Текст книги "Кареглазка и чудовища (СИ)"
Автор книги: Евгений Наседкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
****
Признаюсь, я с интересом рассматривал брюнеточку и то, что у нее между ног, пока она барахталась на асфальте. Несмотря на отвратительные судороги, меня завораживали ее худенькие бедра и белое кружевное белье на них, просвечивающее сквозь прозрачный капрон… Но я, как и все, не рискнул приблизиться – и только Елена Ивановна освободила свою ладонь из моей руки, и выбежала на середину.
– Чего уставились? Помочь никто не желает? У нее, может, эпилепсия!
Я еще отходил от неожиданного поцелуя Ашотовны – да-да, представьте, как только привезли задержанных, и весь Илион собрался на плаце, ко мне решительно подошла повариха, и взасос поцеловала, при этом она нагло взглянула на Крылову. Кареглазка чуть не посинела от ярости – я видел, я знал это – но сдержалась, и даже вымученно улыбнулась, когда довольный Горин пошутил о перспективах появления новой семьи. После этого Лена умудрилась пройти ко мне, и взять за руку, что было довольно безумно и неожиданно – и, слава Богу, незаметно – в таком плотном окружении мы стояли.
Наконец, я набрался храбрости, и сделал несколько шагов к извивающейся девице. Она была похожа на страшную скрюченную змею, и я просто присел на корточки, не зная, чем помочь, и боясь прикасаться. Кто знает, какая зараза у нее на самом деле.
– И ты до сих пор думаешь, что эти люди опасны? Девочка, африканец и старик?! – с вызовом бросила мужу ученая. – Давайте их на медчасть, Игорь Анатольевич, что думаете?
– Да я не против, – как-то растерянно сказал Ливанов. – Очевидно, что девушка больна.
Возле нас оказался и Керезора, внимательно оглядев арестованных, он поддержал начальницу, что прибывшим нужно оказать медицинскую помощь. Седой старик со странным именем Агафон тем временем закрыл глаза ладонями, на которых висело что-то типа кулона, и невнятно бормотал. Я вопросительно глянул на Александра Борисовича – просто так, когда ищешь взглядом человека, который удивится так же, как и ты. К моему удивлению, он ответил.
– Молится, – и Борисыч удивленно поднял брови, заметив, как сильно мое лицо покрыто тональным кремом, но ничего не спросил. – Это символизирует, что люди слепы, не видят правды вокруг себя. И лишь Богу все известно, все в его руках.
– Неисповедим промысел Божий, – произнес я первое пришедшее в голову, и боковым зрением заметил, как Пенс вдруг уставился на меня, как баран на новые ворота. – Так ведь говорят, Александр Борисович?
– Есть такое, – ответил ученый, уже совладав с эмоциями.
На этом наше мимолетное общение закончилось – раньше мы вообще никогда толком не общались. Наконец, малахольная барышня прекратила дергаться, и открыла свои голубые глаза. Увидев нас рядом, а особенно меня, она растерялась, и ее густые брови взметнулись вверх.
– Спасибо за спасение, прекрасный принц, – она подмигнула, и Лена едва слышно охнула от неожиданности. Я тоже был смущен, хотя не отличаюсь стеснительностью.
Я широко улыбнулся, нагло заглянув меж распахнутых ляшек, и почувствовал щипок за ягодицу – Кареглазка просигнализировала, что она все видит, и происходящее ей не нравится. А моя красотка-то ревнивая! Затем я ощутил на плече тяжелую руку – Сидоров.
– Давай, я отнесу больную в палату, – сказал лейтенант, и как-то странно посмотрел на меня.
Я с холодком по спине подумал, что увалень постоянно находился сзади – и мог видеть, как полковничья супруга ущипнула меня за зад, а до этого – как задерживались наши руки, соприкасаясь. А еще, конечно, Сидоров мог просто удивиться моему разодранному лицу…
****
Когда солдаты привезли задержанных с Рудников, муж был пьян. Крылова сразу это заметила, как впрочем, и все остальные. Он не ходил зигзагами, говорил ровно и отчетливо – но это было по большей части результатом мышечной крепости тела и военной муштры духа. В голове у него уже была тьма, в которую погружает разум крепкий алкоголь. Он был в хорошем настроении, шутил и смеялся, как, например, с поцелуя Гришы и Ашотовны. Но некоторые из окружающих знали, что состояние это переменчиво.
