Текст книги "Ошибка архитектора (СИ)"

Автор книги: Эйлин Торен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 22 Бэлт

Когда Бэлт был мальчишкой, то над ним частенько подшучивали в семье. Родители очень хотели дочь, у них было уже два сына и ждали, особенно мама, рождения именно девочки. Но не случилось. Однако характер у него был мягкий, неконфликтный, он был тихим и аккуратным ребёнком, отличался от своих шкодливых, громких и беспокойных братьев, был полной их противоположностью. Конечно это не могло не породить огромное количество злых шуток от них в его сторону.

Самые обидные и злые выходки были чаще всего связаны с тем, что его пытались выставить девчонкой. Бэлт сопротивлялся как мог, но справиться с двумя старшими братьями, игравшими в союзе против него одного, было ему не под силу и чаще всего он проигрывал.

Жаловаться он не любил, да и было понятно, что участие матери могло сделать всё только хуже. А отец не стал бы помогать, потому что был строгим и чёрствым человеком, считавшим, что трудности закаляют характер, а Бэлту это вообще необходимо. Но отец видел только внешнее, до того, что было у младшего сына внутри, ему не было дела. Ему было всё равно насколько стойкий у мальчишки характер, если на лицо он был нежным и очаровательным.

Одна из таких издёвок братьев и привела его к знакомству с Нииллой Шелран. Тогда они гостили у герцогов Парсинар, приходящихся дальними родственниками обоих семей – семьи Бэлта и семьи Шелран.

В результате шутки, Бэлт остался на берегу реки, а перед ним была только девичья нижняя сорочка, оставленная братьями, – или иди голым, или надевай, что есть. Понятно, что первый вариант был не приемлем, поэтому мальчик выбрал второй, пусть и унизительный.

Стараясь незаметно пробираться в таком виде в дом, который не был толком знакомым, он налетел на отдыхающую за чтением книги девушку.

Заметил он её слишком поздно, поэтому, когда она подняла на него глаза, было просто нелепо убегать, да и Бэлт немного замешкался, стушевался перед ней. Девушка была в его понимании очень красивой – большие серо-зелёные глаза, овальное лицо с тонкими чертами лица, улыбка лёгкая, полная тепла.

Она глянула на него немного нахмурившись, и Бэлт ждал, что она рассмеётся, внутри он даже сделал это сигналом к своему немедленному отступлению, позорному бегству, но она лишь склонила голову, понимающая улыбка коснулась её губ и заворожила мальчишку.

– Весьма скверная шутка, – произнесла девушка, откладывая книгу. – Думаю тебе не нравится так ходить и хочется скорее привести себя в надлежащий вид?

– Делаете выводы даже не зная меня, ваша милость? – надерзил он внезапно, и сам от себя такого не ожидал.

– Не совсем. Если бы это было обычным делом, то по кустам ты бы не шарился, – сказала она спокойно и встала. – Так тебе помочь?

Бэлт смутился – устыдился своей собственной грубости, ему хотелось, чтобы она помогла, но с другой стороны, он всегда от всех ждал подвоха.

– Мне нужно в дом, но я здесь впервые, – после весьма затянувшегося молчания, во время которого он сражался с собой, а она терпеливо ждала, произнёс мальчик.

– Пойдём, – девушка слегка поманила его рукой, и он не без опаски последовал за ней.

Однако он зря ждал ловушки – она просто провела его в дом, следя, чтобы их никто не видел, даже довела до его комнаты, а Бэлт даже толком девушку не поблагодарил.

Уже за обедом, когда все гости дома Парсинар собрались за общим столом, Бэлт узнал кем была его спасительница. Она же ни словом не обмолвилась о произошедшем, даже когда его старшие братья с нескрываемым удовольствием рассказали остальным гостившим здесь детям о своей шутке.

С тех пор его взгляд был устремлён на неё. И пока были в гостях тогда, и позднее. Что до Нииллы она всегда очень мягко улыбалась ему, но заговорить с ней у него смелости так и не хватило.

А когда смелость появилась, когда понял, что можно попробовать, Ниилла уже стала графиней Сэнори, супругой человека, к которому Бэлт испытывал не просто неприязнь, а которого откровенно презирал.

