Текст книги "Кареглазка и чудовища (СИ)"
Автор книги: Евгений Наседкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
– Пора улетать, – Горин раздраженно посмотрел на жену. – Нам дорого обошлась твоя коробка.
– Никто не знал, что здесь спит стая, – она сжала губы. – Илья, мне жаль. Правда.
– Надеюсь, теперь ты довольна.
– Хорошо, Илья, – девушка свела брови и прищурилась. – Я все поняла. Больше не будет никаких рейдов, потому что ты не можешь предусмотреть наличие морфов и оборону от них.
Ударила по больному месту. Полковник налился кровью, вытаращив глаза. Что?!
– А кто виноват? – продолжила Крылова. – Я? Я вроде делаю свою работу, и пытаюсь сделать лекарство. И Ковчег для этого необходим, – муж попытался что-то сказать, но Лена своей интонацией осадила его. – А ты? Ты что делаешь? Переводишь стрелки?
– Бляха-муха! – выругался он и повернулся к пилоту Куриленко. – Взлетаем. Мы только что сделали важное дело – потеряли десять пацанов и достали коробку.
Горина трясло от гнева, но он обуздал агрессию. Главное – ничего не говорить первые минут 10. Тогда гормон покинет мозг, и не сделаешь нечто, о чем потом будешь жалеть. Конечно, это срабатывало не всегда. Когда получалось, он чувствовал себя победителем левиафана. А если нет…
****
Мы взлетели, и Ми-8 завис на высоте третьего этажа, ненадолго, перед тем, как взять курс на Новый Илион. Все расстроенно поглядывали на пустые места, еще час назад занятые сослуживцами. Я взял руку Кареглазки, пользуясь грустным моментом. Она не отреагировала, уставившись на мешок с тварью под ногами – а ее муж сердито глядел в окошко.
– Эй! – воскликнул один из солдат. – Что это?
Окна напротив, в каком-то из классов, зазвенели, и рассыпались. В образовавшемся проеме появился долговязый нелюдь со свежими рубцами на морде. Он ревел, клацая клыкастой челюстью, пока солнечный свет обжигал его кожу, шипевшую, как на сковороде. Одного глаза нет. На груди дымятся буквы «ХТК». Охотник!?
– Расстреляйте, к чертовой матери! – приказал Горин.
Но кракл уже исчез. Налеткин огорченно вздохнул, откладывая автомат в сторону. Вдруг в классе что-то мелькнуло, и Охотник с разгона выскочил в окно. Его прыжком можно было бы восхититься, он был достоин олимпийских медалей. От школы до вертолета было не меньше 5 метров, для человека это было бы немыслимой дистанцией – но, монстр преодолел ее. Под ураганный грохот двигателей и пропеллеров он ворвался в салон Ми-8, и ухватился за Налеткина. Сержант заорал, не удержался, и вывалился вместе с краклом. Он грохнулся на асфальт, пустив под себя лужу алой крови. Но – не Охотник. Морф уцепился за полозок от шасси, и стал подтягиваться наверх. Солнце обжигало его, покрывая серую кожу многочисленными язвами, но он был настойчив. Еще чуть-чуть, и он почти достиг салона.
Его нужно было сбить, расстрелять, но его позиция была довольно выигрышной. А если он проникнет внутрь…
– Чего тормозите?! – я дрожал от ужаса. – Он же сейчас будет здесь!
– А солнце? Свет? Он ведь должен сгореть! – ответил Самойлов, слинявший подальше от места, где он сидел вместе с Налеткиным.
Горин сжимал пистолет, и казался невозмутимым, но его выдавала лысина, покрытая испариной. Коровин и Черданцев выставили автоматы, а Елена Ивановна уцепилась в дипломат. В это время Охотник достиг нужной зацепки, и ворвался в салон. Полковник выстрелил, но морф оказался феноменально ловким – несмотря на ультрафиолет, уже почти превративший его в жаренного слепого карася, он умудрился уклониться. В итоге, пули погрузились в туловище, и даже в голову, но мозги остались целы. Пошатываясь, он бросился к Кареглазке.