На плаце полковник внимательно следил за женой, и то, что видел, ему не нравилось – Лена постоянно стояла с выродком, и тот периодически склонялся к ее уху, что-то нашептывая. Иногда их пальцы переплетались – как бы случайно, задерживаясь друг на друге на несколько секунд. А однажды она захохотала от нашептываний Менаева – так громко, что обернулась добрая половина площади.
Илья Андреевич не был наивным мальчиком, как и не был ревнивым без причины. А то, что он видел, абсолютно не вписывалось в рамки благоприличия. Подтверждало слова Сидорова. И намекало на то, кто похозяйничал в его цветнике.
Когда Сидоров повел чернявую барышню в медчасть, за ними повели и негра со стариком. Агафон теребил в руках кулон с изображением золотого глаза в треугольнике. От оторопи Крылова уставилась на украшение, как на драгоценный Кохинур.
– Что это – Всевидящее око? – спросила она, а дед растерялся и сжал узкий рот – словно боясь заговорить.
– Безделушка, – вклинился Керезора. – Талисман – богатство приносить, удачу… от бедности защищать.
Ученая протянула руку, намереваясь взять кулон, но Агафон отстранился, отбив руку – и грубо ударив по ее запястью.
– Безбожница! Как смеешь ты прикасаться к божественному символу?!
Лена вскрикнула от боли. Послышалась возня, и из толпы появился полковник.
– Ты, черт малахольный, ударил мою жену?! – проорал он, заикаясь.
– Грешники! Горите в аду! – выкрикнул Агафон, сверкая глазами, пока Томас дергал его за плечо, пытаясь успокоить.
В руках Горина сверкнул металл, и прогрохотал выстрел – прямо старику в лоб. Тот свалился, обрызгав кровью лейтенанта с негром.
– Поговори мне теперь! – заржал вояка, брызгая слюной.
Все застыли, потеряв дар речи, и не зная, как реагировать.
– Илья! Илья Андреевич, зачем?! – Керезора подскочил к полковнику, прося опустить пистолет.
– А что я? Я ничего, – ответил Горин, прищурившись, посмотрев сначала на иммунолога, а затем на жену. – Да, Лена? Эта скотина ударила тебя… – он оказался рядом, и положил руку на ее шею, придавливая. – Да, любимая? Это только я могу тебя отшлепать… только я могу тебя трахнуть.
Он провел пистолетом воображаемую линию по людям, заставив их отскакивать, как ошпаренных, с траектории потенциального выстрела. Крылова испуганно взглянула на Менаева, тот – не отводил глаз от Горина, пытаясь понять, что у того на уме. Успокоили полковника Сидоров и Шпигин. Что-то нашептывая командиру, они увели его в сторону штаба.
– Чего стоите-то? Идите за мной! – послышался сладкий голос Ливанова, который повел в медчасть Афродиту и окровавленного Томаса.
Люди быстро, как по команде, разошлись, оставив там Менаева, Крылову и труп Агафона. Даже отец Киприан испарился. Лена поджала губы, пытаясь совладать с эмоциями. Муж запил, и это было очень плохо. Почему он сорвался? И можно ли его остановить?
– Тетрадь сама себя не прочитает, – вдруг сообщила она Грише. – Иди, работай, будем спасать человечество – если еще осталось, что спасать, – она посмотрела вслед Горину. – А мне нужно поговорить с мужем – СРОЧНО!
Она побежала, догнав полковника в дверях Куба. Менаев с грустью глядел, как она взяла мужа под руку. Даже издалека было видно ухмылку пьяного вояки, когда он обхватил жену за талию… или за округлые бедра, стянутые юбкой? В голове у Гриши стучал набатом один и тот же вопрос: «С МУЖЕМ? А Я КТО?!». Оказывается, и его можно было заставить ревновать…
****
Гермес соврал, что они с Томасом – пара, а на самом деле им просто нужно было остаться вместе, иначе они оказались бы в разных палатах. Вместе с тем, этот ход повлек и негативное последствие – несмотря на показное отвращение к межрассовому интиму, солдаты первое время буквально дежурили под дверью, надеясь услышать звуки развратного совокупления. Слава Богу, вскоре их разогнал начмед, правда, оставив одного охранника.
