Текст книги "Ошибка архитектора (СИ)"
Автор книги: Эйлин Торен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
Глава 40 Шэйли
Она открыла глаза и резко села.
От этого голова заболела, а в глазах помутилось. Она зажмурилась, стараясь понять, что происходит и где она находится. Только обрывки воспоминаний, как вспышки.
Глаза тёмные, цвета фиалок, смотрящие со злостью. Запах крови. Ярость и страх. А потом чьи-то руки обняли её и она утонула в тепле. Погружаясь во тьму.
Открыв снова глаза, она увидела брачный браслет на своей руке. Тонкие пальцы. Сорочка с длинными рукавами, кружевом из, она точно знала, Яллы.
И… она забыла, как сама выглядит!
– Госпожа Шэйли? – после слабого стука, в комнату вошла женщина лет тридцати. Светлые волосы под зелёным платком, мягкое круглое лицо, светло-серые добрые глаза, курносый нос, ямочки на щеках, аккуратные губы. На ней была сероватая блуза, зелёного, как высохшая трава, цвета жилет, и такого же цвета юбка в пол. – Доброго утра, уже проснулись?
– Доброго, – отозвалась она, пытаясь понять, кто перед ней.
– Как вы? Выглядите ошеломлённой. Плохо спали? – спросила женщина и, подойдя к шторам, открыла их, впустив в комнату свет утра.
– Да, – прошептала в ответ.
– Ну, ничего. Завтрак вас взбодрит. Чего-то особенного хотите?
– Не знаю, – и хотелось рыдать. Она старалась держаться, но видимо получилось плохо.
– Ох, не надо, госпожа, не расстраивайтесь из-за такого пустяка, – женщина небрежно махнула рукой. – Я схожу посмотрю, что там и как, принесу самое вкусненькое.
И она подмигнула Шэйли, направилась к двери.
– Примем ванну и станет легче, – женщина вышла.
– Миса? – позвал кто-то там, снаружи, куда вышла женщина и она отозвалась, прикрыв за собой дверь комнаты.
Так это была Миса, а она Шэйли?
Что-то смутное заворочилось в сознании. Она вздохнула, оглядела комнату – большая, уютная спальня. В стене напротив дверь. Кровать большая, тумбы по бокам, комод, ворсистый мягкий ковёр, ещё одна дверь, зеркало…
И она встала, подойдя к нему. В зеркале отражалась девушка лет двадцати пяти, не больше. Бледная кожа, брюнетка, волосы заплетены в косу доходящую до середины спины. Глаза у неё были карие, большие, лицо худое, но круглое, аккуратный чуть вздёрнутый нос, брови тёмные, ресницы. Эта Шэйли достаточно приятная.
Она перенесла взгляд с отражения на себя, глянула вниз, осматривая, та же ночная рубаха, что уже видела, с пышными рукавами. Шэйли приподняла подол, потом сняла ночнушку – тело было стройное, грудь совсем небольшая, стройные ноги, низ тела наверное немного тяжелее верха, но в целом приятная женская фигура. Она встала боком.
– Кхм, – и она подскочила и натянула рубашку назад, обернулась и увидела озорной взгляд.
Она знает этот взгляд.
– Эй, – в дверь ворвался мужчина. Красивый, высокий. На нём тёмно-синий мундир. – Уже встали? Доброе утро, Шэй.
И он обнял её, поцеловал в лоб, а она невероятно обрадовалась, что успела надеть обратно ночнушку.
– Тебя стучать не учили, Иан?
И у неё будто закружилась голова.
– И тебе, доброе утро, Верон! – ухмыльнулся гость. – А чего вам стучать? Вы такие скучные – не думаю, что увижу что-то странное или шокирующее. А её голой я уже видел.
И Иан плюхнулся на кушетку.
– В пять лет, – заметил Верон.
– Пффф, а что-то изменилось?
И это было смешно. Она улыбнулась и глянула на Верона. Вер… правда?
– Ладно, я на самом деле пришёл сказать, что я пришёл, – и Иан торжественно расставил руки.
– Очень интересно, – произнёс на это Верон. – Ещё что-то важное?
– Теперь я планирую пойти спать.
– Всё?
И она поняла, что знает, что они братья.
– Да, вечером расскажу новости столицы, – ответил Иан.
