Текст книги "Кареглазка и чудовища (СИ)"
Автор книги: Евгений Наседкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Глава 8
Юродивые в белых ритуальных масках, и по глазам видно, как они встревожены. Зенон с пистолетом стоит у выхода с вагона. Бритоголовый поближе – с длинным кривым ножом, как у жреца из видений. Рядом с перевернутым кувшином лазают страшные желтые черви.
Гермес-Афродита обнажена, у нее странное ощущение, что внутри что-то есть. Чужеродное, лишнее, постороннее. Как сопли. Как обильная мокрота в бронхах. Как гной в чирьях на спине. Ее скрутило от резкой боли в животе, и она обильно вырвала черной блевотиной.
Один из юродивых отрывает взор от дверей, и глядит на девушку.
– Если мы не отобьемся, все коту насмарку. Обряд еще не закончен.
Второй жрец кивает – он словно не человек, его глаза почти не мигают. И все равно он прошляпил тот момент, когда кинжал перекочевал к Божьей невесте, и она освободилась от оков.
Под звуки пальбы острие взлетает в воздух, и порхает быстро и уверенно – перерезая глотки, сухожилия, вспарывая желудки и грудины. Странно, жрецы оказываются умелыми бойцами – но и Афродита хороша, а сейчас вообще – она чувствует в себе необыкновенную силу. Зенон пытается выстрелить, но нож в полете выбивает пистолет, и прибивает ладонь к деревянной панели. Дита почти рядом, когда медбрат выдергивает нож, и исчезает в дверях.
Ну, уж нет. Теперь никто не уйдет – он в этом уверен. Кинжал снова в ее руке, и она выходит в тамбур. Сегодня – большая жатва, и она соберет урожай.
****
Дом Горина был единственным двухэтажным коттеджем в Илионе. Я осторожно обошел вокруг. Большие окна в зале были зашторены фиолетовыми гардинами, и лишь на кухне занавеска была задернута не плотно, из-за приоткрытой форточки. И там я увидел Кареглазку.
Первым, естественным и единственным желанием было подойти ближе, чтобы подсмотреть. Не знаю, возможно, существуют люди, которые не получают от этого удовольствия – но я определенно не такой. Возможно даже, что вы в шоке от моей озабоченности – но, я просто с вами откровенен. Я знаю на сто процентов, что любой нормальный молодой мужчина постоянно думает о сексе. Так что, поверьте, я нормальный, секс из моей головы никогда не улетучивается. А учитывая, что в последние годы я был лишен элементарных наслаждений – например, подрочить на соседку или на девушку, каждый день проходящую мимо дома – то моя сексомания вполне объяснима. Согласитесь, картинки в журналах – это ничто и ни о чем. Что-то далекое, виртуальное, словно расположенное в иной галактике – без всяких перспектив завоевать, охомутать, оприходовать, в конце концов. Совсем не то пальто.
Другое дело, женская особь, которая учится вместе с тобой, живет рядом, гуляет с подружками или собакой, встречается с парнем, которого ты с радостью заменишь – по крайней мере на часик – большего и не надо. Такие женщины/девушки являются живыми, ты можешь вдохнуть их аромат, оказавшись в одном лифте, можешь заглянуть под юбку, поднятую порывом ветра, рассмотреть на пляже ее станок, пока она на четвереньках расстилает покрывало на песке. Ты можешь улыбнуться ей, пристально глядя на влажные губы, утонуть в океанах глаз, задержать дыхание синхронно с ее грудью, вздымающей сосками легкую ткань одежды…
Для фантазий нужна пища, для аппетита – аперитив, а для поддержания молодости – зарядка.
Вернемся же к амбразуре – я продрался сквозь разросшуюся сирень, и пристроился у щели между шторами. Пока что ученая была в коротком песочном халате, но я надеялся увидеть больше. Она как раз помешала шипящую картоху на сковороде, и вышла в соседнюю комнату. Доносилась музыка, голоса и смех, но я знал – мужа нет. Возможно ли, что у нее уже был любовник? Это вогнало меня в ступор, я пытался понять, что это значит для меня, и не мог. Наконец, я решил – хоть муж, хоть любовник – это не помеха. Я все равно хочу всего лишь трахнуть ее – чего я так разпереживался? Как будто жениться собрался! Я хохотнул в кулачок от бредовости своих тревог.