Гермесу и самому было противно делать вид, что они с Томасом влюблены друг в друга – его мужская сущность грубо протестовала против этого. Но появилось и еще кое-что, ужаснувшее его.
Сначала он переоделся в чистое синее платье, белье и колготы, естественно, не придав этому значения, и сделав это на глазах ошеломленного чернокожего. А уже когда Томас переодевался, Гермес случайно провел рукой по бедру, ощутив нежное тепло и шелковистость капрона. В животе странно заныло – болезненно, и в то же время, приятно. Мелькнула мысль, что он давно не пользовался набором, полученным в поезде. А ведь обязательно нужно было поддерживать вагину в порядке. Взгляд застыл ниже пояса богобрата, а затем синдик отвернулся, встряхнув головой – ЧТО ЗА ХРЕНЬ?!
Он категорически не желал превращаться в бабу, но организм, физиология и еще что-то непонятное внутри непреклонно склоняли психику на другую сторону весов. Это встревожило его, но он отмел переживания – его уродство было ужасно, но сейчас были более насущные задачи.
Ливанов провел исследования, взял анализы, провел беседы – и вскоре принес брюнетке таблетки. Пей регулярно, в одно и то же время! – строго приказал начмед, «на глаз» диагностировавший у девицы эпилепсию, отягощенную шизофренией. Врач не сводил с нее маленьких, заплывших жиром глазенок, поэтому Дита была вынуждена все выпить – открыв затем рот, чтоб Ливанов удостоверился в ее приверженности лечению.
Как только Ливанов ушел, Гермес вырвал проглоченное – таблетки подавляют нервную систему, а ему нужен был трезвый ум. А вот египетскую микстуру пора пригубить…
В руке как раз была фляжка, когда заявились выродок с Межника и рыжеволосая ученая. Они представились, и сначала расспрашивали о каких-то малозначимых вещах: кто такие, откуда родом, как выжили после Вспышки. Гермес что-то рассказал из настоящих событий, им увиденных, но в основном, бесстыдно врал. К примеру, шрамы после операции он списал на пытки в банде Пирата. И так далее. Не мог же он, на самом деле, рассказать о Синдикате Божьего промысла? Затем, устав от вопросов вокруг да около, Крылова спросила напрямик:
– Что значит кулон, который был у Агафона? У вас тоже есть такие?
Гермес-Дита повел плечами и с недоумением взглянул на африканца, по большей части сидевшего на койке в роли статиста.
– У нас такого нет. Да, Томас? – и получил в ответ невозмутимый подтверждающий кивок. – Кажется, у деда эта побрякушка была всегда – мы с ним скитались года два. Нашел где-то, может быть. Или семейная реликвия. Или просто красивая штука. А что не так с этим кулоном? – он смотрел максимально невинным взглядом.
– Все так, – сказала ученая, и положила на тумбочку кулон Агафона. Пристально посмотрела на Томаса, и положила рядом еще один. – А что вы делали в Межнике?
– Где? – Томасу даже не пришлось разыгрывать удивление. – Я там не был.
– А ботинки на Афродите? – она повернулась к девице. – Ты ведь была в Межнике?
Гермес был озадачен. Откуда она знает? Что не так с его ботинками, кроме того, что они мужские?
– При чем здесь ботинки? – ответил он вопросом на вопрос.
– Они ведь мужские, – отметила Крылова. – И они фирменные – на подошвах саламандры. Точно такие же, как Гриша нашел в Межнике, – при этих словах лапоухий брюнет снял ботинок и показал им – вместе с подошвой.
Точь-в-точь, как у Гермеса.
– У меня чувство, что мы с тобой уже встречались. Именно с тобой, – вклинился в разговор Менаев, таращась на синдика. – Не пойму откуда…
– Жизнь состоит из множества пересекающихся дорог, – улыбнулся Гермес.
