Текст книги "Вселенская пьеса"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

–Вот ведь беда, – продолжала Светлана, – я не знаю, что заставило его все бросить. Стаса словно подменили. Мы ни в чем не нуждаемся, деньги, которые он присылал, даже откладывали, куда нам вдвоем так много? Только лучше бы мы нуждались, но он не воевал там...

–Он все еще там? – мягко спросил я.

–Нет, вернулся месяц назад, – покачала головой Света. – Позвонил, совершенно пропитым голосом сказал на одном дыхании что-то вроде: "Привет, вот приехал, еще живой, но ты не обольщайся. Да, не волнуйся, я проживу".

После чего повесил трубку

–Он умер там, на войне, – вдруг тихо сказал Юлька. – Моего отца больше нет...

–Не говори так! – резко бросила Света, и уже мягче, мне: – Я напишу тебе адрес и телефон, если хочешь с ним поговорить. Но ты устал, так что давай я уложу тебя спать?

Я ничего не сказал, просто кивнул.

–А котлеты? – растеряно спросила Юля.

–Я сыт, спасибо, – вставая из-за стола, я не забыл улыбнуться начинающей хозяйке и совсем не удивился, когда она, смутившись, покраснела. Явно, два года пошли мне на пользу, я стал нравиться маленьким девочкам.

Я лежал на узком мягком диванчике и никак не мог заснуть. Что-то не пускало, тревожило. Несмотря на рассвет, в углах затаилась темнота, на стенах лежали искаженные тени. Мой дом, моя Москва, которую я так любил когда-то, теперь пугала, казалась чужой и хмурой. Где-то во дворе заголосил песню пьяный, его поддержала возмущенным воем сигнализация неосторожно задетой машины.

Зло, вымученно, я сел на кровати, сбив в сторону одеяло, под которым было слишком жарко, прошел босиком к окну, открыл балконную дверь и вздохнул полной грудью пропитанный ночной прохладой и росой воздух. Неужели воздух чист? Неужели в двухстах метрах от дома поблескивает серебристой чешуей ряби маленький пруд, с которого ветер приносит едва уловимый запах рыбы и ряски? Неужели Москва осталось такой, какой я ее помнил? Москва маленьких спальных районов и высоченных тополей, Москва окраин и квасных ларьков. На самом деле, эти сердечные чувства принадлежат не городу, а самому человеку. Люди проносят с собой воспоминания по всей жизни, чтобы подкрепить колоннами чего-то привычного свою зыбкую позицию в мире. Вот и я помню свое детство, пятиэтажку, утонувшую среди берез и тополей, аллею, ведущую к магазину, тропинку, по которой можно пройти к помойке. Самое дорогое – дорожка через пустырь, который зарос деревьями, сиренью, крапивой и снытью. Там можно было вволю играть в прятки. Достаточно было захотеть, и я мог вспомнить самые незначительные детали. Теперь мне было почти двадцать, я столько всего увидел, познакомился с огромным количеством разных людей. Все это притупило мои воспоминания, заменило одни на другие.

Я додумывал детали, которых, наверное, никогда не было, но это было самое дорогое, чем я когда-либо владел. Мое детство, отец с мамой, улыбающиеся мне ранним, ясным утром, когда мы не думали о беде, не думали о том, что может случиться, и просто жили. Тогда самой заветной моей мечтой было выпрыгнуть из окошка первого этажа дома, где мы жили, на зеленый ковер сныти. Но ведь родители запрещали!

Я взял сигареты и вышел на балкон, закурил, вслушиваясь в ночь, стараясь не обращать на усталость и изнурительную головную боль внимания. Пьяный перестал петь; тихо ворча и шурша шинами по асфальту, проехала под окнами то ли синяя, то ли черная иномарка. Она казалась маленькой с высоты восьмого этажа, не игрушечной – это иллюзия – просто маленькой, вовсе не такой дорогой, каковой являлась на самом деле. Просто незначимой. Как и большинство наших поступков.

Внезапно за моей спиной тихо открылась дверь, и я без труда узнал в полумраке Юлю. Сразу стало ясно, что она не раздевалась, не ложилась, дожидаясь, пока заснет мать.

