Текст книги "Кареглазка и чудовища (СИ)"
Автор книги: Евгений Наседкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
Глава 12
Александр Борисович нервничал. Что-то происходило, но он не был в курсе. Вчера весь день и вечер он пытался поговорить с девушкой и ее чернокожим спутником. И каждый раз неудачно – то с ними был Ливанов, то Крылова с выродком, то еще кто-то.
Не сумев уснуть, Керезора снова отправился к Афродите. Как вдруг заметил кровь в чахлой траве. Пройдя по кровавому следу вплоть до Стены, иммунолог оторопел – в кустах лежал Антонов, раненный и без сознания. На руках чернильные разводы – почерневшие кровеносные сосуды. Заражение? Осмотрев Валеру, он понял, что тот укушен нечистым, и в ближайшее время войдет в «фазу бешенства».
Как случилось заражение – это необходимо было выяснить. Падение Илиона не входило в его планы. Не сейчас. Поэтому Керезора оттащил лаборанта к канализационному коллектору и сбросил вниз – как раз тогда, когда у зараженного под веками задвигались глазные яблоки, сигнализируя о скором пробуждении. Подземные потоки должны были отнести его подальше.
Пока ученый устранял угрозу эпидемической вспышки, Сидоров с солдатами напали на Елену Ивановну. Еще одно странное, пугающее происшествие, из-за которого Керезора потерял еще около часа. Наконец, когда он попал на медчасть, Свинкин в фойе лишь удивленно зыркнул из-под пледа, и продолжил дремать.
Подъем на третий этаж оказался непростым – старые колени уже не выдерживали. Наконец, он распахнул дверь в палату, впервые получив возможность переговорить с визитерами. Каково же было его удивление, когда Афродита приказала убираться. Керезора показал тайный знак, подтверждающий причастность к Божьему промыслу, но брюнетку это не удивило.
– Убирайся! – сказала она. – Ты мне сейчас не нужен.
Александр Борисович пытался переговорить с Томасом, но тот полностью подчинялся девице. В итоге, уже через три минуты Афродита подняла крик, что она больна, ей нужно спать, а этот старый извращенец пристает к ней. Прибежавший охранник вежливо попросил ученого удалиться, что Керезора охотно сделал. При этом, он сделал и соответствующие выводы – эти ребята знали о Синдикате… но были ли они сторонниками Судного дня? Кто они и зачем здесь оказались? Он вспомнил про укушенного Антонова – не связано ли все это между собой?
Ученый вернулся к себе, и попытался связаться с Синдикатом, но, к его огорчению, связь отсутствовала. Как оказалось, полковник приказал включить радиоэлектронную защиту над долиной, отрезав все каналы внешней коммуникации. В сумме это было так странно, что Керезора сорвался – он обожал сладкое, но из-за сахарного диабета не мог себе его позволить. Сейчас же иммунолог уселся в Логосе, нервничая, и почти доверху заполнил урну обертками от конфет. Ему нужно было успокоиться и подумать. Сахарный диабет, конечно, опасная болезнь, но все в этом мире, жизнь и смерть, зависели от Сурового Бога.
****
Как оказалось, Егору Мануйлову сегодня, то есть, уже вчера, исполнилось 25 лет – почти мой одногодка. Правда, выглядел он в два раза моложе меня, мне так показалось. Блестящие русые волосы, нежный овал лица, усиленный пушком на подбородке, и удивительно плоский нос.
Пенек под Стеной, куда меня привели вояки, очевидно, был приспособлен для вечеринок – земля вокруг была вытоптана, а в паре метров лежала пустая бутылка от портвейна. Бородин проследил мой взгляд, и пожал плечами.
– Жизнь такая… ты же знаешь? – мы посмеялись, и выпили по первому стакану, заполненному на треть. Напиток обжег пищевод, и я закашлялся.
– Чистый спирт, – улыбнулся Тимофеич. – Самый правдивый напиток. На, возьми, – он протянул соленый огурец из пакета. Сам он уже активно жевал зелень своими желтыми зубами.
– Вздрогнем?! – дед считал, что перерыв не должен быть длинным, он быстро выдохнул и опустошил новую порцию. – Ух! До чего же хорошо!