– В нетерпении, – Верон мотнул головой. – На сколько тебе дали увольнительную?
– Хотели на пятьдесят дней, но это слишком – терпеть вас столько времени, это перебор, – и Иан глянул на неё, подмигнул. – Пара недель – не больше.
– А то девицы в столице остынут до окоченения смертного?
– Да. Именно.
И с этими словами Иан встал
– Кстати, Ланира Пагарт беременна, – заметил он, словно между делом.
– От его высочества? – спросил Верон бесцветно.
– Да кто ж её, заразу, знает? – пожал плечами младший брат. – Но второй наследник ищет ей партию теперь.
– Надеюсь тебя в кандидатах нет?
– Верон, – Иан закатил глаза. – Во-первых, Гаян меня слишком любит, чтобы скормить этой белокурой нихре. Во-вторых, я в своём уме. Зачем мне такая вздорная девица? Красивая, да, но… и вообще – это вам надо, чтобы я вступил в брак, а мне не надо. Мне и так хорошо. Вы вот купаетесь в этом вашем “счастье на двоих” и высшие с вами.
И он состроил такую смешное кислое выражение лица.
– Иди уже спать, – фыркнул Верон.
– Ага. Увидимся на ужине.
– К обеду не спустишься?
– Ну, я всю ночь был в седле, – повёл головой Иан. – Спешил твоё перекошенное радостью лицо увидеть. Дай отдохнуть. Имею право вообще спать хоть весь отпуск.
– Один в постели? – закивал Верон.
– Да. Может я устал от компании?
– О, ну тогда вперёд. Удачи.
Иан шутливо поклонился и вышел, но не закрыл дверь.
– Богиня, кого я вижу, – воскликнул он в коридор. – Миса. Солнышко моё.
– Ваша милость, перестаньте, я же уроню, – взвизгнула женщина.
– Теперь это моё, – возвестил Иан из-за двери.
– Это завтрак её светлости, – возразила Миса.
– Нет, мой, – ответил он. – И ещё кое-что.
– Ваша милость… – кажется выдохнула служанка.
– Ты прав, Верон, – крикнул Иан. – Одному спать скучно.
Тот прошёл к двери и закрыл её.
– Вер… – прошептала она.
– Да, – кивнул он, улыбаясь и вернулся к ней. – Что ты там пыталась рассмотреть?
– Я… – она покраснела, вспоминая в каком виде он её увидел до того, как Иан ворвался в комнату.
– Только два месяца, Шэлл, – покачал головой Верон и погладил её живот. – Рано. Скоро всё будет, потерпи. Поможешь мне?
И он показал ей зажатые в руке запонки.
– Да. – кивнула она и стала вдевать запонку в прорези. На его руке был такой же как у неё брачный браслет. – Ты уходишь?
И ей отчаянно не хотелось оставаться одной. Будто, если он уйдёт всё станет ненастоящим и холодным. Страшным. С ним было тепло и он словно укутывал её в невидимое одеяло. Такое странное чувство.
– Да, – кивнул Верон и склонил голову. – А что?
– Нет… ничего… – промямлила она, устыдившись своих мыслей. Может ему надо, а она тут хныкает.
– Хочешь, чтобы я остался? – спросил он, склоняясь к голове, целуя волосы.
– Я… нет… – смутилась она.
– Шэлл, просто попроси, – прошептал он. – Скажи: “Вер, останься со мной”.
– Вер, останься со мной, – сказала она и посмотрела на него.
– Хорошо, – улыбнулся он, выпрямляясь.
– Ты уверен?
– Там и без меня всё работает, – ответил Верон и обнял её. – Чем хочешь заняться?
– Ничем, – ответила она, и с радостью утонула в его смехе.
– Отличный план, – одобрил Верон.
– Но, можно немного скорректировать? – спросил он и приподнял одну бровь.
– А? – нахмурилась она не понимая.
И Верон нагнулся и поцеловал её.
Конечно. Да. Она – Шэллина. Она безумно любит своего Вера. И счастлива, что он её супруг. Шэйли потянулась к нему, обняла за шею. Вер подтолкнул её к кровати и приподняв уложил на постель.
Она тонула в радости от его прикосновений, его тепло было таким необходимым. Верон стянул с неё сорочку, целуя обнажившееся тело, Шэйли задохнулась от счастья, потянулась к нему раздевая и тоже целуя его кожу на идеальном в её понимании теле с несколькими шрамами, оставшимися после войны.