Елена Ивановна вернулась, и склонилась над сковородой с нарезанной зеленью. Между шеей и халатом образовалась брешь, намекающая на отсутствие белья, еще чуть-чуть, и я увижу грудь! Я прямо-таки полез на стену, упираясь ногами в фундамент, но не успел – девушка снова ушла.
Надо бы лучше подготовиться к ее следующему приходу. Поэтому букет, занимавший одну из рук, я оставил на земле, а сам попытался принять максимально удобное положение. Как раз вовремя. Она вернулась, и остановилась у шкафа, ко мне спиной. Даже в халате ее задница выглядела безумно сексуально, а когда она наклонилась к столешнице, моя рука привычно полезла вниз.
– Мама, зделай чай! Я не хасю петьйюску! – на кухню вбежала маленькая светловолосая девчушка лет пяти и скривилась, увидев зелень сверху в сковороде.
Я очумел.
– Я отодвину. Ты не будешь есть петрушку – только картошечку, – ласково ответила Кареглазка.
Появившийся из ниоткуда красноглазый Оскар запрыгнул на окно, и злобно вытаращился – переводя взгляд то на меня, то на Цербера. А затем махнул лапой с выпущенными когтями перед моим носом, словно атаковал. Ах ты сучий потрох! Равновесие было утрачено, и я хряпнулся на землю. Даже псина испуганно заскулил.
Было больно, но не так, как палево. Я услышал шум на кухне, и понял, что спугнул Елену Ивановну. Скрутившись в три погибели, я вывалился из кустов. Ясно, что уносить букет не было смысла – и я с размаху запустил им в крыльцо. И поковылял как можно быстрее и дальше отсюда.
У Кареглазки есть дочь?! Маленький спиногрыз непонятного происхождения и с чуждым генофондом? Я, конечно, не собирался жениться на Крыловой. Но дочь?! Это было как издевательство над калекой, как измена с квазимодо, как корявая толстая палка в мое колесо.
****
Она обнажена и тщедушна, еще не отошла от хирургических вмешательств и устала от непосильных тренировок – но, сейчас Гермес-Афродита чувствует себя просто великолепно, сейчас она смерть в женском обличии.
Вагон за вагоном очищается от всего живого, пока она носится молнией, и взмахи кривого кинжала настигают каждого, кто попадается на пути. Конечно, Синдикат смог бы обуздать ее, если бы не нападение извне. Неизвестные атаковали паровоз, и это отвлекло ресурсы.
Налетчики прорвались в вагон с пленным безбилетчиком, где лицом к лицу столкнулись с синдиком. Судя по характерной сыпи, это были выродки, сброд, злоупотреблявший токсичной человечиной. Бандиты остолбенели, не ожидая появления голой брюнетки. Затем они предсказуемо заулыбались – похабно и в предвкушении.
Афродита поняла, что головорезы пришли за шпионом. Грозный мародер с черной повязкой на глазу пытался привести прикованного товарища в чувство. Пират… в памяти всплыл недавно услышанный рассказ. Значит, пришел освободить кореша. Удача удачная.
Божья нареченная вогнала нож в ближайшего выродка, страдающего конъюнктивитом, выхватила автомат, и отправила свинцовую очередь в бандитов напротив. Под шквалом пуль проделала акробатический трюк и вогнала лезвие под кадык еще одного покойника.
Пират что-то прокричал, схватил в охапку черномазого дружбана, и исчез в проеме. Вслед за ним из вагона выпрыгнули еще два налетчика, а третий выпал на рельсы безжизненной тушей – его глотка была перерезана.
Последний, головной вагон стал пристанищем для Диониса и старейшины Стикса. Гермес-Афродита без труда сломала шею выскочившему бородатому телохранителю, и только подумала, как легко сегодня мстится, когда набросился Зенон – с ним пришлось повозиться, даже нож не сразу смог проткнуть прослойку жира и мышц. В конце концов, и он умер с тяжким вздохом.
