Текст книги "Вселенская пьеса"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)

"Только в плохих фильмах бывает так, что из схватки с двадцатью врагами герой выходит без единой царапины", – думал он и уничтожал героя, который попал в такую ситуацию. Но он не брал на себя никакой ответственности за жизнь этого храброго, доброго или просто милого человека, хотя, может быть, ему было его жалко. Чуточку жалко, потому что без него стало как-то пусто.

Главное, он не позволил погибнуть ключевому герою, а все побочные линии... для него ничто. Словно река, несущая в себе полноту быстрых вод, практически не растрачивающая свою текучую жизнь на тупиковые рукава, ты, Григорий, незадачливый автор, любящий попивать водочку теплым летним вечером на веранде своего загородного коттеджика, купленного тобою на честно заработанные деньги, ты пронес своего главного героя до самого конца повествования, заставляя его переживать и жить. Переживать смерть друзей, выживать под неумолимо опускающимся клинком смертельной опасности, бороться против равнодушия других, убеждать врагов и себя в благородстве и красоте, верить в то, что на самом деле оказалось лишь эфемерным призраком на бумаге, унесшим столько людей...

Я спросил, сколько ему заплатили, но мне и так было все понятно. Вот он, новенький, как с иголочки домик с шестью спальнями и светлой гостиной, залитой уже мягкими, не жалящими лучами уходящего на покой солнца. Вот они, дорогие удобные кресла, камин, обложенный плитками змеевика и многое, многое другое, лишь недавно купленное, все новое и приятное, красивое и призванное создать в этом доме настоящий уют и красоту. Вот он сад с дорогими деревьями, ухоженными газонами и стриженными в виде причудливых животных кустами. Вот он, маленький сосновый бор на участке и скамеечки по краям мозаичных дорожек. Вот она зимняя оранжерея с запотевшими стеклами, на которых сконденсировалась тропическая влага. Там, в оранжерее цветут яркие цветы и дурманяще пахнет теплыми странами. Все это стоит денег. И каждая сотка земли, и эти удивительные изогнутые дорожки и бордюрчики, прудик, мостик и искусственный водопадик, беседка, которая еще не успела утонуть в бесконечном сплетенье дикого винограда, хмеля, каприфоля. Их побеги еще молоды, они еще не успели набрать силу, не проявили свой характер и лишь неуверенно щупают своими тонкими завитыми спиральками побегами по шершавому дереву беседки, ища опору. Они найдут ее, но лишь через несколько лет сотрется новизна, прозрачность их листьев. Должно пройти еще много времени прежде, чем они наберут настоящую, способную разрушить эту беседку силу. Тогда искрошатся края плит, из которых уложены дорожки, тогда прорастет между ними пучки травы, тогда покроются мхом камни прудика и мальки, которых недавно запустили в воду, станут узнаваемыми золотыми рыбешками, если конечно им удастся пережить холодную зиму.

Да, глядя на все это барское великолепие, я уверен: тебе заплатили хорошо. Я уверен, у тебя еще осталось много денег, и ты найдешь применение.

Нет, я не хочу знать, сколько, но знаю, что много, и хочу услышать это из твоиъх собственных уст. Если честно, я боюсь вериться, что ты вспыхнул от одной мысли об оплате за книгу, что писал ее только ради этого.

Но Шадумский ликующе улыбается, опровергая все мои предположения.

–Много, но я считаю, она того стоит. Я ведь, знаешь ли, писал ее на заказ. Ко мне как-то пришел человек... м-м-м... представительного вида, при галстуке, представился международным экспертом, представляющим крупную писательскую организацию, и спросил, готов ли я написать книгу за деньги. Я подумал, он хочет книгу на заказ, наверняка биографию, но он опроверг мои предположения. Ему нужно было кое-что другое, сложнее и интереснее. На самом деле я сразу решил, что возьмусь. Такие заказчики всегда платят хорошие деньги, а я тогда как раз оказался на мели. Мы сразу обговорили гонорар за книгу, но сумма, которую он назвал, поразила даже мое воображение. Хорошо, я не брякнул свою цену. Я тогда, знаете ли, был начинающим автором, теперь у меня свое издательство. Так. Дав мне время на размышления, эксперт ушел.

