Текст книги "Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ)"
Автор книги: Евгения Бергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
59 глава
Боль разрывала Аделию изнутри, накатывала волнами снова и снова… Казалось, эта бесконечная пытка никогда не закончится, и она не ощутит облегчения. Но Бевин похлопывала ее по руке, смачивала губы настоем душицы, чабреца и пустырника и шептала успокаивающие слова…
– Еще чуть-чуть, девочка, самую малость: ребеночек почти на подходе. Крепкий малыш, скоро подержишь его на руках!
Аделия стенала-кричала с удвоенной силой, а Глэнис убирала со лба ее взмокшие волосы.
А потом вдруг все кончилось в один миг: малыш выскользнул из нее, боль унялась, и старая травница, держа ребенка за ножки и похлопывая его по спине, улыбнулась, стоила только тому закричать.
– Славный маленький воин, – сказала она. И подала младенца Аделии… – Приложи мальчонку к груди… или не будешь сама кормить? – вскинула бровь.
Девушка поглядела на кроху: на его сморщенный носик и пушок темных волос на крохотной голове, на его тонкие пальчики с идеальными ноготками, на маленький ротик, как будто ищущий что-то – он был прекрасен. Он был ее маленьким чудом!
– Буду. Не хочу отдавать его никому! – ответила и спустила сорочку с плеча, чтобы ребенок мог отыскать губами сосок.
Тот вцепился в него с такой страстностью, что Аделия прослезилась, лежала, не ощущая, как Бевин давит ей на живот, помогая избавиться ей от последа, как обмывает ее вместе с Глэнис – вся ее жизнь в один миг сосредоточилась в крохотном существе на руках.
В её сыне.
В её смысле жизни.
– Ну вот, госпожа, теперь отдыхайте, – произнесла Бевин, отнимая от груди уснувшего малыша. – Я укутаю его потеплее и положу в колыбель.
Аделии не хотелось с ним расставаться, но она позволила его взять. Бевин умело завернула ребенка в пеленку и едва успела положить в колыбель, как дверь распахнулась, и на пороге возникло лицо Джека Гледиса. Хмурое, с темными безднами глаз…
В руке он держал старый мушкет, направленный прямо на них.
Три пары глаз с недоумением уставились на него, но первой пришла в себя Бевин:
– Третий узел, – сказала она, – третий узел, что должен был развязаться. Значит, вот кто его завязал…
– Молчи, старая ведьма, – одернул ее мужчина с седыми висками. И велел, дернув мушкетом: – Подай мне дитя.
Аделия, все еще пораженная видом собственного слуги, размахивающего мушкетом, в этот момент закричала, словно от боли:
– Нет, только не сын. Умоляю вас!
Страдание исказило черты уже немолодого лица Джека Гледиса, а вернее Стива Уоттса, в прошлом церковного старосты, но он быстро взял себя руки.
– Моя дочь тоже молила не трогать ее, – произнес он, – взывала к человечности вашего мужа и Шермана, госпожа, просила ради ребенка, который должен был вскоре родиться, но ни тот, ни другой не внял ее просьбам. – Он сглотнул, глаза его снова сделались злыми. – Этим монстрам показалось забавным надругаться над бедною девочкой, что носила дитя… И не ее в том вина, что смерть она предпочла этой участи. Ей пришлось… И так, как ваш муж отнял наше дитя, – из-за его спины выступила женщина, – мы отнимем ваше.
Женщина эта, немолодая, с морщинами около рта и в уголках глаз, протянула руки к ребенку.
– Подай мне его, – велела она, глядя на Глэнис.
Аделия, порываясь подняться с постели, зарыдала, умоляя не трогать младенца, но Бевин крепкой рукой удержала ее. И кивком головы велела служанке выполнить просьбу… Аделия вцепилась ей в руку, умоляя что-нибудь сделать, защитить ее малыша, но старуха была непреклонна. Глядела спокойно и хваткой обладала железной.
– Они не причинят ему зла, – сказала она.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю.
И, действительно, мать Абигейл Уоттс, взяв младенца на руки, погладила его по головке и улыбнулась.
