Текст книги "Охота к перемене мест"
Автор книги: Евгений Воробьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
43
Пожалуй, Варежке не следовало выступать с такой горячностью, даже запальчивостью, но говорила она по существу.
До каких пор в Приангарске, в Братске, в других молодых городах будут строить дома по устаревшим проектам? И почему архитекторы забывают о местных климатических условиях?
Разве можно назвать удобной квартиру, если негде высушить одежду, обувь? Придет парень со смены промерзший, роба обледенела, шапка, валенки или унты не оттаяли. Кто первый пришел, тот и завесил батарею своей одеждой. А другим где сушиться? Авторам проекта и невдомек, как в нашей Иркутской области живут работяги. Они не только топчутся на снегу, а бывает, дни напролет барахтаются в сугробах, как, например, лесорубы или высоковольтники. А нашей сестре, хозяйке дома, негде развесить белье после стирки, хранить варенья-соленья. Нет погреба, негде хранить картошку.
Велосипеды, мотоциклы, лодочные моторы и кадушки с кислой капустой, всякое домашнее барахло зимует на балконах. А жильцы вторых этажей, у кого балконов нет, держат свои кадушки на козырьках парадных подъездов, кадушки вмерзают до мая.
Проект жилого дома новой, улучшенной серии портят никчемные балкончики, их почему-то называют французскими. Площадь такого балкончика ноль целых и шесть десятых квадратного метра; выйти на него грузному человеку или тем более вдвоем – места не хватит. Может, на юге Франции там горшки с цветами ставят? Но нам-то к чему вместо окна – балконная дверь? Чтобы из нее всю зиму несло сибирским холодом? Разве пустые бутылки на том балкончике копить для оптовой сдачи (в зале засмеялись).
Сибиряки должны потребовать от Госстроя РСФСР, от тех, кто руководит гражданским строительством, быстрее разработать другой проект, а с никудышной серией 464-А расстаться, разлука будет без печали.
Но и в новом, улучшенном проекте пятиэтажного общежития есть ошибка: сушильная комната предусмотрена только на первом этаже. Когда этот проект обсуждали на собрании, народ настаивал, чтобы сушилки были на каждом этаже.
– Это уже излишество, – подал реплику из президиума товарищ областного масштаба.
– Скажите, пожалуйста, где вы сами в ненастный день сушите одежду и обувь, когда приходите с работы? – спросила Варежка с притворной заботливостью и плохо скрытой насмешкой.
Ей зримо представился вход в кабинет ответственного товарища областного масштаба: двойная дверь-шкаф, бесшумная, пухло обитая дерматином с обеих сторон.
– Конечно, отдельные недостатки в проектах жилых домов еще имеют место, но...
– Вот потому, – перебила Белых, – с недостатками и трудно бороться, что они отдельные. Тем более если отдельные недостатки размножают устаревшими сериями. У нас и частушку поют в общежитии: «А в отдельных магазинах нет отдельной колбасы».
Товарищ областного масштаба уже и не рад был, что ввязался в спор. Она живо изобразила, как выглядит сушильная комната, единственная в доме, после рабочей смены. Кстати, сушилка не оборудована; теплый воздух должен подыматься от самого пола. Теснотища – не меньше, чем в Ноевом ковчеге, шкафчиков нет. Шутка сказать – четыреста жильцов! И все в глине или в снегу. Только представьте себе эту картину! Парень снял с себя верхнюю одежду, обувь, а потом в носках идет в душевую к себе на этаж...
Свое выступление на сессии депутат В. П. Белых (Приангарский избирательный округ) закончила несколько неожиданным призывом:
– Побойтесь бога, дорогие архитекторы из Госстроя!
Депутаты похлопали Варежке, она села на свое место рядом с Княжичем, тот одобрительно пожал ей руку.
– Можно выразить недостатки проекта одним словом, – сказал Княжич, воинственно топорща седой хохолок и протирая модные очки. – Дом нефункционален. – Он заметил ее вопросительный взгляд и пояснил: – Дом не выполняет тех функций, которые для него обязательны.
Выступление Белых понравилось не всем.
– В большинстве пунктов следует признать вашу правоту, – вкрадчиво похвалил ее после заседания товарищ областного масштаба. – Но дружески советую – легче на поворотах...