– Черт! ДА ЧТО СО ВСЕМИ ВАМИ?! – в моих руках уже блестел Кракобой, и как только монстр оказался на расстоянии подскока, я выпрыгнул, вмазав по черепушке, что есть дури. У кракла в голове что-то треснуло, он отклонился назад – а я упал прямо на Елену Ивановну.
Вояки наконец поймали гада на мушку, и стали поливать свинцом. Охотник пытался удержаться, но ударная сила выбила его из салона, и он камнем упал – почти рядом с погибшим Налеткиным.
– Сука-блядь! – мимо пролез перепуганный Коровин, и выглянул в окошко. – Что с этой тварью? Они же не должны так делать? – солдат поочередно смотрел на Горина, Крылову, и даже на меня, что мне льстило. – Скажите, что произошло?
– Батя объявился, – засмеялся я, пытаясь успокоить дыхание, и посмотрев на Кареглазку. Но никто не поддержал мою шутку, а ученая задумалась, кусая губы. Ее руки не прекращали дрожать, поэтому я снова накрыл их своими.
– Поехали домой, – приказал Горин, кидая вниз, к Охотнику, охапку гранат. Это ж надо было так – убить еще одного из его людей, когда все уже были в безопасности. Трагическая бессмыслица.
Ми-8 на крейсерской скорости направился на юг, и всю обратную дорогу мы молчали – настолько были потрясены этим ужасным и странным днем. А я грел руки полковничьей жены – война войной, но никогда не забывайте, из-за чего все эти заварухи начинаются…
****
Невысокий смуглый мужчина за сорок, сидящий на балконе, отложил бинокль, и склонился над альбомом. Он спешил закончить последний рисунок – военный вертолет, улетающий к дальним горам. Перед этим он быстро заштриховал вертолет у школы, кракла в разбитом окне, Менаева, выходящего из дверей с дипломатом. Рисунки, в целом, черно-белые, графические. Но некоторые детали он навел фломастерами и цветными карандашами – красный кейс, рыжая девушка.
Все это пригодится ему, когда он доберется до Пирата – старый товарищ интересуется таким, ему всегда было любопытно, за что готовы умирать люди после Конца Света. В данном случае – почему столько военных погибли из-за дипломата. Он улыбнулся в предчувствии награды. Еда, пойло, лекарства… а самое главное – женщины, лучшие из выживших. Счастье, аж до дрожи!
****
Как и договаривались, я мог уйти, когда захочу, – так сказал Горин. Полковник держал свое офицерское слово, хотя его жена все еще имела ко мне вопросы – к примеру, о моих следах в лесу. Но, пока что эта тема ушла на второй план, чему способствовало и то, что мозги Крыловой теперь были заняты Ковчегом.
Искушение смыться побыстрей было сильным. Несмотря на видимость благополучия, я прекрасно понимал, как функционируют такие сообщества – законом и справедливостью тут и не пахло. Все решала воля одного человека, окруженного кликой. Шерхан и его шакалы.
И все же, пока что я решил остаться. Честно – из-за Кареглазки. Хоть Елена Ивановна и была замужем за главным человеком в радиусе тысячи километров, но я чувствовал, что между мной и ней что-то происходит. Возможно, в зародыше, в виде нечеткой симпатии, но что-то есть. Это была игра с огнем, охота на тираннозавра, бой с богами – но, я безумно сильно хотел эту девушку.
Итак, я остался, а так как в Крепости все чем-то заняты, и приносят пользу (я щас лопну от сарказма!), у меня появилась работа. Не ахти какая, убирать в Логосе – в лаборатории под медчастью, обустроенной Крыловой. Уборка включала в себя мытье полов, панелей, уборку в виварии… чистку инвентаря, санузел, и еще множество всякой херни, от которой меня тошнило. Но, эта работа была не такой тяжелой, как, например, в карьере, а вдобавок, я постоянно находился рядом с Кареглазкой.
