Текст книги "Полет Стрижа"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

14

Если бы инструктаж в милиции слышал Стриж, он не стал бы так легкомысленно насвистывать, собираясь на прогулку по родному городу. Анатолий оделся, разыскал небрежно брошенную вчера сумку, вытащил оружие, оглядел его. Еще раз подивился непривычным формам «узи», вскинул его на вытянутую руку. Потом вышел в сени, нашел какую-то старую тряпку, завернул в нее обе железяки. Долго искал, куда все сунуть, исследовал и дровяник, и баню. В конце концов заинтересовался собачьей будкой. Сработал ее Витька как все, что он делал, добротно и на совесть. Конура была с двойными стенками, засыпная, с настоящим, как у обычного дома, чердачком. Оторвав от крыши одну из планок, Стриж сунул в пустое пространство оружие и кулаком забил планку на место. Потрепав крутившегося рядом Шарика, сказал ему строго:

– Смотри, не отдавай никому!

Вернувшись в дом, сунул в карман пачку денег, остальные вместе с сумкой запихнул ногой под кровать.

Закрыв дом и спрятав ключ в тайничок под перилами, он так же, как и пришел, огородами, выбрался к

Волге. С минуту постоял на берегу, полюбовался рекой. Потом пробежался по берегу, и для души, и для тела.

Провел небольшой, но яростный бой с тенью и уже совсем бодрый и веселый переулками свернул в город.

Испортить настроение ему решили немедленно, едва он только вышел на асфальт. И сделал это его старый друг Голома с двумя толстыми сержантами. Встретились они, что называется, нос к носу, и лейтенант даже вскрикнул от радости, лихорадочно шаря рукой по кобуре.

– Стиш! Уки ввейх! – Он вытащил наконец-то свой табельный «макаров» и направил его на Анатолия.

– Товарищ лейтенант, вы что это?.. – спокойно начал Стриж, удивленно разводя руками. Голома отпрыгнул назад от этого мирного жеста и снова с натугой закричал:

– Уки ввейх, сука!

Глаза навыкате бешено блестели, усы подергивались. Поняв, что дело нешуточное, Стриж поднял руки.

– Обысси! – приказал одному из сержантов Голома. Тот, зайдя сзади, начал хлопать Анатолия по карманам, под мышками. Никто не обратил внимание на вишневую «девятку» с антенной на крыше, которая резко свернула на обочину и встала в нескольких метрах от всей живописной группы.

– Ого, у него тут денег как в хорошем банке! – сообщил сержант, вытаскивая из кармана Стрижа пачку десятитысячных.

– А оружие? – спросил лейтенант.

– Нет ничего.

Голома растерялся. Если бы у Стрижа было оружие, всади в него всю обойму, и дело с концом. Но недаром за лейтенантом ходила слава дурака – все, что было выше, чем от сих до сих, и не укладывалось в положенные рамки, ставило его в тупик.

– Поисси лутьсе! – прикрикнул на него Голома.

– Что искать-то, нет ничего! – возмутился сержант и снова стал шарить у Стрижа по карманам.

– Да отведи ты его в отделение, а там пусть с ним Мурай разбирается, – подал идею второй сержант, легкомысленно поигрывая резиновой дубинкой. Фраза эта сказала Стрижу все. Голома на свою беду решил принять участие в обыске. Он опустил пистолет и шагнул вперед, невольно загородив собой Стрижа от второго сержанта. Сам нарвался на повторение неприятностей. Зло выдохнув, Анатолий ударил Голому прямым в челюсть, и тот, выронив пистолет, начал валиться назад, прямо на сержанта с дубинкой. Обыскивающий между тем, присев, хлопал Стрижа по щиколоткам. Он поднял было в недоумении голову, но, получив по ней кулаком, как хорошим молотом по наковальне, ласково ткнулся лицом в коленки Анатолия и, свалившись боком, уютно, комочком притих на асфальте, как уснул. Пока второй сержант соображал, отчего это лейтенант вдруг стал падать, и пытался поддержать его слоновью тушу, Стриж уже выдернул у него из рук дубинку. В своей лагерной жизни он очень не любил это орудие труда охранников, немало оно походило по его спине. Тем более он не любил хозяев дубинок. Сержант получил за всех и сполна. Он вопил, пытался прикрыться, но никакая шинель не спасала от тяжелых лихих ударов. Стриж охаживал уже лежащего мента, когда послышался характерный треск скоростного мотоциклетного двигателя. Издалека увидев красные шлемы и черные куртки,

Анатолий бросил дубинку и, подхватив свои деньги, одним рывком перемахнул через забор ближайшего к нему огорода.