Честно говоря, это было интригующе. Разве что заграничной знаменитости за ее откровенную биографию предлагают такие деньги и то, если эта знаменитость достаточно разрекламирована. Я позвонил ему...на следующий день, да, прямо с утра. Понимаю, что так никто не делает, но он очень меня заинтересовал своим предложением. Согласился, а потом задумался. Как же выполнить заказ?

Этот человек сказал мне... никогда не забуду: Григорий Сергеевич, представьте себе, что я – инопланетянин. Напишите пьесу о том, что будет интересно человеку с другой планеты, пьесу, которая в достаточной мере охарактеризует людей так, чтобы было интересно читать даже чужому.

Это какой-то психологический эксперимент, я так полагал тогда, успокоился, стал размышлять.

На самом деле я считаю, что совершил подвиг, написав Вселенскую Пьесу. Она действительно вышла правильной, полной, но тогда, когда он мне все это сказал...

–Он и вправду был инопланетянином? – устало осведомился я и, наконец, выпил залпом прозрачное содержимое стакана. Водка обожгла горло, как обжигают его горькие, непрошенные слезы, потекла в пищевод, оставляя после себя назойливое жжение. Я наклонил голову и закурил, не чувствуя вкуса дыма, ощущая, как тело становится вялым.

–Боже упаси! – всплеснул руками Шадумский. – Тогда ведь мы еще даже не изобрели системы дальнего полета через космос.

–А мы их изобрели? – с живым интересом спросил я. Если бы мне кто-то сказал, я бы не поверил, что смогу вот так просто, без истерики и обвинений выслушивать рассказ автора Вселенской Пьесы.

–Изобрели, а то как же мы бы полетели? Первый наш корабль, чудесной красоты посудина. Ворон. Сколько о нем говорили, но, правда, никто из обывателей его своими глазами не видел очень долго. Потом показали, но мельком – военные все придерживали информацию. Кстати, мне удалось выкупить одну безделушку, которую привезли на корабле из одного полета. Такая странная штуковина, я так и не понял, как ею пользоваться. Подожди, я найду, тебе, как человеку отстраненному, журналисту литературного журнала интересно будет посмотреть на технические достижения других цивилизаций.

Григорий встал, потянулся, хрустнув суставами. Да, теперь он показался мне еще старше и еще недальновиднее, но я молча проводил его взглядом. Он скрылся в одной из комнат, но быстро вернулся и положил мне под нос темную матовую карточку.

Я помнил их.

Непроизвольно, я взял ее в руки, не так осторожно и опасливо, как держал ее Григорий, а обеими руками, зажал в ладонях и подышал.

Открытка.

Микросхема.

Энергия.

И целый маленький мир внутри.

Я поднял ладонь и с нее, из окрасившейся множественными цветами пластинки, выбрался мохнатый зеленый жук, зажужжал, раскрыв крылья, и спорхнул резко. Григорий от неожиданности отшатнулся, а из пластинки лезли все новые и новые существа. Взлетали тонкие, почти прозрачные птицы, высовывались ярко-синие побеги травы.

–Что это? – испуганно спросил Григорий, уворачиваясь от летающих насекомых и птиц.

–Это... не знаю, – я улыбнулся и отвел от себя пластину, направив ее на противоположную стену, на которой висела только одинокая картина, где изображалась набережная какого-то провинциального чистенького на вид города, тонкие силуэты гуляющих под зонтиками, одетых элегантно людей.

Верхний электрический свет моргнул и погас – микросхема стягивала на себя, разгоняясь, всю электроэнергию, которую могла найти поблизости.

Заскользили по стенам, словно слайды, удивительные картины. Оживленные виды космического порта, в котором нам когда-то довелось ожидать очереди на отлет, причудливые очертания невысоких зданий напомнили о прошлых годах, о блужданиях по узким улицам, полным инопланетными существами, дружественными и откровенно враждебными.