Они с Егором выпили еще по одной, а я пропустил – пошло не в то горло. А затем мы вспомнили о событиях этой ночи.
– Сидоров подписал себе приговор, – сказал я. – Как он вообще такое придумал?
– Степа? – спросил Бородин и посмотрел на Егора, как будто они вдвоем знали какую-то тайну.
– Горин его убьет, – продолжил я. – Мне в голову не укладывается…
– Ой, хватит! – дед раздраженно махнул на меня. – Сразу видно, что недавно у нас.
– Как будто я не прав?! – повысил я голос.
– Не городи чепуху! – Тимофеич оглянулся по сторонам, и продолжил тихо. – Сидоров делает только то, что приказывает «Босс». Это все знают.
– Не может такого быть! – я понял, что он хотел сказать, но не мог в это поверить.
– Ты бы меньше спорил, а больше слушал, – оборвал меня Мануйлов. – И думать тебе не помешает. Сам смекни – Горин ушел в запой, и последний раз, когда такое было, из Крепости пропали пять человек. Официально, пропали – но все знают, куда, просто говорить об этом нельзя. Илья Андреич не любит, когда об этом вспоминают. И тут, сегодня – то же самое. Застрелил привезенного богомольного, Степку на Елену Ивановну натравил. Жутко все это…
Я задумался, а Тимофеич с Егором выпили «за любовь» и «прекрасных дам», объединив эти темы в одном тосте, и словно напоминая мне о Кареглазке. Неужели Горин узнал о нас с ней? Это объясняло произошедшее лучше всего. Но, если так…
– А что же делать Крыловой? – спросил я. – Уезжать на север?
– Там ей тоже будет не мед, – язык у Бородина стал заплетаться. – Говорят, что на Трилистнике к ней сватался сам Мечников, но тут подвернулся наш Андреич, и она быстренько умотала в Илион. Но недолго идиллия была. У Горина сын был – Даня, так тот на дух мачеху не выносил. А когда пацан погиб, то полковник в запой пошел, и как с цепи сорвался. Говорят, жену сильно мотузил. А потом успокоился. По слухам – она родить обещала, семью настоящую… Правда, слово свое она до сих пор не сдержала. А Горин такого не любит.
– Мечников, который генерал-президент?! Как полковник смог отобрать у него Крылову?
– Президент-резидент… Меч главный у себя. А Андреич главный здесь. Расстояние ведь в тысячи километров. Быстро они с Еленой Ивановной все провернули, и сбежали. По слухам, Меч до сих пор бесится, когда кто-то вспоминает о Горине с Крыловой.
Внезапно Егор стал икать, и на плетущихся ногах отскочил блевать. Тимофеич отошел к нему, а я задумался. Мечников глаз на нее положил… Кареглазка пользовалась бешеной популярностью.
– И что ж делать в этой ситуации? – спросил я у деда, когда он вернулся. – Где можно найти убежище? У американцев?
– Возможно, – Бородин взглянул, словно видя меня насквозь. – Она хороший ученый, может, и возьмут. Но, туда еще добраться надо. А морфы везде. Не съедят, так укусят. А еще – мутанты…
– Мутанты?!
– Да, говорят, что после ядерных взрывов и загрязнения, некоторые люди выжили, но мутировали. И стали страшными, как упыри. Кровожадными людоедами. Это не просто выродки – это мутанты. Но, сам я их не видел. Вроде в Индии есть, и в Китае. Могут, и в Штатах быть – мы же не знаем, что там происходит. Так что, добраться до американцев будет архисложно. Особенно девушке. Особенно с маленьким ребенком.
– А другие военные базы есть? Города, колонии?
– Нее, – вздохнул дед, и я понял, как сильно он устал. Наверное, только забота о названном сыне Егоре до сих пор держала его на этом свете. – Морфы везде. В штабе говорят, что твари ежедневно прибывают к океану – тысячами. Берега Карского моря кишат ими. Не иначе, чуют людей на островах. Страшные времена нас ждут…
****
С утра пораньше Крылова отправилась в штаб, чтоб связаться с диспетчером Колоний и запросить эвакуацию. Солдатское нападение стало пересечением красной линии – теперь вопрос состоял не в том, простит ли ее муж, или она его. Ребром стал вопрос выживания. Они с Миланой оказались на краю пропасти, а земля сыпется и уходит из-под ног. Из Илиона нужно было срочно уезжать.