Через несколько секунд мотоциклисты были уже рядом. Сидевший вторым еще на подходе дал очередь по забору. Спрыгнув на ходу, он взобрался наверх, покрутил головой в своем громадном уродливом шлеме и, махнув безнадежно рукой, спрыгнул.

– Давай в объезд, он, наверное, там! – Резко рванувшись с места, мотоцикл с седоками свернул в ближайший переулок.

Сидевший в вишневой «девятке» Семенов выругался и развернул машину, но проезду мешали три корчившихся на асфальте тела. Затормозив, он выскочил из кабины и пинком в зад убрал с дороги стоящего на четвереньках владельца дубинки. Затем за ноги с трудом оттащил тяжелое тело Голомы. Третий пришел в себя и, стоя на коленях, осторожно массировал двумя руками странно изогнутую шею.

– Вояки! – буркнул под нос Семенов, сел в машину и, объехав коленопреклоненного сержанта, свернул в тот же переулок, куда скрылись «кентавры». Между тем к месту происшествия потихоньку начал стягиваться любопытный народ.

15

С полчаса пересидев в каком-то сарае, благо хозяев не было дома, а глупый цепной пес очень быстро замотался вокруг столба и только хрипел от злобы и ронял из пасти розовую пену, Стриж осторожно, огородами, выбрался на улицу и все-таки упрямо пошел в центр. Он еще не верил, что его обложили со всех сторон, ведь это был его город. Он знал его как свои пять пальцев, во сне не раз видел его улицы и переулки, его черные от времени старые деревянные дома, чахлые скверики, а главное – близких ему людей, лица которых и вспоминал порой уже с трудом. Он тосковал по этому городу все десять лет, и жить он хотел только здесь. Сейчас он решил пробраться в спортзал к Васильичу. Стриж был около железной дороги, когда послышался знакомый противный звук и из-за угла вылетели сразу два мотоцикла. На одном из них сзади сидел Бачун, без шлема, в одной черной вязаной шапочке. Издалека он узнал коренастую фигуру Стрижа и радостно закричал своим подельникам:

– Вот он! Жмем!

Место, как назло, было открытое, пустырь. Анатолий оглянулся кругом, выругался. Между тем стоящий на запасных путях товарняк дернулся и начал медленно набирать ход. Стриж метнулся к нему. Давно, еще до армии, он видел, как один из его лихих дружков под движущимся составом ушел от ментов. Сейчас деваться было некуда. Сложившись, он кувыркнулся под вагон, перележал между рельсами, пока не пошел другой вагон, и в этот промежуток между колесами перекатился на другую сторону. Подлетевший к рельсам Бачун уставился на движущийся поезд.

– Давай за ним! – наконец ткнул пистолетом Бачун одного из «кентавров». Тот ошалело уставился на него.

– Ты что, рехнулся? Сам туда прыгай!

– Кому говорю! – свирепея, крикнул Бачун.

Мотоциклист стянул шлем и подошел поближе. Состав медленно набирал ход. Собравшись с духом, бугай нырнул под вагон, залег между рельсами. Дернулся было под вторым вагоном перебраться на другую сторону, но не решился. Между тем товарняк поддал ходу. Качок заволновался, начал переваливаться на другую сторону, но замешкался. Потом рванулся, вышло еще хуже, его развернуло поперек рельсов, и неумолимая поступь чугунных колес всей своей многотонной тяжестью наискось, от бедра к колену, откромсала неудачливому преследователю ноги. Он завопил коротко и отчаянно, затем дикая боль отключила его мозг.