Сразу же после рейда, мы пообедали, правда – без Елены Ивановны, улизнувшей к Ковчегу. А когда все ушли, я снова прошмыгнул в столовую, где выклянчил у Ашотовны добавку: котлету с пюре для меня, и говяжьи кости для Цербера. На самом деле, просить и не пришлось – армянка с сочувствием отнеслась к моим выпирающим ребрам и, кажется, даже с радостью удовлетворила мой аппетит. Предположительно, она посчитала своей обязанностью устранить мою болезненную худобу. Вот и отлично, жирок в наше время – совершенно необходимый атрибут выживания. В условиях нерегулярного питания худоба становилась опасной – три дня без еды, и кирдык.
****
Достав кейс и выбросив кракла из вертолета, я произвел хорошее впечатление на полковника и его солдат. Я все еще оставался в их глазах выродком – но, очень годным выродком, смахивающим на современного героя, настоящего сталкера. Это одновременно и радовало, и удивляло – учитывая, что я остался таким же трусливым и эгоистичным.
Горин даже разрешил мне прогуляться по Крепости. Как полагается, я промочил горло перед экскурсией – чтоб победить тревожность и болевой синдром. Мое состояние улучшилось, с глаза сняли повязку, хотя спина с коленом еще болели. Как и чертовы ожоги.
Сначала со мной были только Шпигин и Свинкин с Цербером.
Пес почему-то невзлюбил капитана. Внешне так не выглядело, но я видел собаку насквозь. Цербер все время подлезал Шпигину под ноги, пытаясь заставить его потерять равновесие, запрыгивал на него, пачкая лапами, а однажды даже пометил ему берцы – пока офицер принимал по рации отчет дежурного штаба. В итоге, Шпигину пришлось покинуть нас. Почему-то я обрадовался, и даже позволил себе погладить горбатую спину страшилища.
С одной стороны, в Илионе все было интересно – я давно не видел очага цивилизации, да и для побега нужно было побольше разузнать. С другой – ничего экстраудивительного мне не показали. Почти обычная воинская часть. Признаюсь, за последние годы я побывал на нескольких, рыская в поиске чего-то полезного.
Кроме, разве что, Стены.
Стена была произведением искусства. Монолитная смесь камня, кирпича, бетона и железа, по большей части извлеченных из Новогорска. Высота фортификации в разных частях составляла от 6 до 9 метров, толщина – около 2 метров, расширяясь в некоторых местах для размещения тяжелого вооружения. Я поглядел: там были и катапульты, и огнеметы, и артиллерийские орудия, и просто пулеметные точки. Выглядело внушительно.
Жители Крепости обитали в казармах и в бывшей гостинице, а офицеры и семейные жили в небольших домиках в сосновом сквере на западе. На востоке, ближе к выезду в Новогорск, размещались склады и хранилища, ангары для техники и вертолетная площадка. В центре, вокруг плаца, находились штаб (он же Куб), армейский клуб Одеон, котельная, здания пищеблока и прачечной. Медчасть вкупе с биоцентром (Логос) находилась на противоположной от штаба стороне площади – их разделяло метров двести. Там же были бювет, ателье, оранжерея, и немного на отшибе – церквушка с желто-лимонным куполом и громадным крестом сверху. На севере – фермы со свиньями, коровами и курами, на юге – учебная площадка: крытый спортзал с тиром и стадион со стрельбищем.
Кладбище и взлетная полоса размещались за пределами Илиона.
Упомяну и пейзаж. С запада и севера Крепость была защищена горами, а на востоке и юге соприкасалась с городской застройкой – и все это было отделено от внешнего мира бурной речушкой, питающей гидроэлектростанцию.
Вы, наверняка, заметили, что слова Крепость и Стена я употребляю с большой буквы? Сам не знаю, как это выходит, просто местные произносят их так, что появляется стойкое впечатление, что Крепость – это топоним, как и Новый Илион, а Стена – отдельный географический объект. Какое-то особое уважение звучит… что я сам придаю заглавные буквы этим словам.
Нужно отметить, что пока я был заперт в палате, Цербер здесь полностью обвыкся. Он ловко гонял воробьев, рассекая километр на километр, и мне кажется, что его можно было бы использовать для побега. Если бы он был поумнее – хотя, будучи умным, он никогда бы не спас мою задницу.
Естественно, мне показали не все – я на это и не рассчитывал. А скоро мне оказалось совсем не до этого – по пути к нам присоединилась Елена Ивановна. Она снова расспрашивала о моей встрече с Мчатряном – не говорил ли он что-то, похожее на код от дипломата.