– Столько дней ожидания, – сказала она, – столько волнений, и вот ты у нас на руках. – Она глянула на Аделию. – Жаль, это не девочка, – вздохнула она. – Мы бы назвали ее Абигейл. Как нашу дочь…
У Аделии сердце на куски разрывалось, казалось, вот-вот и в груди станет пусто, как в старом, заброшенном доме, лишенном хозяев. И ветер пройдет сквозняком по венам с истаявшей кровью… И сама она рассыплется в прах.
– Умоляю, – взмолилась она, – умоляю. То, что сделал мой муж, просто ужасно, но этот ребенок… и я… разве мы виноваты в случившемся?! Разве дети несут наказание за отцовский грех?
Но вместо ответа мужчина открыл дубовый сундук и так просто, словно сам его туда положил, вытащил из-под вороха ткани зеленое платье, однажды положенное ей на кровать, и прижал к себе.
Аделия, лишь бы не дать им уйти, поспешно сказала:
– Это платье вашей дочери, Абигейл, я знаю об этом. Зачем… зачем вы отдали его мне? И зачем пугали той страшной куклой?
Мужчина поглядел на жену, укачивающую ребенка и, казалось, отрешившуюся от реальности, произнес:
– Поначалу мы хотели забрать только Лору, маленькую наследницу Шерманов, забрать, вырастить ее словно дочь, но со временем передумали: девочка слишком большая, избалованная отцом и прислугой. А вот едва увидевший свет младенец – дело совершенно другое… И план, по которому вы должны были скинуть младенца, пришлось изменить. Мы перестали запугивать вас, госпожа Айфорд, и сосредоточили внимание на Шерманах… Мария, устроилась в их дом прислугой и делала так, чтобы старший Шерман трясся от страха: письма с угрозами, убитые птицы, подрезанная подпруга… Мы делали все, чтобы он боялся собственной тени. – Мужчина на мгновение улыбнулся воспоминанию и в следующий миг покачал головой: – Но мы не могли и представить, что младший Шерман останется жив после нападения на дороге, да еще и окажется в вашем мэноре в виде слуги. И в какой-то момент догадались, что вы знаете об угрозе больше, чем мы полагали…
– Нам помогло узнать о причинах происходящего это самое платье, – сказала Аделия. – В то время, когда мы были в Уоппинге, его узнала подруга вашей дочери, Сара, и рассказала о событиях прошлой осени.
Мужчина кивнул:
– Сара – славная девочка, они с Аби были очень близки.
– Она хорошо отзывалась о вас.
– Когда-то и мы были добрыми христианами, – согласился ее собеседник, – но это еще до того, как приспешники дьявола лишили нас с женою всего: семьи, будущего, хоть какой-нибудь цели, кроме одной – найти и ответить этим дьяволам тем же. Забрать у них самое ценное. – И велел: – Если вам дорога жизнь ребенка, не смейте преследовать нас. Нам с женой терять нечего!
– Кроме бессмертной души, – вскричала Аделия. – Умоляю вас, не губите себя и младенца ради мести. Оставьте его и уходите, никто не станет преследовать вас. Клянусь честью госпожи Айфорд-мэнор!
Но женщина только крепче прижала к себе малыша.
– Стив, – сказала она, – нам пора уходить.
Мужчина кивнул и отступил к двери, прикрывая супругу с ребенком. Они отперли дверь, и в лицо им ударил смрад горящего дерева. Заслонившись рукой, они вышли и заперли дверь на замок.
Аделия зарычала, как раненая волчица, у которой вырвали сердце.
Коллум как раз отпирал крохотное окно под стропилами крыши и слышал этот полный боли и отчаянья крик. Он напрягся, приподнимая заржавевший запор, и тот поддался, открывая обзор на покатый скат крыши, такой гладкий, что на нем вряд ли можно было удержаться ногами, но выбора не было: дым просачивался сквозь дверь, заполняя чердак едкой гарью.
– Я попробую выбраться, следуй за мной, – сказал он Айфорду, забившемуся в самый угол и зажимавшему нос платком.
Тот скептически глянул в окно через плечо Коллума и скривился.
– Ну уж нет, – бросил он саркастически, – я туда не полезу. Хочется ломать шею – милости просим!
Даже сквозь забивавший нос запах гари Коллум Шерман различал зловоние его страха и паники, что, однако, не сделало его хоть на йоту смелее.