– Опасаетесь, у меня тормоза не в порядке? Какой русский не любит быстрой езды? А сами, видимо, не торопитесь. За прошлый год план по жилью выполнили на семьдесят один процент. А как с пятилеткой? В этом году план по новосельям снова не выполните. Молодожены маются в общежитиях разного пола.
– У вас там беспорядок. В общежитиях для холостых много семейных, а в доме молодоженов взяли моду разводиться.
По интонации, по выражению лица, лишенного взгляда, Варежка поняла, что товарищ областного масштаба осведомлен о ее семейных делах и намекает на них...
Когда в прошлом году в облисполкоме узнали о личных неурядицах депутата Белых, начальство вызвало ее и уговаривало помириться с мужем. Какой пример подает депутат своим избирателям? Как она оправдывает их доверие? Захочет какая-нибудь гражданка посоветоваться о своих семейных делах. У нее и язык не повернется, когда узнает, что депутат – сама разведенная или разжениха, как еще говорят в России.
Возбудил бы Валентин дело о разводе – Варежке было бы легче оправдаться. Ее положение отягощается тем, что сама добивалась расторжения брака.
Каждый из семи тысяч избирателей, отдавших за нее голос, хотел видеть ее удачливой в делах производственных, общественных и личных. И теперь вправе задать вопрос: что у нее приключилось?
И у многих, кто узнает о ее бытовом неустройстве, Варежка вызовет разочарование.
На всю жизнь запомнила она день выборов на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании, когда с 6 часов утра до 10 часов вечера голосовали за кандидата в областной Совет Варвару Петровну Белых.
Среди семи тысяч избирателей найдутся и такие, кто ее безоговорочно осудит, особенно из числа пожилых. Каждой тетеньке не объяснишь, почему ее любовная лодка разбилась о быт, почему ноги привели ее в народный суд. Слушается дело о расторжении брака...
Валентин Белых знал, что семейная неурядица принесет Варежке дополнительные неприятности из-за ее депутатского положения. Но он с этим не посчитался. При сильно завышенном чувстве собственного достоинства он то и дело разыгрывал роль обиженного, так ему было удобнее. А любви, как сейчас поняла Варежка, ни самолюбие, ни болезненная обидчивость, а тем более самолюбование – не нужны. И сила, а тем более насилие любви не нужны. Любовь питается прежде всего взаимным доверием. Но если бы Варежка примирилась со столь пустодушной жизнью – потеряла бы всякое уважение к себе...
Товарищ областного масштаба хотел ее уколоть, но вряд ли подозревал, как больно ударил.
– Вы кинокартину «Член правительства» смотрели? – спросила она неожиданно.
– Смотрел.
– У героини тоже по семейной линии было неблагополучно. Ефим, такой же ревнивый, ходил за ней по кинокартине. Все не мог успокоиться: «Что, я буду мужем при тебе состоять?» Но мужик Ефим, тот хотя бы не пил, а мой... Что касается «моды разводиться», как вы только что выразились, эта мода тем сильнее, чем больше мужья пьянствуют. Мы на прошлой сессии давали вам наказ – добиться сокращения продажи винно-водочных изделий. К сожалению, наказ не выполнен...
– Боюсь, депутат Белых, что при вашем скандальном характере избиратели не назовут вашу фамилию при выборах в областной Совет в следующий раз.
– А вы не бойтесь, – зло отпарировала Варежка, и глаза ее потемнели. – Будьте смелее! Я же вот не боюсь. Ни за себя, ни за избирателей. Откуда вам известно, как они оценят мою депутатскую работу? Вдруг возьмут и, против вашего желания, снова назовут мою фамилию? А характер у меня вовсе не скандальный, а памятливый и настойчивый.
44
В пятницу во время обеда Погодаев неожиданно предложил срубить для молодых избушку. Палатка щелястая, ночью шел дождь, и все намокло, да и комары одолели.
– Даю добро. И назначаю тебя старшим прорабом «народной стройки»! – дурашливо распорядился Садырин.
Бревна под боком, мох в избытке, надвигается конец недели, мужики при желании смогут выкроить свободные часы. Прораб Рыбасов улетит на выходные в Приангарск, не будет наводить тень на плетень.
Верховодил на стройке Погодаев. Когда дело касалось плотницкой работы, многие ему уступали. Погодаев и по тайге бродил, не снимая с пояса легкий топор.
