Текст книги "Кареглазка и чудовища (СИ)"
Автор книги: Евгений Наседкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
– Значит, сдохнешь! Я знаю, что ты был с Мчатряном, – она взмахнула перед моим лицом старой фотографией, забранной мной у майора, и спрятанной в тетради.
Черт! Естественно, она знает Мчатряна, знает его почерк, возможно, даже знает, как было сделано это фото… как получилось, что теперь у нее столько доказательств, что не отвертишься?
А Крылова уже тянулась за тяжелым микроскопом… я рванул к ней, и схватил за руки. Пока она вырывалась, я прижал ее к столу, зажав ее ноги своими – как танцор ламбады. Жасминные ароматы волос, шеи, тела обволокли мой неокрепший разум… мельком я снова увидел это фото на столе, и понял – я все понял.
Блондинкой на фото БЫЛА ОНА! И я пропустил удар в промежность. Мне было очень больно. Ниже пояса, Бро!
****
Пока я приходил в себя на холодном кафельном полу, сбежались почти все, кого я здесь знал: Горин, Сидоров и Свинкин, выглядевший, словно с него сняли лицо – в наказание за мою бесконтрольную прогулку. Как они так быстро добрались, даже не представляю – я предполагаю, что полковничья жена в самом начале нашего разговора нажала какую-то тревожную кнопку.
Меня препроводили в какое-то мрачное помещение, и Сидоров, сначала принятый мною за добродушного здоровяка, оказался совсем не таким – то подставляя мою голову под дверь, то толкая на выступы. В комнате с грубо оштукатуренными стенами стоял крепкий табурет, над которым висели петли, в углу – приоткрытый ржавый шкаф, из которого выглядывали щипцы.
Все это время полковник шел рядом и молчал, лишь когда я был брошен на табурет, он заговорил.
– Гриша, двигаясь по пути зла, добра не достичь. Если тебе есть, что сказать – пора это сделать.
Будут бить, будут пытать, будут делать больно, – осознал я с ужасом. Сразу признаюсь, чтоб не было недопонимания – я совсем не герой, и не персонаж какого-нибудь древнего шпионского боевика. Я очень плохо отношусь к боли, не люблю ее терпеть, и само предвосхищение пыток наполняет мои штаны мочой – уж не обессудьте. Партизан – это не про меня.
– Сказать правду не так страшно, как кажется, – сказал Горин, зачем-то кивая конопатому лейтенанту за моей спиной. – Правда очищает – это путь к катарсису.
Сидоров задрал мои руки за спиной, вдевая в петли, и я почувствовал, как натягиваются веревки. Мое не зажившее тело ответило адской болью…
И тут меня озарило. Ведь это, фактически, был единственный приемлемый выход из скверной ситуации. Раньше я боялся рассказать правду, так как не был уверен в своей безопасности. Но сейчас… я должен продать информацию подороже, стать ценным свидетелем, дать нужное им в обмен на жизнь. А возможно, и на благополучие – Новый Илион мог одарить многими благами. И даже если не так – больше не было другого выхода.
– Я готов. У меня есть, что сказать, – сообщил я. – Илья Андреевич, я приношу искренние извинения – но мне действительно нужно было разобраться в своей голове. Что было реально, а что – фантазия. Те дни в Межнике – они были насыщенными.
Я заглядывал ему в глаза, сделав преданное лицо, и, казалось, сыграл эту роль неплохо. Горин отечески улыбнулся и потрепал меня по щеке – ненавижу такое!
– Хорошо, сынок. Надеюсь, что у тебя будут для нас хорошие новости, – он повернулся к Сидорову. – Степа, звони Ашотовне, пусть приготовит обед, и передаст бутылочку коньяка, – и снова вернулся ко мне. – Отдохни, через полчасика встретимся.
Так и было – я отдыхал, и совершенно не нервничал, изводя желудок до язвы. Конечно, ведь ситуация была совершенно безобидной. Очень смешно, полковник…
****
Мы покушали в офицерской столовой, хотя у меня кусок в рот не лез. Я заставлял себя – запасы энергии никогда не помешают. И рассказал обо всем, что знал. Помимо, естественно, моей роли в смерти кавказца.
