Текст книги "Отмеченные лазурью. (Трилогия)"

Автор книги: Эва Бялоленьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 47 страниц)

Ягода, с сожалением качая головой, отобрала у него нож. Дохнула на зеркало и написала на облачке: «Так ты себе ухо отрежешь. Отец тебя прибьет, это же хирургический нож».

Камушек пожал плечами:

«Ножниц нет. Лунный Цветок их забрала».

Ягода уже собиралась написать на зеркале язвительный ответ, что, мол, в хозяйстве ее отца найдется еще одна пара ножниц, но тут пол задрожал, точно повозка, подскакивающая на каменистой дороге. Зеркало на столе наклонилось вперед, и Камушек, не думая, подхватил его, чтобы не разбилось вдребезги. Он видел, как Ягода, не глядя, сунула куда-то нож и кинулась к сонному Тигренку, который как раз приподнял голову с циновки, не понимая, что происходит. Она схватила брата на руки и как можно скорее выскочила на открытое пространство. Камушек последовал за ней. Все вокруг жутко, до тошноты, тряслось и дрожало. Пареньку показалось, что дрожит по отдельности каждая его мышца и кость, даже зубы – каждый в отдельности. Это длилось всего несколько минут, а потом закончилось так же внезапно, как и началось. Ягода опустила на землю Тигренка, который слегка растерянно огляделся по сторонам и зевнул по весь рот.

– Почему гора обязательно должна встряхиваться, когда так хочется спать? – недовольно спросил он и поковылял к лестнице, намереваясь вернуться на свое ложе.

– Подожди здесь! – сердито одернула его сестра, хватая за руку. – Разве не помнишь, что отец говорил? Ждать и считать до двадцати.

Тигренок вздохнул и принялся бормотать под нос:

– Раз, два, три, пять…

Камушек стоял рядом, неуверенно оглядываясь и явно не отдавая себе отчета, что все еще сжимает обеими руками зеркало.

«Что это было?» – спросил он. Глаза у него при этом были огромные, как блюдца.

– Землетрясение, – буркнула Ягода, а потом большим пальцем ноги нарисовала на песке два соответствующих знака.

Камушек задумчиво нахмурился. Значит, вот как выглядит землетрясение? Да, это явление производило сильное впечатление, но в качестве возможной катастрофы выглядело достаточно жалко. Он-то думал, что землетрясения сопровождаются каменными лавинами, разваливающимися домами и падающими деревьями, или под ногами вдруг распахиваются глубокие провалы.

– Двадцать! – завопил Тигренок. – Я хочу есть!

Толчок не повторился, поэтому Ягода подсадила мальчонку обратно на платформу и сама влезла вслед за ним. Вулкан только раз встряхнулся, точно ленивый пес, и снова улегся подремать. Единственным ущербом оказались рассыпанные книжки и свитки, упавшие с отцовского стола.

«Почему тут трясется земля?» – продолжал расспрашивать Камушек.

Ягода подняла с пола сланцевую табличку. Поискала чертилку. Нашла ее и нацарапала: «Земля трясется потому, что вулкан дышит».

В воздухе снова развернулась лента иллюзорной надписи:

«И так всегда бывает? Больше ничего не будет?»

Ягода закатила глаза:

«А тебе мало еще? Радуйся, что это все. Если за первым толчком следует второй, то потом наверняка будет и третий, а уж тогда все валится и падают деревья».

«А откуда известно, что будет трясти?»

Братья Ягоды явно не были единственным источником глупых вопросов.

«Это невозможно предвидеть. Надо только выйти на открытое пространство и переждать».

«А если ты как раз в это время в лесу?»

«Тогда еще можно помолиться», – написала она и безнадежным жестом прикрыла глаза ладонью. И услышала, как Камушек смеется своеобразным этим своим смехом – горловым и как бы «матовым».