Валить деревья не пришлось, вон сколько срубленных стволов по краям просеки – оттащили в сторону и бросили. Нужно только распилить, обтесать бревна и сложить венцы. На своем охотничьем веку Погодаев срубил не одно зимовье. А избушку без печки, без трубы, без теплого тамбура, без двойного пола смастерить проще простого.
Старший прораб «народной стройки» Погодаев оказался удачливее, чем его двойник, такелажник на телебашне Погодаев. Предполагали, отказавшись от отдыха, вести монтаж башни и в субботу. Но резкий, порывистый ветер сдул встречный график монтажа, и вертолет остался недвижимо стоять на посадочной площадке. Помимо порывов ветра следует учитывать воздушный поток от винтов вертолета, а им вместе под силу снести в сторону монтируемую секцию.
Ветреный день пошел «народной стройке» на пользу.
В самый разгар работы, когда стучали топоры, появился Чернега. Он летал в Иркутск, в институт на экзаменационную сессию. На обратном пути задержался на день в Приангарске, хотел повидать Варежку и, может быть, сходить с ней в кино в выходной день.
Она передала привет Шестакову. Чернега хотя и относился к нему с симпатией, но, увидев Шестакова, ревниво промолчал.
Чернега обрадовался неожиданной встрече с Нонной, а еще больше тому, что она привезла гитару, да еще такую модерновую!
Попросил разрешения взять несколько аккордов.
– Гитара отменная. Может, ее знаменитый мастер смонтировал? Один итальянец в средние века такие скрипки делал, что дожили до нас. И на каждой скрипке ставил свой знак качества.
У Нонны и Чернеги может получиться мировой дуэт – гитара и баян. Чем не ансамбль? Только вот репетировать некогда.
Едва Чернега включился в работу, как сразу же по-новому организовал подъем ошкуренных бревен для верхних венцов. Бревна уже не подымали тужась, кряхтя, «раз, два, взяли», а закатывали вверх по крутым сходням.
Погодаев к двуручной пиле приставил Садырина и Чернегу, сделал это умышленно.
Садырин признавался себе, что наподличал тогда у магазина «Культтовары», не раз уже заговаривал с Чернегой, но тот не отвечал и не здоровался.
– Ну хватит дуться, Чернега, – Садырин снова сделал попытку помириться. – Ты не красная девица, которую я лишил невинности, а я...
– Не желаю с тобой разговаривать.
– Да сто лет ты мне не нужен!
– У тебя совести никогда не было, а если появится – не будешь знать, что с ней делать. Ты меня не только избил. Ты, если хочешь знать, мне психотравму нанес. Если бы тогда в милиции не нагадил... Еще показывал мне на пальцах решетку...
Молча допилили могучий ствол сосны. Пила у двух неприятелей ходила с согласным визгом.
Михеич был сам не свой. Второй раз у него разлад со всей бригадой. Первый раз – при коллективном бегстве из котлована на две высокие опоры, разобщенные Ангарой. И сейчас все, кроме него, работают на «народной стройке».
Проходя мимо плотничавших монтажников, – солнце сияло на лезвиях их топоров, на ощеренных зубьях пил, – он замедлял шаг или останавливался и подолгу глядел. Удивленно посмотрел на усердного, молчаливого пильщика Садырина. Одобрительно кивнул Погодаеву, который хлопотал за старшего.
Выходит, попутал его Рыбасов, неправильную оценку дал приезду в Останкино актерки. Ведь самое главное – что? Ребята относятся к ней с симпатией и уважением. Это ей плюс. Даже гордятся тем, что прилетела за тыщи километров к их товарищу. Если такая, можно сказать, известная личность влюбилась в простого монтажника, каждый из них может мечтать о такой же принцессе...
Избушка быстро прибавляла в росте. Односкатная крыша, дощатая дверь. Оконце смастерили, учитывая габариты ветрового стекла, снятого с того же грузовика, утонувшего на зимнике.
Только в час обеда в Останкине было тихо – плотники воткнули свои топоры в пнища, окружавшие стройплощадку.
К позднему субботнему вечеру терем-теремок вчерне был готов, и Погодаев, властью старшего прораба «народной стройки», отстранил от работы бригадира Шестакова без права появляться на стройплощадке – пусть отдохнет, выспится досыта и все воскресенье просидит за учебниками.