Один из «кентавров», опасаясь, как бы и его не послали под вагон, вытащил «узи» и начал садить короткими очередями под вагонами, хотя Стрижа он и не видел. Присев, трое преследователей напряженно всматривались вдаль. От колес летели искры. Вдруг сидевший рядом с Бачуном «кентавр» опрокинулся назад и захрипел, зажимая кровоточащее горло. Это пуля от «узи», немыслимым рикошетом от оси, колеса и рельса достала совсем не того, кому предназначалась.

– Кончай, сука, всех перестреляешь! – заводясь, проорал Бачун. – Поехали!

– А этот? – стрелок растерянно махнул автоматом на раненого.

– Добей, все равно не жилец. На Стрижа спишем.

Между двумя «кентаврами» имелись старые несведенные счеты. И уцелевший с радостью выпустил в напарника остатки обоймы.

16

На этом же самом поезде, невольном палаче двух «кентавров», Стриж доехал до железнодорожного моста.

Здесь товарняк, прежде чем втянуться на бесконечную ажурную железную конструкцию, притормозил, и

Анатолий, спрыгнув, пошел по берегу к дому Ольги. У самой воды какой-то водитель мыл вишневую «девятку» с тонированными стеклами.

– Анатолий, здравствуй!

Стриж настороженно вгляделся – русоволосый широкоплечий парень лет под тридцать. Открытое лицо, только вот, пожалуй, чересчур лощеное. Такие лица раньше встречались у ответственных комсомольских работников да у номенклатуры.

– Что-то я тебя не знаю, – вместо приветствия резко ответил Стриж.

Тот миролюбиво улыбнулся.

– Зато я тебя знаю. Разговор есть. Вон в бардачке мои документы, посмотри, а я пока домою.

И он снова принялся возить грязной тряпкой по крыльям машины. Стриж уселся на место рядом с водительским, достал из бардачка аккуратные корочки с орлом, пролистал, сунул обратно.

– Ну как, посмотрел?

– Контора, – спокойно сказал Стриж, глядя не на Семенова, а вперед, в никуда. – Ну и что конторе надо от меня?

– Много. И ты нужен мне, и я тебе.

– Это как же? – усмехнулся Стриж. За долгие годы у него выработалась стойкая неприязнь к работникам ведомств щита и меча, будь это милиция, армия, КГБ или ФСБ.

– У нас один враг, у тебя и у меня. Тебе нужна голова Мурая, мне тоже.

– Ну а тебе-то чем он насолил? – удивился Стриж.

– Большая он сволочь. Любить его оснований не имеется, ну а терпеть все, что творится, тоже сил нет.

Беспредел. Я тебе покажу кое-какие документы, тогда поймешь, почему я тоже хочу крови этого вампира.

Он достал с заднего сиденья дипломат, вытащил оттуда небольшую папку, открыл ее.

– Сила Мурая держится на трех китах: рэкет, наркотики и икра. За вымогательство мы его задержать не можем. Ни один из владельцев ларьков или магазинов не согласится дать показания в суде. У всех семьи, дети, да и самим жить хочется. С наркотиками еще сложнее, но я установил, как они попадают в город. Как раз сейчас у него гостит некто Ахмедов. – Семенов достал фотографию обрюзгшего человека восточной наружности с громадными мешками под глазами. – Раз в месяц он привозит чемодан зелья, увозит чемодан денег. Завтра в тринадцать тридцать он отбывает ташкентским поездом, вагон я узнаю. Можно было бы его перехватить, но…

Он вытащил другую фотографию, показал Стрижу.

– Их прикрывает главный мент города, Арифулин. Четыре года назад его турнули из губернского центра за финансовые махинации. Здесь он обжился, побратался с Мураем. Большие связи в губернии, вплоть до "Белого дома". С верхами он расплачивается икрой. У нас, конечно, не Астрахань, но рыбка водится, сам знаешь. Три года назад один делец построил цех по переработке икры на местном молокозаводе. Вот, полюбуйся.