Им пришлось собрать раскиданные по полу книги и рукописи. Камушек поднял тяжелый фолиант в переплете из тисненой кожи из него высунулась картинка – на тоненькой деревянной пластинке был нарисован портрет женщины. В ее лице он заметил знакомые черты: форма глаз и рисунок скул. То, как она держала голову, и вдумчивый взгляд. Хотя волосы и глаза женщины были теплого темно-коричневого цвета, Камушек не сомневался, что видит близкую родственницу Ягоды. Он протянул портрет девушке. Она, помедлив, взяла его, а потом, нахмурившись, долго вглядывалась в портрет.

«Кто это? Твоя мама?» – спросил он, отдавая себе отчет, что рискует нарушить хрупкое, едва наметившееся примирение. Девушка совершенно справедливо могла обвинить его в чрезмерном любопытстве и посоветовать не совать нос в чужие дела. Но она только утвердительно кивнула.

* * *

Ягода точно помнила момент, когда она открыла саму себя, хотя прошло уже много лет. Это был тот же самый день, когда она узнала, что у нее есть мать. Она снова посмотрела на миниатюру. Странное, неприятное воспоминание сидело в ней как песчинка – зародыш жемчужины в теле моллюска: обросло тканью времени, уже не болело, но по-прежнему чувствовалось.

Ей тогда было не больше трех лет, и все вокруг казалось таким большим. Ручки дверей, до которых она не доставала, ступени, такие высокие, что приходилось карабкаться по ним по-собачьи, на четвереньках, а иначе она теряла равновесие и падала. Стулья, кресла, скамьи – все такое большое, высокое, пугающее своими неестественными размерами, точно она жила в стране великанов. Маленькая Ягода неизменно задавалась вопросами: «Что это? Что там находится?» Кто-то должен был тогда о ней заботиться. Наверняка у нее была нянька, хотя девушка этого не помнила. А нянька эта должна была быть довольно безалаберной, поскольку она предоставляла девочке столько свободы, что та могла беспрепятственно болтаться по дому.

Однажды ее внимание привлек большой блестящий предмет. Он ярко и соблазнительно вспыхивал, когда его касались солнечные лучи. Ягода, одолеваемая ничем не сдерживаемым любопытством, взобралась сначала на мягкий табурет, а уж с него – на мраморную столешницу, небрежно распихивая коленками десятки мисочек, коробочек и различных приборов. Блестящий предмет оказался окном. Окном, за которым сидел другой ребенок. У него была белая кожа, белые волосы, окружавшие личико мягким, всклокоченным нимбом, и розово-красные, точно мякоть арбуза, глаза. Ягода посмотрела на свои руки – они были тоже белыми. А у девочки в окне – такое же, как у нее, голубое платьишко. У людей вокруг глаза и волосы были темными, а кожа – светло-коричневая. Внешность вполне обыденная, у всех одинаковая и надоевшая… Тем более оживилась Ягода, обнаружив кого-то с более интересной внешностью. Она протянула руки (та девочка сделала то же самое) – две пары маленьких ладоней встретились. Твердая поверхность, холод стекла.

– Иди сюда, – потребовала Ягода. – Иди ко мне!

Беловолосый ребенок пошевелил губами, но слов Ягода не услышала. Не раздумывая, она обеими руками подняла тяжелый флакон и ударила им по разделяющему их стеклу. Оно с треском разбилось, а незнакомый ребенок вдруг размножился, превратившись в целую стайку девочек. Прежде чем Ягода успела задуматься над таким странным явлением, в разбитом «окне» появилось лицо женщины – тоже приумноженное, с раскрытым в гневном крике ртом. Кто-то дернул девочку за волосы, да так, что она опрокинулась. Скатываясь с высокого комода на мягкий пуф, а с него уже на пол, Ягода закричала от страха и боли. Женщина, злобно вопя, продолжала дергать ее за волосы, но девочка поняла только, что совершила дурной поступок и за это будет наказана.