– Зубри, зубри, тренируйся ка попугая, – подбадривал Маркаров на следующий день Шестакова, уткнувшегося в учебник. – Без зубрежки протянешь на экзамене ножки.
В воскресенье к «народной стройке» подключился экипаж вертолета и заспанный Кириченков. Первые два дня он участия в работе не принимал, но, когда пришло время ставить стропила, согласился приварить скобы.
В тот день Михеич мимоходом сделал какое-то замечание Нистратову, прикрикнул на Садырина, который, как заметил Михеич, тяп-ляп ошкурил бревно.
Поздней ночью при лунном свете еще стучали топоры, а в понедельник утром терем-теремок предстал взорам обитателей Останкина во всем своем свежеотесанном, пропахшем смолой сказочном обличье.
Как назвать воздвигнутый терем, лучшее сооружение в Останкине?
Кириченков предложил поднадоевший Самострой, его дружно освистали. В конце концов назвали Лунный терем, поскольку работали лунными вечерами, лунную ночь под воскресенье – напролет.
Еще на крыше терема стлали рубероид, а Маркаров с помощью Нистратова и Садырина уже перетащил туда все движимое имущество – чемодан и рюкзак Нонны, гитару, свой обшарпанный чемодан и две увесистые пачки книг.
Рубероид на крыше придавили камнями. С полянки, где прежде работала легкая пилорама, нанесли кучу опилок. Духовитый и мягкий паркет! Могучий срез лиственницы – круглый столик, чурбаки – табуретки, три гвоздя, вбитых в стену, – шкаф, топчан застлан хвоей.
На радостях Антидюринг прикрепил кнопками к бревенчатой стене фотографии, по которым соскучился. Нетерпение новосела! Так вместе с ним и Нонной в Лунном тереме поселились: Гагарин, Энгельс, Хемингуэй, Шукшин, Сарьян и Цицерон.
Погодаев горделиво огладил реденькую бородку и подал команду «шабаш».
Шумной гурьбой отправились на речку. Не у всех доброхотов-плотников нашлась смена чистого белья. Две недели назад белье отправили в стирку вертолетом в Приангарск, но прачечная не справляется с заказами, аэродром не справляется с перевозками, и белье застряло – то ли чистое, то ли грязное.
Нонне не разрешили помогать на стройке терема, зато теперь она затеяла вселенскую стирку. На рассвете Маркаров начерпал из речки воды, наполнил железную бочку, разжег костер. Она стирала пропотевшие майки и рубахи в ванночке. Стояла Нонна так, чтобы ее овевало дымом от костра и легче было совладать с мошкой, а чистое белье развешивала на кустах, на хвойном подросте с надветренной стороны.
Нонна окончила стирку и сидела, не чувствуя рук. Мартик поцеловал ее руки, горячая мыльная пена смыла с ногтей перламутровый лак.
– Без маникюра твои руки еще красивее.
– Я и не подозревала, что ты такой тонкий подхалим.
После стирки она помогла дежурному раздать обед. Погода в первой половине дня была нелетная, вертолет задержался, и обед правильнее было бы назвать в тот день ужином.
– Что ты наших ребят обстирала и на котлопункте сотрудничаешь, это тебе плюс, – одобрил Михеич.
С опозданием вернулся прораб Рыбасов. Он обомлел, увидев свежесрубленную избушку, склонил голову и заорал:
– Кто позволил взять бревна?
– Эти жалкие трехметровые обрезки? – удивился Шестаков. – Сами напилили.
– А рубероид?
– Валялся без толку под той лиственницей, – дал справку Михеич.
– Много берете на себя. Не забывайте, что я материально ответственное лицо!
– Вы хоть и материально ответственное лицо, а роняете такое... – Садырин знал, что разрушить терем-теремок прораб не посмеет, самое время ему нагрубить.
Когда Рыбасов отошел, спотыкаясь на ровном месте и оглядываясь, Садырин довольно громко сказал Шестакову:
– И не лицо у него вовсе, а харя. Конечно, тоже материально ответственная.
Михеич искательно заговаривал с Маркаровым, и было очевидно: старик жалел, что ершился, но еще не собрал смелости признаться в этом.
– Старик – добрая душа, чувства у него молодые, современные. А думает консервативно, – сказал Мартик тихонько Нонне.