Я торопливо подтянул трусы и приветливо махнул ей рукой.

–Не спишь? – тихо спросила девушка, стараясь смотреть мне в лицо. -Разница во времени?

–Да там всего три часа, – я покачал головой, – скорее просто так устал, что уже заснуть не могу.

–Ты не против... – Юля замялась, потом договорила, – мне тоже не спится, поговорим?

–Конечно, – я послал окурок прочь с балкона, вернулся в комнату, пройдя мимо сестры, надел джинсы, повернувшись к ней спиной.

–Угостишь меня сигаретой? – робко спросила Юлька, когда я закончил с брюками. В первое мгновение мне захотелось спросить, знает ли мама, но я заставил себя промолчать. Кто бы мне такой вопрос в семнадцать лет задал, я бы его уважать перестал.

–Каково это, жить одному в чужом городе? – спросила Юля через некоторое время. Ей явно не хотелось молчать.

–Честно?

Она кивнула.

–Очень одиноко. Можно в совершенстве знать язык и не чувствовать себя неуютно. Можно научиться думать на неродном языке, но ведь там все совершенно другое! Привычки, манеры поведения. Ты как бы становишься единственным другим в целом неправильном мире.

–Так уж плохо? – удивилась она. -Зачем же тогда?

–Потому что это полезно для будущего. К тому же, интересно. Помогает развеяться, отвлечься, сосредоточиться на чем-то другом.

–А я бы хотела уехать из дома, – засмеялась Юля. – Может, и не в другую страну, но хотя бы в другой город. Подальше от матери, сама, без опеки и излишнего внимания. Тяжеловато, когда в твою жизнь постоянно лезут, все время расспрашивают, заставляют делать тебя что-то против воли, считая это правильным. И вообще...

–Только чтобы родители были живы, – тихо сказал я. – Я тоже об этом мечтал... раньше. Пока не понял, не на словах, на своей шкуре, что такое жить одному. Что такое возвращаться домой, в пустой дом, где все напоминает о прошлом, но тебя уже никто не ждет. Когда никто тебя не встречает, никто не приготовит ужин, да что там, никто даже продукты не купит. Вот такое у меня было потрясение, Юлька, я ведь до определенного момента думал... ну, или привык, что еда в холодильнике появляется сама собой. На самом деле, на жратву эту не столько деньги надо заработать, их надо еще и купить. Это со стороны кажется, что когда живешь один, ты свободнее. Фикция какая-то, потому что, получая маленькие свободы – возможность ложиться когда вздумается, делать, что хочешь, приводить друзей и... – я искоса посмотрел на нее, – курить дома, ты попадаешь в западню обязанностей куда более глобальных, чем невозможность гулять до утра с подругами.

Не поймет, – грустно подумал я, – никто не понимает, пока не придет срок, и это не упадет на голову. Она может сказать, что понимает, но это тоже будет обман. Она обманет не только меня, но и себя.

Сестра не ответила, что понимает. Она жалобно посмотрела на меня и сказала:

–Я уверена, ты прав, только это так сложно. У меня уже много лет ощущение, что я живу в родительском плену, а когда отец вдруг... исчез, мама стала, кажется, еще жестче.

–Юлька, какие твои годы?! Тебе ведь семнадцать, да?

Она косо улыбнулась, давая понять, что не это главное, но все же ответила.

– Многие мои знакомые девушки уже живут отдельно. Им родители жилье снимают, кому квартиру купили, кто сам крутится, как может. Я бы не сказала, что они несчастливы, как раз наоборот! Может, я и тороплю события, наверное, все приходит в свое время. Говорят, с мамой легче решать личные проблемы, но я так любила отца... он был мне главным советчиком и другом. Я первая заметила, что с ним что-то не так. Подъехала к нему: "Папа, папочка, что такое, ты грустишь?"

А он мне вдруг: "Я уже не могу грустить, Юлек, тут такое произошло, детка, что во мне все умерло".

"Папочка, – говорю я (ведь он же врач, хирург, да еще так серьезно относящийся к своей работе! Все же понятно! Кого-то вытянуть не смог с того света, где-то ошибся и теперь сходит с ума), – ты же хороший врач, – говорю. – Ты столько жизней спас, почему же так? Ты не виноват".