– Вы знаете, кто такой Мчатрян?! – неожиданно ученая пошла напролом. – Следы от твоих ботинок были обнаружены на месте катастрофы самолета, на котором он летел. И такой точно кулон, – она показала на два кулона, поблескивающих на тумбе.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Гермес, и внезапно почувствовал себя плохо.
Перед его глазами сгустился туман, и он свалился, снова погружаясь в галлюцинации. Менаев попытался подхватить девицу, но упал тоже. Лена изумленно смотрела, как в конвульсиях трепыхались два тела. Неужели Гриша чем-то заразился от этой суки?!
****
Я провалился под лед, захлебываясь замерзшей водой, а открыв глаза – оказался в другом месте. Это так реалистично, что я ощутил на веках солнечные лучи, пробивающиеся сквозь жалюзи, уловил запахи пряностей и грейпфрута, лежащего на столе…
В кресле сидит обычный мужчина с короткими темно-русыми волосами. Ему под 30, и он недавно устроился работать охранником на важном объекте. Его продолговатое лицо идеально, как для человека, упорного в достижении целей: небольшая залысина, визуально увеличивающая и так высокий лоб, пронзительные серые глаза, крупный нос с горбинкой, узкие губы и крепкий, четко выделенный подбородок. Сейчас его цель – набить татуировку.
– Надо было все же разбить на несколько сеансов, – констатирует бородатый татуировщик, устало сопя. – Уже четыре часа делаем. И что это значит – ХТК? Конечно, клиент всегда прав. Но я дорожу репутацией, и хотелось бы знать, что я набил.
– Не думаю, что вы поймете, – отвечает мужчина в кресле. – Делайте свою работу.
Бородач вздыхает, и добивает последнюю букву. А еще нужно сделать скрипичный ключ – красиво вписать его между вычурных литер.
Мужчина откидывается в кресле, прикрыв глаза. Жизнь уже успела его потрепать, когда он познакомился с Марго – очаровательной девушкой из денежной семьи. Он влюбился с первого взгляда, она стала его богиней, манией и фетишем. Естественно, Громовы не желали и слышать, чтоб дочурка что-то имела с неудачником, только недавно с трудом выкарабкавшимся из зависимости. Они, наверняка, проклинали тот день, когда она решила поволонтерить в клинике для наркоманов. И было ясно, что не удастся заполучить ее просто так – придется потрудиться.
– Ты должен что-то сделать, чтоб доказать свою любовь, – озорно улыбнулась она. – Не знаю, что-то безумное… точно! Набей большое тату – ХТК. И скрипичный ключ рядом! – она рассмеялась, радостно и беззаботно.
«Хорошо темперированный клавир» Баха. Бред. Больше похоже на издевательство богатой избалованной малолетки, но для него это не важно. Главное – не слова, а поступки. Он сделает то, что она сказала. А когда-то, со временем, Марго поймет, что он единственный человек в мире, на которого она может положиться. Он станет для нее фундаментом, а она для него – очагом. Пламенем, согревающим израненную душу…
****
Видение прекратилось, как только ученая рассоединила Гришу и Афродиту.
– Что с тобой?! Как ты себя чувствуешь? – взволнованно спросила она.
– Не понимаю… что это было, – сказал Менаев, со страхом и недоумением смотря на брюнетку. – Ты видела того мужика? С татуировкой?
Девица кивнула. Она выглядела шокированной.
– Ты и раньше его видела? – язык у парня заплетался.
– Нет.
– Хватит! – оборвала их диалог Лена. – Нам пора!
Им действительно было пора, но ушли они не только поэтому. Крыловой не понравилось произошедшее, она приревновала Менаева. Они открыли дверь, чтоб выйти, и нос к носу столкнулись с Керезорой.
– Александр Борисович, вы сюда? – удивленно спросила ученая.
– Нет, нет, – пролепетал он. – Просто искал Ливанова, думал, что он может быть здесь.
Иммунолог развернулся и резво, чуть ли не бегом, выскочил. Крылова с Менаевым провели его недоуменными взглядами, а затем побрели по коридору, обмениваясь односложными репликами, и все еще приходя в себя.