В знак примирения он решил пригласить Михеича на новоселье, надо помочь ему выйти из неловкого положения. Посоветовался с Нонной, и та предложила – Михеича пригласит она. Ей легко притвориться, что она слыхом не слыхала о его оппозиции, она предоставит Михеичу возможность все забыть; конечно, если он сам этого захочет.
Лунный терем не мог вместить всех приглашенных на новоселье.
Нонне хотелось принарядиться, снять наконец брюки и принять гостей в легком, коротком платье, покрасоваться фигурой, своими ногами, чуть полноватыми в икрах и узкими в щиколотках.
В Останкине, при тамошнем сухом законе, к концу недели все-таки разрешалось распить бутылку на троих. Сто шестьдесят шесть «банных» граммов водки за наличный расчет. Это гуманное исключение из правила помогло достойно отметить такое крупное событие, как ввод в эксплуатацию нового жилобъекта – Лунный терем.
Садырин протянул Нистратову его порцию водки, но тот запрещающе поднял руки. Когда монтажников посылали в Останкино, Рыбасов не включил Нистратова в бригаду. Михеич замолвил за него слово Пасечнику: Нистратов бросил пить, но может растормозиться. В тайге сухой закон, реже соблазны, легче себя превозмочь.
Закусили бутербродами с финской колбасой под названием сервелат.
Нонна достала из рюкзака большую гроздь бананов и две бутылки вина.
Маркаров держал в руках бутылку и изучал цветную этикетку:
– Могу доложить, что фирма Арнольд Брёш торгует мозельским вином больше двухсот лет. Либфраумильх! Если перевести дословно – «молоко любимой женщины». А по-немецки «молоко богородицы». Название пошлое, но вино знаменитое.
– Особенно если заесть бананом, – Нонна выдала каждому гостю по два банана.
– Я их сроду не едал, – Чернега надкусил банан вместе с кожурой.
– Эх, село, – презрительно буркнул Садырин, уже наполовину очистив банан и жадно заглатывая его.
– Тропический фрукт, в Индии бананы дешевле хлеба, – сказал Михеич.
Чем приветливее угощала Нонна участников «народной стройки», тем более неловко Михеич чувствовал себя.
Наверно, поэтому разглагольствовал так охотно о чем придется, вспомнил про сухой закон в индийском штате Мадхья Прадеш.
– Тебя бы временно переселить в Индию, – повернулся Михеич к Нистратову. – Климат там, правда, влажный. Но зато закон со всеми строгостями – спиртного полный год не нюхали. Пригласили однажды нашу братию на прием к президенту, ихний национальный праздник. Столько обид – того пригласили, этого не пригласили. На влажное белье черные костюмы понадевали. На мученье шли люди, сколько с одними галстуками мороки, скользят, как кобры. Доехали до резиденции, даже слюнки потекли. А там, извольте радоваться, содовую воду разносят, кока-колу, чай с молоком. Правда, чай душистый, крепкий. Вернулись из Дели, разнервничались. Сложились вшестером втихомолку, наняли джип, сгоняли через джунгли в соседний штат, привезли виски и нелегально распили за здоровье того самого Ганди, который запретил алкоголь и завещал свой запрет потомству...
Нистратов осмелел и выпил из стаканчика, заимствованного из чьего-то бритвенного прибора. Это же только раз в жизни приведется попробовать на вкус «молоко любимой женщины».
Михеич, Шестаков, Погодаев, Чернега, Нистратов, Кириченков, Садырин, два вертолетчика сидели на ближних пнях, на бревнах. Нонна натянула на себя брюки: мошкара не позволила долго красоваться в платье.
Дуэт Нонна – Чернега перебрался из полутемной тесноты на открытый воздух. Уселись на колоде у самого порога.
Другой дуэт – Нистратов и моторист с вертолета – стоял за артистами. Каждый из ассистентов размахивал хвойным опахалом, отгоняя мошкару.
Для начала Чернега, явно подражая какому-то артисту, встряхнул длинными волосами и сыграл «Славное море, священный Байкал», подпевали все.
На словах «молодцу плыть недалечко» к общему хору присоединил и Нистратов свой пропитой басок. Со следующим куплетом он осмелел, а еще через минуту погрузился в сладкий восторг, какого не испытывал много, много лет. Пьяные хрипло орут, не слушая друг друга, кто в лес, кто по дрова, лишь бы погромче... Поют по пьяному делу почти всегда «под сухую», без самой захудалой гармошки, балалайки, гитары. А вот петь, как сейчас... Он взглянул на Михеича, тоже подпевавшего, сердце его распахнулось перед верным товарищем, который так пособил ему. Нистратов почувствовал, как слезы текут по его щекам, – он ожил!