– Я попытаюсь выбраться и прислать сюда помощь, – сказал он, подтягиваясь на руках и легко направляя тело вперед сквозь оконную раму. Свежий воздух на миг вскружил ему голову, заставляя закашляться, а после скользнуть с неведомым прежде проворством вдоль конька крыши на вытянутых руках. Подобравшись к печной трубе, Коллум разжал онемевшие пальцы и соскользнул к ее основанию, там, держась за неровный облицовочный камень, он подобрался к карнизу и – о чудо! – сумел ухватиться за лиану плюща. Спуститься по ней оказалось делом доли секунды, и вот он уже бежит вдоль фасада к главному входу…
Он видел языки пламени в окнах третьего этажа, слышал крики людей и думал лишь об одном: об Аделии, которую должен спасти. Об Аделии и ребенке, запертых в полыхающем доме. Он как раз выскочил из-за угла, когда всадник, в котором он узнал дознавателя, въехал во двор, с трудом осаждая быстро погоняемое животное. Тот соскочил на ходу, с ужасом глядя на полыхавшее здание, и закричал:
– Что здесь случилось? Где сестра и ребенок?
Ровно в этот момент распахнулось окно на втором этаже и Аделия с бледным, перекошенным страхом лицом закричала, указывая на конюшню:
– Не дайте им ускакать, умоляю вас, задержите этих двоих. У них мой ребенок!
Мужчины поглядели в указанном направлении и едва успели отпрянуть, когда два всадника – мужчина и женщина – на всем скаку пронеслись мимо, едва не подмяв их под себя. Коллум в самый последний момент успел оттолкнуть Лэмба на землю…
– Нет! – зарыдала Аделия, едва не вывалившись в окно, и Глэнис, обхватив ее мягко за талию, оттащила хозяйку вглубь комнаты.
Все остальное случилось в долю секунды: Бевин крикнула, что их заперли на замок. Лошади беглецов грохотали по настилу моста… И Коллум, глянув им вслед, схватил Лэмба за руку, помогая ему подняться.
– Спаси сестру, – велел он не терпящим возражения тоном, – а я верну ее сына. – Тот кивнул, вскакивая на ноги. Уже готовый бежать в сторону дома, но мужчина добавил: – Айфорд заперт на чердаке. Отправь кого-нибудь отпереть его… – И снова кивок.
А потом Коллум побежал к воротам – возвращаться и искать лошадь не было времени.
60 глава
Коллум чувствовал, как плавились его кости еще на бегу, когда он только спешил в придорожные заросли в страстном желании обернуться. Больше не нужна была боль, в нем как будто сработал налаженный механизм: миг – и он несется на мягких лапах по устилающей землю листве, мху и свежей траве. Слышит далекий рокот копыт, различает как будто смешанный запах лошадиного пота и женского молока. А еще ощущает решимость крушить и ломать, пролить кровь, отомстив за отца.
Вот они, два убийцы, их только нужно нагнать и… сделать то же, что они сотворили с отцом. На мгновение жажда мести ослепила его, завладела всем существом, оглушила… И этого оказалось достаточно, чтобы он перестал слышать цокот копыт. С трудом отогнав наваждение, что кровавой пеленой застила глаза, Коллум замер, вертясь во все стороны разом, напрягая все органы чувств, и, наконец, понял, в чем дело: беглецы съехали с главной дороги, сошли на лесную тропу, чтобы сбить преследователей со следа. Теперь цокот копыт звучал по-другому, глухо и вязко, как будто звук утопал в медовом сиропе. Зелень деревьев и трав поглощала его, как будто впитывая в себя… Даже запахи стали другими, но это уже не имело значения: Коллум нашел похитителей, снова шел по их следу.
Он знал, куда они направлялись: лесная тропа вела в обход Тальбота по краю лощины до самого Ворвика, там выводила к торговому тракту, обычно весьма оживленному. Затеряться там не составило бы труда… И окажись Коллум простым человеком, он вряд ли сумел бы нагнать их и помешать скрыться с ребенком Аделии на руках.
Беглецы продумали всё в мелочах! Всё, кроме волка, теперь живущего в нём… И зверь этот своего не упустит.