А он мне: "Конечно, не виноват. Тот, кто ничего не делает, он не виноват. Но когда у тебя на глазах вот так происходит..."

"Как? – говорю я. – Расскажи, тебе легче станет".

"Не могу, дочура, мне легче не станет, тебе тяжелее будет. Папка глупость сделал, не сдержался, я иначе не мог. Врачи, военные, они в зоне риска, Юленька. Папа просто устал..."

Она помолчала, я не перебивал.

–Что-то он такое увидел, что-то произошло и отец не смог исправить, не смог что-то сделать, это сломало его. Он метался в поисках смысла, но самые близкие люди стали ему чужими, почему так, не знаешь?

–Потому что ваше тепло уже не способно было согреть его, – глухо отозвался я и замолчал, ожидая продолжения, но на глаза Юли ее навернулись слезы и я деликатно отвернулся.

–Стас – хороший человек, я очень его люблю. Он стал мне опорой, когда родители погибли. У тебя хотя бы осталась мать, – я с силой провел по глазам ладонью.

Случай... судьба... стечение событий...

У Стаса теперь нет семьи. У Стаса теперь нет цели. У Стаса нет жизни и вот он я, решивший промолчать. Вот, когда все меняется.

–С отцом можно было говорить всегда на чистоту, с матерью нет, – наиграно равнодушно сказал сестра.

– А почему бы тебе не позвонить ему сейчас? Ведь он же не пропал без вести, может, что-то измениться!

Она безнадежно вздохнула:

–Отец стал чужим человеком, совершенно другим. Умышленно отстранился и, если я позвоню, будет только хуже. Боже, как же тяжело на душе!

–Юль...

–Тебе не понять! Ты еще его не видел, а потом ты и раньше плохо его знал. До смерти твоих родителей вы были с ним знакомы весьма посредственно.

Я зажмурился от остроты ее слов, словно пощечина, словно удар ниже пояса. Когда мои родители были живы, мне на всех было плевать. Я давно смирился с неожиданной смертью, но, каждый раз, когда мне напоминали об этом, сердце сжималось и становилось тошно жить. Одиноко и холодно жить. Сейчас – особенно сильно. Но это потому, что я устал, потому, что у меня болит голова, и я оказался так далеко от своего корабля.

Это страшно, когда ты не можешь сказать то, о чем думаешь, когда понимаешь, что это не тот человек, которому стоит что-либо рассказывать. Юльке не понять, что ее отец не умер, он просто надломился и... постарел? Он увидел что-то, что обломало ему крылья, помогающие парить свободно, быть легким и веселым. Мне придется назвать это... случаем. Не случайностью, а случаем, который поможет мне забрать Стаса в экипаж своего корабля. Это шанс, который предопределенность дала мне.

–Что-то спать захотелось, давай уже?..

Я повернулся, посмотрел на сестру в упор и сказал:

–Если ты считаешь, что твой отец не тот, кем был, то посмотри себе под нос. Ты увидишь, что и твоя мать вовсе не такая, какой была еще год назад. Посмотри на меня, и ты поймешь, что нет ничего постоянного в этом мире, ничего вечного...

–Кроме слов, – тихо сказала Юля.

Я покачал головой.

–Слова так же непостоянны, как люди, которые их произносят. Лишь одно для нас, маленьких людей постоянно. Вечность.

Юля отшатнулась от меня, словно я сказал что-то страшное, попятилась, споткнулась о порожек балкона, ухватилась за проем двери, чтобы не упасть. Шагнула, так и не оборачиваясь, в комнату.

–Я поняла, – с ужасом в голосе сказала она. – Ты тоже не тот, кем был два года назад.

–А ты, Юля? – зло спросил я. – Неужели с момента нашей последней встречи ты не изменилась? Я помню девочку, которая любила со мной рисовать, смотреть, как я прохожу на компьютере игру Принц Персии и слушать мои песни под гитару. Помню, ты любила, когда мы бывали у вас, потому что мама не отсылала тебя рано спать ...

Она еще попятилась.