Кареглазка шла впереди, и я не мог оторвать глаза от раскачивающихся бедер. Иногда она будто случайно прикасалась рукой, несколько раз даже прижалась – и это меня каждый раз заставляло волноваться, как 15-летнего мальчишку. Такая тактильная активность сбивала с толку – из опыта я знал, что это могло быть как многообещающим признаком флирта, так и проявлением обычной симпатии, не имеющей ничего общего с соблазнением.
А затем все усугубилось еще и видом снизу, который открылся передо мной, когда мы поднимались по лестницам. Конечно, рядом был Свинкин, и я не позволял себе слишком много. И, все же, иногда мне удавалось заглянуть под юбку.
И хотя у меня был план изучить локацию, пока есть возможность – я был весь на иголках, и не мог сконцентрироваться на задаче. Сколько раз я ругал себя за проклятый переизбыток гормонов!
Как бы там ни было, мне все же удалось засечь кое-что полезное. К востоку от плаца, неподалеку от церкви, стояла кирпичная постройка – как склеп. Оказалось, что это вход в тоннель, соединяющий Илион с гидроэлектростанцией. А так как подземный ход совпадал с течением небольшой подземной речушки, обеспечивающей Крепость водой, то местные называли его Акведуком. Горин переживал о стабильном электрообеспечении и водоснабжении, поэтому тоннель стал его вторым крупным строительным проектом после Стены.
На массивной двери Акведука висел серьезный замок, но охраны я не заметил – наиболее вероятно, что солдаты просто периодически делали там обход.
****
Охотник укрылся от солнца, скатившись по ступенькам в подземный переход. Сейчас он больше походил на драную тряпку, чем на представителя племени, захватившего планету.
Время было на его стороне, оно не играло роли, и нонсенс – время поджимало. Сложно и необъяснимо, хотя он совершенно не задавался такими вопросами.
Охотник стойко переносил боль – несмотря на адский обжиг ослепляющим ультрафиолетом. В темноте туннеля боль стала тупой, хотя и всеобъемлющей. Его состояние было равно агонии, кожа представляла собой сплошной ожог – вернее, кожи не было, она сгорела дотла вместе с сетчаткой единственного глаза. Все органы были поражены дневным светом, а также сотней свинцовых зарядов. Разорванный, сожженный, уничтоженный… только мозг еще сохранял функционал, только нервная система снова и снова перезагружалась, пытаясь запустить разрушенные системы жизнедеятельности.
В эти моменты в сновидения, наполненные голодом, кровью и мясом, врывалось нечто – оно действовало на сердечный мускул как самый мощный электрошокер, как стартер, запускающий двигатель. Особь. Голодная, как и он. И их связывает невидимая нить. Он должен спасти, освободить ее – это единственное, что знал Охотник. ЧТО ТАКОЕ МАРГА?!
Скоро, совсем скоро, он восстановит силы, и найдет ее. Найдет их – и насытится ими. Прекратит существование их вида. Челюсть рефлексивно дернулась, пожирая пролезающую рядом сороконожку. Скоро, совсем скоро он снова будет готов к охоте.
****
После экскурсии Елена Ивановна потянула меня на работу – в Логос. Мол, тоже на ознакомление. От мыслей о работе стало канудить, но после ее прикосновений я не мог сопротивляться.
Лаборант по имени Валера, зануднейший из людей, с бегающим неудовлетворенным взглядом, словно его только что оторвали от просмотра порно, провел меня по лабораториям, а «аспирантка» Зоя выделила инвентарь. Я пробовал пошутить с ней, но горячая внешность и подкачанная задница оказались обманчивыми – она была редкой тупицей. Бергман вообще была из тех девушек, которые в соцсетях заносят незнакомых людей в черные списки. Профилактически – ведь она не имеет понятия, кто ты, и чего хочешь. Вернее, она думает, что знает все это – ты кобелина, и если она подтвердит запрос о дружбе, то ты напишешь ей уйму пошлых сообщений и будешь преследовать аки маньяк. Но, крошка, это ведь социальные сети! Не собираюсь я тебя преследовать (ха-ха!).