Семенов протянул Стрижу несколько снимков заводского здания, вид снаружи, изнутри.

– Только владеть ему им не пришлось. Он его очень дешево продал Мураю, сам же перебрался в другие края. А цех стоил дорого. Оборудование импортное, все за валюту куплено. Ну да на что только не пойдешь, когда дочка растет красавица, да одна-единственная, любимая. Мурай поставил дело широко. Построил причал для лодок, завел для охраны несколько катеров с пулеметами. Прошлой осенью…

– Знаю, слышал, – прервал Стриж.

– Хорошо, – кивнул головой Семенов. – Сейчас моторкам на Волге елозить нельзя, сезон только в июне откроется, нерест, а они уже вовсю снуют. С вечера рев моторов стоит. До тридцати лодок за ночь принимают.

Как ловят, знаешь, – брюхо вспорют, рыбу за борт.

Он закурил, Анатолий поморщился. Семенов приоткрыл окно, выпустил дым, продолжил:

– Если бы я имел полномочия, я бы начал с цеха. Уничтожив его, мы бы уже подорвали силу Мурая. Ну и наркотики. Здесь надо перекрыть канал, хоть на время. Возьмешься?

– А сам?

Семенов усмехнулся.

– Знаешь, как я сюда попал? Проявил инициативу, пристрелил одного подобного Мураю типа. В органах оставили, но я здесь, а столица-матушка – там.

– Ты что, москвич?

– Коренной.

– И давно у нас?

– Полгода. Мой предшественник от водки сгорел – цирроз печени. Третьим был в этой компании.

– Ну а тебя как, не покупали?

Лейтенант остро глянул на Стрижа, выбросил сигарету, закрыл окно.

– Пробовали. – Он завел двигатель, тронулся с места. – Только мне подыхать от цирроза печени в вашей дыре не хочется. Я большего стою, чем эта водяра да сальные бабы в грязном неглиже.

Стрижа резануло и в то же время понравилось это откровение комитетчика.

– Сейчас я тебе покажу город, а то тебя зажали крепко. Видел я сегодня, как ты с ментами разобрался. Бегать за тобой замучился, хорошо, сообразил, что все равно к Волге выйдешь. Да, послушай-ка вот этот разговор.

Он нажал клавишу магнитолы. Стриж молча выслушал диалог Мурая и Арифулина. Его больно корябнуло по душе, и не сама тема, а забытый уже хрипловато-наглый голос врага.

– Так что, Толя, еще повезло, что тебе Голома попался. А так пристрелили бы без звука, и всего делов. Ну, смотри, вот он, дворец Мурая.

Дом Мурая был вызовом всему городу. Раньше здесь располагался небольшой сквер с традиционными гипсовыми пионерами и пионерками, с маленькой, а потому смешной фигуркой бронзового Маяковского.

Теперь этого ничего не осталось, была большая площадь, и на ней, в самом центре, нагло торчала двухэтажная хоромина мураевского дворца. С точки зрения архитектуры, он был простым уродством. Квадратная коробка из белого кирпича с чисто деревенской четырехскатной крышей из оцинкованного железа. К парадному помпезному входу приделано несуразно большое парадное крыльцо с навесом. Впрочем, сзади было точно такое же, но его загораживал глухой железный забор с массивными, раздвигаемыми двигателем воротами.

– Наверху у него банкетный зал, там и гуляют.

Окна второго этажа были шире, чем первого. И весь периметр дома опоясывал балкон.

– Логово, – бросил Семенов и двинул машину дальше.

Они миновали две пары изнывающих от безделья «кентавров», проводивших вишневую «девятку» с темными стеклами равнодушными взглядами.

Город показался Стрижу более запущенным, чем раньше, густо прибавилось только киосков с пестрой, импортной дребеденью, да на месте прежних плакатов с наглядной агитацией мелькали рекламы банков, фирм, компаний, частью уже лопнувших к этому времени.