А потом всё, плохое и хорошее, смяла, исковеркала и уничтожила война.

Когда они с хворым, измотанным горячкой, Рэнданом перешли через горный перевал и дошли до сюда, он понятия не имел, что дом принадлежит Шелранам. Да и с трудом узнал в странно отрешённой и немного безумной хозяйке обожаемую им когда-то Нииллу Шелран.

После проведенной в сеннике ночи, горничная, напуганная и настороженная, предложила им позавтракать, а Бэлту, когда понял, кто перед ним, кусок в горло не лез, хотя это был первый за очень долгое время нормальный человеческий приём пищи. Мужчина с трудом сдержал нахлынувшие и уничтожающие его эмоции. От Нииллы осталась только эта мягкая улыбка, даже несмотря на безумие, такая же притягательная и полная нежной доброты.

Хозяйка тогда посмотрела на него и на мгновение Бэлту показалось, что узнала, но нет… и уже оставшись, позднее, узнал о том, что с ней случилось, и ушёл по снегу в поля, лёг в снег и разрыдался как ребёнок, потому что справляться с собой было невыносимо тяжело.

Это была такая чудовищная, беспощадная ирония – у него теперь была возможность говорить с ней, быть рядом, даже прикоснуться мог. Только её не было… были лишь безумные эмоциональные всплески, радостные или полные отчаянного страдания, страха, с которым ничего нельзя было поделать.

Вернувшийся в дом после болезни, дворецкий устроил скандал Янре из-за присутствия в доме незнакомых мужчин, при чём ор старик учинил не по причине опасности, которую могли представлять незнакомцы, а из-за разврата, гнили, грязи, греха и ещё какой-то невменяемого вздора.

Ниилле сделалось так плохо, что Бэлта, который всегда был неконфликтным и терпеливым даже в самых опасных и безвыходных ситуациях, потянуло старика удавить. Однако так вышло, что несчастная женщина осела рядом с ним на пол, заливаясь слезами и причитая в страхе, и вцепилась в его штанину, а он не совладав с порывов обнял её, пытаясь успокоить. Дворецкий накинулся было на него с кулаками, но Рэнд встал на пути, а Янра, которая тоже была готова расплакаться, попросила Бэлта унести хозяйку.

Он унёс и, держа в руках, был таким счастливым, дурак, до боли счастливым. Принеся её в комнату и уткнувшись в её колени, мужчина разрыдался, а Ниилла так странно успокоилась, нахмурилась, а потом обняла его в ответ. И так больше его от себя и не отпускала.

– Бэлт? – она встала над ним, хмурясь. – Ты долго ещё будешь делать эту скамью?

– Нет, ваша милость, но мне надо сделать ещё три.

Она надулась, наподобие обиженной девочки.

– Вы же сами хотели праздник, – улыбнулся он.

– Теперь уже не хочу, – ответила она. – Почему Рэнд тебе не помогает?

– Он помогает, просто сейчас занят мостом. Без моста к нам никто не придёт.

– Мост? – стушевалась она, но потом просветлела. – А, да, мост. Он же сломался.

– Да.

– А Рэнд сможет его починить? Ведь тогда к нам на праздник никто не придёт.

– Да, Рэнд сможет, – улыбнулся ей Бэлт.

– Хорошо, Рэнд ведь всё может? – уточнила она, хотя кажется была уверена в том, что слуга всё может.

– Практически, – кивнул мужчина, а хозяйка радостно улыбнулась.

– Ты уже пообедал? – и эти простые вопросы были такими приятными, хотя и понятно было, что задаёт она их просто по привычке.

– Нет, ваша милость.

– А пообедаешь со мной?

– А как же ваши братья и их супруги? – напомнил ей Бэлт.

– Да. Точно. Они будут против, – и на глаза ей навернулись слёзы. – Я соскучилась.

– Я постараюсь доделать быстрее, – и ему захотелось обнять её, чтобы утешить. – И почитаем.

– Правда? – глаза её загорелись.

– Да.