Иногда полковник с женой задавали уточняющие вопросы. Только Сидоров хомячил за обе щеки, как будто никак не реагируя.
В столовой пополнился список моих знакомств: нас обслуживала «войсковый кашевар» – главная повариха Крепости Наталья Ашотовна. Видать, Горин ей доверял. Она была неплоха – простенькое зеленое платьице подчеркивало, какие у нее широкие бедра, полномерные ягодицы и большая грудь, при этом, она не была толстой, скорее – слегка полненькой. Такой, ухоженный вариант жгучей брюнетки за тридцать. Она заинтересованно поглядывала, что было мной замечено, и приветствовалось моими улыбками.
Ах да, чуть не забыл – дополнительными участниками мероприятия стали командирский кот Оскар и мой Цербер – его привела Елена Ивановна. Мое чудище сидело более-менее смирно, заколдованно уставившись на стол, и иногда получая оттуда обглоданные ребра. Что меня возмутило – пес был с мордой, разукрашенной женской косметикой. Ну, ладно, чокер на шее – посмертный подарок Тани… честно, я и его бы снял – не подобает адскому животному такая няшность. А разукрашивать бедную собаку по типу проститутки – это вообще перебор!
И Горина, и Кареглазку заинтересовали монахи с Фонтанной площади – оказалось, так она и называлась. Но, главным откровением стал дипломат, за которым велась охота.
– Илья, это Ковчег! – возбужденно сказала Крылова.
Он скептически щурился и почесывал красноглазого белого кота.
– Он что – в дипломате? Ты так это представляла?
– В дипломате что-то есть, – настаивала она. – Подумай сам. Те люди сбили самолет, и охотились за Артуром. И они охотились за его красным кейсом. Но появился Менаев, и забрал кейс. Спрятал. Я думаю, он до сих пор в школе. И нам нужно срочно его забрать.
Горин отложил вилку с ножом и откинулся на широком, царском стуле, поглаживая Оскара.
– Мне уже надоело гоняться за неопределенностью. Это все чушь. Откуда мы знаем, что он, – и полковник бестактно тыкнул в меня грязным жирным пальцем. – Что он нам не врет?
Я сделал вид оскорбленного праведника, а Кареглазка надула чудесные губки.
– Он покажет, где кейс. Полетит с нами, и проведет тебя за руку. Верно, Гриша?
Мои брови взметнулись вверх.
– Да я ногами едва хожу. Зачем я вам – как балласт?
Полковник раздраженно ухмыльнулся, выпустив кота прогуляться.
– Меня не надо за руку вести. Пусть сам и принесет.
От этой наглости я замер вместе с ребрышком, которое было наполовину скрыто у меня во рту.
– Ребята, я вообще не с вами. Я покажу где – и это мой добрый поступок. Все, чао-какао.
Повариха поставила на стол мороженицы, и улыбнулась – я ответил взаимностью, хотя настроение испарилось. Горин достал сигарету без фильтра и смачно закурил, наполнив помещение чадом. Его квадратная рожа повернулась ко мне.
– Здесь, в Горноречье, моя зона ответственности. Я здесь – единственный представитель власти. И хотя вы, выродки и бомжи, каждодневно убиваете друг друга и поедаете, только я могу это делать законно, – он кивнул поварихе, и она налила ему узвар. – Ты полетишь, и сделаешь все, что будет нужно. А потом, даю слово офицера, ты будешь свободен. Останешься в Крепости или уйдешь – это будет твой выбор.
Он искоса глянул на жену.
– Лена, это в последний раз. Мы здесь выживаем, а не занимаемся ерундой. Мир изменился… природа самоочистилась. Хватит жить прошлым.
Кареглазка промолчала, хотя было видно, что ей есть, что сказать. Я, не пережевав, проглотил кусочек мяса и отдал кость Церберу – там еще осталось. Встретился с Леной глазами – в этот раз она не была злой. И тоже отдала собаке недоеденный кусок. Лишь Сидоров был прожорливым чревоугодником, не оставив после себя ничего. Откуда он берет аппетит, когда кусок в горло не лезет? Это дивное местечко с каждым разом радовало все меньше.