Я тоже был абсолютно чужим ей человеком, она больше не узнавала меня, я заглянул так глубоко, как никто, даже ее отец, не позволял себе заглядывать.

–Это все пройдет, – продолжал я. Меня понесло. – Пару лет и на тебя ляжет настоящая ответственность, ты думать забудешь о том, что тебя гнали спать, и не будешь спать, но не потому, что тебе так захочется, а потому, что зачастую по ночам будешь готовиться к экзаменам. А потом – потому что твой ребенок будет плакать.

Ты повзрослеешь, заставишь себя повзрослеть, будешь смотреть на ребенка в себе, как на нечто постыдное и глупое и все из-за того, что ты считаешь так сейчас!

Молча, мы смотрели друг на друга, потом Юля кивнула, наверное, более своим мыслям, чем моим словам.

–Спокойной ночи, Антон, – со вздохом сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Я проснулся далеко за полдень. Меня никто не будил, дом оказался пуст, на столе в кухне лежала записка, предписывающая есть все, что найдется. У плиты была выставлена заварка в красивой железной коробке, у кофеварки стоял в темной банке молотый кофе, на столе лежали новые фрукты.

На стуле висело два полотенца – большое голубое махровое и поменьше, для рук.

Еще одна бумажка с номером телефона и адресом. Я не знал, где находится написанная улица, но Света заботливо подписала в самом углу листка: метро Орехово. С ее стороны очень любезно.

Я принял душ, покопавшись в посуде, нашел турку и сварил кофе (бытовые кофеварки слишком по варварски обходятся с благородным напитком) и вдруг понял, что меня отпустило. Все складывалось именно так, как должно было. Ворон уже сделал свой выбор, и я принял правильное решение.

Сев за стол, отхлебнув горячего, густого напитка, я взял телефонную трубку и набрал номер, написанный на бумажке. Теперь я не боялся потревожить Стаса, был совершенно уверен, что он сам ждет, когда его потревожат. Когда покажут ему то, ради чего стоит стать самим собой.

Долгие гудки. Очень долгие гудки. После третьего чуть слышный щелчок. Уже поставили телефон на прослушивание. Быстро работают ребята.

Я вслушиваюсь в монотонный поток звуков, глоток за глотком пью горячий кофе. Телефон разъединяет. Я снова набираю номер и жду, почему-то не веря, что там, на другом конце города никого нет.

–Да! – наконец отвечает мне раздраженный, мужской голос, совершенно незнакомого человека.

–Здравствуйте, – говорю я, поднимаясь и доливая из турки остатки густого кофе с осадком. -Стаса будьте добры.

–Кто его спрашивает?

Двух реплик вполне достаточно и у меня складывается впечатление о человеке, говорящем со мной. Военный и не только по названию, это у них в крови. Словно струна внутри, заставляющая держаться прямо и осторожно. Еще нет тридцати, не женат, скорее всего, в разводе.

И не спрашивайте, откуда я все это знаю. Просто услышал это в его голосе.

–Скажите Стасу, что это Антон Доров, его племянник.

–Из Лондона? – голос становится немного подозрительным, но подозрение закамуфлировано под доброжелательностью. Я бы вряд ли заметил эту настороженность, если бы Ворон не подарил мне мои нынешние способности. – Наслышан о твоих успехах.

–Я прилетел сегодня ночью, переночевал у его... жены, Светланы.

–Как поживает Светочка? – военный проявил искренний интерес, из чего следовало, что они знакомы.

–Могло быть и лучше, если бы Стас не делал глупостей.

–А он и не делал! – жестко, обвиняюще во лжи бросил человек. Сразу стало понятно, что он был Стасу другом.

–Его дочь скучает по отцу, – сказал я с сожалением.

–Сам-то ты как? – поинтересовался военный.

–Простите, но я хотел бы узнать ваше имя...

Секундное колебание. Потом человек на том конце провода расслабился.

–Денис меня зовут, я для твоего дяди так сказать коллега по работе.

–Так можно мне поговорить со Стасом? – я принялся за мытье чашки, прижимая трубку к правому уху.

–Он пьян в стельку, Антон, боюсь, он не сможет с тобой поговорить.

–С утра? – удивился я.

