетний путь к вершинам педагогической славы и общенародного признания.
В конце урока Александра Семёновна свалила на головы обленившихся за каникулы учеников домашнее задание: Написать вольное сочинение на тему: «Как я провёл летние каникулы». Когда после урока Александра Семёновна с надменностью владетельной княгини покинула своих подданных, Серёжа подумал примерно следующее: «Нет, надо мне стать более миролюбивым, не портить отношений хотя бы с учителями, не связываться с такими самолюбивыми старухами как Александра Семёновна. Ведь она, в сущности, милая и добрая фея, случайно попавшая из далёкого девятнадцатого века в наш сумбурный и зубодробительный век. О чём я с ней спорю и что ей доказываю? Она же – просто другая. Пусть она обожает Маяковского и Есенина! Мне же никто не запрещает читать Бальмонта и Северянина! А какое у неё образование! Она же может преподавать не только русский язык и литературу, но и частенько подменяет заболевших учителей немецкого и английского языка. Сама она, правда, никогда почему–то не болеет. А может, просто на характере держится? Попробую я подружиться с этой замечательной старушенцией! А для этого надо написать просто блестящее домашнее сочинение. А что? Буду таким писателем, как Пришвин. Я же тоже люблю природу и окружающий нас мир. Зачем лезть в эти неразрешимые «мировые проблемы»? Начну писать о заповедных красотах, и у меня переведутся враги, останутся только друзья и поклонники моего живописного таланта... Всё, сегодня же и начну».
Серёжа сразу сложил свои тетрадки в Светину сумку, поднялся и пошёл к выходу из класса.
Добрая Светочка сразу всполошилась.
– Серёжа! Ты куда?
– Извини, Светочка. Срочное дело. Ухожу.
– А уроки?
– Обойдутся и без меня.
Серёжа так загорелся своей прекрасной идеей, что почти бегом направился к дому Марфы Сергеевны.
Он торопился к письменному столу. Мысленно он уже глотал сладкий яд литературного безумия. Ну, держитесь, господа бытописатели! Прятайтесь быстрее по переделкинским углам! Сам десятиклассник Серёжа идёт вам на смену!
Как в лихорадочном сне прожил наш «бытописатель» три дня, даже мысленно не отрываясь от своего первого прозаического произведения. Все свои душевные силы он посвятил описанию красот Ильменского заповедника. Он, создавая этот небольшой рассказ, просто безумствовал от какого–то неистового поэтического вдохновения... Потом он его тщательно проверил, внёс поправки, переписал в новую тетрадь и отнёс своё творение в высшую судебно–литературную инстанцию, то есть сдал его вместе с другими сочинениями одноклассников мудрейшей и беспристрастной Александре Семёновне!
(Уважаемые молодые коллеги! На основании своего горьковатого опыта искренне советуем вам: если вы почувствуете в своей душе и пальцах так называемый «писательский зуд», сразу выдирайте из своей груди свою взбалмошную душу и «бросьте её самой голодной собаке», потом отрубите свои тянущиеся к перу пальцы... и вы проживёте долгую, спокойную и счастливую жизнь).
В конце недели Александра Семёновна вошла в класс, глянула искоса на Серёжку и отчего–то ядовито усмехнулась. Потом она взяла из стопки тетрадок самую верхнюю и, улыбаясь загадочно, положила её перед Серёжей на парту. Серёжа тоже улыбнулся, глядя на торжествующее лицо преподавательницы литературы... но к своей тетрадке даже не притронулся. Александра Семёновна разочарованно отошла к своему столу.
Весь урок был посвящён разбору домашних сочинений, то есть восхвалению умственных способностей Фурманов, Жириновских и прочих Басковых. Распинаясь в похвалах своим любимчикам, Александра Семёновна иногда поглядывала подозрительно в сторону Серёжки, но... он по–прежнему не прикасался к своей тетрадке, словно его и не интересовала выставленная ему оценка.
Наконец, в конце урока Александра Семёновна не выдержала и подошла к Серёжкиной парте и спросила его:
– Серёжа! А ты почему не интересуешься оценкой за свою домашнюю работу?
– Ах, извините, Александра Семёновна, вы так красноречиво говорили, что я просто позабыл...
Серёжа развернул свою тетрадь и увидел: «4! Серёжа! У кого из классиков списал?».
Если бы перед ним сейчас оказалось огромное стадо быков, он перерезал бы их в мгновение ока! Его, Серёжкино произведение, сравнивают с творениями каких–то говённых «классиков»! всё бушевало в груди юного, оболганного скудоумными невеждами автора!
Серёжа разодрал на части свою тетрадку, скомкал остатки прямо на парте, достал спички (которые он всегда носил с собой на случай встречи с незнакомыми волками) и поджёг своё первое, выстраданное произведение. Весь класс онемел от ужаса. Александра Семёновна отошла торопливо к своему столу. Серёжа подошёл к ней, достал из внутреннего кармана самую крупную из существующих тогда купюр, положил её на учительский стол и выдавил из себя:
– А это вам, Александра Семёновна, за прекрасное знание русской классики, и на ремонт Светиной парты.