Вспомнились драки и ссоры. Многим была интересна молодая земная раса, многие хотели узнать, на что способен человек. Конечно, они не ожидали ничего подобного, они никогда не видели столь сумасшедших существ, которые способны натворить столько глупостей за один раз. Наверное, мы были им еще более непонятны, чем они нам. И все из-за того, что, выдумывая инопланетян, мы старались понять их, старались представить себе, какими они могут быть. Мы представляли марсиан захватчиками, развитыми и жестокими, но, исследовав Марс, нашли на нем лишь следы воды. И вздохнули разочарованно, но не остановились. Что нам с того, что вовсе нет марсиан, которых мы так хорошо узнали?! Мы поняли, что если бы они были, они непременно прилетели бы на Землю и захватили ее, перестроили, изменили состав атмосферы. Но марсиан нет, и мы пошли дальше. Инопланетяне. Странные расы синих безобидных людей, которые заняты выращиванием своих драгоценных растений; раса воинов, целью жизни которых – поединок и ничего больше. Для одних важна разве что выгода. Другие – непохожие на нас существа, для которых главное размножение. Кажется, мы поняли всех. Но забыли про себя. Про сумасшедших людей, которые утонули в своих потаенных фантазиях, рано или поздно вытекающих наружу.

Да, все эти писатели и сценаристы по-настоящему сострадают Земле и всем героям, которых собираются убить, но почему же тогда они так часто озвучивают свой самый страшный страх? Страх гибли, страх того, что где-то взорвется пол мира или вовсе планета будет захвачена или уничтожена? Может быть потому, что этот самый большой страх не дает им покоя? И, когда уже нет сил держать его в себе, мы кричим, стараемся предупредить остальных, но вместо этого накликиваем на себя страшную, неотвратимую беду.

Как сделал это Григорий, написав простенькую Вселенскую пьесу.

Я пытаюсь оправдать его, но зачем? Смерть Земли – всего лишь эффектный ход для писателя. Смерть человека – трагедия. Боль – испытание. Страх – обучение. Чего же я мудрю? Чего выискиваю в простых фактах?

Я смотрел на незнакомые заведения, которые рекламировали свои услуги, зазывая к себе покупателей. Все это действительно было, и мы сидели в ресторанах, вкушая труды других цивилизаций, но всюду просили подать нам что-то родное, похожее на земное.

Это похоже на борщ, – радостно говорил мне Родеррик, размахивая в воздухе ложкой. Он был доволен. Он нашел что-то близкое ему в чужой части мира. Это – борщ. Конечно, он сделан совершенно из других компонентов, лучше и не знать, из чего он сварен, может, главная его составляющая – трясина из местного болота, а вместо мяса – шейки плотоядных насекомых, водящихся в изобилии на тех самых болотах... Но это неважно. Мы умолчим о таких мелочах и скажем лишь: его вкус похож на вкус борща. Конечно, на Земле варят его лучше, привычнее. Но его вкус так мил, что встретить его здесь, в чуждом мире странных существ – настоящий дар небес. Это та опора, которая позволит нам удержаться, позволит не тосковать о Земле столь пронзительно и безответно. И мы просто будем ждать, когда Ворон вернется в нашу солнечную систему, когда каждый из нас доберется до дома, и его накормят настоящим борщом. Тогда, выглядывая в окно, мы уже не увидим бескрайних красноватых болот, и будем рассказывать о них взахлеб друзьям. Но, сидя в ярком ресторанчике, где официантом – убогое на наш взгляд приземистое существо с тремя руками и приплюснутой головой, разве мы заговорим об этом? Нет, вне дома мы будем вспоминать о нем, мы будем рассказывать друг другу, как учились в школе, будем в тысячный раз перетирать новости, пришедшие с Земли. А на Земле мы вспомним о чужих мирах и уже вряд ли сможем говорить о чем-то другом. Таковы мы, нас постоянно куда-то тянет и мы, особенные люди, попробовавшие обманчивый сироп свободы от привычных рамок; мы, самые большие в мире глупцы, будем ждать с нетерпением нового полета, и на отдых нам хватит и недели! Мы будем ждать, когда загудят двигатели, когда корабль, наполненный деньгами в товарном эквиваленте, оторвется от взлетной площадки. Мы будем ждать этого, чтобы вновь начать тосковать по родине, чтобы ждать возвращения...

Я вздохнул. К чему мне все это вспоминать, сейчас, когда настали минуты правды?

Я поднялся, подошел к аквариуму, но не опустил туда карточку – пожалел несчастных рыбок, которые стайкой, словно чувствуя недоброе, метнулись в самый дальний угол огромного резервуара. Я постоял немного, захваченный в водоворот сомнений, размышлений, воспоминаний, потом решительно вошел на кухню и, включив воду, сунул под нее пластину. Меня не сильно, но вполне чувствительно ударило током, импульс пробежал по телу, будя легкую боль в суставах, в старых шрамах, переломах, ушибах.