–Сейчас уже не утро, но он пьян с утра.

–Да-а, – протянул я. – Ну и стукнуло его...

–Что ты знаешь об этом?! – снова насторожился Денис.

–Только то, что сказала Света. Я приеду через полтора часа и хочу очень серьезно поговорить с ним. Возможно, это поможет...

–Поможет? Это ты-то сможешь помочь Стасу? – мне послышалось в голосе Дениса легкое пренебрежение.

–Да.

–Тогда не забудь купить в аптеке что-нибудь для трезвости, – насмешливо посоветовал мужчина.

–Я знаю, куда надо бить, чтобы человек протрезвел, – слишком уж холодно ответил я.

–О как! – неопределенно хмыкнул Денис. – А мне казалось, ты учился в Лондоне... социологии кажется? Выходит, я ошибся? Ну, приезжай, приезжай, племянничек. Адрес знаешь?

–Знаю.

Денис оказался высоким мужчиной двадцати девяти лет. На нем были зеленые застиранные брюки цвета хаки и поблекшая тельняшка; на шее я тут же заметил выбившийся из-под футболки медальон специальных войск.

Месяца два назад он коротко стригся, но сейчас волосы отросли, были слегка вьющимися, темно-каштановыми. Глаза у него были голубовато-серыми, черты лица прямыми. Я сразу почувствовал в нем уверенность человека, не раз шедшего на риск. Даже на базе американцев мне не довелось встречаться с настоящими бойцами, такими, как этот заурядный с виду человек, наградивший меня при первой нашей встрече холодным оценивающим взглядом. Удовлетворившись осмотром, он отступил, давая мне возможность войти в квартиру.

Адрес я нашел с трудом, долго ходил кругами вокруг нужного дома. Меня посылали то в одну сторону, то в другую и только на третий раз правильно. Девятиэтажный дом с синими полосами и подъездами так до боли похожими на подъезды старых пятиэтажек...

Четвертый этаж.

Я прошел в квартиру, которая оказалась однокомнатной. Из ванной мне навстречу вышел Стас. По его плечам с волос стекали струйки воды, он слегка покачивался, но во взгляде дяди почти не осталось хмеля, лишь туманная усталость. Он был бос и одет лишь в спортивные, до безобразия растянутые штаны с вывернутыми наружу карманами. В квартире стоял тяжелый, уже устоявшийся запах перегара. Под ногами на протертом паркете красовались ошметки засохшей грязи с ботинок, лежали потоптанные газеты.

–Здравствуй, Антон, – медленно, с видимым усилием сказал он. – Я рад тебя видеть.

Я молча смотрел на него, и во взгляде Стаса скользнуло беспокойство.

–Я бы хотел поговорить с вами наедине, – коротко взглянув на Дениса, твердо проговорил я.

–Пошли, – сказал Стас и повернул за угол в кухню.

Даже на неискушенный взгляд квартира была обставлена небогато и отвратительно запущена. Обшарпанная, протертая мебель выглядела жалко, ее было мало, никаких вещей, придающих уют, только самое необходимое. На кухне стояла плита, красная от налета солей железа раковина, одна единственная тумбочка и над раковиной шкафчик. На плите одинокая алюминиевая кастрюля, из нее торчит половник. Закопченный чайник. Стены в жирных пятнах и подозрительных бурых отпечатках. Кетчуп, наверное.

Холодильник у двери. На столе у стены чашка, которую давно не мыли; две рюмки, бутылка недешевой водки и ряд из четырех пустых бутылок на полу под окном. Две табуретки.

Жмурясь от яркого света, Стас поставил на плиту чайник и зажег газ. Я присел у стола, придвинул к себе бутылку водки, покрутил, разглядывая этикетку, отставил в сторону и поймал внимательный взгляд дяди.

–Зачем пришел? – спросил он грубовато.

–Пришел? – с наигранным удивлением переспросил я. – Соскучился.

–Зачем ты прилетел в Москву? Глупо тратиться на перелет, когда учебный год еще не закончился. Отчислили уже?

–Для пьяного вы хорошо соображаете, но поспешу разочаровать – нет.

–Ты долго ехал, я протрезвел. Так, зачем?