А потом снова крики, ссора. Женщина, наконец, выпустила ее, и Ягода свернулась клубочком, закрыв глаза ладонями. Мужской голос выкрикивал плохие, сердитые слова, которых она тогда не понимала и только боялась. Потом еще долгое время, годами, они возвращались к ней, точно отголоски эха: «Даже сука – лучшая мать, чем ты!»

И уже никогда потом она не видела той «госпожи», даже издалека. Тот день, когда Ягода увидела себя и разбила зеркало, стал одновременно последним днем пребывания Красавицы из рода Самин'э в доме ее мужа – Соленого Тихиро-эна. Странно, что отец сберег этот портрет. Только зачем? Ягода знала, что устроенный по предварительному сговору брак ее отца стал одним сплошным несчастьем. Соединенные ради вящей славы их родов, Соленый и Красавица относились друг к другу с искренней ненавистью приневоленных людей. Из случайных сведений, копившихся годами (отец не был излишне склонен к излияниям), Ягода сумела составить относительно понятную картину прошлого. Она обрела уверенность, что ее появление на свет только обострило конфликт. Она не была мальчиком – достойным наследником имени и состояния, не оказалась и красавицей, которую можно выгодно выдать замуж ради союза с иным высоким родом. Старейшина рода Тихиро-эна подумывал о втором браке своего первородного сына, между тем Соленый, пользуясь охраной прав членов Круга, изо всех сил старался выскользнуть из твердой хватки своего отца. Но прежде чем глава рода собрался сделать что-то конкретное, его сын и наследник во время путешествия на берег моря Сирен, влюбился в обычную безграмотную рыбачку и взял ее в жены в храме Морского Хозяина. Сообразительности и ума Ягоде хватало, прочтя пару книжек из собрания отца, она поняла, что наличие любовницы для представителя знатного рода позором отнюдь не являлось, а вот женитьба на женщине из народа стала просто неслыханным скандалом. Соленый утратил титул и право на наследство, уступив их младшему брату, но в какой мере это было виной его легкомыслия, а в какой – рождения «дурного» ребенка, Ягода понятия не имела.

«Я не хочу тебя помнить», – подумала она, глядя на портрет матери. Красавица смотрела на зрителя с очаровательной и одновременно насмешливой улыбкой, кокетливо склонив головку. До сих пор она была для Ягоды только цветным пятном яркого платья или чудовищной рожей, скалившей зубы из разбитого зеркала. Теперь же обрела новое лицо, но столь же ненастоящее, как и прежнее.

«Вранье, все вранье…» – подумала Ягода. Если она и могла кого-то назвать матерью, то, кажется, только Лунный Цветок, которая обращалась с ней, как с собственным ребенком.

* * *

Камушек наблюдал за погруженной в размышления девушкой и думал, что Ягоде еще повезло – ведь у нее остался хотя бы этот небольшой портретик матери. Его собственные воспоминания о матери, хоть и бережно сохраняемые, с годами бледнели все больше, и сейчас он почти не помнил ее лица. Он заглянул Ягоде через плечо. Вокруг портрета шла более светлая полоса. Видно, когда-то его оправляли в рамку. У женщины на портрете было изысканное платье и множество драгоценностей. Даже присборенный лиф платья украшали густо нашитые жемчужины, как и сетку на волосах. Дама выглядела весьма богатой. И совершенно не соответствовала представлениям Камушка о женах магов. А уж тем более его мнению о том, какая женщина подошла бы такому чудаку и разгильдяю, как Соленый.

«Давно умерла?» – невольно вырвалось у Камушка. Ягода с удивлением посмотрела на него. С отвращением кинула портрет в сундук и захлопнула крышку. Лицо ее скривилось, точно от воспоминаний о пережитой боли, но в глазах появился непокорный блеск. Она снова начала писать, со злостью набрасывая все новые знаки:

«Какой ты наивный. Она совсем не умерла. Просто ушла, потому что они с отцом не выносили друг друга».