ХТК… это было так знакомо, словно ответ витал в воздухе, но Менаев не мог его прочесть. Где он видел такую татуировку? Перед лестничной площадкой он встал, как вкопанный.
– Охотник, – сказал он, но Крылова ничего не поняла.
– Я видел то же самое, что и Афродита, – объяснил он. – Это был кракл, выпрыгнувший из школьного окна. Только в видении я увидел Охотника еще до метаморфозы. Человеком. Как он сделал себе эту татуировку – ХТК.
– Мы вернемся сюда, – успокаивающе сказала Лена, и быстренько, чтоб никто не видел, поцеловала в губы, одновременно запустив ладонь в его волосы. – Вернемся, и все узнаем. Эта парочка очень странная.
****
Гермес был потрясен подключением выродка к своей галлюцинации. Разве это возможно? Но, да – это произошло, и нечего забивать голову глупостями. Это не является первостепенной задачей, особенно, учитывая, что они с Томасом оказались на грани разоблачения.
И еще мужчина с татуировкой ХТК… это было странно – пока что видения еще ни разу не касались реального земного мира.
А тот непонятный старик, седой интеллигент в коридоре? Синдик задумался, но ненадолго, после чего радостно охнул. Ну, конечно же – вероятно, что Буревестник был на плаце, видел задержанных гражданских, и в том числе, Агафона с кулоном, а значит, знал о прибытии богобратьев, и рано или поздно должен был объявиться сам.
Буревестника не нужно было искать. Он пришел сам.
Глава 11
Тетрадь Мчатряна оказалась его дневником. Я не знаю, зачем он его зашифровал – может, чтоб обезопасить содержавшуюся там информацию – что логично, учитывая то, что его самолет сбили неизвестные террористы. Либо просто, как любой человек, ведущий дневник, он не хотел выставлять свои мысли напоказ.
Судя по всему, племянницу Милану он любил. Я так не умел любить – еще и это противное чужое отродье. Кроме того, исходя из записей, любил он и Кареглазку. Как женщину, а не невестку или подругу. Это не было написано черным по белому, и Лена, насколько я понял, этого не просекла. Но, для меня не скрылись нотки восхищения, адресованные не только ее научным талантам, но и женским особенностям – доброте, нежности и грации.
Помимо множества отступлений личного характера, подробно расписывались маршруты, по которым он летал и ездил. Это были экспедиции по разным научным центрам, институтам, подразделениям противочумной службы и т. д., в которых собиралось оборудование, техника, аппаратура, биологические материалы: все, что могло быть полезным. Часть из этого добра осела в Новом Илионе, и использовалась группой Крыловой для исследований фуремии.
Фактически, самой важной частью дневника для нас стала последняя страница. Надо полагать, перед тем, как сообщить невестке о спасении человечества и о Ковчеге, майор побывал в Новониколаевске. Это был крупный сибирский город, примерно в полутысяче километров от Крепости, и в нем располагался крупнейший научный центр «Биоген».
– Как я могла забыть? – сокрушалась Кареглазка, поняв, где раньше видела те самые две розовые волны, изображенные на пенале из дипломата Мчатряна. – Конечно, это ведь логотип Биогена!
Дневник подтвердил, что контейнер был из Биогена, и, что мы уже знали, он был заполнен допандемическим штаммом INVITIS. Очевидно, что и видеозаписи делались камерами наблюдения Биогена. То есть, к вечеру мы добрались до финиша наших изысканий. Ковчег не нашли, но где искать дальше – поняли.
К сожалению, единственное упоминание Ковчега находилось в маленьком абзаце, в котором Мчатрян сообщил: «Я, конечно, не сразу понял, что Чапа – это и есть наше спасение. Он – Ковчег для человечества». Мало, но хоть что-то.
Что вообще оставалось вне понимания – это листок с религиозной цитатой. Разобраться в смысле Провидения, Бога и тварей нам пока так и не удалось. Теоретически, это могло ничего и не значить, просто завалящий отрывок бумаги. Хотя, в связке с кулонами – это было подозрительно.