Почему-то вспышкой пришло осознание, что она будто видела другое – видела множество шрамов на Вере, видела его лицо обезображенное наполовину. Она замерла, вдохнула.
– Что? – нахмурился Верон, останавливаясь и смотря на неё с волнением.
– Нет, – повела головой Шэйли. – Просто…
И она обняла ладонями его лицо – шрам был один, лишил его глаза, но для неё красивее лица не было. И не будет… только разве что лица их детей.
Шэйли потянулась и поцеловала его. И он ответил на поцелуй, утаскивая её в океан обжигающего неутолимого, кажется, желания.
– А у тебя с Ианом всё хорошо? – спросила она внезапно. Нужно, почему-то просто необходимо было знать.
Верон прижимал её к себе после близости, гладя волосы.
– В смысле? – не понял он вопроса.
– Ты не злишься на него?
– Нет, что? Почему ты так решила? – нахмурился он и заглянул ей в лицо.
– Мне приснилось… – прошептала она, смущаясь.
– Ох, Шэлл, это просто сны, – повёл он головой и целуя её в лоб. – Лекари же сказали, что такое бывает. И Ниилле тоже снились плохие сны в это время, помнишь?
Она кивнула, осознавая, что беременна.
– Правда с его приездом снова придётся держать себя в руках, потому что вы двое, – и он ухмыльнулся. – Словно вам до сих пор пять и семь лет.
Шэйли хихикнула.
– Юллин просится назад.
– Просится назад? – нахмурилась она, пытаясь вспомнить кто это. Вроде девочка из горничных.
– Да. После того, как она сошлась с этим найденным ею на улице слепым капралом, – он вздохнул. – Не знаю. О чём она думала? Правда у неё всегда были странные мысли в голове. Но это… он ослеп не на службе, побирался потому что выплат военных ему не хватало. И вот она просится назад.
– Ну…
– Нет, Шэйли, – мотнул он головой. – Ты слишком добра. Я сказал Яци решать. Если ей нужна помощница, то пусть берёт её к себе. А если нет, то горничной она не станет.
– А капрала не Рэндан зовут? – спросила она, сама удивляясь вопросу. Юллин помнила с трудом, а тут какой-то слепой капрал.
– Что? Её? – он нахмурился. – Нет. Откуда ты взяла это имя?
– Не знаю, – пожала она плечами. – Может в войну в сводках видела что-то и запомнила?
– Может. Кстати, о горничных – Сэмэл просит руки Янры.
И Шэйли знала, что Сэмэл это конюх из поместья в Хиите, а Янра горничная, что там живёт и присматривает за домом.
– Разрешишь?
– Наверное.
Он задумался, поглаживая её по спине. И это было так приятно.
– И, да, раз Иан приехал, – заметил Вер, – то можно к Ниилле и Тёрану наведаться. Правда, после посещения их дома, детей вообще перестаёшь хотеть. И родительство становится какой-то карой, а не счастьем.
И он так забавно фыркнул, а Шэйли захихикала. Она вспомнила Нию, Тёрана и их двоих детей, скачущих в весёлых играх.
– У меня нет и сотой доли терпения Тёрана, – хмыкнул Верон.
– Но меня ты терпел, ваша светлость? – заметила Шэйли вспоминая какой она была вредной в детстве.
– Хм… Думаешь любовь придаст мне терпения?
– Несомненно.
– Будем надеяться, – вздохнул Верон.
– Ты будешь прекрасным отцом, – прошептала Шэйли, целуя его в плечо.
– Твоя вера в меня невообразимо прекрасна, – ответил он, улыбаясь. – Я и сам так в себя не верю.
– Потому что люблю тебя, Вер.
– Я тоже люблю тебя, скворушка, – и он притянул её к себе и она утонула в этом невообразимом надёжном и безграничном, исходящем от него, тепле.
Эпилог
Он вступил на берег и втянул морской воздух. Тишина была щемящей, пробирающей до костей, но такого как он было невозможно напугать.
Время здесь не двигалось. И здесь не было ничего кроме него и того, что было при нём.
Пёс, которому он так и не дал имени, ткнулся в ногу мокрым носом, радостно виляя хвостом и приветствуя хозяина.