И Бэлт всё это время на самом деле безумно боялся, что его прогонят, как и того, что Шелраны узнают его. Но, к его радости, времени с их последней встречи прошло достаточно много, да и общались они, когда Бэлт был десятилетним мальчишкой, а дальше ни Верон, вечно погружённый в себя, ни Иан, открытый и окружённый друзьями и женщинами, с ним не пересекались. Присутствие на одних и тех же раутах, балах, постановках в Королевском театре, и прочих светских мероприятиях ничего не решали.

А сейчас Бэлт выглядел как угодно, но точно не как сын знатного графского рода, да и старший брат объявил его мёртвым.

Праздник восхваления прихода весны проходил на ближайшем к дому поле. Там были столы с угощением, навесы со скамьями. Глава городского совета устроил ярмарку, гулянья и прочие развлечения, нашёл музыкантов.

Хотя по началу было сомнение относительно происходящего, но в итоге сюда притащился весь город, а так же были гости гостиницы – богатеи и кое-кто из знатных.

Верон Шелран произнёс речь, благодаря жителей Хиита, прося у богов благословения для наступившего года, желая всем здоровья и веселья.

Ниилла была счастлива. Видя её, одетую в простое платье, которое ей невероятно шло, худенькую, хрупкую, у Бэлта щемило сердце.

Он так сильно любил эту женщину и как же невыносимо тяжело было находиться рядом с ней, получая так много, но тем не менее так мало. Ему хотелось других прикосновений, других взглядов, другой заботы, иного рода близости, но он запрещал себе думать об этом.

Он измучил себя, но изо всех сил, раздирая душу до непроходящих ран, заставлял себя видеть в ней сестру, ребёнка… он повзрослел, а она нет. Никак иначе. Потому что иначе, он так боялся переступить черту, а за ней он был уверен, станет темно, холодно и страшно.

– Не хмурься, а то станешь, как я, – фыркнул ему Рэндан, встав рядом.

– О, ужас, – ответил на это Бэлт, принимая кружку с пивом, которое принёс друг.

В войну они были командиром и подчинённым, но иерархия, ранги, положение по рождению, не имеют значения, когда вокруг тебя грязь, боль, море крови и смерть.

Бэлт знал, что на Рэндана можно положиться, он верил ему, а ещё был обязан жизнью. Приговор, который вынес военный трибунал, был совершенно немыслимым, разозлил Бэлта. Он прижал виновного в убийстве, но доказать ничего не мог, поэтому они просто помогли Рэндану сбежать.

Сам Бэлт мог и остаться, но на тот момент уже не было внутри ничего кроме разрушительной пропасти и клубящейся где-то на её дне ярости, поэтому он принял решение бежать вместе с товарищем. И знал, что после военный трибунал его тоже приговорил, заочно, к десяти годам каторги.

– А где твоя заноза? – спросил Бэлт.

– Ты за своей смотри, – отозвался Рэндан.

– Смотрю.

И он не рассказал другу, что знал Нию до всего этого, скрыл, что был знаком с Шелранами, потому что предвидел реакцию – они бы снова пустились в бега. Рэндан был осторожным и продуманным человеком, если бы знал, что есть хоть малейшая вероятность быть раскрытыми, то рисковать не стал бы.

А Бэлт не хотел уходить и сейчас был невероятно удивлён тому, как у рыжей горничной получилось так цепануть угрюмого и скупого на чувства Рэнда.

Эйва была милой, словно знакомой, очаровательной женщиной. Конечно шрам её Бэлта напрягал, но он лишь раз заикнулся об этом и получил от Рэндана столько хищной угрозы, что больше к этому не возвращался. И ведь было это ещё до того, как друг всё-таки смог добраться до горничной, так что теперь и подумать было об этом смертельно опасно, не то, что сказать.

Бэлт ухмыльнулся и искоса глянул на Рэндана, потом проследил за его взглядом и нашёл Эйву.

Хотя можно было и не искать. Не только милая и очаровательная, но и красивая – на ней было светлая юбка и тёмной лентой по подолу и поясу, светло-зеленая блуза с кружевом, рыжие волосы были распущены и огненными волнами спускались на спину, а непослушные локоны лезли ей в лицо и она, озорно сдувая, их убирала. Пожалуй она была сейчас заметнее, чем даже герцогиня, от красоты которой можно было потерять дар речи.

– Хороша, – заметил он и получил полный грозного предупреждения взгляд Рэндана.