Кстати, на обеде стало явным, что Цербер не нашел общего языка с котом. Мое чудище погналось за альбиносом, а тот снова расцарапал ему морду. Пришлось вмешаться – пока кот был под столом, я со всей дури придавил его хвост, и он завопил сиреной на весь Илион. Я все спихнул на пса, и полковник выгнал его. Ничего, Цербер, главное, что я отомстил за тебя.
****
Пропасть была так близко к железнодорожному пути, что, казалось, паровоз легко может сорваться. Вернее, он должен был сорваться – но, благодаря дрону, парящему в вышине, машинист вовремя узнал об обвале. И остановился впритык к карьеру.
Зенон подхватил коляску с Гермесом, и ловко покатил к пандусу в вагон.
– Оставь меня, – сопротивлялся синдик. – Я хочу побыть здесь. Еще хотя бы минут десять.
Спертый запах вагона, пропитанный фенолом и мочой, вызывал у него отторжение на уровне анафилактического шока. А снаружи он мог отвлечься от мыслей. Природа чувствовала смену положения планеты, и отвечала на это возрождением – едва не впервые за последние годы. Выгоревшие горизонты уже не были пепельно-серыми, они покрывались низкой чахлой зеленью. Еще приятней было находиться на краю карьера – щебень сыпался из-под колес, низвергаясь прямо в жерло бездны. Еще чуть-чуть, и он может сделать рывок, погрузиться в грязь, и набрать ее полные легкие… и забыться навсегда.
Он сам? Или ОНА САМА? Теперь не понятно, как правильно. Разум мужчины, тело… уже почти полностью женское. В него влиты десятки литров веществ, призванных перестроить организм. Гормональная терапия скоро добьет те остатки мужественности, которые сохранились. Хочется кричать и плакать, и теперь он не знает, почему. То ли от бессилия, то ли это эстроген с прогестероном.
– Мой друг, не падай духом, – сочувствующе сказал Зенон. – Вся наша жизнь – лишь смена оболочек. Бог определил твою новую историю. Не противься его воле, смирись.
Богобрат грустно вздохнул, убирая ноги, которыми он упирался в вагонную дверь. В голову пришла мысль, что, возможно, медбрат снова даст героин. Это было бы чудесно…
Но внутри их ждал Дионис – он протянул длинную прямоугольную коробку.
– Начни с самого маленького, затем – по возрастающей, – сообщил священник, хладнокровно наблюдая, как Гермес открывает коробку, и оторопевает от резиновых стержней разных размеров. – Все чистое и новое, так что, можешь не кривиться. Ты должна этим прорабатывать вагину. Дважды в день по 20 минут. Иначе срастется, и тебе же будет хуже.
Синдик встретился глазами с Зеноном, и тот виновато пожал плечами. А блондин продолжил напутственную лекцию.
– Используй лубриканты, держи себя в чистоте. Делай гимнастику для груди, как тебе показывали – соски нужно поддерживать в форме. А когда все полностью заживет, можно будет прекратить пользоваться расширителями. Но тебе придется вести регулярную половую жизнь. Сама выберешь, что по вкусу. Смирись с новой судьбой – ты теперь невеста Сурового Бога. Это Провидение, детка, – он снизил голос, в котором, казалось, проскочили нотки сочувствия, а затем строго посмотрел на медбрата. – А Зенон будет все контролировать, подсказывать.
От его рассказа бывший оперативник ощутил зуд в промежности, который усилился и стал распространяться по телу. Еще немного, и кожа прорвется миллионом личинок мокрецов, которые вихрем взвеются над паровозом.
– Я мужчина, – заговорил Гермес, почесывая живот, и ему стало противно от своего нового голоса – тонкого и немного гнусавого. – Вы смогли сделать со мной… эти невообразимые вещи. Но я был и останусь мужчиной!
Дионис смерил его взглядом, от пастыря не скрылось покраснение лица и шеи у Божьей невесты.
– Это прошлое. Не живи им. Ты прошел через операции… скажу так, мы применили китайскую методику, разработанную за несколько лет перед Вспышкой. Удивительная технология, которая использовалась для шпионских целей. И теперь ты – полностью женщина. Только разумом ты цепляешься за прошлое, но это ошибка. Осознай новое «Я». Быть женщиной, да еще и красивой, умной, талантливой – вовсе не плохо. Поверь, многие мужчины раньше об этом только мечтали.
– Но не я.