Илья слетел с катушек. Очевидно, что из-за измены. Это было так глупо с ее стороны, что захотелось плакать. Подставила она не только себя, и не только дочку. Если с ней что-то произойдет по воле обезумевшего мужа, то Ковчег никогда не будет найден. Она может стать причиной окончательного исчезновения людей с лица Земли. Есть и плюс, хотя весьма сомнительный – прошлая ночь расставила все точки над «и», отсеяв из ее жизни и планов Менаева, убрав все иллюзии, и растоптав розовые очки.
Оставался единственный выход: эвакуация в Колонии, а желательно на Шпицберген – подальше от Мечникова. Возможно, что президент уже остыл – не могут ведь люди злиться вечно! Там она определит Милану в хорошие руки, а сама отправится в экспедицию в Биоген. Ради примирения с Мечниковым придется пойти на жертвы, но в нынешних обстоятельствах это было спасение с минимальными последствиями.
Скорее всего, муж продолжает пьянствовать, так как утром в Крепости было непривычно тихо. Илья так просто не выходит из своих запоев. Хорошо, что людей мало – зеркало продемонстрировало, что выглядела она не очень. Помимо многочисленных синяков по всему телу, у нее была гематома на лбу, разбитая губа и порез на щеке.
Возле Куба ошивался большеголовый Куриленко, казалось, что он жил на рабочем месте. Человек-арбуз, – так прозвал его Менаев. Петя Арбуз – зато наушники на башне хорошо сидят. Она вспомнило это, и рассмеялась. Да, Гриша придумывал людям подходящие прозвища. Был у него такой талант. Она поздоровалась с Куриленко, а он ответил неуверенно, и как-то странно посмотрел.
– Вам туда нельзя, – вдруг сказал связист, пресекая ее движение к двери.
– И кто же мне запретит? – она почувствовала раздражение.
Куриленко нервничал, пожевывая язык.
– Босс запретил Вас пускать. Внутри охрана. Нельзя Вам.
– Горин мне не начальник! – возмутилась она. – Я должна связаться с Колониями!
– Нет, не получится, – Куриленко понизил голос, и стало заметно, что он до чертиков испуган. – Андреич пришел ни свет, ни заря, злющий. Застрелил двух ребят. И про Вас предупредил.
Крылова вытаращила глаза. Так вот, что происходит! Вот почему Илион такой пустой – все просто попрятались от мужа!
– Он пьет постоянно, и Вас все время проклинает, называет сукой и шлюхой, – продолжил связист. – Сказал, кто поможет Вам – останется без головы. Лучше бы Вы пошли домой, – он махнул в сторону домиков. – Надо подождать, пока все не устаканится.
Куриленко оглянулся, и потянул ее за рукав за угол.
– В Долине полностью отключили связь, только проводная осталась. Только тихо – не говорите никому. Вообще – обо всем, что я сказал. Просто я считаю… плохо это, – он шептал едва слышно.
Ученая признательно кивнула, и поспешила убраться от Куба. Действительно, сейчас скандалить с Ильей бесполезно. Наоборот, опасно. Она пошла в Логос, рассчитывая переговорить с Керезорой.
****
Было еще темно, но приближающийся рассвет уже окрашивал горизонт в яркие тона. Было холодно, и рядовому Ерёмину хотелось спать. Глаза смыкались – но не дай Бог! Он подбросил хворост в печь, чтоб закипел чайник. Надо еще врезать кофе. Иначе он не дождется смены.