И все закончилось. Холодная вода стерла с пластинки причудливые разводы изображений. Сначала тускло, потом все ярче разгорелся электрический свет – потребитель энергии отключился. Я вздохнул, чувствуя, как слегка покалывает кончики пальцев, повернулся.

Шадумский смотрел на меня по-другому. С недоверием, с подозрением. Я совершил ошибку. По его мнению, я открыл свою настоящую личность. Но ведь в запасе любого человека есть смертоносное оружие – логика, аргумент. Так разум, включившийся в игру, способен исказить даже самую ясную, яркую истину. Ну что с нами поделать, если нам так удобнее?

Потому аргумент – единственное и самое мощное оружие против нас, если, конечно, не брать в расчет смерть. Смерть без сомнения превыше всех аргументов, ее, в отличие от человека, не переубедить и, если уж она пришла, не уговорить и не напугать. Разве что немногим удается отогнать ее, но то совершенно другая история, которая рассказывает о силе человеческого духа, и желании во что бы то ни было жить.

–Откуда ты знал, что она ТАК работает? – резко спросил Григорий. – Я ведь специально ее вынес, чтобы поймать тебя. Не верил, что человек с таким лицом, может быть журналистом серьезного издания! Я ведь тебя сразу раскусил. У тебя и руки все в шрамах.

Вот так и сразу раскусил! Пока он сомневался в том, кто я на самом деле, Шадумский вел себя куда уважительнее, но теперь убедился, что ему соврали, а значит под личиной гостя непременно скрывается враг. Может быть, он заметил в моих глазах тень воспоминаний, которые скользили перед моим взглядом; отсвет того, что пришлось пережить. Может быть, он ничего подобного не видел, и лишь мое уверенное обращение с чужеродной вещью, да шрамы, оставленные организмами Ворона на моей коже, заставили его сомневаться.

Но у меня есть море аргументов. Конечно, все они будут ложью, но я могу себе это позволить.

–Зря ты так, Григорий, – сдержано улыбнулся я. – Я и вправду из литературного журнала, а вещицу такую уже видел. Нелепо считать, что раз я литератор, значит, туп по части техники. Я видел и другие инопланетные технологии, правда, по большей степени такие, как это – радость и реклама для дикарей. У меня много знакомых, один еще полгода назад удивлял меня подобными штуковинами, к которым специально прилагалась инструкция, в отличие от этой. Кстати, в первый раз с подобной пластиной у нас вышел казус...

Я кивнул Шадумскому и прошел мимо него в гостиную, налил себе водки. Алкоголь способствует доверию. Он – не меньший аргумент, чем слова. Порой.

–Мы ломали головы, как она работает, а на инструкции был написан какой-то бред, – продолжал я, глотнув обжигающую жидкость. Григорий по-прежнему стоял в дверном проеме и, похоже, пока еще не начал мне верить, а потому не собирался и приближаться. – Там на нашинском ни слова, а переводчик оказался совсем глуп – свет, говорит, нужен, чтобы она работала. Мы ее под лампой часами просвечивали, но так ничего и не произошло. Тогда решили просто выпить – к чему столько времени потрачено?

И вот, выпустив ее из рук, я потянулся за бутылкой коньяка, а вместо этого задел чайник и разлил кипяток прямиком на пластинку! Тепло, как мы потом поняли – первичный, слабый, но достаточный источник энергии. Кстати, она еще и теплой водой питается, потому влаги в дыхании вполне достаточно, а вот чтобы завершить процесс, нужно что-то побольше, чем дыхание. Тогда, как сейчас помню, – я скорчил брезгливую рожу, – из той пластины посыпалась длинная полосатая рыба, которая подпрыгивала на полу и попискивала. А цвета она была фиолетового, представляешь?! А потом, так же как сейчас: картины другой планеты, реклама туристических агентств, странных вещей.

Я потом эту пластину у него в бассейне утопил, так там все лампы полопались, перегорели -такую энергию набрала пластина. И как у вас – все электричество потухло. Вот и инструкции написано: свет нужен, то есть там, где электричества поблизости нет, в захолустье, в деревне какой-нибудь, эта хрень не работает. Мы пробовали.