Одновременно в схватке с громилой пришлось отбиваться и от пастыря Диониса. Блондин с уроборосом беспрестанно сыпал проклятиями, но это его не спасло. Бывшая оперативница с удовольствием вскрыла арийцу горло – по бледной коже нож прошел, как по маслу.
Пока шел бой в вагоне, Стикс выбрался на крышу. Приор был уже в конце локомотива, когда его настигла пуля. Пока Дита добиралась к старику, тот истек кровью, и казалось, что решил не сопротивляться – пуля застряла в животе, еще чуть-чуть, и сам умрет.
– Безумная! Чего ты добиваешься? – спросил святой отец, в темноте став еще более похожим на богомола. – Уничтожить Синдикат? Остановить промысел Божий? Тебе не удастся. С нами Суровый Бог.
– Хрен с ним, с Синдикатом, – ухмыльнулась Афродита, вытирая чью-то кровь на щеке. – Я прошу у Бога только отмщения. Не вы с Буревестником должны были решать мою судьбу.
– Да у тебя не было выбора! – воскликнул приор. – У тебя все отсекло от взрыва гранаты. Твое будущее… ты могла стать недостойным мужчиной. Либо же – полноценной женщиной.
– И вы это решили вместо меня, и против моей воли. Разве я родилась женщиной? – она нависла над Стиксом, как безумная валькирия. – Разве я смогу родить?
– Конечно, нет! – сама себе ответила она, не обращая внимания на предсмертные конвульсии старейшины. – Вы лицемеры. Я могла – МОГ! – остаться собой, пусть даже инвалидом. А теперь я – недоженщина, которая для профилактики должна сама себя сношать огромным резиновым фаллосом, – Гермес-Афродита пристально взглянула на приора и содрогнулась – даже в темноте было видно, что глаза Стикса изменились, налились густым зеленым туманом. – Будь ты проклят! Я повторю с тобой то же самое, что ты сделал со мной!
Синдик шагнул к старику, намереваясь вспороть ножом его гениталии, но приор внезапно взмахнул ножичком, спрятанным в ладони, и вонзил его в бедро. Дита упала, уронив кинжал, и они сцепились – Стикс пытался нанести смертельный удар, а девушка – защититься. Несмотря на смертельную рану и обескровливание, святой отец оказался невероятно сильным, и это могло закончиться только поражением противницы.
– Абракс прощает тебя, червь проклятой Ахамот, – прошипел Стикс, сверкая изумрудными глазами.
Чувствуя, как силы покидают ее, Гермес-Афродита сделала самое безумное, что делала до этого. Она впилась зубами в шею старейшины, разрывая плоть и перекусывая сосуды. Кровавый гейзер залил рот и все вокруг, брюнетка оттолкнула внезапно ослабевшее тело Стикса, и оно свалилось вниз, под вагон, заливая щебень кровью. Наконец-то.
Она несколько минут валялась на холодном металле крыши, прежде чем спустилась к приору. Было еще одно незавершенное дело. Она изо всех сил вогнала нож в грудь Стикса. Через несколько секунд под кожей вспыхнуло яркое светящееся пятно. Датчик был включен.
Скоро прибудет отряд эвакуации. Дита устало присела на рельсы голой задницей. Все только начиналось. Трудная задача, ради которой она будет жить. Месть. Первенство. Совершенство.
****
Умерший поселок, пустые дома и ржавеющие автомобили на улицах, бронетранспортер посреди дороги – все покрылось желтоватым налетом луны. Словно призрак, вдалеке на асфальте вырос силуэт. Он бежал. Худое мускулистое туловище было бледным и безволосым, дыхание – шумным, но ритмичным. Единственный глаз пристально оценивал возможные препятствия.
Суперорганизм еще восстанавливался после гибели стаи, но Охотник уже спешил за похищенным потомством, невидимая связь указывала нужное направление – на юг. КТО ТАКАЯ МАРА?! Слева донесся слабый стрекот, и он услышал. Справа мелькнула тень.