Вытащил на берег лодку, перевернул её вверх дном и поднявшись по склону, он застыл, вглядываясь в пустоту берега. Даже крабов не было или орущих дурных чаек.
Там, неподалёку, был ещё один рыбацкий дом, но до него нельзя было дойти – сколько не иди, всё равно словно остаёшься на одном месте. Дом не отдалялся – просто расстояние до него не изменялось, даже если бежать. Каждый раз всматриваясь в ту сторону, казалось, что если там появится жизнь, то всё обретёт смысл.
Но нет… движения, жизни… нет.
Над головой сгустились тучи. Он вздохнул и пошёл к своему дому. Построил его сам и кажется, что живёт здесь вечность. Крыльцо с гамаком из сетей, одна комната внизу – кухня со столом, место со сплетёнными циновками и парой лоскутных одеял, вокруг очага, открытого с одной стороны и закрытого с другой стеной. Там за стеной было место для справления нужды и место, чтобы помыться. Хотя ему хватало и моря.
С верхнего яруса к нему спрыгнула безымянная кошка.
– Потрохов вам охота? – спросил он, глядя на животных.
Пёс проскулил что-то и припал к полу, вильнул хвостом. Кошка уркнула и ласково ткнулась ему в ногу.
Он ухмыльнулся и бросил пойманную рыбу в кадку для мытья, что стояла в кухне. Действия такие бесполезные, но такие нужные, чтобы не сходить с ума. Разделав рыбу, он сварил похлёбку.
Громыхнуло где-то над головой и жалобно заблеяла за стеной коза, жившая в пристроенных к дому сенях, куры забеспокоились вторя ей кудахтаньем.
Он глянул на пса, но тот и ухом не повёл – наелся и спал возле дверей.
Начался дождь, который к ночи превратился в бурю. Непривычно ледяной, ветер словно сошёл с ума – выл во всех щелях. Кошка забилась куда-то между тёплой стенкой от очага и низкой постелью, что он сделал на верхнем ярусе. Выше была только крыша. Добротная, как оказалась, получилась – несмотря на стихию бившую в неё так отчаянно, даже не скрипела и не подвывала.
Сон не шёл. Внутри было такое невообразимое беспокойство – сколько он уже здесь? Ему казалось, что бесконечность. Бесконечность его бессмертной жизни проведённой в ожидании.
Самое горькое было, что может и ждать было не нужно, может она не придёт… её разобрали одни инквизиторы, а его запер другой.
Пёс начал нервничать.
Спустившись вниз, он нахмурился и прислушался. Только стихия. Но пёс всё равно что-то слышал – быть не может, что у псины слух лучше, чем у палача. Идеального создания для убийства.
Он вышел за дверь и моментально промок от попытавшейся его смести стихии. Всмотрелся вниз – только тьма и буря в ней.
Но уйти почему-то не получалось. Его тянуло туда вниз, к морю. И он двинулся туда, ведомый призрачной надеждой, болью и пустотой, что была в нём без неё.
На берегу было пустынно, так же как и всегда. Он осмотрелся. Ничего.
Из-за спины выскочил выбравшийся из дома пёс и побежал вперёд.
Он побежал за псом.
Её тело было наполовину в воде, с невероятным количеством резанных и колотых ран на руках и ногах, и, вполне возможно, что её выдернули прямо из самого того боя, начало которого он видел в главной зале высшей директории.
– Бэлл, – выдохнул и поднял её на руки.
– Смерть, – прошептала она, хватаясь за него.
– Я, это я, любимая моя, я…
И он понёс её к дому. Пёс бежал впереди, убегая и возвращаясь, подвывая и скуля, словно тоже ждал её прихода.
Её всю трясло, кровь моментально впиталась в его одежду.
– Сейчас, сейчас, потерпи немного…
Она была раненой вне директории, при переходе могло случится всё что угодно – переход нужно осуществлять целым, а тут об этом и речи не было.
Положив её на пол у очага он закинул в него поленья, чтобы стало теплее, потом снял с неё одежду. Ноги не было… это была настоящая третья, значит у инквизитора получилось её вытащить. И плевать, что они могут быть заперты в этом ничто, лишь бы она не впала в “пустынное” пограничное состояние – не умрёт, потому что бессмертна, но и в сознание не придёт, и будет бродить только внутри миров, смертной душой, без возможности выбраться.