Мы так были заняты, что едва не пропустили то, что происходило снаружи. После скупого полдника, состоящего из черствой булки и остывшего какао, я бахнул крепленого вина, унимая зеленую змею ревности. Но, суперстрадание продолжало набирать силу, рисуя в воображении любовные сцены между Кареглазкой и мужем… и я сходил с ума. Одним глотком осушив бутылку, я вышел подышать, попутно устроив себе перекур.
Каково же было мое удивление, когда я увидел привезенных из Рудников возле Одеона. Афродита сменила синее платье на черные лосины, и они с Томасом о чем-то разговаривали, вглядываясь в Стену. А затем брюнетка засекла меня и заулыбалась, помахав рукой. Я не мог избавиться от чувства, что уже встречался с ней.
Вышел Горин, весь наухналь пьяный, и заорал так, что и я расслышал.
– Отелло, черт мой черномазый! – кричал полковник, брызгая слюной. – На кого ты оставил наш водевиль? Ну-ка, ступай своими черными копытцами на сцену, пока я превратил твою жизнь в сплошную трагедию…
Ну, ладно… значит, негр с девицей подружились с воякой. Время даром не теряли.
– Главное, чтоб Илья не ушел в запой, – сказала Лена еще утром, когда вернулась с Куба. – Он скрытный алкоголик, и превращается в маньяка, когда сорвется.
– Так ты его утешила? – язвительно уточнил я.
– Прекрати. Вы не можете быть соперниками, – И Кареглазка обрубила зарождавшуюся серию моих саркастических монологов. – Он – мой муж, но я его не люблю.
Была еще одна новость – Керезора сообщил, что плоды Лилит развиваются с большой скоростью. Он предположил, что монстроматка разродится уже в течение недели. Это было катастрофическим известием, означающим новый виток в войне выживания. Если краклы начали размножаться, значит, природа окончательно избавляется от людей.
И, словно в подтверждение этой сентенции, из Трилистника пришла весть о гибели форта Джефферсон. Подробностей не было, но, учитывая усилившийся напор тварей на последние человеческие форпосты, все версии сошлись на решающем факторе морфов. Для правительства, и для Горина, в частности, это было не только напоминанием, каким хрупким является сегодняшнее «равновесие», но и означало потерю американских спутников. Уже давно форт Джефферсон координировал деятельность космических спутников, а начальник форта Стив Паркер делился данными с нашей стороной.
Теперь все мы были слепы. И теперь поиски Ковчега стали еще важнее – нужен был хоть какой-то козырь, способный преломить ход событий.
Мы расходились, и Кареглазка была озадачена необходимостью экспедиции в Новониколаевск – она растерялась, когда я приобнял ее за талию и прижался к бедрам, пропуская в дверях. Затем улыбнулась и плавно, как расческой, прошла пальцами сквозь мою отрастающую шевелюру.
– Нам придется сотворить чудо, Гриша. Ты поможешь? – ее карие глаза проникли в меня, и я даже испугался, чтоб она не увидела там чего-то лишнего. – Ты будешь со мной?
– Несомненно – я с тобой до конца, – подмигнул я, имея в виду совсем другой конец.
****
Горину было тяжело и тоскливо. В один миг все стало рушиться, а он оказался к этому не готов. Все его потуги, старания, усилия – могли пойти прахом.
Полковник построил Крепость, спас и защитил сотни людей, дал им хлеб, кров и вообще, жизнь. Он стал для них новым Соломоном, разбирал споры, награждал достойных и наказывал грешных. Он спас Лену от Мечникова, и все эти годы помогал ей в безрезультатной работе по перегону воздушных масс из одного места в другое. Был любящим мужем, и пытался стать хорошим отцом для Миланы.
Взамен он просил немного – лояльность и дисциплину, труд и дружбу. А от Лены – любовь, которая была ему обещана. Гибель Данила подкосила его, и он долго винил в этом именно молодую жену, которая не смогла, или не захотела найти общий язык с его сыном. Но их отношения снова получили шанс, когда она согласилась родить. Илья надеялся, что появление общего ребенка поможет ему справиться с ежедневной болью. Он приходил в Данину комнату, садился на пустую кровать, и мечтал, что скоро здесь снова зазвучит детский смех.