– Смотри в другую сторону, парень, – проговорил мужчина, впрочем восхищение и гордость спрятать не удалось.

– Ты пойди спрячь её, – ответил на это Бэлт и рассмеялся, когда друг снова вернулся взглядом к Эйве, кажется действительно отчаянно желая утащить её от всего веселья подальше.

Толпа росла, Бэлт перекинувшись ещё парой слов с Рэнданом, обсудив кое-кого из пришедших, потерял друга из виду.

– Бэлт, – пропела возникшая из ниоткуда Юллин.

– Да, – отозвался он.

– А не поможешь мне корзину с грязной посудой в дом отнести? – попросила девица, как-то неестественно встав боком.

– Давай, – с неохотой согласился он. Она его невероятно сильно раздражала.

Они дошли до кухни, всю дорогу Юллин что-то говорила не переставая, а Бэлт даже слушать не хотел. На кухне она что-то спросила, он не понял что, лишь рассеянно кивнул, отправившись на выход, но тут же столкнулся с девушкой, которая будто нарочно пошла одновременно с ним в узкий проход.

– Юллин? – он попытался сделать шаг назад, чтобы пропустить её, но не получилось, потому что она прижала его, не давая двинуться хоть в какую-нибудь сторону. – Ты что делаешь?

– А как ты думаешь? – и одна рука легла на его ремень, пытаясь расстегнуть его, а вторая спустилась ниже.

– Так, – Бэлт грубым не был, с женщинами тем более, но тут он опешил и весьма резко схватил горничную за руки, разведя их в стороны. – Ты ошалела? Или напилась?

– Тебе будет хорошо, – прошептала она, сделав движение корпусом вперёд и пытаясь его поцеловать.

– Нет, не будет, – отрезал он и оттолкнул её от себя, прижав к противоположной стороне прохода так, чтобы иметь возможность выйти.

– Ну, Бэлт, подожди, – прохныкала Юллин, хватая его за рубаху.

А он замер, потому что в дверях, ведущих в служебные помещения дома, стояла Ниилла. Она застыла, осмотрела Бэлта и Юллин, лёгкая улыбка вдовствующей графини исчезла и выражение лица стало озадаченным и потерянным, потом она потупила взор, словно устыдившись увиденного, и поспешно ушла.

– Чтоб тебя нихры сожрали, – ругнулся Бэлт, отцепляя руку Юллин от своей рубахи.

Он нагнал Нииллу в саду и к его ужасу она плакала.

– Ваша милость, – он осторожно поймал её за руку.

– Нет, – мотнула она головой.

– Ния, пожалуйста, – прошептал Бэлт.

– Это потому что я странная, потому что я безумная, потому что я сломанная, – захлебнулась она в болезненном шёпоте.

– Нет, нет, не надо, ты лучшее, что у меня есть, – с болью произнёс он. – Ты всё.

И конечно он понимал, что это не имеет никакого значения, даже не было надежды, что то, что она сказала, было произнесено осмысленно. Но Ния подняла на него взгляд заплаканных глаз и Бэлт мог поклясться, что в них была жизнь, было понимание, была боль… он сделал шаг к ней и положив руку на её шею, нагнулся и прижался губами к её губам.

И нельзя было этого делать, это было страшным преступлением, разрушением, ещё более чудовищным, чем война. Для него, для неё. Но пусть высшие боги простят ему этот грех, и он согласен на вечные мучения в обители низших, потому что она действительно была для него всем.

Ниилла раскрыла в испуге влажные от слёз глаза, потом втянула воздух носом и замерла.

– Бэлт? – шепнула она, когда он выпрямился и погладил её щёку.

– Прости меня. Я очень сильно тебя люблю, – произнёс он, а внутри всё сжалось от боли.

– Даже сломанную? – спросила она так же тихо.

– Любую, – прошептал он.

Ниилла стояла словно во сне, задумчивая, будто пытаясь найти ответ на его слова, на его поступок, но у неё не получалась. Она слегка нахмурилась, часто моргая, смотря куда-то ему на грудь, потом снова посмотрела на него.

И Бэлт уже хотел сказать ей, что надо возвращаться на праздник, или, если она хочет, можно отдохнуть, но не успел.