Он продолжал бежать, когда ему преградили путь возле огромной железной груды. Такие же, как он, едоки. У них был один общий враг – адский голод, казалось, им нечего делить, но сейчас – стая обнаружила одиночку, а голодные не должны быть одинокими. Каждому нужна стая…
Порыв ветра пронес по улице рваный шуршащий целлофан. Охотник двинулся в просвет между голодными, но они сомкнули ряд. Он ссутулился в боевой готовности, вены вздулись – а едоки приблизились, сужая круг. Вожак – огромный дылда со шрамом, пересекающим всю черепную коробку, выше двух метров ростом, с непропорционально длинными конечностями – навис над пришельцем и, как горилла, хлопнул ладонью по асфальту. Охотник посмотрел исподлобья, склонившись, а Дылда заурчал – и стая успокоилась, наполнив воздух расслабленным потрескиванием.
Задертая шея вожака была совсем рядом и полностью открыта, кадык и шкура дрожали от довольного журчания. Молнией морф полоснул когтями по шее Дылды. Другой рукой разорвал бок – и противник брызнул кровавым фонтаном, завалившись на асфальт. Но завершить начатое не удалось, так как подскочивший едок вгрызся в плечо, и пока Охотник пробил его грудную клетку, прижав к бронетранспортеру, атаковали остальные голодные.
И хотя Охотник сражался, как лев, перекусывая ребра и кромсая брюшины, всех одолеть он не мог – и быстро слабел. Даже перемещение на бронетранспортер не могло остановить преобладающего врага. Наконец, сбоку, со стороны отсутствующего глаза, обрушился Дылда, и вырвал ему руку с корнем, обнажив окровавленную плечевую кость. Поверженный Охотник свалился на землю, а вожак спрыгнул вслед – прямо на него.
Дылда зарычал, свидетельствуя о победе, и зачерпнул когтями кровь из своей еще свежей раны. Едоки поочередно приближались с разинутыми пастями, и каждому он капал на хобот. Когда уже вся стая приняла «победную» кровь, вожак склонился над Охотником – но тот не желал принимать «благословление». Лишь после жесткого тумака он приоткрыл пасть, и кровь Дылды упала на его хобот. Поверженные теряют свободу – теперь он подчинялся победителю.
****
Ночью были заморозки, поэтому Гермес-Афродита остался в магистерском вагоне, и уснул, как младенец. Ужасно и удивительно, но он все больше ощущал себя женщиной. Он неистово сражался с этим – но успехи были переменными. То он – то ОНА…
Было ли это симптомом усиливавшегося безумия? Или было связано с сорвавшейся инкарнацией? Кто знает… и это стало не важно, когда в кои-то веки кошмары отступили, и сон даровал нечто сказочное. Оно переливалось и струилось, увлекая израненную душу вдаль, в глубины собственного разума, превращая человеческую сущность в пар, уносящийся к черному пятну на звездном небе…
Фантастическое место с красными цветами, похожими на огромные розы с гипертрофированными бутонами. Они сломаны и низвержены наземь. Гермес растекается по ним, скользит, просачивается, пытаясь найти целые – как будто это вернет ему форму или даже мужскую сущность. Вдыхает горчичный аромат Вечности, как будто это позволит ему вернуться домой.
Вибрации сообщают, что он не один. Из грота движется вереница человекообразных существ – и в то же время, они – не люди. Пропорции их тел более удлиненные, они слепы, ведь веки грубо сшиты суровыми нитками… зашиты рты и пробиты барабанные перепонки. Ничто не должно их отвлекать, они не должны ничего чувствовать-ощущать, ведь скоро они станут Спящими. Эоны, управляющие Ойкуменой. Гермес сам не знает, почему не может оторвать взор от их уродливых шрамов на груди, в виде плотно сжатых складок.
Спящих ведут поводыри – крошечные ангелочки со светлой мраморной кожей. Они бредут по песчаной тропе мимо Гермеса и умирающих роз. Воздух наполнен чарующей горечью, которую эоны жадно вдыхают плоскими ноздрями – единственным, что осталось из органов чувств.
Они доходят к высокой горе, выглядящей как идеальная хрустальная башня, и с трудом поднимаются по каменным ступеням вверх по спиралевидной лестнице. Гермес-Дита извергается пыльцой, как оргазмирующий цветок, и достигает вершины пика, где находится большое, опоясанное колоннами вместилище с прозрачной черной жидкостью. Этот резервуар похож на бассейн, но функция его совсем в другом – это цистерна Плеромы, место единения и силы эонов, место, в котором познается Гносис, и откуда управляется Эфир.