Коллум знал, что настигает этих двоих… Вот-вот они выйдут к лощине, чей северный склон покрыт колючим кустарником, а дно, с протекающей внизу речкой, устлано булыжниками и валунами. Там им придется придержать лошадей, ехать медленней – и тогда…
И вдруг он услышал их голоса:
– Давай остановимся на минутку, – произнесла женщина. – Я хочу посмотреть, что с ребенком…
– Нельзя, пока мы не добрались до тракта, – возразил ей мужчина, но без напора. И тут же добавил, должно быть, ответив на молчаливый попрек: – Ну ладно, но лишь на минуту. Я не хочу рисковать!
– Мы рисковали все это время, – ответила женщина. – Все это время, пока Коллум Шерман мог вспомнить тебя, было мучительным испытанием. Ты должен был лучше целиться в него в ночь, когда он собирался уйти…
Мужчина ей возразил:
– Может, лучше бы он ушел тогда из поместья. В конце концов, он не был виноват перед нами… Даже король не вешает дважды того, чья веревка оборвалась в первый раз.
Коллум как раз замер в кустах у тропы и заметил, как женщина затрясла головой.
– Он такой же дьявол, как и отец, – сказала она, – посуди сам: разве можно остаться живым после той раны, что он получил от тебя на дороге? Из него вытекло три пинты крови, не меньше. Однако он жив и здоров, и во второй раз – а ты был уверен, что ранил его – казалось и вовсе не пострадал.
Ее супруг помотал головой, соглашаясь, но как-то без огонька.
– И все-таки я не ощущаю радости… больше нет… – произнес он. – Абигейл умерла, и вернуть ее, как бы мы ни старились, у нас не получится. – Он посмотрел на ребенка на руках у жены. – И мы, чем бы себя ни оправдывали, грешны перед богом.
– Бог поймет нас, – произнесла женщина жестко. – Он сам отец, и его Сына тоже убили грязные нечестивцы.
– Но, умирая, он простил их и нам велел делать так же…
Мария Уоттс сверкнула глазами.
– Теперь, когда дело сделано, ты вдруг стал сожалеть о содеянном? – усмехнулась она. И в том же чуть насмешливом тоне: – Я не считаю, что совершила что-то плохое. Покарать «дьяволов» – не преступление…
И в тот же момент, ощерив острые зубы, Коллум выступил из кустов. Встал в десятке шагов перед ними, и даже шерсть у него на спине встала дыбом…
– Белый волк, – выдохнул Стив Уоттс.
– Оборотень, – прошептала его жена, прижав к себе копошащийся сверток.
Лошади заволновались, забились, вращая глазами, и Коллум угрожающе зарычал, так что они и вовсе взбесились. А люди, застывшие между пологим склоном лощины и диким зверем, казалось, онемели от страха.
И только тогда, убедившись, что достаточно напугал этих двоих, Коллум, враз обернувшись, сказал совершенно пораженным увиденным людям:
– Вы видели, мне не стоило никакого труда наброситься и разорвать ваши глотки. Всего лишь мгновение – и вас бы не стало, но ты, Гледис, прав: бог велел нам прощать. – Он выдержал краткую паузу. – Ответить злом на зло проще простого, простить – в этом настоящая сила. Отдайте мне это дитя, и я отпущу вас, простив за убийство отца, – сказал Коллум, указав на ребенка. – Видит бог, я страстно желал отомстить вам за все, что случилось со мной, но теперь понимаю: убийства не приносят покоя. – И повторил: – Верните дитя.
Мария Уоттс, вцепившись пальцами в детское одеяльце, вдруг выставила ребенка над крутым обрывом лощины и прокричала:
– Мне не нужно ваше прощение, Коллум Шерман. Ваш отец отнял у меня дочь, я отниму у вас сына!
Сына… Она ошибалась, как и все в Ланкашире, но Коллуму неожиданно захотелось, чтобы эти слова были правдой.
И он отозвался:
– Ты умрешь, если это случится. Умрешь без покаяния и молитвы… Господь никогда не примет тебя.
Стив Уоттс, в прошлом церковный староста, обратился к жене:
– Мария, не бери на душу грех детоубийства. Отдай дитя, и покончим с этим. Прошу!
Эмоции и противоречивые чувства, казалось, разрывали женщине сердце, они хороводом сменяли одно другое на ее бледном, осунувшемся лице. Коллум видел каждое… Осязал его, превратившись в один настороженный нерв.
Он не мог вернуться к Аделии без ребенка!