Она приподнялась на мысочки, её руки обняли его лицо и она его поцеловала. По-настоящему, приоткрыв рот, закрыв глаза, и Бэлт уже почувствовал себя в последней обители, он умер, его клеймили раскалённым железом, его прогоняли через строй и каждое мгновение было ударом меча плашмя.

Он обнял её, прижал к себе и разрешил почувствовать в ней женщину. Ту, которую он безумно любил, ту, которой она была до всего этого кошмара, который сотворил трусливый безумец.

Но мгновения мимолётны и хрупки – в саду вспорхнула птица, Ниилла вздрогнула и отстранилась, обернулась на шум. И стала снова собой теперешней.

– Бэлт? – слегка улыбнулась она, словно только заметила. – Я ушла с праздника? Надо вернуться?

– Если хотите, ваша милость, – ответил он, сдерживаясь, чтобы не взвыть в голос.

– Давай, – кивнула она и обняла его руку за локоть.

– Да, – согласился он и пошёл с ней обратно в сторону шума, веселья и толпы.

Рэндан так и не вернулся, и Бэлт, уложив спать Нииллу, потому что Янра ушла с Сэмэлом, а хозяева все куда-то поисчезали, пошёл проследить, чтобы на поле погасили все костры.

Там ещё было веселье и мужчина заметил сидящего под деревом герцога.

– Ваша светлость, – подошёл к нему слуга.

– Бэлт? Я думал, что ты с госпожой Нииллой, – произнёс Верон, который был достаточно сильно пьян.

– Я уложил её милость спать, ваша светлость, – ответил Бэлт. – Пришёл проверить, чтобы тут костры не оставили нечаянно, когда разойдутся.

– Судя по всему это всё продлиться до утра, – не весело ухмыльнулся старший Шелран. – Иди отдыхать, я прослежу.

– Уверены, ваша светлость? Я могу…

– Иди, Бэлт, иди!

– Да, ваша светлость, – и, поклонившись, он отправился в дом.

В комнату к ним с Рэнданом заходил осторожно, потому что предположил, что друг и его рыжая горничная могут быть здесь – ведь понятно, почему они не вернулись.

Заглянул и не ошибся, но только сразу же встретился с совершенно диким, полным ярости взглядом Рэндана, который сидел на своей кровати и прижимал к себе Эйву, держа на руках, как ребёнка. Горничная была одета, и судя по всему спала, крепко сжимая рубаху мужчины в своём кулаке.

Бэлт сразу понял, что случилось плохое – такого лица у друга он не видел с войны.

Глава 23 Рэндан

Такие праздники проводились в деревнях повсеместно по всей стране, преимущественно в начале поры цветения. И уходили корнями в древность.

Поле загудело почти с самого рассвета, и было странно не работать, потому что последние несколько дней он только и делал, что был занят всем подряд. Хотя сидение на поле с лошадьми Рэндан делом назвать не мог. Вообще не очень понял, почему ему это поручили – ведь сидеть и ждать, мог бы любой в доме, а он сам лучше бы скамейки сколачивал или на мосту помогал.

Работать физически ему нравилось намного больше, потому что голова не забивалась мыслями, а тут… когда он прижал Эйву в кладовой, то это было скорее от полного отчаяния – она же и вправду от него бегала, а так как это началось после того, как их застал герцог, определённые выводы сложились в голове в такую прочную стену, что не обращать на них внимание было весьма тяжело, а уж сломать тем более.

Рэндан никак не мог понять, что в ней его так изводило. Каждый раз ловил её взгляда, при чём с таким обречением, будто она последний вздох в жизни. А приближающийся отъезд так просто не давал ему покоя. Он действительно считал дни, а то, что не видел Эйву, то, что она его избегала, что не приходила ночью, не давая возможности ощутить, словно напиться перед смертью, делало его пустым, немощным.

Рэндан говорил себе, что она всего лишь женщина, что столько их у него было в его жизни, чем эта особенная? Но ответа у него не было, а была только невыносимая тоска по ней, как голодный или умирающий от жажды в пустыне.

И она ведь откликалась, он же чувствовал, как дрожала от прикосновений. И, обидев её в кладовой, почувствовал, как сделал ей больно, и сам сжался от её слов и, потеряв надежду, что сможет попросить прощения, он внезапно ощутил такую щемящую скорбь, неподъемную и мучительную.