–Квартиру хочу продать.

Стас заметно поскучнел. Его напряжение схлынуло, он медленно сел за стол, облокотившись о столешницу локтями. Я заметил на его руке широкий и длинный свежий шрам, кожа вокруг которого все еще слегка шелушилась. Ничего себе, вот это дела – его недавно ранили. Должно быть, жизнь у моего дяди не сахар, если он, врач, подвергся какому-то нападению или вступал в бой!

Я одернул себя, закурил. Все эти восторженные юношеские эмоции пора было отбрасывать, мне не хотелось себя считать мальчишкой, восхищающимся бывалым бойцом. Да, не скрою, самое большое приключение в моей жизни – это когда я летел с велосипеда и напоролся на сук в траве. Тогда мне наложили три шва на лодыжку. Родители очень переживали. А здесь настоящая боевая рана, наверняка же он ее не в пьяной поножовщине получил!

Я поморщился, глядя на ввалившиеся от постоянного возлияния глаза Стаса. Может, я зря так расфантазировался? Последняя версия не лишена смысла.

Мы долго молчали, потом я не выдержал. Наверное, это были жалость и надежда.

–Хотите быть врачом там, где вы нужны всего семнадцати людям, но нужны очень сильно? – спросил я, выпустив в воздух маленькой кухни плотный клуб сигаретного дыма.

–Ты о чем? – проворчал Стас, и в его взгляде вновь что-то мелькнуло.

Чайник закипел, но дядя не обращал на это ровным счетом никакого внимание, не отрывая от меня цепкого взгляда. Стас ждал ответа.

Я встал и выключил газ, стряхнул пепел в раковину. Покровский поворачивался за мной, словно боялся упустить любое мое движение. Он очень постарел внешне за два года. Кроме того, алкоголь тоже не оказывал на него положительное влияние. В сорок лет я бы дал ему все пятьдесят или даже немного больше. И не из-за морщин. В его волосах появилась седина, а в глазах поселилась пустота. Он был стар.

–Стас, вы боитесь неудач?

–Их было много в моей жизни, – со вздохом ответил дядя. – Не хотелось бы опять ошибиться...

–Потому боитесь что-либо делать, – уверенно договорил я.

Стас помедлил, потом кивнул и тут же ощетинился:

–К чему все это? Что ты хочешь мне рассказать?

–Не торопите события, Стас. Я расскажу все, но только тогда, когда пойму, что вы еще не шагнули слишком далеко.

Стас встал так резко, что табурет с грохотом упал на пол.

–Сопляк! Ты пришел упрекать меня?! – он навис надо мной, еще никогда я не видел двоюродного дядю таким разъяренным. Я слышал, как в комнате за стеной, что-то уронив, кинулся к двери Денис.

Он успеет разве что к кульминации.

Ударю, – прочел я в глазах дяди ответ на поставленный вопрос. Его кулак начал движение к моему лицу. Я встал. Денис показался в дверях кухни.

–Змей! Нет! – крикнул он.

Я подался вперед, налетая на кулак раньше, чем Стас предполагал ударить.

Помощь Дениса не понадобилась. Он стоял у входа и смотрел на нас. Я криво улыбался – кулак Стаса лишь слегка скользнул по скуле, неприятно, но не смертельно; шагнув вперед, я здорово ослабил довольно точный для пьяного человека удар. Я вполне мог бы защититься, но не стал этого делать, потому что теперь Стас был готов слушать.

Обернувшись, посмотреть на Дениса, и неожиданно встретил короткий благодарный взгляд. С этим человеком мы поняли друг друга без слов.

Стас отвернулся, потом с усилием потер глаза и грузно сел на табурет, подняв его с пола.

Денис прошел к холодильнику, достал из морозилки кусок замороженного мяса в полиэтиленовом пакете и, протянув мне собрался выйти, но я жестом остановил его.

Это не я так решил, так решил Ворон.

Теперь я понял, по какому принципу Родеррик Стерт выбрал меня из своих многочисленных студентов и смог ответить на самый вечный вопрос Вселенной: почему?