Поводыри ведут Спящих к заранее определенным местам с отметками на глянцевых камнях, и помогают спуститься в бассейн. Долговязые калеки погружаются в антиматерию по шею, лишь большие овальные головы трепещут над поверхностью, как початки рогозов на речном берегу. У первого из окунувшихся раскрывается складка-шрам на груди, являя большой уродливый глаз. Он налит кровью и светится. Такие же глаза открываются у всех остальных, наполняя резервуар струящимся изумрудным светом, который концентрируется в центре – на Армогене, прозрачном нефритовом кристалле. Смоляная субстанция искрится. Гигантский луч устремляется вверх – в темную туманность над головами. Враг еще не разбит. Но, скоро эоны спасут свое будущее.
****
С востока нарастал гул, и Гермес-Афродита выбрался с поезда. Он оделся в чистые мужские вещи: подвернул кожаные штаны, стянув их ремнем на худом животе, надел толстовку, прячущую торчащую грудь без лифчика, а под низом оставил белые кружевные трусы. На ногах – ботинки с саламандрами. Выглядел он как субтильный подросток.
На звездном горизонте приближался квадрокоптер. Стальная машина, очень маневренная благодаря винтам, меняющим свое направление.
Аппарат завис, накрыв Гермеса столпом света. Его сканировали. Есть ли у них его данные? Его новые данные? Его биометрию могли изменить, неизвестно, что именно с ним сделали.
– Неисповедимы пути Господни! – прокричал он, вытянув руки вверх. – Имеющий уши – да услышит, что Дух приготовил церквам!
Квадролет снизился, свет померк.
– Я – синдик Гермес! Я была – БЫЛ! – оперативником у пастыря Арго, уполномоченного Святого мероприятия! – продолжал он кричать. – Это я отправил сигнал экстренной эвакуации!
Летательная машина качнулась, а затем помалу опустилась. В отворившийся люк выскочили четверо вооруженных мужчин – они напряженно оглядывались, разойдясь по периметру.
Неожиданно энергично из мультикоптера вывалился высокий толстый мужчина, и быстро оказался рядом с Гермесом. Витольд в эту смену случайно стал командиром эвакуационной бригады, и с удовольствием продолжил бы руководить заготовительным отделом. «Травники», – так некоторые напыщенные личности в Синдикате пренебрежительно их называли – из-за того, что они, помимо поиска материальных ценностей, собирали травы, корнеплоды и прочую растительность. Но, Витольда устраивала его работа. Все испортил аппендицит Павла, уложивший главного «эвакуатора» на операционный стол – и теперь Витольд был не там, где хотел.
– Где твоя метка? – спросил он, дыша громко, но удивительно ритмично.
Синдик протянул руку, и толстяк просканировал запястье смартфоном. И выдохнул с облегчением, увидев высветившуюся анкету на оперативника.
– Брат мой в истине, что здесь случилось? Где старейшина Стикс? Где священник?
Гермес выразительно взглянул на поезд.
– Напала свора выродков, – он прикусил губы до крови. – Когда приор умирал, он попросил активировать датчик эвакуации.
– Живых нет?! – Витольд был потрясен, его конечности поразил тремор.
– Мрази всех убили… нам было не устоять.
Толстяк кивнул.
– Понятно. Искренне сочувствую. Теперь Синдикат здесь все детально изучит – но мой экипаж не имеет полномочий для проведения расследования, – он натянуто улыбнулся, стараясь быть приветливым, но чувствуя, что ситуация не очень подходит для проявлений радости. – Так что, мы можем улететь. Поехали?
– Да. Поскорее бы домой, – Гермес внимательно посмотрел на шею мужчины.
Витольд насупился. У него было плохое предчувствие, и он никак не мог понять, что здесь не так. Ладно, власть предержащие разберутся.
– Отлично, – Витольд подмигнул, что выглядело странно без сопровождения улыбки. – Нас ждет Город Тысячи Дверей. Последнее чудо Света – и больше не будет, – толстяк озадаченно взглянул на смартфон, запищавший десятком сообщений. – Ух ты! Передают, что тебя ждет Коллегия, при этом спрашивает о тебе сам Тринадцатый. Ты что, важная шишка?