Я говорил убедительно, и хоть все это было откровенной выдумкой, Григорий нехотя, через силу поверил. Поверил потому, что все было слишком обычно и логично. Почему это ни у кого более нет таких вещей? Ведь они стали вполне обыденными, разве что чуточку дорогими и вовсе непонятными. Лишь немногие могли похвастаться тем, что они разгадали секрет инопланетной безделушки.

–Вот, – посетовал я, тряся цифровой диктофон. – Выгорел вовсе, ну что за бардак?! Ведь знал же, что он работающую технику уничтожает, да не подумал. Черт меня дернул инопланетной игрушкой побаловаться! И разговор не запишешь...

–Так ты... все-таки журналист?

–Определенно, это так. Выпьем за это?

Я налил ему и себе еще водки. Пусть, я не напьюсь – такие дозы давно перестали действовать на меня, но у Шадумского мое умение пить вызывало еще большее доверие. Мы выпили, и я заметил, что горе-писатель значительно повеселел, забрал у меня пластину, покрутил и унес от греха подальше. Вернулся он вовсе сияющим:

–Здорово, – сказал он, усаживаясь и беря с тарелки веточку укропа. – Теперь я знаю, за что отдал деньги, думал, уж не подделка ли. Понимаешь же, что если есть спрос, значит и предложение сыщется, а уж какого оно будет качества – так это аферистам наплевать. А стоят такие штуковины на порядок дороже твоих "Жигулей". Теперь я думаю, это не машина, так, фигня какая-то. Но многие ездят, у кого не хватает денег, – он довольно засмеялся, а мне захотелось ударить незадачливого богача.

У меня были деньги. И очень много денег. Столько, что я мог купить весь участок Григории Шуркова, да что там, весь этот поселок. Мне заплатила Земля за полет по причитающемуся расценку. Как непосредственному участнику Вселенской Пьесы мне выплатили актерский гонорар, на который я бы смог купить новый боевой крейсер. Более того, по секрету мне рассказали, что я в любой момент могу приобрести себе корабль, как доказавший храбрость и выдержку капитан. Конечно, я не рассказал на Земле об этом "радостном известии", в противном случае из меня сделают торгового раба. И мне было вовсе не стыдно, что Земля оставалась совершенно без корабля, когда могла бы уже закупить целый флот. Ну ее, эту Землю, которая ответила нам отказом, когда мы сообщили ей об угрозе андеанцев.

–Что ж вы деньги за кота в мешке отдали? – спросил я, закуривая по новой. Миновало время подозрений, и я собирался еще спрашивать, хотя и не знал уже, зачем. Я искал в Шадумском толику прозрения, искорку догадки, но писатель не видел противоречий, не проводил очевидных параллелей между происходящим и своей собственной книгой.

–Так ведь забавно, – отмахнулся Григорий. – А потом, видите, какую интересную штуковину, оказывается, выкупил. Бывает, можно купить и кота в мешке, лишь бы потом повезло. А мне повезло. Мне всю жизнь везло, а теперь особенно. Нет, правда, мне с моей Вселенской Пьесой повезло! Этот человек, который приходил ко мне... помните, на чем я остановился?

Я кивнул и Шадумский продолжал:

–Он тогда меня просто убил своей просьбой. Я стал размышлять, и эти размышления длились очень долго. Пару месяцев точно. На самом деле я уже начал нервничать, подумал: может вовсе не такой талантливый, как считал. Но на все нужно время. И вот, наконец, я понял, что от меня на самом деле требуется. Достаточно было придумать название, и все закрутилось. Вселенская Пьеса. Действие происходит в других мирах, на других планетах, и, значит, человечество должно разработать или получить в подарок от кого-то космический корабль. Тут я снова застопорился. Наша наука пока не готова к такого рода изобретениям... так я считал тогда, – уточнил Григорий, – а подарок... кто подарит нам такой корабль? Жест доброй воли? Навряд ли, мы ведь и не знали тогда достоверно о существовании других цивилизаций, так, размышляли по этому поводу. Любимая тема фантастов, я не хотел унижаться.

И я понял, что корабль должен сам выбрать нас. Я назвал это действие "Дар неба". Раса разумных кораблей. Как забавно, не правда ли?