После знакомства с биоцентром я вернулся в диспетчерскую, где Кареглазка все так же возилась с комбинациями для дипломата. Можно было не заморачиваться, и вскрыть коробку – хоть ломом, хоть пулей, хоть чем – но она пока что не желала их использовать. По ее мнению, внутри могло быть что-то хрупкое, и его ни в коем разе нельзя было повредить.
Потом она переместилась в свежеоборудованный бокс, где содержалась пойманная тварь, и я пошел следом. А Цербер – за нами. Вообще, мне очень-очень нравилось ходить сзади нее – таких шикарных бедер я давно не наблюдал. Не то, чтоб они были габаритные – нет. Они были… я бы сказал, средними – довольно худенькие, аккуратные, и в то же время, достаточно широкие и округлые. А венчались эти божественные бедра такой же превосходной, аккуратной попой, похожей на аппетитные идеальные шарики. Все это так божественно покачивалось при ходьбе, что мое тело устремлялось вверх – ну, конечно, не все тело, и не к небесам, если вы меня понимаете.
Елена Ивановна ввела особи смесь препаратов, снова усыпивших ее, и взяла анализы. Показатели были несколько нестандартными, о чем она переговорила с бодрым пенсионером по фамилии Керезора. Затем повернулась ко мне.
– Ты долго будешь ходить хвостом? – спросила она, подключая краклобабу к проводам.
– Это моя работа, – ответил я.
– Ты уборщик, а не шпион, – она улыбнулась. – Кстати, тебе нужно поселиться в казарме.
– В КАЗАРМЕ?! – я скривился.
– Ты же не семейный, и не офицер.
– Возможно, скоро буду, – я расстроился, жить в казарме не хотелось.
– Офицером? Я бы на это не рассчитывала, – она прилепила последний датчик на живот твари.
– Цербера я тоже возьму в эту богадельню? – напомнил я о питомце. – Вместе с ним, я как семейный.
– Иди, хоспади! – засмеялась Кареглазка. – Придумаем что-то и собаке.
– Пожалуй, я мог бы жить здесь, – предложил я вариант, вдруг осенивший меня. – Валера говорил, что нужно убраться в одной из кладовок – перебрать вещи, перенести.
Я даже готов был поработать, хоть уже и вечерело – так сильно не хотел в казарму.
– Да, там нужно поубирать, – согласилась она. – Но там жить ты не будешь, это будет новая кладовая – вместо вот этого бокса. Иди, я потом обсужу с мужем твой жилищный вопрос.
****
Чулан был завален хламом с медчасти, вероятно, оставшимся здесь еще с тех времен, когда я ходил в школу: матрасы и подушки, старое постельное белье, несколько разбитых коек, тумбочек и зеркал. Я должен был это переместить на свалку за бараками.
В качестве грузчика я вначале успешно использовал Цербера – привязывая к нему подушки и белье. Вскоре хитрожопая псина разленилась, и куда-то умотала. Тем более, уморился я – мои силы еще недостаточно восстановились, да и какого черта, в самом-то деле?! Присев на сломанном стуле на трех ножках, я переждал приступ тошноты, связанный с контузией, закурил и пускал кольца под потолок, когда увидел в стене проблеск света. Все, что было странным, нужно было обязательно проверить, поэтому я внимательно оглядел светящуюся щель.
В первое мгновение я опешил и отпрянул, а затем все же вернулся. Оказалось, что через брешь можно было увидеть происходящее в соседнем помещении. И там оказалась… Кареглазка. И Цербер. Так вот, куда ты сбежал, вражина!
Елена Ивановна чувствовала себя с собакой абсолютно раскрепощено, она насыпала уродцу в миску что-то, напоминающее плов, и поглаживала, пока он ел. Она присела с животным как раз напротив червоточины, и я увидел, как двигаются ноги, то открывая, то скрывая точку соединения. В темноте капрона просвечивало белое белье – и этого было более, чем достаточно.