По ходу Семенов объяснял, сколько Мурай берет с киоскеров, с лоточников, с хозяев магазинов. Как рождался ручеек его могущества, его больших денег.

– Сейчас ему будет труднее. Вчера из города слинял Абрамчик, и похоже, навсегда, а он был у Мурая за главный мозг. Сам-то ведь он, ты знаешь, по пальцам считает.

Свернув с главной дороги, они выехали тихим переулком на безлюдный берег Волги.

– Ну как, возьмешься?

Стриж молчал.

– К Мураю ты сейчас не подберешься. Он из дома больше не вылезет. Кстати, похоже, что Ахмедов его и оружием в последнее время снабжает. У «кентавров» даже «узи» появились.

– Знаю, видел, – нарушил молчание Стриж. – Ну, допустим, я соглашусь, и что?

Семенов открыл дипломат, осторожно достал два цилиндра с привычной петлей гранатной чеки.

– Это зажигалки. Страшная штука, ближе, чем на тридцать метров, бросать не советую, сгоришь.

Температура огромная, горит все: металл, камень.

Затем он вытащил длинноствольный черный пистолет не лишенной изящности формы, с черным же набалдашником глушителя.

– Эта пушка совсем новая, вот две обоймы про запас. – И еще в руках его появилась небольшая рация с толстой короткой антенной. В нескольких словах он объяснил, как ею пользоваться.

– Выход только на меня, позывной «Первый».

– Ну а я какой, "Шестой"? – нехорошо усмехнулся Стриж.

Семенова вдруг бросило в жар. У него действительно было всего четыре абонента, и он хотел дать Стрижу порядковый номер. Выругавшись про себя, он улыбнулся и сказал:

– Конечно нет. Ты будешь «Зеро». Годится?

– Богато живете, господа. А где мне расписываться за все эти штучки? – Он по-прежнему не притронулся ни к чему из разложенного перед ним товара.

Семенов вздохнул и добрым словом помянул про себя Жилина.

– Все это моя самодеятельность. Если кто из начальства о нашем сотрудничестве узнает, мне будет… – он употребил очень крепкое словечко, впервые за весь разговор, и снова вытащил сигарету.

Стриж не торопясь начал рассовывать по карманам семеновские подарки. Комитетчик с облегчением перевел дух и уже миролюбиво заметил:

– Богатые, говоришь? Считай, оборудование я по знакомству достал, как в народе говорят, приватизировал.

Хорошо, у нас везде разгильдяйство, что-нибудь да «скоммуниздишь». А то бы сидел я сейчас с голой задницей, пел песни.

– Ладно, старлей. Попробую тебе поверить. Я пошел. – Стриж хотел было выйти, когда Семенов вспомнил еще об одном.

– Стой, чуть не забыл! – Он снова вытащил фотографии икорного цеха, выбрал одну, показал Стрижу.

– Вот это пульт противопожарной охраны. Здание делали финны, не как наши, все на совесть. Тут у них новейшая система пожаротушения, используют инертный газ. Так что для большей гарантии надо щит отключить. Запомнил где? И осторожнее с охраной. На молокозаводе, да и на мясокомбинате, на кирпичном – везде его «кентавры». Так называемый кооператив «Юлий» – негласный вид рэкета.

– Они даже работают?

– Ну да, сутки дежурят, двое дома. Это своеобразная дань с директоров, деваться им некуда.

Стриж всмотрелся, кивнул головой, отдал фотографию Семенову.

– Ну, ни пуха ни пера! – заключил тот.

– К черту! – бросил Стриж, не попрощавшись вылез из машины и не торопясь пошел вдоль Волги.

"Черт, и вправду тяжелый человек, – думал, глядя ему вслед, лейтенант. – Но, похоже, дело свое сделает.

Такого не остановишь. У него и походка особенная. Не идет, а словно надвигается. Дай бог, чтобы он сломал шею Мураю".

И, развернув машину, Семенов нырнул в лабиринт переулков.

17

Вечером Ольга пришла с дочкой. Стриж крутился около плиты, колдовал над ужином.

– Ба, ты чего это?! Сама бы приготовила.