Потом он круто развернулся и пошёл из опостылевшего ему, ставшего вдруг ненавистным класса. Света отчаянно заканчивала борьбу с неожиданным возгоранием, все остальные просто онемели и ослупело смотрели на покидающего класс разбойного удальца. Серёжа ещё и дверью хорошенько хлопнул на прощание (Да, Сергей Васильевич с детства умел «хлопать дверью», и это прекрасное свойство чистейшей человеческой души не покидало его никогда).
Серёжа в отчаянии плюнул на всю свою прошедшую жизнь и отправился домой, в заповедник: пора было картошку копать, грибы–ягоды собирать, сено из тайги вывозить, рыбу ловить, одним словом, залечивать душевные раны (а многие другие обрадовались бы, если бы их сравнили с классиками).
Серёжа шёл к себе домой по таёжной дороге и метал громы и молнии в пустое и равнодушное его бедам пространство. Он не понимал тогда ещё (по причине своего юного возраста), что создавая прекрасное, растёшь сам.
А язвительная и несправедливая оценка Александры Семёновны свидетельствовала только о том, что со временем он мог бы стать прекрасным русским прозаиком, а, может быть, даже и лауреатом всяких там затрапезных премий. Но Серёжа наш был другом самого Гранита и тоже очень любил закусывать удила. Он размашисто и резко двигался мимо лесной бесчувственной глухомани, чертыхался и просто изнемогая от гнева, восставшего на защиту попранного чувства справедливости. Какой огонь бушевал в его истерзанной человеческой ненавистью душе! Он даже совершенно невинную перед ним Родину готов был растереть в порошок.
Мать – Россия, казарма казённая!
Даже думать в ней запрещено!
Благодушествуй, рыло суконное,
И работай в машине звено!
(Серёжа решил тогда навеки расплеваться с прозой и стать Поэтом (Ну, разумеется до тех пор, пока не сядет в кресло Генерального конструктора!).
И с удивлением обнаружил, что в отличие от прозы, где необходимо долго и тщательно корпеть над каждым предложением, стихи рождаются как бы из ничего, словно их кто–то щедрый и бескорыстный сбрасывает с небес в пустые поэтические головы. Ему это очень понравилось и утешило. Впоследствии он даже написал о поэтическом творчестве одно стихотворение, которое мы за давностью лет почти всё забыли, кроме двух последних строк:
Прозаиками стали трудолюбы,
А лодыри в поэты подались.
Много лет спустя уже на работе, смеха ради, ему удавалось исписывать стишками целые тетради даже во время горячих производственных совещаний!).
Через десять дней пришлось–таки нашему нервному герою вернуться за школьную парту. К его немалому удивлению о происшествии с сожжённой тетрадкой никто ему не напоминал, все дружно молчали и делали вид, что ничего не произошло. Наверное, и сама Александра Семёновна почувствовала что–то неладное и, может быть, даже немного усомнилась в своей непререкаемой правоте... А вот подаренная школе щедрым Серёжей купюра во время суматохи бесследно исчезла с учительского стола.
Света Быкова доверительно рассказала Серёжке, что все видели, как вокруг учительского стола крутился «отличник» Вульфик Жириновский, но он поклялся «честным комсомольским», что купюры не брал... и все комсомольцы ему поверили. Вот если бы Серёжа находился в это время в классе, весь бы комсомольский актив, и даже вороватый Вульфик, дружно показали бы пальцами именно на нашего бескорыстного героя.
И как мельничные жернова потекли дальше, переламывая хрупкие детские души, пресловутые «школьные будни».
На второй свой урок астрономии Андрей Иванович пришёл в класс... с шахматной доской. Он сразу обратился к одиноко сидящей за первой партой девочке:
– Ира! Иди, пожалуйста, сядь за парту к Свете Быковой, а ты, Серёжа, садись сюда. Вот так. Это только на время моего урока. Ну что, Серёжа? Расставляй фигуры!
Серёжа выбрал себе чёрные фигуры... С этого дня Андрей Иванович проводил опрос учеников, ставил оценки, очень увлекательно (астрономия же!) рассказывал новый материал и одновременно разыгрывал с Серёжей «очередную партеечку». Много партий с переменным успехом сыграли они за весь учебный год.
Однажды, подзуженная комсомольским активом, Баскова задала Андрею Ивановичу свой, как она, видимо, думала, каверзный вопрос:
– Андрей Иванович! Вы никогда не спрашиваете Серёжу, а постоянно ставите ему в журнал пятёрки. Разве это справедливо?
– Конечно, несправедливо, Наташенька! – охотно и подчёркнуто живо отозвался на вопрос Басковой Андрей Иванович. – Серёжа! Иди к доске! Наташа, задавай ему любые вопросы по пройденному нами материалу!