Блондин словно не слышал Гермеса – он посмотрел на часы и, спохватившись, пошел на выход.
– Кстати, старейшина Стикс предложил тебе новое имя – Афродита. Коротко, Дита. Совсем не плохо, как думаешь? – и он исчез в дверном проеме.
Зенон отпер железный шкаф – оттуда глядело большое зеркало в полный рост. Затем громила включил дополнительное освещение, озарившее вагон, словно прожекторами.
– Попробуй поработать… с вагиной, – смущенно попросил он. – Пока что сам… сама, то есть. А если не получится, – он столкнулся взглядом с разъяренными глазами Гермеса. – Я недалеко, если что.
И он вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Синдик с усилием поднялся, и встал перед зеркалом, спустив с себя одежду. Он не видел себя – там стояла девушка. Невысокая, субтильная, довольно спортивная, что выдавали крепкие ноги и мускулистые руки. Уродина, покрытая шрамами, хотя их было не так уж и много. «Экспериментальная китайская методика», «заживет, как на собаке», «вернее, как на суке», – обрывчатым калейдоскопом вспомнились фразы, звучавшие последние сутки. Урод – вот кто он…
Слова закружились в бешеной пляске, перемешиваясь с видениями и кошмарами, он склонился и застонал, прикрыв рот рукой, чтоб не услышал медбрат. Казалось, что это тело не принадлежит ему, просто его голову обтесали и приделали к женской фигуре. Утонченные скулы, маленькая торчащая грудь с выпирающими сосками, выбритый лобок над ярко-красным влагалищем… «Будет побаливать поясница – тебе сделали кошачий изгиб позвоночника, – говорил Зенон. – Хорошо питайся, принимай лекарства… гормоны, время и жир сделают свою работу очень быстро – у тебя будет такая задница – мама, не горюй! Все бабы обзавидуются». Голова пошла кругом, глаза затуманились от слез. Гермес схватил коробку с расширителями и с силой бросил на пол, а затем достал ножницы, и стал отрезать грудь.
– Проклинаю тебя, Буревестник! – кричал он, отдирая кусок кожи. – УБЬЮ!
Дверь распахнулась, и вбежали Зенон с Эскулом. Они отобрали ножницы, и сделали укол, после которого конвульсии прекратились. Гермес-Афродита уснул, но лишь вернулся к своим кошмарам.
****
Вторник обещал быть пасмурным. Серые тучи бороздили небосвод, и явление светила было редким счастьем. Сегодня мы прилетели за дипломатом.
Мы приземлились у школы, и солдаты окружили вертолет, ощетинившись автоматами. Несмотря на недавно произошедшие здесь трагические события, я не испытал никакой ностальгии. Я просто не хотел участвовать в этой затее, и не хотел здесь быть.
Я с трудом соскочил с вертолета, стараясь меньше беспокоить ногу с больным коленом. Рядом оказались полковник с женой.
– Тебе оно нужно? – Горин окинул взглядом Кракобой, спрятанный в чехле на голени, а затем – мое ружье. – Тебе выдали дробовик, лучшего и желать нельзя.
– Жизнь научила не бросать старых друзей, – ответил я, рассматривая вход в школу.
Звучало пафосно, и тут я, конечно, лукавил – друзей у меня не было вообще, а всех остальных я легко менял на спирт либо антибиотик. А вот Кракобой был очень полезным – я не раз спасался с его помощью. И хотя огнестрел незаменим, но когда закончились патроны, осечка, отсырел порох и прочее – мой клыкастый молот всегда под рукой.
– Пора, – сообщил полковник, махнув группе военных, сосредоточенных в сторонке. – Отряд готов, время начинать. Не вижу смысла здесь задерживаться.
Сидоров и трое солдат – мое сопровождение на всякий случай.
Горин пошел к вертолету, а я напоследок взглянул на его жену, чтоб набраться воодушевления. Сейчас она была единственным, что сглаживало весь негатив. Обычно она ходила в платьях и юбках, даже невзирая на холод или сырость – я успел это подметить. Ансамбль традиционно дополнялся колготами разной плотности – вот это уже регулировалось в зависимости от погоды и температуры. Сегодня же она изменила своему правилу – она была в кожаных штанах типа леггинсов, в короткой бронзово-коричневой куртке, и в черных лакированных сапогах на низкой подошве.