Сейчас он отольет, попьет кофейка, часик-два – и его сменят. Эта ночь была нервозной – его напарник Иванов слег на больничку с болями в животе, оставив Ерёмина одного. Может быть, у Иванова воспаление аппендицита. Но, ему-то что от этого? Нельзя, не положено дежурить одному! Здесь, прямо за быстрой рекой Катунь, находилась граница между мирами – человеческим, и безумным миром наследия Викрама Матхаи. Будь он неладен! Наверное, его уже прокляли все, кто мог…
Блокпост находился прямо перед плотиной, и задачей солдат было предупредить возможные вторжения морфов. Слава Богу, что Ерёмин давно с таким не сталкивался, ведь дамба была надежно защищена от проникновения – начиная заминированным противоположным берегом, с железным частоколом и колючей проволокой, и заканчивая высоким током, пущеным по арматуре. А венчала защитный рубеж пулеметная точка, установленная на вышке.
Помимо блокпоста на дамбе, в трех километрах южнее находился КПП. Там уже все было значительно серьезнее – контрольно-пропускной пункт находился на единственном мосте, ведущем в Новогорск, в долину, и соответственно, дальше, в Новый Илион. Там была даже пушка, и в дежурный наряд всегда заступало не меньше пяти человек. Учитывая, что твари были не способны перебраться через реку, пока что долина была надежно изолирована от внешних угроз.
Конечно, дамба все же была лишней переправой на другой берег, и в такой ситуации была логика в том, чтоб взорвать ее к епеням. Но, данное гидротехническое сооружение играло важнейшую роль. Дамба была нужна для небольшой электростанции, благодаря которой жизнь в Илионе была похожа на цивилизацию до Вспышки.
Зевнув, Ерёмин подумал, что дамба нужна хотя бы для того, чтоб был запасной выход из долины – на случай если что-то пойдет не так. Все-таки, один-единственный мост… не станет его вдруг, и что? Вот он, например, из-за Вспышки так и не научился плавать. Вдруг чего, улепетывая с Илиона, он даже не сможет переплыть реку.
Он направил струю вниз по склону, когда сквозь шум быстрого горного потока послышалось что-то похожее на кашель. Ерёмин встряхнулся – надо просыпаться. Мерещится черт знает что. Подняв сонные глаза, он все же взглянул на заросли внизу, и не поверил увиденному.
Человек. Или морф? Да нет – как бы он перебрался на этот берег?!
Осторожно, с пистолетом и фонарем в руках, Ерёмин стал спускаться вниз. Земля сыпалась, и несколько раз он чуть не упал. Человек на берегу кашлял все громче.
Рядовой оказался уже в двух метрах от человека, и понял, что он его знает. Он из Илиона. Лаборант из Логоса… точно! Антонов – они еще с месяц назад распили вместе бутылку рома!
Лаборант лежал у берега, он выглядел таким изможденным, словно умирал. Или уже умер.
– Ты в порядке? – спросил Еремин. – Как ты здесь очутился? Что произошло?
От Антонова послышались какие-то звуки, но было непонятно, что он говорит, так как лицом он уткнулся в траву. Кажется, он пытался привстать или перевернуться…
Ерёмин наклонился, чтоб помочь. Валера резко вцепился зубами, прокусив запястье через рукав. Солдат заорал матом, в глазах потемнело, но он сумел выстрелить в Антонова – и зубы расцепились. Стоная от боли, Ерёмин бросился по насыпи, оставляя кровавый след. Гад такой, прокусил вену? И даже, наверное, вырвал мясо.
Сон улетучился, сердце рвалось из груди, а мысли вертелись в броуновском движении. Надо срочно остановить кровь…Что с Антоновым? А если он заражен? Нет – не может такого быть… Ерёмин обернулся, чтоб посмотреть на лаборанта – но там уже никого не было. Может, он ошибся, и Антонов лежал немного дальше? На сколько метров он отбежал? Валера, да пошел ты!
Ерёмин насилу вскарабкался вверх по склону. Было холодно… или это его тело холодело? Он слишком быстро терял кровь. Какого хрена он поперся вниз? Черт, черт, черт!
Когда он вылез, то изо всех сил понесся к будке – словно за ним гнались все чудовища мира. Внутри была аптечка, пылали дрова в печке, пахло ароматное кофе. Быстрее, быстрее! Почему ноги ватные? Быстрее же! Тяжелая дверь как будто не хотела его впускать, но, в конце концов, сдалась – и Ерёмин плюхнулся на бурый диван. Рация лежала рядом – он включил, но там было глухо. Он пробовал еще раз, и еще – но не мог ни с кем связаться. Викрама срань, да что же происходит?!