Нет, он это переживёт, будет находить её ещё тысячи раз, но дело не в нём, а в ней…
– Забери меня, первый, – тихо прошептала она мольбу о смерти.
– Нет, нет, всё будет хорошо, – ему стало страшно, как тогда когда потерял.
– Ты ведь можешь. Твоё право.
– Ты моя жизнь. Не будет тебя и меня не будет. Я потерял второго и четвёртого. Тебя не потеряю. Ты всё, что у меня есть.
И он снял мокрую одежду, взял её на руки и поднялся с ней наверх.
– Сейчас согрею, потерпи…
Растирая её руки, пальцы, ноги, он всё не мог унять собственную дрожь. Словно это снова обман, ложь и её здесь нет.
– Третья. Белл? – позвал он. Она застонала, с трудом открыла такие же как у него глаза. – Не оставляй меня, любимая.
– Прости…
– Нет, это ты меня прости. Ты можешь всё, всё… и всё, что ты делаешь прекрасно. И то, как ты любишь меня, тоже. Я сделал тебе больно. Мне было страшно. Я боялся, что потеряю тебя. Прости меня.
– Я люблю тебя, первый.
И он подался вперёд, подтягивая её к себе, обнимая и прижимая, стараясь согреть теплом своего тела. Уже к рассвету, она стала теплее и дыхание её стало ровным.
Она пошевелилась, открыла глаза, провела рукой по его щеке, и он отдал себя на волю тянущего в бездну желания обладания. Они так давно не были вместе в этом своём истинном обличье. Целуя каждую её рану, шепча просьбы о прощении, он чувствовал, что теряет себя.
А мир снаружи пришёл в движение, наконец…
Третья застонала, когда они стали едины, вцепилась в него со всей силой, что в ней была, причиняя нестерпимую, но такую полную торжества боль.
Нашёл, он её вернул… теперь не отпустит. Она простила, а значит всё теперь будет иначе, в каком бы обличье они не были друг с другом – и скорее всего этот смертный мир заберёт палачей внутрь себя теми, кем они и были в нём.
Но было не важно. Первый палач был счастлив.
Почувствовав шевеление Рэндан открыл глаза. Его накрывала волна ярко-рыжих волос. Он пошевелил рукой, которая обнимала её за талию. Эйва застонала.
– Шельма моя, – Рэндан словно не видел её сотню лет.
– Ммм?
– Иди ко мне, – и он подался вперёд, чтобы поцеловать её в плечо, шею, за ухом.
– Нет, Рэндан, ужасный ты, – запротестовала она, – отстань, всю меня измучил уже, дай поспать.
– Нет, потом, – и желание было таким острым, таким неутолимым.
– Ну же, только под утро угомонился, как дождь этот пошёл никак от меня отстать не можешь, словно век не виделись.
– Может и не виделись, – ответил он. – Я так чувствую.
– А я умру от того, что там уже ничего не чувствую, – фыркнула Эйва. – Сотрёшь меня… что делать будешь?
– Страдать. А потом умру, – прошептал он и перебрался ниже, подтянул к себе. – Давай всё зацелую и пройдёт.
Эйва взвизгнула, смеясь, потом выгнулась, отдаваясь навстречу его рукам.
– Иди лучше кур кормить и козу доить… низшие тебя утащи…
И она ворчала, ругаясь на него, но дыхание было тяжёлым, утягивающим в омут.
– Моя шельма… моя… – хрипел в неё Рэндан, когда она пошла дрожью в его руках, поджала пальцы ног.
– Ненавижу тебя, – задыхалась Эйва от конца.
– Нет… не ненавидишь, – отпустил он и нагнулся, чтобы поцеловать живот, потом грудь. – Жить не можешь.
– Не могу, – ответила она, обнимая его и отвечая на поцелуй, когда он добрался до её губ.
И внизу, в погребе, скисла похлёбка, ветер беспощадно трепал гамак из сетей, в скалах жались друг к другу и орали ошалелые неугомонные чайки, а из того дома, что был вот там недалеко так же на берегу, выглянул на улицу старый почти беззубый рыбак, глянул на море и небо, ругнулся, понимая, что дождь будет идти весь день и в море выйти не получится.