Кареглазка встретилась со мной взглядом – и я сделал вид, что мысленно раздеваю ее. Покраснев, она махнула рукой на школу.
– Удачи, Гриша. Принеси его нам – ты сделаешь хорошее дело.
Тысяча викрамов! Вот только не нужно рассказывать о благородстве, – не ответил, но подумал я, поковыляв к школьному крыльцу, где солдаты рассматривали снаряжение и зачем-то – лебедку. Над их головами кружили вороны, и мне это показалось недобрым знаком. Подошел Сидоров, гадливо смяв конопатый нос в идиотской ухмылке, и я повел их внутрь.
****
Другого пути в подвал я не знал, поэтому шел по тому самому коридору, где и произошло вторжение краклов. Там, где погибли Саня Щербинин и Семен Иваныч. Сам коридор находился во внутренностях здания, и не имел естественного освещения. А потому, освещался он единственно нашими фонарями, превращавшими его в жуткий тоннель. В проходе валялись поломанные козлы и доски, стены были испещрены пулями и осколками, на полу темные пятна от крови, а в конце – расстрелянная покореженная дверь. Но трупов не было – ни наших, ни трескунов.
Чем ближе к двери, тем страшнее, хоть солдаты и дышали мне в затылок. У лестницы я замешкался, поняв, что исполнилось мое дурное предчувствие – подвал действительно был без окон, а значит, и без солнечного света. Гиблые ямы, так прозвал эти места Калугин. Именно в таких подземельях спят краклы, хотя вряд ли, что сейчас они как раз здесь.
– Проходи, – сказал я Сидорову, «поощрительно» положившему лапу на мое плечо. Я бы предпочел пропустить его вперед. – Дипломат там. Прямо и направо. За панелью щитовой.
– Босс сказал, чтоб ты шел впереди, – лейтенант встряхнул бородой. – Сам спрятал, сам и вернешь.
– Что за бред? Горин сказал? – я водил фонарем в разные стороны, выхватывая светом подполье, железные ступеньки и хлам слева – парты, стулья, шкафы. – Никакой благодарности. Я сберег этот дипломат, а взамен получил тупость в человеческом облике.
Кто-то из солдат хихикнул сзади. Петров, кажись. Но Сидоров был непоколебим – это была еще одна черта характера, идеально сросшаяся с глупостью.
Если этого не избежать, то лучше выполнить задачу быстрее. Ступени поскрипывали, нагоняя саспенс, и вскоре ноги достигли бетонного пола. Сзади вереницей спускались вояки.
Воняло сыростью, резиной и пластмассой. Мои шаги были осторожными и почти беззвучными – все-таки, гиблая яма. Сидоров отстал, освещая дальние стены и сложенный возле них хлам – на нем была видеокамера, передававшая в реальном времени изображение и звук.
Я почти добрался к щитовой, когда лейтенант охнул и остановился. Я вполоборота глянул, где застыл луч его фонаря. В ближайшем правом углу колыхались головешки краклов, как вялое эскимо на палочках. Кажись, они дремали – даже потрескивания не было. Около десятка.
Душа ушла в пятки. Каждый шаг вперед приближал к ним. Любой шум, запах, дуновение могли пробудить их. И тогда… от ноги откатилась одна из многих валявшихся бутылок, и ударилась о сгнившее ведро. Твари прекратили раскачиваться.
– Сучий потрох! – вскрикнул один из солдат, идущих сзади, как раз увидев стаю.
Раздался щелчок, сопровождающий снятие автомата с предохранителя. Головешки зашевелились снова, но иначе – они просыпались. Глаза открылись. Спины потянулись вверх, выпрямляясь.
Я хотел, я мог еще рвануть назад, перебираясь через солдафонов, откидывая их набок, и отдавая на поживу… спастись, не считаясь ни с чем. Но я знал, что так не получится. Мои враги были не только здесь, но и там, а смыться одновременно и от льва, и от коршуна – невозможно. Был единственный, хоть и рискованный вариант – и я доверился интуиции. А что еще я мог? Как я мог влюбить в себя Кареглазку и отобрать ее у мужа? А что бы вы сделали?