Ерёмин решил обождать с рацией, и снял рубашку, запекшуюся в крови. На руке действительно был отодран небольшой шмат мяса. Ругаясь и вопя от боли, он облил кровоточащую рану спиртом, и забинтовал.
Кисть почернела, но он этого уже не видел – ему было плохо, перед глазами затуманилось. Нет-нет, я так молод, мне еще рано умирать! – подумал он и, облокотившись о стены, с трудом выбрался наружу. Вдалеке слабо светилось окошко на гидроэлектростанции. Там были люди, обслуживающий персонал. У них должна быть связь. Они вызовут медиков. Они помогут!
Пошатываясь и кряхтя, Ерёмин поплелся по узкой дорожке, периодически падая, но всегда – всегда поднимаясь. Он хотел жить.
****
Когда пришла Елена Ивановна, Керезора лишь равнодушно кивнул ей, и снова погрузился в свои мысли. Конечно, появление Крыловой было логичным – она всегда приходила раньше всех, а поиски Ковчега вообще приковали все ее внимание. И в то же время, он не ожидал, что она заявится после произошедшего ночью.
– Мне нужен ваш совет, – сказала девушка, присев напротив.
Он нехотя взглянул на нее. Елена Ивановна вызывала у него симпатию – как человек, и как ученый. Он не должен поддаваться эмоциям, но глядя на нее, иногда он все же сожалел о судьбе человечества. Были среди людей и достойные представители: красивые, умные, добрые и честные. Но, Божья воля известна, и назад пути не было. Все должны умереть.
– Как я могу помочь? – спросил он.
– Мне нужно найти надежных людей, которые могли бы отвезти меня на север.
Иммунолог задумался. Пальцы нервно переплетались между собой и снова разъединялись, причем быстро и хаотично.
– Без шансов. Это самоубийство, – наконец ответил он.
– У меня нет другого выхода, – девушка устало убрала волосы со лба, на котором красовался фиолетовый синяк. – Горин ненавидит меня. Считает, что его предала. Вы же знаете, насколько он злопамятный и жестокий. Ведь это он приказал Сидорову изнасиловать меня.
С минуту они молчали – Александр Борисович обдумывал новую информацию.
– Все равно – нельзя так, – сказал он. – На машине ты не доберешься в Колонии. Только на самолете, которого у нас нет. Или на вертолете – с запасом топлива. То есть, нужен человек, умеющий летать. Я даже не знаю. Вряд ли мы такого найдем.
– Я здесь не останусь! – заявила Крылова, и сжала опухшие губы.
– Если Горин действительно перешел красную линию, побег будет самоубийством. И, скорее всего, эта идея раскроется еще в процессе подготовки. Нас просто предадут. Мы же не знаем, кому верить, а это значит, что лучше – вообще никому.
Неожиданно он кое-что вспомнил. Конечно, все погибнут, но это процесс длительный, и можно было сделать так, чтоб Лена погибла в числе последних.
– Спутниковый телефон мог бы стать выходом, – задумчиво протянул Керезора, – связаться с диспетчером, попросить эвакуацию…
– Телефон лежит у Горина в сейфе. А в долине гасятся все радиосигналы, – несколько нетерпеливо оборвала его девушка.
– Да, – согласился он. – Но наши гости – девица с чернокожим – имели при себе спутниковый телефон. Насколько я знаю, он был изъят, и помещен на склад. Вот если бы удалось заполучить его, и выехать за пределы долины… как думаешь?
Ученая кивнула, покраснев от возбуждения. Это будет сложно, но как вариант…
Керезора, естественно, не объяснял, откуда он знает о вещах Диты и Томаса. Вчера он посетил склад и внимательно изучил все, что у них было изъято, в том числе, штурмовой револьвер.
Лена встала, чтоб уйти, а затем удивленно спросила, куда подевался Валера. Иммунолог пожал плечами – кто знает, может, там же, где и Менаев? Она покраснела, и ушла, а Керезора снова задумался. Сегодня он обязательно прижмет Афродиту, и узнает, что они задумали. Уже много лет оперативная деятельность в Илионе могла проводиться только под контролем Буревестника. Очень осторожно, аккуратно и точечно. Нельзя гадить там, где живешь.