Оттого, когда Эйва пришла к нему с обедом, внутри заскакало дурниной счастье, что сможет поговорить, что сможет попробовать всё исправить.

А дальше… Рэндан от этой женщины пьянел, ему не надо было ничего, кроме как вдохнуть запах её кожи, волос, и всё, можно было пропадать, где угодно и как угодно.

– Рэндан, – подпрыгнула Эйва, когда он словил её, идущей на праздник. – Напугал же, ну!

Он лишь уткнулся в её волосы, лежащие на спине яркой бронзовой россыпью.

– Угу…

– Не делай так, – шепнула она и настороженно посмотрела по сторонам.

– Брось, сегодня всем всё равно, – отозвался он.

Эйва была такой красивой, и, когда начинала смущаться, лицо её становилось лицом девочки, таким чарующим, что Рэндан был готов смущать её до беспамятства, чтобы любоваться этим чудом.

– Знаешь, в чём смысл весеннего праздника? – спросил он, когда они пошли от дома в сторону поля.

– Это древний праздник земледелия, – ответила ему Эйва.

– Не просто.

– Ну, дань богине-матушке, – и она на мгновение задумалась, а Рэндан понял, что воздала хвалу Йетри, – и Варну, богу земледелия?

– А почему все в светлом? – поинтересовался мужчина, прищуриваясь.

– Не знаю, – честно ответила Эйва.

– Потому что в древности все приходили на этот праздник в исподнем.

– Что? – удивилась она, хихикая.

– Да, – кивнул Рэндан. – Мужчины в рубахах и штанах нижних, а женщины в сорочках, что под платьями носили, в которых спали. Жгли костры, ели, пили, пели и… – он многозначительно на неё посмотрел и Эйва усмехнулась. – Отношения Йетри и Варна были определённого характера, – развёл руками мужчина.

– Я знаю, – сказала она, кажется снова начиная смущаться.

– Эй, Эйва, Рэнд, – им помахала рукой Янра, которая стояла у ограды вокруг поля, а рядом с ней стоял Сэмэл. – Вина?

– Давай, – кивнула Эйва и сын предыдущего конюха принёс им две кружки тёплого вина.

Рэндан отдал Эйве обе кружки и усадил её на ограду, под деревом.

– Это между прочим лучшее место, – заметил он, забирая свою кружку. – А знаешь, кого на празднике женщины хотели больше всего в оборот взять?

– Кого? – и она склонила голову набок, отчего захотелось поцеловать её, но Рэндан сдержался.

– Кострового.

– Это кто за костром следит, – нахмурилась Эйва, потом улыбнулась. – Почему?

– Это были обычно самые стойкие мужчины, потому что нельзя было, чтобы они пили, веселились как все, без памяти, да и с женщинами быть им было не очень можно. Считалось, что так можно потеряться и не уследить за костром. А если разгорится, то понятно, что будет беда.

– И что будет женщине, если она соблазнит кострового? – поинтересовалась Эйва.

– Считалось, что блага будет много, урожая, силы женской до конца лет.

– Какой кошмар, – засмеялась она.

Рэндан весь праздник старался не спускать с Эйвы глаз, потому что её слова про боязнь толпы не были для него пустым страхом. Было что-то вроде подсознательного ощущения, понимания, что это намного глубже, тяжелее. Он не хотел ковырять, тянуть из неё это, как не стал выяснять, что именно с ней случилось тогда, когда она получила шрамы.

Для него Эйва была важной, он видел её хрупкость, надломленность. Она закрывалась при малейшем давлении, а её недоверие было таким ярким, ощутимым, словно можно в руки взять.

И Рэндан терялся, не мог найти выход – ему так хотелось что-то сделать для неё, так хотелось забрать всё это больное прошлое, стереть шрамы хотя бы те, что были в душе. Он никогда раньше такого не чувствовал, поэтому действовал на инстинктах, которые в обычной жизни не подводили.

Но праздник – это было чем-то вроде всплеска его собственного эгоизма. Ему хотелось побыть с ней открыто, не прячась по сенникам, зимним садам, кладовым, полям, комнатам, не оборачиваясь, не прислушиваясь – просто стоять рядом, иметь возможность просто говорить.