Он не вернется, если с младенцем что-то случится…
И вот лицо женщины дрогнуло, злые слезы отчаяния заблестели в уголках глаз. Она притянула ребенка к груди, поглядела на него с болью во взгляде и, наконец, осторожно опустив его на траву, отступила к готовым сорваться с привязи лошадям.
Коллум приблизился и поднял ребенка с земли.
– Вы приняли правильное решение, миссис Уоттс, – произнес он. – А теперь уходите и больше не возвращайтесь. Вы знаете, если придется, я найду вас везде где угодно! Мне это не составит труда.
И с такими словами он развернулся и скрылся с ребенком Аделии на руках в зарослях леса.
Между тем, Айфорд-мэнор полыхал, словно факел. Пожар охватил все этажи дома… Жадно лизал старые стены своим огненным языком, превращая добротное некогда здание в черное пепелище. Слуги сновали, вынося все, что удавалось спасти: ковры, зеркала, сундуки с одеждой и кухонной утварью. И Аделия, полулежа на спасенной из огня оттоманке, глядела, как рушится весь ее мир. Но не это волновало ее в данный момент… Она думала о ребенке. О том, где он сейчас, и удастся ли Коллуму вернуть его невредимым… Живым. И что случится, когда она настигнет супругов Уоттс…
– Потушить пожар не удастся, – произнес подошедший к ней брат, – но хотя бы он не перекинулся на конюшни. Лошади в безопасности… Как и овцы.
Аделия отвела взгляд от ворот и глухо спросила:
– В доме никого не осталось?
Тот замешкался на мгновение, но Аделия, слишком занятая другим, этого не заметила.
– Все, к счастью, успели выбраться до того, как огонь разгорелся сильнее.
– Где Маргарет?
– Помогает служанке с обожженной рукой.
Она молча кивнула, но вдруг вспомнила:
– А мой муж, кто-нибудь видел его?
Сэмюэль Лэмб незаметно сглотнул, изобразив недоумение:
– Я не видел его с тех самых пор, как вернулся в поместье.
– Где же он? – Аделия огляделась, но увидела только Бенсона, прижимавшего к сердцу спасенный гроссбух. Глэнис и Брэди со слезами глядевших на полыхающий дом… Керру с матерью. Двух мужчин с мыловарни… Мальчишку конюха с ведром, полным воды. Няню Бэт… Айфорда не было среди них.
И вдруг, позабыв обо всем прочем, она услышала плач… Детский тоненький голосок, от которого враз встрепенулась. Глянула на дорогу, ведущую к дому, и сердце захолонуло от счастья: там, обнаженный, словно первозданный Адам, кое-как прикрытый огромными листьями лопуха, шел мужчина с ребенком на руках. Она поднялась и, не в силах сдержать нетерпения, пошла к нему через двор.
Они встретились в воротах. Взглядами, пальцами рук, трепетным стуком сердец…
– Ты вернул его, – прошептала Аделия, прижимая ребенка к груди.
– Я вернулся, – произнес Коллум Шерман и, склонившись, поцеловал ее в губы.
эпилог
– За счастье и процветание молодоженов! – провозгласил Варн Лэмб, поднимая полный кубок вина.
– За счастье и процветание молодоженов! – подхватили гости за длинным столом, и пиршественная зала Шерман-хауса наполнилась сотней восторженных голосов.
Жених стиснул скрытую скатертью руку невесты.
– Еще немного и эта пытка закончится, – прошептал он ей на ухо, продолжая улыбаться гостям. – Дадим им возможность порадоваться за нас.
Аделия молча кивнула, ощущая, как от волнения горло перехватило. Еще чуть-чуть, и они останутся только вдвоем… Она и этот мужчина, от одного взгляда которого она мурашками покрывалась. И ощущала испуг, предвкушение, радость, и волнение одновременно. Они накрывали ее с головой, заставляли сбиваться дыхание и дрожать кончики пальцев.
– Я знал, – услышала она голос отца, – что такая дочь, как Аделия, пойдет далеко: если не герцогиней, то титулованной баронессой быть ей, как пить дать. И поглядите, сидит под руку с Шерманом, в свадебном платье принцессы и станет хозяйкой этого славного дома…
Она зарделась, как многие было решили, от удовольствия, леди Стентон даже шепнула ей на ухо:
– Ваш отец вами гордится. Отчего же я не вижу здесь вашу мать?