****
Когда Крылова подъехала к складу на старенькой белой «Ниве», солнце только что перевалило через зенит, и светило ярко-ярко, совсем по-весеннему – такого не было последние четыре года. Поправив волосы, она улыбнулась солдатику на входе, и свернула к камере хранения. За большой амбарной дверью сидел немолодой толстощекий мужичок, у которого на лице было написано, что он чертовски устал от этой паскудной жизни, и от этой монотонной работы. Увидев девушку, он еще больше скривился. Даже длинные ноги и короткая юбка не произвели никакого впечатления – возможно, что женщины его уже не интересовали.
– Добрый день! – приветливо поздоровалась ученая. – Я за вещами.
– Не сильно он и добрый, – едва понятно пробормотал толстяк. В камеру хранения редко кто наведывался, а потому, как часто бывает у неперетружденных людей, каптерщик крайне отрицательно относился к любым посещениям, которые заставляли его подниматься со старого продавленного кресла.
– Что за вещи? – спросил он, просто потому, что так полагалось. Но мысленно, наверняка, уже несколько раз послал эту фифу куда подальше.
– Мне нужны вещи задержанных с Рудников, – сообщила Лена. – Там есть оборудование, которое необходимо мне в лаборатории.
Каптерщик пригляделся, а затем кивнул, очевидно, поняв, что она из Логоса, и уставился на ряды стеллажей, соображая, где могут лежать эти вещи. При этом его лицо приобрело еще более кислый вид.
– Почему сразу себе не забрали? – он недовольно закряхтел, вынужденный все-таки покинуть кресло. – Полковник разрешил?
– Разрешил, – ответила Крылова, направляясь за каптерщиком. – Я вообще-то его жена!
Он застыл как вкопанный, затем ударил себя по лбу, будто что-то вспомнив.
– Не, не, вам туда нельзя, – в его голосе проскочили заискивающие нотки. – Я сам все принесу.
Толстяк вернулся на удивление быстро. Тихо и невнятно ворча под нос, он маленькими шажками появился из-за стеллажей с двумя увесистыми картонными ящиками, за которыми его самого едва было видно. Ящики с грохотом рухнули на стол.
– Все заберете? – спросил запыханный каптерщик. – Проверять по переписи будем?
Пожав плечами, ученая осмотрела ящики: два странных колеса, тяжеленный револьвер, альпинистские веревки, кошки и страховочные системы, прочее с неизвестным предназначением. Наконец, она нашла искомое.
– Я возьму только этот, – она пододвинула нужный ящик к себе.
– Распишитесь о получении, – он посмотрел с подозрением и выложил журнал выдачи.
– Погрузите в машину? – расписавшись, спросила девушка, пугая каптерщика необходимостью предпринимать новые усилия.
Тот помрачнел.
– Ладно, я как-нибудь сама, – констатировала Лена.
Это сыграло так, как надо. Толстяк расплылся в улыбке и мгновенно забыл обо всех подозрениях.
– Как хотите, как хотите, – он засунул журнал в стол. – Только держите ящик под низ – дно может вывалиться.
Нести и правда было тяжело. Но юноша в предбаннике подхватил ящик из ее рук.
– Куда нести? – задорно улыбнулся солдатик.
– В Ниву, – показала Крылова и крикнула вдогонку. – Спасибо!
Пока что все складывалось неплохо.
****
Как только мои глаза открылись, я понял, что день будет мерзопакостным. Во-первых, я вспомнил все, что произошло накануне. Во-вторых, понял, что новых встрясок сегодня не избежать – дай Бог выжить. В-третьих, болела голова, подташнивало, и закончились сигареты. Вне ранжирования: снова снились кошмары, в которых мама и Таня гоняются за мной с ножами.
Худо-бедно я встал и, превозмогая усиливающийся набат в мозгах, наскоро умылся, убирая с рожи шерсть от подушки. Еще немного гигиенических процедур, позволяющих чувствовать себя человеком, лучшие шмотки, обильный полив парфюмом снаружи, и не менее обильный прием одеколона внутрь. Правда, это помогло убрать лишь тошноту, от головы пришлось врезать кетанов – силен, конечно, но мне некогда было пить анальгин и час отлеживаться, пока боль не пройдет.