– Ну... как я... уж лучше вы сами, Андрей Иванович.
И Андрей Иванович начал задавать вопросы по пройденному курсу астрономии. На все четыре вопроса Серёжа отвечал чётко и ясно, с присущим ему в минуты вдохновения блеском. При этом он ещё успевал улыбаться и насмешливо поглядывать на смущённую, растерявшуюся и явно проклинающую в душе своих комсомольских советников, Баскову.
Андрей Иванович ликовал и радовался за своего шахматного соперника.
– Ну что, всем всё ясно? Все довольны? Садись, Наташа! Серёжа! Расставляй фигуры!
Опозоренный комсомольский актив покаянно повесил свои горбатые носяры и лохматые головушки.
Но как-то раз, уже после весенних каникул, Андрей Иванович зашёл в класс без традиционной шахматной доски (Надо заметить, что Андрей Иванович был известным на всю область Педагогом–математиком. Он принимал активное участие во всех популярных тогда математических конкурсах и олимпиадах. Был даже председателем разных там комиссий. Это, видимо, с его дружеской помощью и поддержкой так быстро росло педагогическое мастерство молодого и перспективного педагога Надежды Владимировны. И она, конечно, тоже делилась с ним какой–то информацией).
Серёжа, как и обычно, сидел уже за первой партой, Андрей Иванович подошёл к нему, положил на его парту стопочку аккуратных листков и предложил:
– Серёжа! Попробуй, может быть, что-нибудь и сможешь решить из этих задач.
Серёжа, занимавшийся в это время вечерами интегральным и дифференциальным исчислением, охотно взялся за решение новых, а главное, нешкольных задач.
Через некоторое время, уже ближе к концу урока, Серёжа решил все предложенные ему задачи и стал внимательно слушать захватывающую дух астрономическую лекцию Андрея Ивановича.
Последний глянул, не прерывая своего рассказа, на Серёжу, потом ещё раз, а потом совсем прекратил объяснение нового материала и подошёл к Серёжкиной парте.
– Серёжа, ты почему мои задачки не решаешь?
– Да я уже, Андрей Иванович, всё решил.
– Что?! Да этого просто не может быть! – буквально взревел своим густым басом поражённый Серёжкиными словами Андрей Иванович.
Он лихорадочно схватил листочки с решениями своих конкурсных задач и стал их внимательно изучать. Только минут через десять он смог говорить (Серёжке даже показалось, что у Андрея Ивановича волосы встали дыбом).
Андрей Иванович как-то странно посмотрел на спокойно сидящего за партой и ждущего решения своей участи Серёжку и, нервно теребя листочки, начал буквально орать на него:
– Серёжа! Да знаешь ли ты, кто ты такой?! Эти задачки победитель областной олимпиады решил за четыре часа, а ты... всего за полчаса!... Вот здесь ты применил математические методы, изучаемые только в высшей школе! Вот здесь ты сформировал и доказал оригинальную теорему! Если бы я не увидел всё это собственными глазами, я бы никому и никогда не поверил в это! Да разве твоё место в этом классе!!! – тут просто обезумевший Андрей Иванович начал кричать и на испуганных и молчащих Серёжкниных одноклассников. – Вы–то хоть понимаете, с кем вы сидите в одном классе?! Да ваш Серёжка просто гений математический! Нет, я этого так не оставлю!
(Уже и звонок прозвенел с урока).
Это был смертный приговор всем Серёжкиным врагам, всем этим привилегированным любимчикам женского, по преимуществу, педагогического коллектива.
На следующий день у Серёжи состоялась беседа в директорском кабинете с Иваном Михайловичем, Андреем Ивановичем, завучем Галиной Андреевной и Надеждой Владимировной. Это был мучительный, тягостный для всех разговор.
С одной стороны звучали серьёзные и убедительные аргументы, веские доводы и доказательства: «Ты должен поехать на Всесоюзную
математическую олимпиаду», «Нельзя зарывать такие способности в землю», «Я поговорю с твоим отцом, родители отпустят тебя и в Свердловск, и в Москву», «Ты даже не понимаешь, какие перспективы откроются перед тобой», «Мы все заинтересованы в том, чтобы ты участвовал в конкурсах и олимпиадах», «Честно говоря, за школьной партой тебе давно уже делать нечего», «Учиться ты должен в Москве. Там условия гораздо лучше»... Ну, и всё в подобном роде. С другой, то есть Серёжкиной стороны раздавались какие–то легковесные и малоубедительные отговорки: «Надо помогать родителям по хозяйству», «У нас, кроме меня, огород копать и сено косить некому», «Да я совсем не хочу быть математиком!», «Я хочу поступать на механический факультет в Челябинске. Это закрытый, секретный факультет. Там даже своя Вторая кафедра математики. Старший брат Юра уже учится там на третьем курсе. Он говорит, что там очень интересно», «Как чем я занят? Сейчас я занимаюсь теоритическим обоснованием проекта создания нового вида летательных аппаратов».