Теперь все это оказалось под угрозой. Он, конечно, и раньше осознавал, что их отношения трещат по швам. Не всегда они с женой понимали друг друга, ссорились – ну, с кем не бывает? Ссоры – это вообще неотъемлемый атрибут человеческих взаимоотношений. Но, он надеялся, что супруга видит и ценит все то, что он для нее делает. Поэтому, когда Степа под синей елью сообщил, что видел Елену Ивановну, изменившую с выродком – Горин разъярился и влепил лейтенанту в ухо. Он не мог в это поверить. Когда же он нашел свои цветы в собственном бачке…
Жена знала об этом, однозначно знала. И когда он метался по Крепости в поиске вандала, и когда скандалил дома – все это время она знала. Почему ничего не сказала? Как розы оказались в мусоре? Кто их принес? КОМУ? В душе он чувствовал неладное, но не хотел в это верить. Не хватало ясности в мыслях, слишком много гнева… 394-е утро без алкоголя – при этом, бренди не помешал бы. Бренди-бренди-бренди, – заело в голове. Он не алкоголик, а расслабиться сейчас, понять, что происходит – жизненно важно. Нужно во всем разобраться, отогнать ревность, хлюпнуть еще в стакан янтарно-карего напитка. Цвета Леночкиных глаз…
А потом полковник увидел, как жена шепчется с Менаевым, как задерживаются их ладони во время случайных, казалось бы, прикосновений. И тогда Горин сбрендил – застрелил Агафона. Излил гнев. Показал власть. Продемонстрировал проходимцу, кто в доме хозяин.
Остаток дня полковник все больше напивался. Его перестали интересовать бытовые вопросы и геополитические расклады, как, например, падение форта Джефферсон. Ему нужно было расслабиться, и он занялся любимым делом – театром. А черномазый Томас стал целой находкой, позволившей воплотить в жизнь тему безудержной ярости и ревности, витавших в атмосфере. Горин достал из ящика новую бутыль. Молилась ли ты на ночь, Дездемона?!
****
Елена Ивановна рассчитывала отправиться в Биоген уже завтра.
– Время не терпит, – сказала она. – В этом году аномальное тепло, льды тают, и морфы собираются у защитной зоны. Если мы опоздаем, колонии в Арктике будут атакованы, и человечество лишится возможности победить фуремию.
Дело оставалось за малым: уговорить мужа на срочную экспедицию, и оставить с ним Милану, которая уже много ночей не засыпала под мамину колыбельную. А, значит, мы с Кареглазкой сегодня больше не увидимся. Поэтому я позволил себе накатить настоянного боярышника – благо, что близость медчасти и Свинкина позволяла мне иметь это пойло.
Я расстроился, что не увижу Лену до завтрашнего утра. Хотя в плане секса мы прогрессировали. Даже умудрились сделать это в Логосе. Моя Кареглазка оказалась агрессивной и напористой в этом плане – она активно вовлекла мою голову туда, куда я никогда принципиально не пристраивался. При этом, мы сделали это, когда она стояла, прислонившись к стене чулана, лишь приспустив колготы и нижнее белье.
Честно, я такие вещи не делал с универа, со времен Вероники. Потом я разочаровался в женском поле, а после Вспышки – во всем человечестве. А тут… такое. Мне понравилось. Ее аромат, нежность, бархат кожи… ее горячая женственная сущность была настолько близко, настолько осязаема, что еще ближе просто не могла быть. А она наслаждалась властью надо мной, и вела себя, как царица. Ох, уж эти современные леди!
И меня это напугало – до чертиков прям. Может, она меня просто использует? Может, я не должен делать это? Она, значит, будет уговаривать мужа – знаю я, как жены уговаривают мужей! – а я потом буду там целовать?! Это ведь демонстрация слабости с моей стороны? И почему это «вы не можете быть соперниками»? Я ведь трахаю чужую супругу – как это я не соперник для ее мужа? Или она имеет в виду, что у меня нет шансов против Горина? Что со мной – несерьезная интрижка?!