Камушек поднял брови в немом изумлении. На традиционном и размеренном Севере брачный союз заканчивался только со смертью одного из супругов, в крайнем случае его могла разорвать доказанная неспособность иметь детей, да и то не всегда. А несходство характеров было слишком незначительной причиной. Но это все равно никак не объясняло ни роскошный наряд бывшей жены Соленого, ни присутствие в его доме дорогого стеклянного зеркала в серебряной раме.

«Соленый богат?»

На этот вопрос Ягода только плечами пожала:

«А что значит – богатый?»

Тут уже был черед Камушка растеряться. Богатство – понятие относительное. Он сам себя бедным не считал, хотя, верно, для кого-то, вроде заносчивого щенка, встреченного когда-то в Замке, он был нищим, а бродяжка из переулков Ленении принял бы его за человека довольно состоятельного.

«Я не знаю, богаты мы или нет, – писала между тем Ягода. – Кажется, когда-то папа был очень богат. Но теперь его это совсем не волнует. И меня тоже».

Камушек кивнул головой. Что правда, то правда, на Драконьем архипелаге богатство и бедность – последние вещи, о которых стоило бы беспокоиться.

«У моего отца была кожевенная мастерская – он делал сумки, пояса, упряжь для коней и седла. Мама занималась домом. Я даже не знаю, умели ли они подписываться, – старательно выписывал он в воздухе. – Я не „благородного“ происхождения, и мне это совсем не мешает».

Ягода, насмешливо прищурив глаза, смерила его взглядом с головы до ног. Послюнив палец, стерла последнюю строчку на густо исписанной табличке.

«На деревенщину ты не похож», – подвела она итог своих наблюдений.

«А ты – на принцессу», – тут же возразил паренек.

Он не хотел, чтобы это прозвучало насмешливо, и Ягода прекрасно это поняла.

«Зато принцесса знает, где лежат ножницы. И может нарушить святые принципы и подстричь волосы сыну крестьянина».

Он заложил руки за спину и очень низко поклонился, расплываясь в улыбке:

«Это высокая честь для меня, о госпожа».

* * *

Ягода умела обращаться с ножницами. В семье, где имелось пятеро малышей, которым все время надо было укорачивать челки они постоянно лезли в глаза, не говоря уже о требующей регулярной стрижки отцовской бороде, такое умение приходит само собой. У Камушка волосы были такие же, как у Соленого: непокорные, кудрявые, растущие буквально во все стороны. Ягода попыталась с помощью гребня привести их в порядок. Камушек спокойно терпел пытку расчесывания. Ягода погружала пальцы в гущу упругих локонов, выбирала следующую прядь и более или менее ровно ее подрезала. Куча обрезанных волос на земле росла.

К сожалению, именно в это время должен был появиться временно подзабытый драконий поклонник Ягоды. Достаточно было одного взгляда на Пожирателя Туч, чтобы девушка поняла, какую грубую ошибку она совершила.

Назвать испытываемые Пожирателем Туч чувства бешенством было бы слишком мягко. Его напружинившиеся мышцы и сухожилия обрисовывались под кожей, как толстые узлы. Он поднял губу, обнажая зубы в зловещей гримасе. В глазах его пылали алые искры безумия. Он напоминал приготовившееся к нападению дикое животное. Собственно говоря… а разве он и на самом деле не был, по сути, зверем?

– Пожиратель… – дрожащим голосом начала Ягода. – Успокойся, Пожиратель, что ты делаешь?..

В ответ она услышала только глухое рычание. Дракон принял диковинную позу, изогнув шею и невероятно широко распахнув рот. Зубы его вытягивались из десен – все более длинные и острые. Пальцы он согнул, точно когти. И испустил бешеный рык, переходящий в шипение. Дракон посмотрел девушке прямо в глаза, потом медленно перевел взгляд на Камушка. Ягода судорожно стискивала в руке ножницы. Никаких определенных знаков, никаких образов, только чистый гнев, бешенство, жажда крови, обещание страшных мук. Неужели это и в самом деле тот же милый пушистый великан, а потом умный и остроумный юноша? Кто… Что стояло перед ними?