Эйва понемногу успокоилась, напряжение, что было у неё внутри постепенно отступило и она смогла отпустить свой страх, смогла общаться с окружающими, но Рэндан всё равно был наготове, чтобы вытянуть её отсюда, если понадобиться. Для него сейчас имела значение только Эйва и ответственность за то, что попросил побыть с ним, переступая через её страх и неприязнь.

Он подошёл к Бэлту, который выглядел побитым и потерянным, сидел хмурясь, сам в себе, будто на похоронах. Уколов друг друга по-товарищески, посмеялись и того немного отпустило.

Рэндан уважал его, потому что Бэлт был хорошим командиром, внимательным к людям и их нуждам, не был самодуром и слышал даже самых простых солдат, принимал их разумные идеи и доводы, пользовался этими знаниями. А сейчас стал другом, товарищем, на которого всегда можно положиться, они были крепко связаны между собой и очень друг друга ценили.

– Эйва? – крикнула Яци и Рэндан сразу оторвался от разговора с Бэлтом. Нашёл в толпе повариху, которая стояла вместе с Юллин, ещё девочкой из слуг, а так же почему-то хмурой Янрой. С ними, к Рэндану спиной, стоял мужчина из города, низкорослый, худощавый, но видно, что крепкий. – Эй, ты же тоже в театре королевском работала?

Рэндан нашёл глазами Эйву. Она говорила с кем-то из домашних, отозвалась поварихе, но Яци не видела её, всё ещё искала взглядом.

– Это кто с ними? – спросил Рэндан у Бэлта, потому что тот был более общительным, чаще был в городе по поручениям вдовствующей графини, и знал много кого из Хиита.

– Ты про мужика, что с ними стоит?

– Угу.

– Ревнуешь? – ухмыльнулся приятель.

– Бэлт, – мотнул он головой, оставаясь спокойными и серьёзным.

– Он тоже не местный. Год или два здесь. С владельцем гостиницы дело состряпал – пиво варит, – и Бэлт кивнул на свою кружку. – А Эйва правда в театре работала?

– Да, – кивнул Рэндан и снова стал искать глазами горничную. Но на этот раз не нашёл.

Он напрягся, оттолкнулся от изгороди – потерять Эйву было немыслимо, потому что она тут была сейчас кажется самой яркой женщиной с этим своим водопадом рыжих волос… но её не было.

Рэндан как можно спокойнее обошёл вдоль изгороди, встал там, где она стояла, когда он видел её в последний раз. Отсюда он прекрасно видел Яци, остальных и этого “пивовара”, улыбающегося сейчас Юллин.

Порой Рэндан встречал людей, которые напрягали, у него было словно чутьё на людей с гнилью внутри, он видел их насквозь, никогда не ошибался и сам был порой тому не рад. И этот мужчина был как раз из таких…

Холод сковал внутренности Рэндана, потому что тревога не отпускала, взялась ледяными пальцами за шею, начала хватать за руки.

Он резонно решил, что если что-то случилось, то Эйва должна была отправиться в дом, потому что захотелось бы спрятаться. Рэндан отправился в сторону хода для слуг – в кухне не нашёл, в других подсобных помещениях тоже, осторожно поднялся наверх, в часть дома, где спали слуги, и куда они с Бэлтом не ходили, но и там женщины не было.

Кажется ещё немного и он начнёт задыхаться – Рэндан застыл на лестнице, напротив выхода в хозяйскую часть дома. Конечно он понимал головой, что нет ничего у Эйвы и герцога, но червяк-то уже изгрыз его изнутри, как он его не давил, а ревностью всё равно захлёбывался – может она ушла с Вероном Шелраном?

Зажмурившись до кругов перед глазами, мужчина мотнул головой и спустился вниз. Вспомнив, что с поля можно было зайти в дом ещё через конюшни, он вышел через зимний сад и в самом дальнем углу нашёл Эйву.

Рэндан не знал, что его можно испугать так сильно, не отступал на поле боя, был стойким перед лицом пыток, иной опасности и даже смерти, а сейчас видел её, сидящую в углу, обнимающую свои колени, с волосами скрывающими лицо, маленькую, словно ребёнок – и стало до умопомрачения страшно.