Выдох произошел произвольно, и он же дал мне старт – прямо к щитовой. Сзади слышались проклятия, чей-то предсмертный вопль и оружейный залп. Вот она, дверца с нарисованным половым органом. И красный дипломат! Целехонький, не тронутый ни одной грешной душой. Современная чаша Грааля, Ковчег Кареглазки…
Назад пути не было. Там – бойня. Если я только что покончил с собой, то зачем? А как же последний, самый важный трофей? Я обязан выбраться отсюда – к своей будущей девушке.
****
Подземелье наполнилось криками, стрекотом и стрельбой. Фонарь, прикрепленный к голове Сидорова, метался вправо-влево, как сумасшедший, выхватывая фрагменты ужасной мозаики.
– Кейс у выродка, – вслух проговорил Горин то, что Крылова и сама увидела на мониторе. – Молодец. Не ожидал такого от него.
– Да. Но смогут ли они отбиться от морфов? – она скосила глаза на мужа. – Как Менаев вынесет Ковчег?
Глава 6
Спереди оказалась какая-то гора мебели. Лучше рассмотреть я не мог, так как погасил фонарь. Это, конечно, не было гарантией неприкосновенности – трескуны легко могли учуять меня по запаху. Хотя поднятая пыль, дым и вонь позволяли отстрочить нашу встречу.
До выхода с подвала было метров 20–30, трудно сказать точнее. И они были непреодолимы. Солдаты матерились, отбиваясь от краклов, а те атаковали не напролом, естественно, не как пехота Наполеона – они скакали по подвалу, как огромные умалишенные блохи, периодически находя в обороне дыры, и врываясь в них. Только что раздался вопль еще одного бедняги, и, насколько я понимал, Сидоров остался всего с одним бойцом. Сколько «клыков» потеряла стая, я не имел понятия – судя по прыгающим теням, их осталось еще предостаточно.
Из темноты рванул силуэт, и я разрядил в него дробовик. От отдачи все заболело. Пока доставал пистолет – еще одна тварь свалилась откуда-то сверху. Она клацнула челюстью совсем рядом, ее зубы прошлись по металлу дипломата, едва не цапнув меня за запястье. Я выстрелил в упор, разнеся упырю череп. Рядышком пронеслись два кракла.
Надо удирать. Я осознал, что солдаты здесь неспроста, а ради дипломата – этого их Ковчега. А я ведь его «носитель». Они прикроют меня любыми способами.
– Степан! Степан, я иду! – завизжал я. – Прикрой – у меня дипломат!
Присев и крича, что есть мочи, я расстрелял еще одного трескуна, пока Сидоров не откликнулся.
– Иди! Не, беги! По середине – мы прикроем!
Я рванул, но бегуном я был так себе, особенно из-за хромоты. Не успел я добежать до лейтенанта, как последний солдат исчез в груде мусора, увлеченный тварью.
Сидоров все еще заливал подвал свинцом, когда я услышал сзади стрекот, и в подкате нырнул вниз, проехав и кувыркнувшись метра на два. Сам в шоке, как смог. Степан оказался сзади, и начал отступать к выходу – в мою сторону. Я стартовал, но не проскочил и пары шагов – автомат лейтенанта смолк. До лестницы оставалось метра четыре…
****
Столп света рассеял темень: Сидоров копошился в подсумке, ища рожок с патронами, а рядом изготовились к прыжкам целых три твари. К счастью, им не дали сделать черное дело – вокруг меня засвистели пули. Степа выругался – ему оторвало ухо. А я ринулся к выходу. Чья-то рука подхватила меня, затаскивая выше и выше по лестнице, пока я не оказался в коридоре.
Я так и засел за луткой, уцепившись в дипломат. Мимо шли солдаты в защитном обмундировании, и спускались в подвал. Сквозь выстрелы и взрывы слышались крики, команды, и стрекотня.
Рядом упал Сидоров – одежда на нем была изодрана в клочья, на автомате согнуто дуло, а сам он выглядел так, будто увидел дьявола.
– Менаев? Живой? Валим на хер! – лейтенант показал рукой на выход, он дрожал, как осиновый лист, и его жест выглядел больше походил на судорогу.