Меня охватило вожделение, и я стал усердно и с упоением «трудиться», когда чертов пес стал крутить хвостом, закрывая обзор. Я жадно ловил глазами каждый кадр, почти не мигал, чтоб завершить начатое, но собака стала меня злить. Следующий раз, когда Цербер прикрыл Кареглазкину промежность, совпал с тем, что она поднялась – ей стало невтерпеж сидеть на корточках. Я выругался – тихо-тихо, но пес как будто услышал. Он повернулся в мою сторону, и залаял. Ученая также уставилась на эту стену. Да черт же подери! Я ведь уже почти!
Неожиданно лай раздался прямо перед дверью в кладовку, при том, что она не запиралась – замка не было, а шпингалет был сломан. Дверь распахнулась, и вошла Елена Ивановна, с лающим Цербером за спиной. Увидев меня, они словно поменялись эмоциями: псина уже гавкала с радостью от встречи с хозяином, а вот моя начальница… ее лицо приобрело сердитый вид.
К сожалению, я ее понимаю. Она застала меня с расстегнутыми штанами, хорошо хоть, что я успел прикрыть пах. Конечно, будь я девушкой, мне бы польстило, что я вызываю такие чувства у мужчин, но… настоящие девушки не такие. Почему-то им не нравится быть объектами первобытных желаний. Кареглазка прошла мимо, чураясь близко приближаться, словно я могу оплодотворять по воздуху, и заглянула в то светящееся пятно, к которому я был прикован последние минут десять. Ее лицо приобрело бордовый оттенок, и она посмотрела на меня, в то же время, избегая встречи наших глаз.
– Я не представляю, как ты будешь со мной работать!
Она выскочила, вильнув бедрами перед моим носом, и грохнув дверью, так что, я не уверен, услышала ли она ответ.
– А я прекрасно представляю! – крикнул я, и добавил уже тише. – Плохо, что это только фантазия!
****
Дионис ожидал увидеть отталкивающее зрелище, но – не настолько. Гермес-Афродита была прикована к постели цепями и накрыта двумя шерстяными одеялами. Зенон говорил, что она постоянно мерзла.
Если вы не видели умалишенных – явных, буйных, в стадии обострения – тогда вам не представить этого. Невольный трансгендер был безумцем. Глаза Божьей нареченной были залиты кровью, за которой не было белков, лишь черные расширенные зрачки. Красивое лицо, искусно созданное Эскулом, покрылось алыми пятнами – также, как и шея, и все видимые части тела. «Чешется, – сообщил Зенон. – Чешется ужасно просто. Пытается содрать кожу. Кричит, что это не он. Не его кожа. Не его тело».
Все мышцы Афродиты были напряжены до предела, выкрутив тело в неестественную позу, шея вывернула голову на 130 градусов, словно это был не человек, а нечто, одержимое сатаной. И глаза – она не могла смотреть прямо, глаза выворачивались и закатывались под лоб. И еще она орала – безумным, противным голосом. Неужели, все их труды насмарку?
– Афродита! – окликнул он затихшую девушку. – Дита!
Он, она или оно – подняло веки, пытаясь сфокусироваться на Дионисе. Не смогла, и зрачки снова исчезли наверх.
– Я вас всех убью! – выкрикнула Гермес-Афродита, и подавилась языком.
Зенон подбежал, и извлек язык. Он незаменим сейчас. Что они натворили?
– Афродита, успокойся! – Дионис влепил ей пощечину по запавшей щеке. – Теперь ты невеста Сурового Бога! Ты должна быть послушной!
Из синдиков – в Божью невесту. В послушное человекообразное существо – рабыню Синдиката. Но пастырь не мог предложить другого варианта. В Божьем промысле женщины оставались на последних ролях. Наследие проклятой Ахамот. Афродита стала вырываться, вопя на весь паровоз. Затем она попробовала укусить блондина за лицо, а когда не получилось – плюнула.
– Будьте прокляты! – орала она. – Будьте прокляты! Прокляты! Вы умрете, когда я освобожусь! Будьте прокляты вместе со своим Суровым Богом!!! – последнее было оскорблением всего, на чем держался Синдикат, и это нельзя было игнорировать.
Священник огорченно уставился на энцефалограмму – неужели остается только этот выход? Буревестник сказал, что придется, если она сойдет с ума. На панели ожил телеком.