– Эйва, – прошептал он, двинувшись к ней, боясь спугнуть, словно она загнанный в угол зверёк. – Лисичка…

На глаза навернулись слёзы, Рэндан проморгался, осторожно дошёл и сел перед ней на колени.

– Эйва, – позвал он снова, протянул руку, положил на голову. Она вскинулась бледная, как полотно, глаза совершенно безумные, кажется попыталась отшатнуться, но за ней был угол и деться ей было некуда.

Она издавала совершенно отчаянный звук, словно всхлипнула, пытаясь взвыть и Рэндан поймал её.

– Эйва, это я, это Рэндан… Эйва, – и, почувствовав его, она сначала сжалась, потом встретилась с ним взглядом, а в следующее мгновение вцепилась с такой силой, словно он был единственным её спасением. – Лисичка моя, тише, тише! Тшшш…

Эйва разрыдалась, завывая в него, а он погладил её шею и увидел кровавые следы царапин поперёк шрама.

Осознание было таким яростным, если, пока искал, он откидывал причины её бегства, откидывал мысли, цепляясь даже за глупую ревность полную зависти к герцогу, то теперь задохнулся, словно его ударили под дых и вышибли одним ударом весь дух.

И да, Эйва была сейчас единственным, что было важно, что удерживало Рэндана в себе. За неё цеплялся разум, тонущий в бешенстве и всё разрушающем гневе, почти ощутимого во рту вкуса крови, тяги не просто к убийству, а уничтожению. Рэндан сам прижал её к себе, потому что нельзя было сейчас сорваться, какой бы праведной не была ярость, но надо было быть здесь, с ней.

– Тише, девочка моя, я с тобой, я здесь. Тебя никто не обидит, я не дам тебя обидеть, слышишь? Лисичка моя, рыжик мой. Я сотру любого… слышишь, он тебе ничего не сделает, я тебе обещаю, Эйва… – и хотелось взвыть вместе с ней.

Он обернулся, потому что надо было уйти отсюда, чтобы никто их не нашёл.

– Эйва, пойдём, иди ко мне, – он поднял её на руки, она держалась за его шею и кажется уже была в беспамятстве от паники и истерики.

Рэндан прошёл с ней в ту часть дома, где была их с Бэлтом комната, прямо так с Эйвой на руках забрался на кровать, потому что, если отпустит её, пропадёт, да и она, было чувство, что тоже сломается.

Сидя так, он слегка укачивал её и сам кажется впал в сонное беспамятство, из которого его вытянул Бэлт, осторожно заглядывающий в комнату.

– Что случилось? – прошептал товарищ, сразу поняв, что что-то не так.

За окном было уже темно. Рэндан слегка пошевелился, тело затекло, но беспокоить Эйву было страшно, однако она не проснулась.

– Там все разошлись? – спросил он тихо, через силу.

– Почти, – кивнул Бэлт. – Кто-то ещё палит костры.

– Поспишь в сеннике?

– Я под дверью её милости госпожи Нииллы посплю. А то герцог на кострах ещё, а Янра ушла с Сэмэлом. День был бурным, она может плохо спать.

Рэндан кивнул, ему было жаль вдовствующую графиню – она была приятной и видно, что доброго характера женщиной, а жизнь так жестоко с ней обошлась. А Бэлт – было что-то, но Рэндан не лез.

– Не скажешь, что случилась? – спросил, хмурясь, Бэлт.

– Пивовар.

– Что?

– Это он Эйву исполосовал.

– Он содержатель в прошлом? – уточнил Бэлт, снова возвращаясь к мнению, что Эйва в прошлом продажная женщина.

Рэндана передёрнуло гневом. Он глянул на Бэлта и тот, зная друга, тут же повёл головой и примирительно поднял руки.

– Не была она… – и Рэндан даже выговорить слово это не мог, применяя к Эйве. – У неё этих шрамов… её в детстве изувечили.

– Он не один?

– На шее, на груди, на бедрах изнутри два. Изрезал её и…

И этого он тоже сказать не мог, словно обрекал её на этот кошмар снова, проходя его вместе с ней.

– Пивовар? Уверен? – нахмурился Бэлт.