–Хотите оба получить работу, которая вернет жизни остроту? – заговорил я, прижимая к горящей скуле холодное мясо. Мои речи походили на какую-то рекламную акцию, я словно расхваливал неизвестный потребителю продукт, привлекая внимание. Так же поступил со мной и социолог. – Хотите работу, на которой вряд ли придется быть свидетелем смерти, но риска будет куда больше, чем в любой горячей точке на Земле? Хотите стать членами настоящей команды, от слаженности действий которых будет зависеть жизнь всех?

–Что ты имеешь в виду? – спросил Денис.

–Хотите? – с нажимом спросил я.

–Мы не понимаем, – устало сказал Стас. – Тебя завербовали в Лондоне? В какую игру ты пытаешься втянуть нас?

Я думал, он согласится слепо, но нет, он не потерял былой дальновидности взгляда. И это великолепно, значит, точно не все потеряно!

–Хорошо, – сказал я. – Только учтите, все, что я сейчас скажу – более чем серьезно. И доказательство тому – постоянное наблюдение за мной. И то, что ваш телефон уже поставили на прослушивание, хотя я звонил вам впервые час назад...

Денис быстро подошел к окну, осторожно отодвинул штору.

–Бритый мужик с шеей как у носорога на лавочке напротив, видишь?

Денис встретился взглядом со Стасом и кивнул.

–Мы слушаем, – сказал Стас. – Извини за рукоприкладство, я еще не до конца трезв.

Я не обратил внимания на его извинения – слова казались неискренними. Кроме того, я был занят подбором ключевых слов, взвешивая и отсеивая то, что рассказывать был не в праве.

–Американцы нашли космический корабль, – начал я так же, как месяц назад Родеррик. – Вы приглашены в его экипаж.

Молча и недоверчиво смотрели на меня жильцы квартиры.

–Космический корабль находится на базе американских ВВС, решением стран корабль отправится в космос, как только будет подобран достойный и квалифицированный экипаж. Корабль не имеет никаких аналогов в земных технологиях и является разумным или, что вероятнее, полуразумным. Какие технологии применены для его создания, до сих пор осталось загадкой.

Кораблю нужно восемнадцать человек экипажа и я предлагаю вам войти в команду.

–И кем же ты предлагаешь нам быть? – с хмурой иронией уточнил Денис.

Не верит, – понял я.

–Ладно Змей, он хороший врач, с ним все понятно, но я? На космическом корабле мне не найдется места! И вообще, почему американцы вдруг обратились к русским? И почему это ты имеешь к этому кораблю не понятное мне пока отношение, ведь ты же был в Лондоне, а не в США?

–Отвечать по порядку?

–С конца, – неожиданно попросил Стас.

–Я капитан этого корабля, – ровно ответил я.

Несколько секунд они молчали, потом загоготали. Смеялись они долго, и я не стал мешать искреннему веселью, получив возможность спокойно покурить. Когда они, наконец, отсмеялись, я протянул Стасу маленькую корочку в черной обложке. Мне сделали ее специально в Америке, выдав статус солдата правительственных войск, чтобы облегчить мои перелеты и для того, чтобы мне верили.

Заглянув через плечо друга, Денис долго смотрел на ровные строчки и печати, потом посмотрел на меня немного растерянно и сказал:

–Подделка. Я видел нечто похожее на рынке. Их продают незаполненными...

–Отвечаю с конца на второй вопрос. Американцы не обращались к русским. Они обращаются к тем, кого корабль пустит на свой борот. Я же сказал, что корабль разумен.

–Ну, хорошо, – все с той же иронией сказал Денис, вынимая из рук друга удостоверение. – Предположим, мы тебе верим. Но я ведь морячок, был им и останусь! Мы, конечно, потоптали землю после одних веселеньких событий, но что ты предлагаешь мне делать на космическом корабле?

–Моряк? – сердце мое замерло, а потом гулко забилось в груди. – Подводник?

–Ээ... да, – удивленно согласился со мной Денис. – Испытатель.

Наверное, единственный из всех нас ты не будешь бояться космоса, – подумал я, по-новому глядя на неприветливого мужчину. Побывав в глубинах океана и полюбив их, космическая бесконечность, из которой нет выхода, уже не кажется столь пугающей.