****
Горин вытер вспотевший лоб. Слишком много неожиданностей, черезчур много погибших. Слишком высокая цена…
Выродок спустился с крыльца с красным кейсом, и жена побежала к нему, а некоторые из солдат рукоплескали – никто не ожидал такой храбрости от быдла. Хоть Лена получила, что хотела. Он надеялся, что теперь она угомонится, и выполнит обещание. Она должна ему родить.
– Ты как? Здоров? – спросил полковник у подошедшего Сидорова, вскользь взглянув на металлический короб в руках жены.
Лейтенант кивнул, хотя его голова была залита кровью. Тогда Горин связался с подвалом.
– Сокол, говорит Альфа, прием! Задача выполнена, начинайте отход.
****
Поворот влево, вправо, здесь уже светло – лучи пробивались в окна, и Мычаев успокоился. Они палили в черноту, но уже так, для проформы. И напоследок, гранаты… они разорвались в глубине коридора, обрушив стены, и подняв облако пыли. Сержант облегченно вступил в вестибюль, и опустил автомат. Ох, и денек!
Налеткин пропал. Может, его убили? Было бы неплохо. Мычаев недолюбливал Налеткина – оба сержанта были из одной деревни, и грызлись, как волк с бараном. А, нет – вот он…
Движение. Колебание воздуха. Вонь уксуса. Боковым зрением Мычаев даже не увидел – ощутил, что рядом кто-то есть. Стрекот. Он развернулся и… клыки впились в лицо. Налеткин напротив, и не стреляет. БЛЯ, КАКОГО ВИКРАМА?!
****
Налеткин очень обрадовался смерти закоренелого врага, но быстро взял себя в руки. Он выстрелил… мимо? Тварь шарахнулась к лестнице, чтоб укрыться под ступеньками, и продемонстрировала татуировку вдоль позвоночника. Судя по атрофированным половым признакам, когда-то, до заражения, это была молодая женщина. И сейчас она была необычно неуклюжей. То ли раненная, то ли больная. Странно – морфы не болеют.
Вторая пуля пробила грудину твари, третья – снова мимо – самка упала. От подвала донеслось рычание, и Коровин с Черданцевым разрядили туда по рожку.
Когда Налеткин с Самойловым зашли за лестничный марш, подстреленная особь лежала, выгнув спину и выпятив живот. Монстр хрипел и кашлял кровью. В ухе ожил наушник. Вместо Босса раздался взволнованный голос его жены Елены Ивановны.
– Воробей, прием! Что с морфом?
– Воробей слушает, прием. Похоже, объект умирает.
Возникла пауза, прервавшаяся шипением и разговором с той стороны. Налеткин понял, что Крылова о чем-то спорит с полковником. Наконец, она вернулась.
– Забрать морфа, живо!
Налеткин ошарашено посмотрел на тварь, а затем на ребят – у них была общая связь. Они тоже не обрадовались – каждый рассчитывал, что рейд закончен. И так перебор с приключениями.
– Как забрать? Где, вообще, Илья Андреич?!
Что за хрень? Им подопытных мало?
– Пацаны, используйте мешок с лебедкой, – в этот раз по рации отозвался Горин. Голос у него был суровый и недовольный. – Больше в морфа не стреляйте. Загарпуньте.
Сержант оглядел школьный холл, пытаясь сообразить. Лебедка… она была на вертолете, на всякий случай. В рейдах бывали разные ситуации, и иногда лебедка оказывалась просто незаменимой. Коровин вывел его из ступора, поднеся брезентовый мешок и крюк с тросом – от лебедки, только что установленной снаружи. Быстро сработали…
– Окей, – нахмурился Налеткин. – Сделаем это, ребята, и домой.
Спустя немного они упаковали особь, напичкав седативными боеприпасами. В коридоре снова показались краклы – они продирались сквозь завал, как бешеные кроты. Налеткин с товарищами обильно нашпиговали коридор свинцом, а Коровин запулил пару гранат. Неймется сукам…
Черданцев загарпунил мешок, снаружи заурчал мотор лебедки, и трос потащил добычу. Тварь трепыхалась, как рыбешка в сачке, но вскоре полностью затихла.