Гермес-Афродита молча кивнул, поспешив скрыться в зияющем люке квадрокоптера. Тринадцатый… еще один шаг навстречу… его план медленно, но верно исполнялся.
****
Ночь для Крыловой выдалась скандальной и бессонной. Сначала неизвестный поклонник бегом смылся из-под дома, оставив на пороге букет. Цветы, конечно, были красивы, и это было романтично, но – ЭТО БЫЛА ЯДЕРНАЯ БОМБА! Она сразу опознала цветы из оранжереи мужа. И срезаны они были однозначно не Ильей. И логика, и интуиция подсказали ей на 99 %, что это был Менаев – учитывая услышанное с улицы собачье поскуливание, а также то, что только Гриша был настолько глуп самолично подписать собственный смертный приговор.
Естественно, Лена выбросила букет в мусорный контейнер, предусмотрительно прикрыв старой темно-бордовой кофтой, от которой также давно хотела избавиться. И правильно сделала. Илья явился ближе к полуночи, рвя и меча – он уже знал, что кто-то пролез под пленку и варварски срезал все осирии и часть герберов. Наверное, даже если бы она изменила мужу, то это разозлило бы его меньше, чем осквернение цветов.
Взбешенный Горин, наверное, часов до четырех буянил, ругаясь и разбивая все, что попадалось под руки. Разбудил и напугал Милану. Периодически уходил в Куб или звонил туда с проклятьями, требуя быстрей найти мерзавца… либо обнаружить, для начала, хотя бы сами цветы. Опросил все патрули, видел ли кто-то нечто подозрительное, а затем приказал все перерыть в Илионе, и найти злодея. Битый час полковник стоял истуканом в теплице, и его глазы приобретали то демонический блеск, то блестели от влаги, словно он готов заплакать. В итоге, Крепость озарилась огнями, Шпигин с Сидоровым подняли по тревоге солдат, и усилили патрулирование. Поисковая миссия похлеще, чем в «Очень странных делах», когда в Хоукинсе пропал маленький Уилл Байерс.
Крылова не рассказала мужу о букете. Жизнь научила ее, что иногда – и даже часто – лучше промолчать. А в данном случае – и подавно. В их семейной жизни было все меньше просветов, и ничего бы не изменилось, если бы она высказала свои подозрения о Менаеве. Скорее всего, что стало бы еще хуже. Всплыл бы флирт, и оброс бы фантазиями, добавилась бы злость – наверняка, хоть Илья сейчас и не демонстрировал ревность, но ведь он живой человек, мужчина.
Когда-то она надеялась, что нашла в лице Горина поддержку и защиту. Даже успела порадоваться. Но это время давно прошло. Теперь она не испытывала к нему любви – скорее, холодное равнодушие, и даже презрение, все более цементированные с каждой свирепой ссорой и с каждым его новым ударом.
Озверелый муж-грубиян и наглый неуемный поклонник… после нервозной ночи любые мысли о самоубийственном любовном треугольнике так паскудили настроение, что спасти ее могли лишь темно-красные ботинки с высоким берцем, серо-голубое ситцевое платье, и короткий черный кожаный пиджак в тон колготкам. Что-что, а красивую одежду она любила, и наряды меняла часто – благо, что лазутчики по заданию мужа постоянно проверяли все магазины, и привозили кучу фирменных тряпок нужного размера. Такое вот ее женское счастье… и иногда оставаться на плаву позволял только этот комплект: Милана, работа и новые юпочки.
Вдобавок к весеннему ансамблю ученая надела темные очки, чтоб лишний раз не демонстрировать окружающим воспаленные глаза с мешками под ними. Несмотря на ночку, рано-утром она уже отправилась на работу. Победа над вирусом была рядом, и предчувствие чего-то грандиозного накатило, как обильный летний ливень. Как только завершится анализ субстанции из кейса, она выдохнет и уделит Милане время – сделает выходной.