С безграничным ужасом Ягода увидела, как Камушек поднимается с циновки. Он медленно снял рубашку и спустился на песчаный двор, который сейчас мог стать ареной, где прольется кровь.

– Нет, Камушек… Пожиратель, не сходи с ума, это же бессмысленно… перестаньте… – простонала Ягода, тяжело дыша. В ушах у нее шумело, она бессильно опустилась на циновку. «Мамочки, он же его убьет», – пронеслось у нее в голове. Она изо всех сил старалась не закрывать глаза. Девушка понимала, что, даже если бы Камушек попробовал отступить, сделал бы знак, что сдается, это все равно было бы бесполезно. Мысленное послание Пожирателя Туч не оставляло сомнения: он вызывал соперника на поединок. Это не соревнования по борьбе и не обычная драка, от которой можно было бы отмахнуться. Камушек выбора не имел.

Пожиратель Туч напал без предупреждения. Камушку удалось уйти из-под удара. Пожиратель рухнул на землю, перекатился, снова вскочил на ноги, гибкий и быстрый, как кот, потом снова напал. Камушек ударил его головой в грудь, так что на этот раз оба упали, сплетя руки.

Ягода преодолела бессилие, перевела дыхание и во все горло заорала:

– ПАПА!! ПА-А-АПА-А-А!!!

* * *

Когда Камушек и Пожиратель Туч боролись еще только для забавы, парнишка и предположить не мог, что когда-нибудь окажется в подобном же положении – только это будет уже совершенно всерьез. Дракон даже не пытался сдерживать свои силы, и Камушку казалось, что у него сейчас ребра просто растрескаются, как гнилые ветки. Пожиратель ногтями располосовал ему спину – ожог пронзительной боли – и тут же впился зубами в плечо. Камушек с трудом вырвался, лишившись куска кожи. И успел ребром ладони садануть противника по горлу. Если б Пожиратель Туч был человеком, после такого удара исход схватки был бы предрешен. Но дракон только судорожно втянул в себя воздух и клацнул длинными зубами, которые мгновенно сомкнулись на большом пальце Камушка, раздробив мышцы и сухожилия, точно железные щипцы. Видно, кошмарная боль ниспослала Камушку озарение.

Пожиратель инстинктивно сражался как дракон – норовил использовать когти и клыки, которых у него как раз и не было. Он позабыл, что люди бьют кулаками, ломают друг другу конечности и крушат ребра. Его человеческие ногти, хоть и были острыми, но разорвать Камушку горла не могли – оставили только неглубокие царапины. Свободной рукой Камушек ухватил Пожирателя Туч за запястье, с силой отчаяния распрямляя локоть. Он чувствовал, что еще немного – и он потеряет палец. Резким броском ему удалось подмять дракона под себя. Пожиратель отпустил его руку, но зато теперь зубы дракона оказались в угрожающей близости от лица Камушка. И только ударив лбом прямо в зубы противника, парень спас свой нос. Дракон отдернул голову, инстинктивно оберегая глаза от хищно загнутых пальцев Камушка. И чуть изменил позу, чем Камушек тут же воспользовался, изо всех сил врезав дракону в живот. Это было ошибкой. Дракон без видимого ущерба вывернулся и освободил руку. Они катались по земле, то один, то другой оказывался сверху. Камушек в глубине души благодарил Судьбу за то, что Пожиратель Туч не использует борцовских приемов, которым он его когда-то сам обучал. Дракон, даже в образе человека, обладал огромной силой, и обычного борцовского блока ему хватило бы, чтобы выбить противнику руку из сустава. Наконец Пожирателю удалось перевернуть Камушка на живот и вцепиться ему в волосы. Теперь только ухватить за челюсть, дернуть посильнее – и некий Ткач иллюзий со свернутой шеей покинет этот мир. Камушек закрыл глаза, невольно втягивая голову в плечи и ощущая, как в желудке у него образуется ледяной комок первобытного страха. Зубы Пожирателя Туч сомкнулись на его шее с силой кузнечных щипцов. Человеческие зубы слишком тупы и коротки, чтобы стать смертельным оружием, но одной силы челюстей Пожирателя хватило, чтобы у парнишки перед глазами закружились желтые пятна. Он слабо трепыхался, инстинктивно и слепо шаря вокруг руками в поисках хоть какого-нибудь оружия. В глазах темнело, он ждал, что вот-вот начнут лопаться позвонки. Его откинутая назад рука наткнулась на колено придавившего его Пожирателя Туч. Камушек вслепую повел ладонью вверх по бедру противника, вытянул ее как можно дальше и с отчаянной силой стиснул пальцы.