В Логос я шел, прячась за деревьями и фонарями. Бог миловал, никто не прицепился, да и вообще, на удивление – людей кот наплакал.
Понимая, что совершил огромнейшую глупость с Афродитой и, не понимая, как это вообще могло произойти, я хотел снова просить прощения у Кареглазки. Но ее не было, также, как и Антонова с Бергман. Единственным работягой оказался Пенс, который был странно задумчив, а свежие морщины на переносице свидетельствовали, что его тоже что-то гложет.
Борисыч морозился… но я настырный человек, и через полчаса моих домогательств Керезора раскололся: Елена Ивановна приходила на минутку, и ушла как раз передо мной – это я уже заподозрил по запаху жасмина, витающему в коридорах. Также он сказал, что Крылова ночевала у Зои. Это подтверждало мои опасения, что Горин узнал о нашей короткой романтической связи. Фактически, это было добавлением последнего пазла к разгадке ночных инцидентов – и нападения Кузьмы на меня, и нападения Сидорова на Лену.
Итак, ушел я с Логоса не в лучшем расположении духа, правда, прихватив утешительный приз – пару пачек из табачного запаса Валерона.
Ситуация была ужасна – я был во вражеском стане, с ограниченными ресурсами, а супостат в любой момент мог приговорить меня к смерти. Надо было оперативно улепетывать. И прихватить Лену не помешает.
Кареглазке тоже грозила опасность, хотя я был склонен преуменьшить масштаб – уж кто-кто, а бабенки со своими прелестями намного проще проходят сквозь тяготы жизни. И все-таки я надеялся, что она внемлет голосу здравого смысла, и объединится со мной против общей угрозы. Куда ж ей деваться-то?
Меня ждало разочарование и ломка стереотипов.
Когда я по-шпионски пробрался к Зойкиному дому, Лена наотрез отказалась со мной говорить. Я уже и камешки в окна бросал, и нарисовал мелом перед окном огромное сердце, пораженное стрелой (пришлось стереть в течение пяти минут), и отправил посыльным Цербера, с коробкой собственноручно приготовленных леденцов «петушков». Я даже спел серенаду под спальней (справедливости ради, это была больше трагическая пантомима). И все это – в условиях невероятной скрытности и анонимности – я исчезал в больших сиреневых кустах сразу, как только слышал чьи-то шаги на тропинке.
Немного полегчало, когда я узнал от Бергман, вышедшей прогнать меня от дома в который раз, что Андреич утром застрелил двух солдат – и сержанта Кузьму в том числе. Не знаю, что ему сделал сержант, но я глупо надеялся, что его гибель является плюсом. Возможно, Кузьма и не успел рассказать Горину, как я сбежал? И тогда полковник пребывает в уверенности, что я лежу где-нибудь в лесу за Стеной – остывший и начавший кормить червей?
Конечно, это был самообман, и я, на самом деле понимал, что Горин в запое – еще страшнее Горина трезвого. Его мимолетная забывчивость в моем отношении должна была быть использована для побега, а я все еще здесь – обхаживаю самочку. Далась она мне! Но и без нее я не мог. Я чувствовал, что если сбегу сам, то буду долго считать это величайшей ошибкой в жизни. Ну, кроме, гибели мамы, и предательства Ники. Хотя, это не в счет, это совершенно другая тема.
Не в состоянии достучаться до Кареглазки, я использовал запрещенный прием. Ну, как запрещенный? На самом деле, я давно решил, что запрещенных приемов не существует. Есть те, которые вызывают субъективный восторг у людей, и есть такие, которые пугают и отвращают. Я применил последнее – но так, чтоб никто не понял.
****
В очередной раз спрятавшись в кустах от случайного прохожего, я случайно наступил на Церберову лапу. Он взвизгнул, и я нехотя погладил его. И тут меня осенило. Взяв булыжник, лежавший рядом, я изо всех сил врезал им по лапе. Пес взвыл от боли, и перепугано отскочил.