– Зенон, пастырь Дионис у тебя? – раздался четкий мелодичный голос Стикса.
– Да, священный приор, – ответил громила-медбрат.
– Попроси его пройти в первый вагон. Мы задержали выродка, он шпионил за нами.
Дионис кивнул медбрату и поспешил покинуть вагон, пугающий его похлестче пекла. Пастырь совершенно не подозревал, что наклонившись к Афродите, он кое-чего лишился. Иногда сумасшествие становится прекрасным прикрытием для ужасных проступков.
****
Казарма была отвратительным местом. Всю ночь я не сомкнул глаз от храпа и пердежа солдафонов. В сортире были похожие звуки, совмещенные с мерзкими запахами. Душевая выглядела так, словно в нее влетел слон и перебил всю плитку. Везде мерзко и противно. Честно говоря, я задолбался мыть руки. И хоть бы кто поддержал меня – ни одного единомышленника!
Наоборот, меня оборжали, когда я с тряпочкой и тазиком заходился дезинфицировать железную кровать, тумбочку и причитающуюся часть стены. Чертовы засранцы.
А, забыл – по соседству спит здоровенный толстый детина. Как только все захрапели – но, не он, и не я – здоровяк засопел, двигая рукой под одеялом.
– Сука, прекрати фапать рядом со мной! – не удержался я. – Иди в парашу.
Детина заворочался, а затем приподнялся на постели.
– Ты меня не сучи, а то хребет проломлю, – грузным басом заявил он.
– Не проломлю, а переломаю, – не унимался я. – А проломить можно череп.
– Слышь, шибко умный – заткнись, – огрызнулся толстяк. – А то утром проснешься в вафлях.
Я прекратил глупую перепалку и вышел – победить тут не удастся, а жирный имбецил вполне может привести свою угрозу к исполнению. Я плохо ладил с людьми. Ничего, я с ним еще поквитаюсь, – думал я, закуривая после опрокинутой соточки боярышника. Работа в Логосе помогает с алкоголем.
****
День обещал быть теплым, что конечно, не должно удивлять – все-таки 19 апреля на дворе – но, если бы вы знали, какими холодными были последние годы, то поняли бы – весна 28 года стала особенной в плане тепла. Просто-напросто, оно (тепло) внезапно вернулось, изгнав могильный холод, накрывший планету вскоре после Вспышки.
Несмотря на бессонную ночь, после которой я был, как побитый розгами, утром я поплелся на работу. Елена Ивановна уже была там – еще бы, великий Ковчег наконец у нее! Хотя, увидев ее, я значительно повеселел.
На Кареглазке была черная плиссированная юбка выше колен, бежевая кружевная кофта и темные колготки с цветочным узором. Ярко-рыжие волосы были собраны в хвостик. Про обувь не спрашивайте, я в ней не разбираюсь, хватит того, что знаю названия некоторых юбок. Люблю я платья с юбками, это моя слабость. Очевидно, что и Елена Ивановна их любит, судя по ее гардеробу. Так что, опять же про обувь – могу только сказать, что полковничья жена была в чем-то типа туфель-лодочек на низкой подошве – на мой взгляд, очень красиво для маленьких ступней.
– Как спалось на новом месте? – спросила она, не отрываясь от компьютера, в котором уже нашла тысяча триста второй способ взломать код на кейсе.
Я вознес хвалу небесам, что она не злится за вчерашнее. А может, это даже зашло мне в карму?
– Не издевайся, – я притворился сердитым. – Попробуй как-нибудь сама – сто кретинов вокруг храпят и мастурбируют, а еще хамят и угрожают.
Она улыбнулась, но глаза ее были прикованы к экрану. Интернет, в целом, прекратил существование, но некоторые сервера функционировали и были связаны спутниковой связью – скудные остатки илонмасковской задумки.
– Сегодня будет поминальный обед – по погибшим в Межнике, – сообщила ученая, пока я крутился вокруг ее кресла, вымывая шваброй пол. – Постарайся убрать в виварии до этого времени, – наконец, она посмотрела на меня. – Конечно, ты можешь вернуться и фламбировать лабораторный стол после мероприятия. Но, мы не знаем, какой ты в пьянке.