– Третьего дня она разрешилась от бремени крепеньким сыном и вынуждена оставаться в постели.
– Так вас можно поздравить, вы снова стали сестрой?
– Да, это так. Благодарю!
Баронесса Квинсли тоже вставила слово:
– А где же наш уважаемый дознаватель, герой, избавивший Ланкашир от страшного зверя? – не без кокетливости осведомилась она. И серьезнее: – Я до сих не могу даже представить, как Адэр Брукс, столь уважаемый человек и приятный мужчина, мог оказаться страшным монстром, мучившим всю округу.
– Воистину сам Люцифер завладел его сердцем, – поддакнула леди Стентон. – Страшно представить, что было бы с нами, не срази его ваш уважаемый брат серебряной пулей прямиком в сердце.
Теперь Аделия побледнела, да так явно, что обе женщины заволновались.
– Вот, выпейте немного вина, моя дорогая, – наполнила женщина ее кубок.
– А я обмахну вас веером, дорогуша! – взмахнула веером леди Стентон. – Не стоило нам поминать эти страшные вещи… да еще в столь радостный день… – Она снова взмахнула веером и поспешила переменить тему: – Скажите, как удивительно получилось, моя дорогая: дважды на Рождество вы стали невестой. Сначала несчастного Айфорда… а теперь – Шермана. И скажу, как на духу: я бы с радостью поменялась с вами местами, особенно этой ночью. – Еще один быстрый, почти взволнованный взмах веером и ресницами. – После своего чудесного воскрешения Коллум Шерман стал как будто бы шире в плечах и притягательней, как бы странно то ни звучало. Вам не кажется, что в его серых глазах полыхает дикое пламя? – обратилась она уже к баронессе.
И та хихикнула, словно девчонка:
– Полагаю, он страшно изголодался по женскому телу. Вам придется, моя дорогая, хорошо постараться, чтобы этот огонь потушить!
Аделия стиснула пальцы на оборке подвенечного платья. К слову, опять голубого… И задрожала.
– Да вы как будто боитесь, – обхватила ее за плечи словоохотливая подруга. – Можно подумать, вас еще не касался мужчина… Тем более Шерман, – она вскинула бровки, – был вашим первым в прошлую брачную ночь.
– Но тогда, помнится, ей не очень понравилось, – припомнила сплетню, пущенную самой Аделией, баронесса. – Теперь, уверена, все получится лучше…
Коллум, беседовавший с бароном Квинсли в другом конце зала, в этот момент поглядел на жену и, как будто догадавшись о ее чувствах, раскланялся с ним и, подойдя, подал девушке руку.
– Миледи, не желаете одарить меня танцем?
Аделия так поспешно подала ему руку, что чуть не опрокинула кубок с вином: он накренился, и рубиновая капля брызнула на белую скатерть. Растеклась, как тогда год назад по белой простыне в ее спальне… Она зачарованно не сводила с нее испуганных глаз.
– Что с тобой? – спросил ее Коллум. – Эти сплетницы утомили тебя?
– Они вспомнили прошлую свадьбу… – прошептала она. – Сказали, что мне не стоит бояться, ведь мы… ведь ты… – она в смущении замолчала.
И Коллум чуть улыбнулся.
– А ты боишься меня? – И приподнял ее опущенный подбородок.
Аделия поглядела в такие любимые и родные глаза, от нежности стало трудно дышать.
– Никто не касался меня с тех самых пор, – еле выдохнула она. – Никто никогда не касался меня так, как должно.
Глаза Коллума потемнели, ноздри затрепетали. Она знала: он слышит, как стучит ее сердце, как жар ее тела опаляет его… Как… Он сглотнул.
– Я не хочу больше ждать, – прошептал ей на ухо и коснулся ладонью спины. Провел по материи платья, вызывая мурашки… и тихий стон. – А ты… ты готова уйти?
Аделия молча кивнула.
Коллум тут же переплел их пальцы между собой и, кажется, распрощался с гостями, велев им пировать дальше, ничуть не смущаясь. Те снова подняли кубки с вином, снова заголосили на разные голоса, но Аделия, словно в тумане, ощущала лишь крепкую руку, что держала ее, и слышала лишь, как стучит ее беспокойное сердце. Она вышла из зала на ватных ногах, и муж очень кстати подхватил ее на руки… Побежал с драгоценною ношею на руках вверх по ступенькам, да так, что Аделия рассмеялась.