– Тсс, тссс… – успокаивающе позвал я. – Иди сюда!
Цербер не желал подходить, рычал, и тогда я сам приблизился – он недоверчиво поглядывал, и едва удержался, чтоб не сбежать. Я погладил его, утешил, и обвязал травмированную лапу тряпкой, которую всегда носил на всякий случай, ну знаете – руки вытереть, сопли и прочее. Затем я взлохматил волосы, словно был не в себе, схватил псину и побежал к домику Бергман.
– Зоя, открой! ОТКРОЙТЕ! Цербер поранился! Изверги, помогите животному!
В приоткрывшуюся дверь выглянули Бергман и маленькая Милана – она держала во рту мой «петушок», но от ужаса выронила леденец.
– Мамочка, что с Пусей? Ему больно!
В одном из окон мелькнуло потрясенное личико Кареглазки, под напором Миланы дверь отворилась шире, и пес скрылся в доме. Напоследок Цербер обернулся, и злобно зарычал на меня. Дверь захлопнулась.
– А я? Вы как-то хреново шутите. Это моя собака, между прочим! – возмутился я, но за углом послышались шаги, и едва успел нырнуть за шиповник у крыльца. Ободрался нехило.
Уже через пару минут я вернулся к двери, стуча и взывая к порядочности обитателей, а в ответ раздавалось лишь рычание Цербера в прихожей – то ли ему не нравилось оказание первой помощи, то ли он демонстрировал мне свою обиду. Глупая скотина!
Затем дверь открылась, и там показалась Елена Ивановна.
– Ты самый мерзкий человек, которого я встречала! – заявила она. – Ты думаешь, никто не поймет, что ты ударил собаку камнем?!
Я бросился к ней, но она захлопнула дверь перед моим носом. Я прокричал вслед – типа, она не права, и она все не так поняла. Про себя же подумал, что опростоволосился. Я забыл, что хоть Лена и не является медиком в привычном понимании слова, но после Вспышки ей приходилось сталкиваться с разными случаями ранений. И она раскусила меня, как белка – фундук.
****
Гермес-Афродита отложил помаду, брасматик и тени.
– Как тебе? – спросил он у Томаса.
– Отлично! – африканец отреагировал поднятым большим пальцем. – Ты очень красивая.
Бывший оперативник Синдиката благодарно кивнул, он очень старался стать неотразимой красоткой, что было трудно – он красился второй раз в жизни. Но, талантливый человек, видимо, действительно талантлив во всем – несмотря на имеющиеся дефекты.
По сути, Дита пыталась спрятать язвочки: на подбородке, и на виске – там, где когда-то ударилась.
Да, постепенно синдик привыкал к своему уродству – не физическому, нет – внешне он был красивой девушкой, если не учитывать прогрессирующее разложение. Но, наиболее явно он ощущала уродство внутри – выглядящее как неестественность существования мужчины в женском теле. И безумные галлюцинации. То чужое, что упорно проникало внутрь. Урод… да, он урод – просто монстр. Но, пока что он примирился со своей измененной судьбой. Скоро у него появится шанс, и речь не только о мести…
Тем более, что перипетий и забот хватало. В таких обстоятельствах соблазнительное женское тело, и вынужденный секс с выродком были совсем пустяковыми проблемами. К тому же – нельзя не признать – секс оказался значительно лучше, чем он ожидал. В отличие от вагинального расширителя, это не было насилием над самой собой, уничижением и признаком сломленности. Наоборот.
Это было удивительное ощущение чужого присутствия внутри себя. Не духовное – нет. Физическое. Осязаемый апофеоз возбуждения, внедренный в организм, и имеющий размер, вкус, запах. Пульсирующий и живой, заполняющий пустоты и дающий жизни смысл. Хотя, было какое-то ощущение мерзости и отвращения, как будто она поучаствовал в оргии содомитов – но, ему это понравилось. По животному, извращенно. Все-таки верно говорится в Библии, что женщина – источник греха, и по природе своей похотлива…
В коридоре раздались шаги, и в палату ворвался Керезора. Он же – Буревестник, виновник кастрации Гермеса, и гибели его брата Парамона, как стало ясно еще вчера.