Какой… какие же глупые вопросы могут терзать людей? Я любил выпить, пил много, и часто напивался до усрачки. А что, разве есть смысл планировать жизнь? Ведь завтра может и не наступить. Но Кареглазке я ничего такого не сказал.
– Это свидание?
– Что?! – она улыбнулась, но быстро снова надела маску суровости. – Нет. Уймись.
– Я не успокоюсь, пока не завоюю тебя. Ты должна быть моей, – затарахтел я самые романтичные слова самым привлекательным своим баритоном.
– Господи, да что же с тобой такое?! Молись, чтоб мой муж тебя не услышал, – на ее лице отобразилось непонятное чувство жалости и удивления. – Он с тебя шкуру сдерет.
– Так давай уедем! Что мы здесь забыли? Есть куча прекрасных мест…
Она грустно покачала головой.
– Нет. Прекрасных мест не осталось, Гриша. Некуда бежать, пойми. Без защиты стен и солдат, выжить невозможно. Мы все – заложники фуремии.
Я ничего не ответил. Мне было что сказать, но я задумался. Судя по всему, ее жизнь тоже была омрачена дилеммами. Если я смогу их решить – она будет моей. Я понимал, что это может быть слишком затратным и опасным. Стоит ли прекрасная чужая жена того, чтоб я рисковал всем ради секса с ней? Не факт. Но когда я загорался, я всегда шел до конца. А с ней вообще все было как-то иначе – я чувствовал, что умру, если не пересплю с ней.
****
Символические похороны (трупов ведь не было) собрали в столовой почти всех жителей Нового Илиона и, как полагается, сначала бабы порыдали под заунывное пение отца Киприана, а мужики с печальными минами произнесли прощальные слова. А затем… столы ломились от спиртного и еды: огромные кастрюли с капустняком, тарели с мясом и рыбой, картофель и яйца – внезапно все захотели праздника, и никакие смерти сослуживцев не могли бы их удержать…
Ожидаемо, я перебрал – как и многие; непривычное количество людей и танцевальная музыка действовали вдобавок опьяняюще. Было ощущение, что это свадьба либо на крайний случай – веселая вечеринка. Водка лилась, как в сухую землю, хотелось еще и еще.
Несколько парней выскочили в центр столовой и стали плясать прямо в своих камуфляжных штанах, к ним присоединился еще один талант в матросской тельняшке и стал показывать нижний брейк – а ему все хлопали и свистели. От такого мой Цербер не удержался, и тоже выскочил на танц-пол, забавно подергиваясь горбатым туловищем и виляя хвостом, в сопровождении периодических завываний. Оскар смерил его презрительным взглядом.
Горин не пил, от слова совсем, но пребывал в довольно радушном расположении духа. Он испытывал странное чувство удовольствия от того, что видит своих людей в хорошем настроении. Его офицерский стол находился впритык к столу ученых, и он то и дело подходил к нам чокнуться со своим стаканом, наполненным виноградным соком. Я же все время тянулся с рюмкой напротив – к Елене Ивановне, чтоб чокнуться с ней последним. Кажись, она это просекла, и стала избегать меня, но я был настойчив… Хоть это и суеверие, но – почему бы и нет?
В какой-то момент на нашем столе появилось огромное блюдо с деликатесами: яблоки и груши, цитрусовые и порезанный арбуз. Подарок от полковника.
В какой-то адской ненасытности я напхнул полный рот фруктами, но, увидев вдруг рыжего Сидорова, тянущегося к тарели, поспешил перед ним. Я склонился над столом, мои губы приоткрылись в предвкушении новой порции, и еще не пережеванная и непроглоченная фрутоза не удержалась… что-то похожее на мандариновую дольку вывалилось обратно на блюдо, и было мгновенно сметено лейтенантом – он не увидел моего маневра, не понял, куда девался весь десерт, и был рад, что сумел заполучить хоть что-то.
Мне даже стало неловко – особенно, когда я встретился глазами с Кареглазкой, и понял, что она все засекла. Но, она только хмыкнула, промолчав, и мне полегчало.