Григорий не дождался моей реакции и покачал головой. Он дивился моей глупости, моим равнодушием. Он нашел гениальное решение первой и на самом деле самой незначительно проблемы, а я оказался не в состоянии оценить всею гениальность его хитроумного хода.

–Итак, действие должно происходить не на Земле. И как же человечество может проявить себя? Только в контакте с другой цивилизацией. В конфликтной ситуации. А потом я понял, что так проявят себя лишь отдельные личности, а как проявить всю цивилизацию? Ввести ее всю целиком в конфликт. Подвергнуть опасности.

Ох, и пришлось мне поломать голову, в результате чего появился костяк. А столько еще всего нужно было – детали, второстепенные персонажи, описания миров, стержень. Я очень яркий образ создал в лице главного героя, не находишь? Он похож на мой идеал, такой, каким хотел бы быть, наверное, каждый второй мужчина. Мы можем никогда в этом не признаваться, но всем хочется быть сильными, сдержанными, умеющими принимать решения, совершить, в конце концов, в своей жизни что-то стоящее.

От слов писателя я хмурился все больше, глядя в покрытую царапинами столешницу.

–Моему герою пришлось прожить жизнь, полностью отдавая себя, и это отлично сыграло свою роль...

Шадумский внезапно осекся и спросил:

–А ты читал хоть сценарий, а?

–Мне даже довелось посмотреть несколько сцен из фильма, – как-то машинально ляпнул я.

Писатель дернулся и вскочил:

–Фильм?! Как фильм?!

–Сняли, – я пожал плечами.

–А как же мои проценты, как же гонорар?! Почему моего разрешения даже не спросили?! – он занервничал, заметался по комнате, не замечая своих рыбок, всей богато обставленной обстановки гостиной. Ему было мало! Ему нужно было больше.

–Быть может, – насмешливо спросил я, – ты продал права вместе с текстом? Подписал какой-то договор...

–Я не...

Шадумский замер. Я достал из кармана черный брелок и, криво усмехаясь, выбрал четвертую кнопку. За широкими окнами что-то отчетливо лязгнуло и Григорий, дернувшись, выглянул в окно. Мои потрепанные бежевые "Жигули" припухли, по покрытию словно прокатилась волна, внутри двинулись рамы, расширяя кузов. Новейшие технологии умных материалов, чьи молекулы способны под воздействием полей перестраиваться и менять свою структуру, растекаться, растягиваться, творили чудеса. Изменился цвет и вот уже перед воротами стоит не отечественное недоразумение, а бардовый высоко посаженый джип с эмблемой BMW.

–Это?... – непонятно о чем спросил Геннадий.

–Ты, – сказал я, вставая, и придвигаясь к писателю, – исковеркал мою жизнь. Это я, Антон Доров, отвечая сценарию твоей пьесы, плясал под чужую дудку. Это я терял людей. Я – капитан космического корабля. Я хотел взглянуть в твои глаза и понять, во что обошлось тебе издевательство над нашими судьбами. Я хотел было придушить тебя, но теперь понимаю – не стоит. Мучайся, писатель. О твоем авторстве никто никогда больше не услышит. Ты можешь говорить что угодно, но межгалактическими правами на произведение владеет кто-то другой. И, я тебя уверяю, вскоре они перейдут ко мне.

Снятое по твоим запискам реалити шоу много лет подряд транслировалось по множеству закрытых каналов в разных уголках Вселенной. И ты не получил с этого не гроша. И не получишь!

Я все эти годы ощущал, что происходящее неправильно, события словно склеены, а последовательности подстроены. Я пережил все, даже замену личности, лишь для того, чтобы в опасный момент инопланетные счетоводы не решились мне рассказать о том, что я живу по написанному дурным землянином, сценарию. Слышишь, меня убили ради этого! Теперь пришла пора все изменить!

Развернувшись, я вышел под поток вечерних лучей, сбежал по ступенькам и легко заскочил в свое новомодное авто.

Я могу купить себе звездолет и подать запрос в межгалактический суд. Решение, я уверен, будет принято в мою пользу. Потому что я – главный актер галактической пьесы, написанной на Земле. И потому что из-за Шадумского "погибла целая планета", а вся Вселенная этому поспособствовала. Почти что на деле.

Ну и кому же, как не мне, могу принадлежать права на Вселенскую Пьесу?

23 апреля 2010 г.