– Ты хоть знаешь, что это за омулевая бочка? – спросил Погодаев у Нистратова.
Омулевая бочка – легендарное судно бродяги, беглого каторжника. Вернее сказать, не судно, а посудина. Сучковатая палка вместо мачты, рваный арестантский кафтан вместо паруса.
Погодаев удивился, что Нистратов так расчувствовался. А тот вспомнил своего близкого дружка Лукиных, с которым они выпивши не раз орали про омулевую бочку.
За несколько дней до выезда бригады в Останкино Нистратова вызвали свидетелем в народный суд. Разбиралось дело водителя первого класса Лукиных. В трезвом виде он – добрая душа, отличный водитель автобуса, а в нетрезвом – прогульщик, скандалист. Нистратов рассказал Михеичу, что народный суд признал его дружка ограниченно дееспособным. Есть такая 16-я статья Гражданского кодекса РСФСР. По этой статье органы опеки назначают попечителей хроническим алкоголикам. Вот и Лукиных будет теперь лишен права без согласия попечителя распоряжаться своим имуществом, получать зарплату, расходовать ее. И лечить его станут принудительно.
Нистратов очнулся от невеселых размышлений, когда Нонна запела вполголоса под гитару – «По смоленской дороге». Может, будь понадежнее рук твоих кольцо, – покороче б, наверно, дорога мне легла... Жаль, нет Зины Галиуллиной – это ее любимая песня, Зина – со Смоленщины.
Зазвучали вместе, да так складно, гитара и баян. Над поселком несся, осмелев, грудной голос Нонны.
К терему потянулись обитатели обеих палаток, прибежали с вертодрома.
Нонна спела о том, как девушка просит любимого взять ее с собой в край далекий. Она обещает быть ему там верной женой, потом сестрой. Парень отказывается: есть у него в краю далеком и жена, и сестра. Нонна настаивала: «там в краю далеком буду я тебе чужой», парень упрямо не соглашался: «чужая ты мне не нужна...»
Песня печальная, но, допев ее до конца, Нонна весело поглядела на Мартика.
Рыбасов вышел из вагончика и сел на ступеньку, прислушиваясь к песням, веселым голосам, несущимся от Лунного терема. Он обрек себя на самоизоляцию. Михеич сперва послушно поддакивал и что-то бормотал о семейных устоях, а сейчас сидит как ни в чем не бывало на этом вольнолюбивом сборище.
Потом Нонна дорогой длинною да ночью лунною проехалась на тройке с бубенцами, потом...
– Хорошая музыка, – похвалил Кириченков. – Гитара! И недорогой ведь инструмент. Намного дешевле баяна, тем более – аккордеона...
– Гитару-ширпотреб можно и за восемь рэ купить, – откликнулся Чернега.
– Не дороже килограмма водки, – подсказал Нистратов.
– Всего восемь рублей, а сколько удовольствия!
– Опять ты, Кириченков, деньги слюнявишь-считаешь. При чем тут восемь рублей?
– Если считать по-кириченковски, – сказал Михеич, – и ордена все дешевые. Одиннадцать копеек за каждую ленточку всего-то взяли с меня в московском Военторге, когда я свои планки менял.
Расходясь, благодарили новоселов, но самые прочувствованные слова сказал, прощаясь, Михеич,
В его словах Маркаров и Нонна услышали не высказанное вслух признание своей неправоты.
Чернега принес фонарь «летучая мышь», иначе Нонне пришлось бы прибираться и развешивать на трех гвоздях свой гардероб уже в темноте.
Пока она устраивалась, Мартик пересел поближе к фонарю и уткнулся в книгу. Нонна только посмеивалась. Она бы обиделась, если бы не знала – не умеет дня прожить без книги.
Погодаев увидел огонек в ветровом стекле-окне и постучался к новоселам.
– Я на минутку. Наверно, устали от гостей. Сколько народу набежало...
– Слава богу, не в пустыне живем. Одиночество отнимает у человека способность испытывать какие бы то ни было наслаждения.