– Надорвешься ведь! Отпусти.
А он прошептал ей на ухо:
– Мне кажется, ты забываешь, за кого вышли замуж, госпожа Шерман. – И в шутку прикусил ее ухо. – Я мог бы нести тебя до самого Лондона и обратно ничуть не запыхавшись, – поведал, опалив горячим дыханием. И Аделия знала, что это не шутка.
Коллум распахнул дверь в их общую спальню и опустил жену на ноги.
– Мне позвать твою горничную? – осведомился без особого энтузиазма.
Аделия замерла под его пристальным взглядом – волнение не унималось.
– Не надо, – наконец, прошептала она. – Не хочу, чтобы ты уходил… – А сама потянула из волос шпильки. Темная масса локонов, вырвавшись на свободу, волной упала плечи и потекла по спине к тонкой талии.
– Я люблю тебя, – также тихо откликнулся Коллум, ныряя пальцами в это богатство, ощущая их мягкость и шелковистость всей кожей ладони.
– И я тебя тоже, – отозвалась она. – Люблю всем своим сердцем.
Их взгляды встретились, он коснулся ее губ поцелуем. Очень нежным и трепетным, просто чтобы не испугать… Коллум знал, ее первый опыт не был простым, и Аделия, пусть даже не признается, боится близости так же сильно, как и желает ее.
Сердце вон стучит как у зайца… Но как же дурманяще пахнет розами и желанием! Он сглотнул. Зверь внутри пробудился и, страстно желая женского тела, заскребся, моля утолить раздирающий его голод… Коллум прикрыл на мгновение веки.
– Давай снимем с тебя это платье, – произнес хрипло, развернув ее спиною к себе и потянув за тесемки многочисленных юбок. – И не бойся, мы можем остановиться…
Стук ее сердца на мгновение сбился с привычного ритма, и Аделия, скинув верхнюю юбку, поглядела в его потемневшие от сдерживаемого желания глаза.
– Если ты остановишься, – сказала она, – я рассержусь на вас, господин Шерман. Будьте добры исполнять свой супружеский долг в полноте… Не забывайте: сейчас тот самый момент, – добавила строго и потянула обе полы его рубашки из бриджей. Прильнула пальцами к пылающей коже и ощутила, как Коллум на мгновение замер, а после… после она в долю секунды оказалась лежащей на спине на кровати, и его губы выцеловывали узоры на коже ее живота.
Она ахнула… сжалась было от страха… но отпустила испуг в то же мгновение, как рука мужа прошлась по ее обнаженной груди, и она услышала шепот:
– Просто скажи, если что-то будет не так… я с трудом его сдерживаю…
– Так отпусти, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты отпустил…
И сама, отринув всякие страхи, потянулась с неистовым поцелуем к таким родным и любимым губам.
Она проснулась, когда рука мужа соскользнула с ее живота, и мужчина, спустив ноги с постели, замер прислушиваясь.
– В чем дело? Ты слышишь кого-то? – спросила она.
Коллум ответил не сразу, просто сжал ее пальцы, продолжая вслушиваться во мрак. Сама Аделия слышала только стрекот сверчков и уханье филина…
– Как будто ребенка. Он заблудился в лесу…
– Бедняжка. Ты пойдешь к нему?
– Да.
Супруга обхватила его со спины и обняла. Крепко-крепко. Вложив в хватку все свои чувства.
– Только будь осторожен – он не должен увидеть тебя, – попросила супруга. – Нам ни к чему новые слухи об оборотне в наших лесах. – И спав с лица, явно припомнив неприятные вещи: – В прошлый раз все, к счастью, поверили словам брата о том, что оборотень был только один… Тело Брукса с серебряной пулей в груди и его страшная маска – все это убедило шерифа и церковь. Но стоит только…
Коллум понимающе улыбнулся и поцеловал ее в уголок розовых губ.
– Ты знаешь, я осторожен, как никогда: мне есть что терять: ты, наш малыш, Лора. Обещаю, этот ребенок меня не увидит… Я просто выведу его на дорогу и прослежу, чтобы он добрался домой.