****
Кареглазка попробовала открыть кейс, но безуспешно. Только теперь я сам рассмотрел его при свете дня, и понял, что он действительно необычный. Глянцевая поверхность оставалась блестящей и без царапин, несмотря на все перенесенные испытания. А возле кодового замка, под рогатым символом биологической опасности, были выведены серебряные буквы «BG».
– Спасибо, – поблагодарила она. – Мы позже откроем его. Где-то я видела этот логотип…
Я улыбнулся, погладив ее по спине – ненавязчиво, дружески. Тише едешь – дальше будешь.
– Почему солдаты до сих пор возятся в школе?
Она подняла на меня свои огненные глаза. – Тебя это не касается, – и снова уставилась на дипломат. А скоро я сам увидел выбегающих солдат – они помогали двигаться тяжелому мешку, закрепленному на тросе. Судя по всему, в мешке был трескун.
– Зачем вам кракл? – спросил я у окровавленного Сидорова, присевшего рядом на лавке. Тот показал глазами на ученую.
– Для изучения.
– Чушь! – возразил я.
Он пожал плечами и ушел к вертолету, где Горин контролировал размещение «груза».
– Зачем вы это делаете? Они же опасны? – спросил я у Кареглазки, завороженно переворачивающей дипломат дак и эдак.
– Не лезь не в свое дело, – отрезала она, в сотый раз безрезультатно пытаясь подобрать правильный код. А затем все же сообщила. – С морфом что-то не так. Слабый. Увеличенные внутренние органы, вздутый живот, – она заметила мое недоумение и добавила, понизив голос. – Это может быть, что угодно: рак, паразиты, реакция иммунной системы. Нужно осмотреть.
– Беременность? – пошутил я.
– Исключено, – она снисходительно улыбнулась. – Морфы – это больные люди. И они не могут давать потомство. Это ведь не новый биологический вид.
– Если бы все больные люди не могли оставлять потомство… – саркастически протянул я.
– Если бы ты не был таким дураком, – засмеялась она, но не продолжила, что произошло бы в этом случае.
– То встретил бы тебя пять лет назад? – продолжил я вместо нее. – И сделал тебя беременной?
– У тебя не было шансов, – отрезала Елена Ивановна, бурно покраснев на лице и шее.
Я взял ее ладонь, и застыл, глядя в упор в медовые очи.
– Я умею быть очаровательным.
– Без шансов! – засмеялась Кареглазка. – Слишком молод. И вообще не в моем вкусе. Донжуан!
– Ты меня не убедила, – сообщил я. – Просто представь, как я целую и ласкаю тебя.
– Ты охренел?! – возмутилась она.
Боковым зрением я заметил приближение Горина. Надо прекращать флирт. Главного я достиг – понял, что Кареглазка любит кокетничать также, как и все девчонки, и заронил в ее разум теоретическое предположение о нашем интиме. Кто знает – вполне возможно, что в следующий раз, когда она будет спать с мужем, она представит меня?
– Ладно, – замял я тему в аккурат к подходу полковника. – Но если она беременна, то должен ведь быть источник беременности, – Горин пристально смотрел то на меня, то на жену, поэтому я сделал вид, что мы активно обсуждаем научную теорию. – Самец, что ли. Кто-то ведь является отцом маленького чудовища?
– Что?! – удивленно спросил полковник, акцентировав букву «Ч». – Что ты мелешь, Менаев?
Ученая посмотрела на меня, а затем на мешок, который как раз укладывали в вертолет.
– Он выдвигает научные теории. Правда, бредовые и бесполезные, – она ехидно улыбнулась. – Думает, что он такой же умный, как и вирусологи, иммунологи и эпидемиологи.
– Шибко умный? – Горин неодобрительно уставился меня, в то время, как Крылова показала мне язык. – Хорошо, значит, я придумал, куда тебя поставить работать.
****
Крылова пылала счастьем, и ей было за это неудобно, ведь слишком много людей погибло. В то же время, Ковчег был у нее, и ей никак не удавалось скрыть радость. А вот на муже лица не было…
Из школы донесся разъяренный рев, и полковник сощурился. Необычная активность для этих тварей. Обычно днем морфы прятались в подземельях. Ведь ультрафиолет был для них губителен: сжигал кожу, ослеплял, вызывал жуткую боль. Правда, сегодня люди потревожили тварей… Но, как бы там ни было, здесь, снаружи, было безопасно.