– Я шокирована твоей тупостью! – гневно сообщила она, встретив Менаева за мытьем ступеней на лестничной площадке. – Уничтожить осирии – любимое детище человека, под чьей властью ты находишься… о чем ты думал?!
Гриша покраснел как разваренный рак, но смолчал.
– Ты подглядывал в окна? Ты извращенец и самоубийца! – возмущалась Крылова.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – наконец ответил Менаев, и взял ведро со шваброй, намереваясь быстро исчезнуть.
Девушка перегородила путь и нависла коршуном – пока он стоял на две ступени ниже.
– Гриша, ты чем вообще думаешь? У тебя мозги есть? – она схватила его за плечи, и даже умудрилась потрясти их, прежде чем диалог был прерван звуком цокающих каблуков по старой коричнево-каштановой плитке.
Она едва успела отскочить от Менаева, как в предбанник вошел муж.
– Ооу! – удивился Горин. – А я как раз иду к вам, вниз, – он пристально глядел на жену, которая отвернулась в пол-оборота.
– Зачем ты к нам? – буркнула Крылова, уставившись на ухо Менаева. – Здесь нет твоих цветов.
Полковник проследил за ее взглядом, отметил, что выродок вздыбился, как на иголках, и улыбнулся.
– Один мой цветок все же есть, – не согласился муж. – Что, Григорий, крепит тебя Елена Ивановна?
– Не то слово, – отозвался Менаев. – Ваша супруга строгая и суровая женщина. Но, справедливая, конечно.
У Крыловой брови взметнулись вверх. Женщина?! Но Горину это подняло настроение, и он впервые со вчерашнего дня раскатисто рассмеялся, схватил жену под руку, и повел внутрь – а она снесла это, не желая показывать Менаеву свои семейные проблемы. На полпути полковник обернулся.
– Гриша, иди с нами. Общий сбор.
****
В комнате отдыха собрался персонал Крыловой и медики Ливанова – помимо начмеда, наполнившего помещение ароматом мяты, и Свинкина, во врачебном корпусе числились еще несколько врачей, медсестер и санитаров. Горин занял место у настольного кулера, потягивая газировку из стаканчика, и ждал, пока все затихнут.
В воздухе витал запах страха, так как все уже были в курсе ночного ЧП. Но, если они боялись чего-то абстрактного, то я боялся, что меня рассекретят. Жорик с Пушкиным вполне могли меня выдать – вместе или по отдельности. Вероятность этого была запредельно высока… они могли, конечно, испугаться последствий, но, вряд ли им за это грозила бы смертная казнь. С чего бы им меня покрывать? Поэтому еще ночью, когда Крепость оживилась рыскающими патрулями, я тайком собрал нехитрые пожитки, готовый удирать со всех ног в любой момент. Сука, ну нахрена я срезал эти гребаные розы?! Наверное, я бы уже и смылся, если бы не усиление – и полста метров невозможно пройти, чтоб не столкнуться с раздраженными вояками нос к носу.
В итоге, ночь я пережил, хотя желудок от нервов разболелся не хило, и свернул меня в калачик. И, пока что обстоятельства складывались довольно не плохо. Горин не знал, кто срезал возлелеяные бутоны – так как иначе он не сюсюкался бы со мной на лестничном марше. Это значило, что носатый старшина сотоварищи до сих пор не сдали меня – и с каждым часом им будет все страшней это сделать. Но, конечно, все еще могло покатиться в тартарары.
Полковник окинул комнату взглядом, и я уставился на Зою, лишь бы не встречаться с ним глазами. Я бы не выдержал – я и так с трудом сдерживал нервный тремор, ухватившись за подлокотники, и дышал не глубоко, но часто, опасаясь выдать себя даже этим.
– Я всех приветствую. Знаю, что каждый занят важным делом, и рад, что вы уделили мне время. Поэтому, не буду томить, и перейду сразу к сути, – деловито сказал Горин, спрятав руки за спиной. – Как, должно быть, вы знаете, ночью был совершен вопиющий акт вандализма. Какой-то подонок… или подонки – кто-то срезал в оранжерее осирии и герберы, которые мы в этом году так тяжело взрастили…
Он смолк, и покраснел, его глаза застыли на большом глобусе в конце комнаты, очевидно, он сейчас вспоминал варварски уничтоженные цветы. Елена Ивановна кашлянула, и я не понял – ей это захотелось, или она просто выводила мужа из мысленного ступора. Как бы там ни было, полковник пришел в себя, и продолжил.