Мартирос сидел с какой-то мудреной книгой, но не читал, а подтрунивал над Нонной. Только что она уронила тетрадь с ролью и опрометью плюхнулась на пол. Уронить тетрадь – плохая примета, есть только одно верное средство не провалить новую роль – сесть на упавшую тетрадь.
– Скажи Геннадию спасибо, столько опилок здесь насыпал, – Мартирос поднял Нонну с пола.
Зашел разговор о суевериях.
– По старой примете полагается в дом первой кошку впустить, – засмеялась Нонна. – Только где ее взять в тайге?
Погодаев вспомнил Байкальск, где во дворе рабочей столовой поварихи разделывали рыбу. Все окрестные кошки сбегались на этот банкет и угощались потрохами. Погодаев заметил тогда, что самой пугливой, забитой была черная кошка. Подумать только, как она страдает от нашего идиотского суеверия! Бедняжка, скольким камням была мишенью, сколько получила пинков, ударов палкой, сколько злобных «брысь» услышала на своем кошачьем веку!
– Тут есть над чем подумать, Геннадий, – глубокомысленно изрек Маркаров. – Совсем новый взгляд на проблему суеверия.
Естественно, разговор коснулся «народной стройки». Если бы не Погодаев, никакого Лунного терема не было бы и в помине. Особой своей заслуги Погодаев не видит. Предложил начать «народную стройку» не потому, что добрее, заботливее других, а хорошо знал по опыту – это вполне по силам нескольким мужичкам, если они умеют обращаться с топором и у них есть желание помочь.
Наверное, Нонна и Мартирос удивятся, если узнают, что Погодаев однажды рубил избушку для себя.
– Что-то на тебя не похоже, – Мартирос с недоверием поцокал языком.
– Да, случай невероятный. Но у меня свидетели есть – Галиуллины.
Несколько лет назад дотянули путь сообщения Хребтовая – Усть-Илимск до поселка Новая Игирма. Место сказочное, сосновый бор великолепный, там бы поставить дом отдыха. Погодаев ходил то лето в геодезистах, пробирался с теодолитом, рейками через глухую тайгу. 78-й километр будущей дороги. Вбитые ими колышки определяли координаты будущих разъездов, мостов, вокзалов, улиц. Все эти годы он помнил отметку 294,04 метра – уровень Усть-Илимского моря. По этим отметкам протянется извилистая линия берега.
Когда он проходил на лыжах по будущему берегу моря, присмотрел пень, стесал на нем кору и на новоявленной смолистой табличке вырезал ножом цифры 303,09. Пень-репер не был предусмотрен геодезией, стоял на девять метров выше уровня моря, совсем рядом будет плескаться вода.
Погодаев давно хотел поселиться на берегу моря, завести лодку, пусть даже без мотора, иа веслах ездить на рыбалку, охотиться на уток. Близко от пня и начал строить себе избушку.
Поселится в ней, женится на ком-нибудь, чтобы не было скучно, и будет себе жить-поживать.
Улицу, которая не значилась даже на кальке, он назвал Приморской. Заготовил несколько доморощенных табличек и прибил их к свежесрубленным домикам, изгородям, деревьям. Название «Приморская» звучало нелепо на таежном сухопутье, но с каждым месяцем становилось более реалистичным. Море подступало все ближе. Жители Приморской улицы подумывали о моторных лодках, о рыболовных снастях, о подсадных утках для охоты, собирались заводить собак. Без собаки – какая же охота на уток? И половины подстреленной дичи не найдешь. Подранки тянутся на сушу, прячутся в камышах, в прибрежной траве, в кустах под корягами.
– Но когда я узнал, что дно будущего моря не успеют очистить от леса и подлеска, разочаровался и плюнул на свой план. – Погодаев говорил сердито, старое раздражение шевельнулось в нем. – В прошлом году проехал по ветке Хребтовая – Усть-Илимск, сошел на станции Новая Игирма. Нашел старый пень-репер, нашел полуразрушенный сруб, – так и стоит без верхних венцов, без крыши. Расстроился донельзя. Защемило сердце, когда увидел торчащую из воды макушку березки. Березка не отражается в воде во весь рост, как ее подружки на берегу, глядящиеся в воду. Ствол ее уродливо, неестественно переломлен толщей воды. Не ландшафт, а свалка леса, стыдно смотреть...
– У нас шла пьеса «Деревья умирают стоя», – вспомнила Нонна. – Тоже трагедия. Но к затопленным березам никакого отношения не имеет.