Аделии не впервые приходилось отпускать Коллума в лес, но каждый раз ее сердце сжималось от страха. Она была слишком счастлива и боялась, что это может закончиться… Развеяться как туман над рекой. Оставить ее с огромной дырой вместо сердца, а жить без сердца нельзя…
– Ты снова думаешь не о том, – улыбнулся мужчина, – снова боишься… И зря. Я вернусь через полчаса, самое большее – час, и ты не заметишь, что я уходил. Будешь ждать меня?
– Как и всегда…
Он снова сжал ее руку, а потом просто вышел в окно, так легко, как выходят за дверь. Аделия, выглянув, различила лишь темную тень, скользнувшую вниз по карнизу и побежавшую по лужайке…
– Только возвращайся ко мне, – прошептала она в темноту, и ей ответила ночь волчьим воем, протяжным и хриплым. Коллум услышал ее… Она улыбнулась. Все еще удивлялась его бесконечным талантам… Его нежности по отношению к ней. Той любви, в которой жила все последние месяцы…
Коллум.
Сразу после пожара, оставшись буквально без дома, она и все домочадцы Айфорд-мэнора перебрались жить в Шерман-хаус. Аделия протестовала, конечно, говорила, что отправится в Дайн и попросит о приюте отца, но Коллум и слушать о таком не желал. Он, в тот же день объявивший что жив, воротился домой главой рода и господином окрестных земель, объявил также, что приютит погорельцев-соседей, а вдове… предоставит оплакать погибшего мужа в отдельном крыле, отданном полностью под ее нужды. Такое решение мало кого удивило: все давно полагали мужчину влюбленным в Аделию Айфорд и рассматривали младенца на предмет его схожести с возможным отцом. Волосы, к слову, совпадали по цвету почти идеально… Черты лица… об этом судить, как шептались соседи, пока было рано. Но воскрешение Шермана занимало местных сплетников больше, чем несоблюдение светских приличий. В конце концов, решили они, чудом оставшись в живых, можно позволить себе некоторые безумства… Такие, как молодая вдова, живущая под твоей собственной крышей и… тут местные сплетники округляли глаза, ничуть о погибшем супруге не сокрушающаяся, а вот на «доброго друга» глядевшая так, что пожар разгорался.
Ни для кого не стало сюрпризом, что сразу под Рождество, не выдержав полного траура, бывшая госпожа Айфорд-мэнора собралась сменить статус с вдовы на невесту и будущую жену.
… Когда Коллум вернулся, Аделия как раз задремала… От всех этих мыслей ей снова приснился пожар. И всадник с маленьким Робертом на руках, скачущий прочь из поместья… Во сне она всегда плакала, глядя на горящие стены. Пусть Айфорд-мэнор и встретил ее весьма неприветливо, даже злобно, она полюбила его – он сумел стать ей домом. И вот он горел… Умирал своей особенной смертью.
Вместе с ним, как ей казалось, полыхала вся ее прошлая жизнь…
Аделия Айфорд как будто осталась в стенах старого дома… как и хозяин, запертый на чердаке.
Что-то мокрое ткнулось Аделии в руку, шершавый язык пробежал по щеке, собирая слезинки… Она открыла глаза.
– Коллум. – Белый волк, распластавшись поверх одеяла, лизал ей лицо. – Я, кажется, задремала… – провела она по глазам, ощутив влагу на непросохших ресницах. – И плакала…
Волк глядел ей в глаза своим магнетическим взглядом, и она, уткнувшись лицом в его мягкую шерсть, прошептала: – Мне снова приснился пожар. Горящие стены Айфорд-мэнор и… – Волк дернулся, словно желая что-то сказать, но Аделия поняла его даже без слов. – Я знаю, что дом восстановят, и он станет много лучше прежнего. Дело не в этом… – прошептала она. – Я подумала, что… благодарна пожару… и даже Уоттсам за счастье быть рядом с тобой. – Сказала и снова уткнулась в его мягкую шерсть. – Боже мой, Коллум, я очень плохой человек, если радуюсь смерти Джона? – дернулась она на постели. Волк лизнул ее в щеку, благодарный тому, что не может сейчас говорить. – Он ведь погиб не по нашей вине, – продолжала Аделия, стиснув руки, – никто даже не знал, что он заперт на чердаке…