– Знаешь, никогда не любил кашеварить, только по большой нужде, на рыбалке, например. А сейчас прямо зуд какой-то.

Он вытер руки полотенцем и наклонился к ребенку.

– Ну здравствуй. Тебя как зовут?

– Вера, – тихо и серьезно ответила девочка, разглядывая Стрижа большими черными глазами.

– Слушай, а она на тебя не похожа, – заметил Стриж.

– Вылитый папа, – ответила Ольга, появляясь уже в домашнем халатике. – Что ты тут наготовил? Ага, мясо, картошка. Сейчас я это приправлю и можно есть. Ой, вкусно, – заметила она, пробуя мясо.

За обедом Вера поглядывала на Стрижа все так же серьезно и вела себя очень чинно.

– Работы сегодня было страх как много. Вчера двоих мотоциклистов привезли, это уже после моего дежурства. У одного сломан нос, сотрясение мозга. У другого пострадал шейный позвонок. Еще повезло парню, спинной мозг не задет. А сегодня твоего крестника доставили – Голому. Опять перелом нижней челюсти, не такой сложный, как в прошлый раз, но Михеев с ним повозился.

– Положили?

– Нет. Перемотали зубы проволокой, гипсовый воротник наложили и отпустили домой. Где ему так повезло?

Стриж поперхнулся бифштексом, прокашлялся сквозь смех.

– Завтра в ночь работаю, – сообщила Ольга.

– Чего это?

– Да поменялись с одной девчонкой, попросила очень. Веру к бабушке отведу.

– Не хочу к бабушке, – вступила в разговор дочка, – хочу к тебе.

– Я в ночь дежурю, так что не выступай! – прикрикнула на нее Ольга. Вера недовольно надула губы.

– Эх и упрямая, противная, – пожаловалась мать. – И в кого только? Из Витьки разве что узлы вязать не пробовали, но эта, о-о…

– Как в кого – в тебя! – засмеялся Стриж. – Ты припомни, какая сама была. Вредная – страх! Что не по тебе, так не переспоришь. А, товарищ комсорг?

– Ладно придумывать.

После ужина Ольга принялась мыть пол, а Стриж наконец-то растормошил упрямую девчонку и гонялся за ней из комнаты в комнату, мешая хозяйке. Она вроде бы сердилась, кричала на них, даже замахивалась мокрой тряпкой. Но глаза улыбались, ей давно уже не было так хорошо, спокойно и радостно на душе. "Два ребенка:

маленький и большой", – думала она, глядя на Стрижа, галопирующего с Верочкой на плечах.

– Мам! Смотри, какая у меня лошадка! – закричала дочка, крепко вцепившись руками во взлохмаченную шевелюру Стрижа.

– Какая же это тебе лошадка, это конь, жеребец. – И, не выдержав, она все-таки приложилась мокрой ладонью по голой спине Стрижа. Тот радостно заржал и прибавил аллюру.

В десять еле-еле уложили уставшую Веру спать и снова остались одни.

Отдыхая от затянувшейся ласки, Ольга внезапно подняла голову и спросила Стрижа:

– Толь, а про Оксану ничего не знаешь?

– Нет. Исчезла. Ни звука. Приехала один раз, сказала, что разводится и умотала куда-то на свою Украину.

Правда, говорили, что она ушла в монастырь. Но это только слух.

– На нее смотреть жалко было. Как побитая. Ходила, глаза прятала. Почернела вся.

– Я ее не виню. Я во всем виноват, не смог защитить, – он помолчал. – Оль, не говори никому, что я у тебя живу, ладно?

– Хорошо. Спать будем?

– А который час?

– Двенадцать.

– Знаешь, мне, наверное, пора.

– Куда это?

– Да надо сходить проведать старых друзей.

Стриж натянул на себя старое трико, неизменный свитер, куртку. Ольга вышла его проводить на крыльцо в одной сорочке. Анатолий заругался на нее, чмокнул в щечку и втолкнул обратно в дом.

– Я скоро, – шепнул он на прощанье.