–Тогда ты будешь навигатором, корабль все расскажет тебе сам.

Рассказывая двоим мужчинам маловажные подробности о своей вербовке, попивая крепкий чай со слоном, я более не боялся, что они откажутся. Мы со Стасом много курили и спорили о пустяках, я доказывал им, что это все никакая не подрывная деятельность Америки против России, ссылался на консула, на правительство. Мне и вправду дали несколько телефонов, по которым всегда можно было позвонить в Москве. Уверен, это были люди высшего ранга. Денис держался особняком, но лишь потому, что уже принял решение. Откажись Стас, Денис все равно бы отправился со мной.

И когда Стас сказал "да", я со вздохом опустил глаза. Потому что у него еще был шанс отступить и вернуться к своей семье. Мучимый совестью, я все же сделал последнюю попытку:

–Стас, – сказал я, вставая, – ты бы заехал к жене, дочь по тебе скучает!

–Как бы не так! – фыркнул дядя. – Вот покажешь свой корабль, тогда и командовать будешь, а сейчас подбери свои слюни, племяш, и дай нам пару часов на сборы.

Через четверть часа Стас вдруг заглянул в кухню:

–Послушай-ка, Тоха, а эти твои американцы ничего не говорили про деньги, а то нам даже билеты на самолет купить не на что...

Тем же днем мы вылетели в аэропорт Кеннеди Нью-Йорк. Билеты на рейс нам нашли сразу (для моих полетов в любую точку мира был открыт свободный коридор), мою золотую кредитную карту приняли с уважением и охотой. В ожидании вылета мы прошлись по магазинам аэропорта, прикупили кое-каких шмоток, потому что все мы, в общем-то, оказались налегке. Я – из-за скоротечности событий и неосмотрительности, Стас и Денис, видимо, в силу финансовых трудностей. Явно ведь, квартирка их была съемная, да на самой окраине, да в таком состоянии, что понятно: вдвоем с трудом наскребли. Интересно, как свела жизнь этих разных людей: военного врача и подводника? Чем сдружила? В каких условиях возможны столь невероятные совпадения? Даже представить себе не могу, как они познакомились. Небось, через родственников или друзей друзей.

Я не смущался заоблачными ценами в аэропорту и не слушал протестов дяди. Сейчас мой счет был не ограничен, и я не хотел себе отказывать. Особенно после того, что мне пришлось перетерпеть в лабораторных казематах.

Пока Денис примерял себе итальянский костюмчик – уж не знаю, зачем он ему нужен был, ведь я предупредил обоих, что в Штатах сейчас царит жуткая жара – я наблюдал за окружающими, снова приметив мужичка с бычьей шеей. Вскоре я заметил и еще двоих, видок у них был хмурый. Я расслабился, прислонившись спиной к стеклянной витрине, и подумал, что не мешало бы попить кофе и позвонить Свете. Надо же было сказать, что я уезжаю обратно. Стоит ли намекнуть ей о том, что я увожу с собой Стаса? Ни в коем случае! Теперь это секретная информация, хотя и не по совести.

Внезапно в отдалении, как раз там, где дежурил один из наших сторожей, раздались возмущенные возгласы, я повернулся, чтобы стать свидетелем страшного...

В толпе (а в аэропорту как всегда было многолюдно) внезапно грянул выстрел, эхом прокатившийся по широкому переходу. Завизжали люди. В десяти шагах от меня возникла какая-то потасовка, все бросились в разные стороны наутек, кто-то споткнулся и упал. А прямо на меня, держа руку вытянутой и крепко зажав в ней черный пистолет с коричневой накладкой, шел человек. Лицо у него было каменное, между мною и им мелькали бегущие люди, и убийца все медлил. Не нажимая на курок, все шел вперед, быстро, целеустремленно.

Как он пронес в аэропорт оружие? – с ужасом подумал я. – Везде же стоят металлоискатели. Везде охрана, всех обыскивают, все просвечивают! Как?!

Кто-то толкнул меня в сторону. С пронзительным звоном лопнуло надо головой стекло витрины, я съежился на полу, осыпанный колким водопадом мутных осколков. Кто-то снова закричал и я, выйдя из ступора, приподнял голову.