Я испугался, меня стало колбасить, и чем больше я погружался в алкогольную темень, тем больше меня сковывал страх. Почему? Все просто – я не такой. Я не должен был заморачиваться несерьезностью намерений старшей замужней девушки, да еще и с «прицепом» в виде спиногрыза. Наоборот, это должно было меня обрадовать. Но – я почувствовал к Кареглазке странные чувства, сродни тем же, что испытывал к Веронике. Только еще сильнее и ярче. Я почувствовал, что она поселилась в моей голове, и даже когда я думаю о выпивке или отбивных – огненно-карие глаза тут как тут.
Это делало меня слабым. Это делало меня зависимым. Это погружало меня в хаос эмоциональности и соответствующих ошибок. Это делало меня рабом – в конце-то концов!
****
Горин подошел к жене, пошатываясь, и она отпрянула – от него несло, как от бочки с брагой.
– В чем проблема? – спросила она. – Два часа туда, два часа назад. И в Новониколаевске часов десять. Мы успеем узнать то же, что и Артур. Мы узнаем, что такое Ковчег. И, даст Бог, найдем его.
– Я сейчас не хочу говорить об этом. Я не в состоянии, – муж икнул. – Сначала – постель. Я соскучился.
– Илья, я устала, – Крылова оперлась на шифоньер. – Ты же знаешь, был тяжелый день.
– У меня тоже, – он навис над ней. – У меня есть для тебя кое-что, – в его руках появился золотой браслет, украшенный голубыми бриллиантами.
– Нет, нет… НЕТ! Я не хочу твоих подарков, – она пыталась отойти, но муж схватил, и не отпускал. – Илья, я плохо себя чувствую. Давай потом. Ты же все равно не сможешь.
– Не выдумывай.
– Или будешь всю ночь…
– По крайней мере, никто не скажет, что у меня жена голодная.
– Да не хочу я! – она дернулась, а когда муж ее удержал – оттолкнула его. – Ты пьяный. Ты сегодня убил старика у всех на глазах. Думаешь, я сейчас хочу тебя?!
Он упал лицом на пол, и браслет выпал, закатившись под шкаф. Горин пролежал там почти минуту, а затем подорвался и бросился к Лене.
– Ты моя жена! Выполняй свой долг!
Он так больно сжал плечи, что они хрустнули, а затем его руки опустились на грудь, грубо переминая ее. Крылова завопила от боли, но не могла освободиться – муж зажал ее между кроватью и шифоньером. Большие сильные пальцы словно погружались в нее – то в грудь, то в бока, то в промежность, его рот вдавился в ее губы, обдирая лицо щетиной.
Лена тарабанила по спине, но безуспешно. Тогда она заехала коленом в пах. Реакция Горина оказалась не такой, как она рассчитывала – он почувствовал боль, но не настолько сильно, как было нужно. Наоборот, он разозлился – лицо налилось пунцовым шаром, и тяжелая рука наотмашь рухнула на голову девушки, свалив ее, как молодую березку.
Крылова едва не отключилась, а перед глазами все застлал туман. Горин мигом закинул жену на кровать, и подтянул к себе, разведя лодыжки и крепко сжав их.
– Будешь сопротивляться – будет больнее, – предупредил он, и склонился, раздирая колготы.
Она впилась ногтями в его шею. Это было так больно, что он завопил, освободив жену.
– Хватит, Илья! – в глазах двоилось, но она вскочила – и испуганная, и решительная одновременно.
– Ты меня достала, – он развернулся, и тогда девушка влепила ему по голове тяжелой лампой-ночником.
Муж свалился на ковер, но сразу же разъяренно вскочил.
– Сука! Проститутка! – и оказавшееся рядом кресло было рывком отправлено в нее.
Лену спасло только чудо. Кресло лишь слегка ее задело, с силой ударившись о стену и развалившись.
– Мамочка?
Она испуганно оглянулась. Рядом стояла Милана в пижаме, и сжимала в ручонках тряпичную Свинку Пепу. Дочка изумленно смотрела то на пьяного злого папу, то на маму с всклокоченными волосами и в разодранных колготках. Брошенное Гориным кресло едва не снесло девочку.