Драконий вопль боли заглушил истерические крики Ягоды, которая все еще звала на помощь отца.

Зубы Пожирателя Туч разжались. Скорчившись, он пытался справиться с жуткой болью. Из последних сил Камушек схватил его за волосы и, в свою очередь, впился зубами в шею. Он стискивал челюсти что было мочи. Неожиданно бурный океан Пожирателевой ненависти высох, превратившись в жалкую лужицу, а из могучего и грозного монстра вылупился перепуганный щенок, унижающийся перед победителем.

«Отдаю! Отдаю!» – жалостно передавал он снова и снова, распластавшись по земле.

У Камушка не было уже ни сил, ни охоты задумываться над тем, что означало это «отдаю». Что ему отдавал дракон? Победу? Честь? Он с трудом разжал судорожно стиснутые челюсти, ощущая на языке вкус крови – вот только своей или чужой? Он не знал.

Усмиренный Пожиратель на четвереньках отступил немного назад, а потом ускользнул прочь, ни разу не оглянувшись. А чьи-то руки вдруг обняли юношу, так что он даже вздрогнул от неожиданности. Это Соленый с выражением тревоги на лице пробовал поднять его и отнести в дом.

«Я слишком поздно пришел, а то бы немедленно остановил это безумие. Ради Судьбы милосердной! Он же чуть всю шкуру с тебя не ободрал!»

И правда, Камушек только теперь почувствовал, что спина горит невыносимо, а по коже стекают струйки крови. Но сильнее всего болела пострадавшая шея, голова кружилась, а весь мир, казалось, зашатался от самого основания.

* * *

Ягода всхлипывала, окуная в миску с горячей водой тряпочки, которыми Соленый промывал раны Камушка. По счастью, Пожиратель Туч не успел превратить ногти в основательные драконьи когти, если б не это – им пришлось бы теперь собирать хворост на погребальный костер. Но и так ногти у него были острыми, точно кусочки раковин – они оставили длинные кровоточащие царапины на спине, на шее и на плечах парня. Камушек кривился и судорожно стискивал зубы, но сидел спокойно, терпеливо выдерживая все лечебные процедуры Соленого. Испуганный и бледный Тигренок наблюдал за отцом, прижимая к себе тряпичную игрушку.

– Это моя вина, – простонала Ягода, вытирая нос тыльной стороной ладони.

Соленый посмотрел на нее с удивлением и тревогой:

– Что ты снова натворила?! Как это «твоя вина»?!

– Я подстригала волосы Камушку… причесывала его… – заикаясь, пробормотала она, снова расплакавшись. – Пожиратель это увидел… и подумал, что… что я…

Она не закончила. Соленый только опустил на секунду руки и глубоко вздохнул.

– Ради милосердия Богини… – прошептал он. – Успокойся. Ты это сделала специально?

– Нет…

– А до этого ты прикасалась к Пожирателю? Гладила его?