– Наконец, эти прекрасные розы расцвели, и это стало знаком для нас – что жизнь налаживается, что мы не пропадем… что в Крепости мы в безопасности. Но, какая-то мразь – иначе не назовешь – решила уничтожить наши цветы, – голос возрос, и казалось, что даже появилось эхо. – Я прошу вас сообщить, вдруг что известно. И быть внимательными, возможно, вы увидете что-то подозрительное. К примеру – цветы мы так и не нашли. Вы знаете, я щедро вознагражу человека ответственного и искреннего, который поможет общему делу. И жестко накажу скота, сотворившего такое…
Я покрылся гусиной кожей, и упер коленки в переднее кресло, чтоб ноги меньше тряслись. Антонов, сидевший там, недовольно обернулся – мол, чего дергаешь кресло? Черт, он же привлечет внимание чокнутого вояки-флориста! Но, и в этот раз меня спасла моя карма – Горин закончил выступление, и направился к выходу.
Я выдохнул, да сделал это так громко, что мой вздох прозвучал на всю рекреацию, особенно учитывая тотальное испуганное молчание всех собравшихся. Полковник остолбенел в дверях, пристально посмотрел мне в глаза, и развернулся назад. Я с ужасом наблюдал, как он приближается широкими шагами…
****
СУКА, НУ НАХРЕНА Я СРЕЗАЛ ЭТИ ГРЕБАНЫЕ РОЗЫ?!
В голове в ярких красках возникли десятки вариантов, как я буду наказан – и ни один не предусматривал продолжения моей бренной жизни. Меня несколько раз бросило то в жар, то в холод, пока Горин шел, кажется, что все волосы на теле встали дыбом…
Но, он прошел мимо, вернувшись на свое спикерское место. На его лице возникла застенчивая улыбка, что было так странно и непривычно… а затем он заговорил.
– Чуть за этим кошмаром не забыл, что у нас впереди знаменательная дата – день рождения величайшего драматурга всех времен – того, который Уильям Шекспир, – полковник улыбнулся до ушей, словно сама тема была для него необычайно приятной. – Беда бедой, но мы должны поддерживать традиции.
Возникло перешептывание, сопровождавшееся иногда вздохами и смешками, даже Цербер отвлекся от блох и пару раз тявкнул.
– Я вас прошу, – продолжил Горин. – Давайте в этот раз сделаем действительно красивое действо.
– А в прошлый раз было не очень? – подал голос Антонов.
– Конечно, нет, – мгновенно откликнулся полковник. – Валера, ты был неподражаем в роли кентавра. Теперь ты мой любимчик – ты же знаешь.
Прозвучал смех, Антонов закашлялся и Керезора рядом с улыбкой похлопал его по спине.
– Илья Андреевич, я и мои люди заняты, вообще-то, – Кареглазка кусала губы. – Ты же знаешь.
Горин поморщился, глядя то на нее, то на Ливанова, который кивком подтвердил готовность участвовать в мероприятии.
– Елена Ивановна, у меня есть специальное предложение, только для вас, – он заулыбался, и мне стало плохо – может, потому что не сумел опохмелиться? – Как вы смотрите на микроскопическую сценку? Что-то такое… Ромео под балконом у Джульетты? Знакомство Петруччо и Катарины из Укрощения строптивой? Или смерть Дездемоны, оболганной гнусным Яго?
Крылова вздохнула и прикрыла половину лица ладонью.
– Илья, извини, это только твое увлечение.
– Не-не-не! – перебил Горин. – Так не пойдет! Люди нуждаются в культурном досуге, – он насупился. – Мой дом, мои правила. Хватит с меня огорчений. Пожалуйста. Сценка должна быть – ничего не знаю, и знать не хочу.
Он смял стаканчик и бросил в урну, после чего устремился из комнаты. Сейчас он выглядел не как мужчина под пятьдесят, а как вздорный подросток. Очень опасный подросток, я бы сказал.