Ягода кивнула, снова изгибая губы подковкой. Соленый покачал головой. Ловушка, в которую попала Ягода, втянув в нее и Ткача иллюзий, была диковинной, но довольно очевидной, если принять во внимание драконьи обычаи. Самое пылкое ухаживание у драконов заключалось в основном во взаимном облизывании и расчесывании шерсти. Человеку трудно было удержаться, чтобы не погладить роскошный драконий мех, но взрослые драконы понимали, что люди отнюдь не предлагают им таким образом любовной близости. Но совсем иначе обстояло дело, когда такими ласками одаривали сопливого и неопытного восьмидесятилетка, который потом вдруг видит, как объект его воздыханий обхаживает конкурента! В такой ситуации верх брали самые древние инстинкты.

– Ты же не могла предвидеть, что Пожиратель Туч как раз теперь и придет, – сказал маг, желая утешить дочку.

– Я должна была предвидеть! – сердито возразила она. – Я же Наблюдательница! Я должна была почувствовать его издалека!

Соленый чуть усмехнулся, отвернувшись. Она начинала злиться, значит, душевное равновесие к ней возвращалось.

* * *

«Я, наверное, первый и единственный на свете человек, который схватился с драконом врукопашную, да еще и победил при этом. Вся беда в том, что Пожиратель Туч взрослеет. Природу не обманешь. Дракон всегда останется драконом, хоть бы он был не знаю как похож на милого, бойкого на язык и очень умного парнишку. Вот и пришло время, чтобы молодой дракон начал подыскивать себе подругу и собственные земли. А я совершенно случайно стал его соперником. Я вступил в поединок, просто не имея другого выбора и даже хорошенько не зная, за что идет борьба, и, к сожалению, получилось так, что я выиграл у него самку. Матерь Мира! Самку, то есть Ягоду! Сейчас я полагаю, что все получилось даже к лучшему, потому как кто его знает, до чего могло бы дойти, если б этот человеческо-драконий роман продолжался.

Я сейчас как раз подумал, что все происшествие может показаться совершенно невероятным. Если кто-то через много лет прочтет мою хронику, он может назвать меня обманщиком и задавакой. Я клянусь, что пишу чистую правду. Я и в самом деле боролся с драконом и победил. Он непременно покалечил бы меня или даже убил, если б я не использовал грязный приемчик. Самой чувствительной частью тела любого существа мужского рода является его мошонка. Да, это было недостойно. Признаюсь, этот поступок можно назвать даже отвратительным, но что с того, если так я спас свою жизнь?

В детстве я не пользовался особой симпатией окружающих. Для мага Белобрысый жил довольно скромно, но я все равно был одет немного лучше, чем остальная деревенская детвора, да и питались мы, наверное, получше, хотя в этом как раз я не очень уверен. Я никогда не работал в поле или на пастбище, как другие мальчишки. Ничего удивительного, что они завидовали моей свободе, игрушкам, книжкам, не имея понятия, что я тоже работаю, и даже потяжелее, чем они, – только головой. Я бы охотно играл с другими детьми и делился с ними своими игрушками, но никто не дал мне такой возможности. Достаточно было одного зловредного, но пользовавшегося авторитетом парня, чтобы остальные начали ему подражать и основательно испортили мне жизнь.

Таким образом, я приобрел совсем другие навыки, отличные от умения находиться в компании. В детстве я был хрупкого телосложения, худой и проворный, как ласка. И очень быстро пришел к выводу, что драться по честным правилам невыгодно. Я так же быстро понял, что просто необходимо кусаться, вцепляться в глаза, бить ниже пояса, пинать лежачего… попросту делать все, что хоть и нечестно, зато дает возможность взять верх над более сильным противником. Я приобрел нехорошую славу маленького и зловредного крысенка. Побеждал я редко, но могу заверить, что и мои враги редко возвращались домой в лучшем состоянии, чем я. Белобрысый то и дело должен был останавливать мне носовые кровотечения, обрабатывать синяки и ссадины, сетуя при этом, что я уничтожаю малейшую возможность с кем-то подружиться. Впрочем, я не могу припомнить, была ли у меня хоть малейшая возможность подружиться с кем-то вроде Говора или Сокольника. Если уж один из них подходил ко мне, то можно было не сомневаться: хотят или отнять у меня сладости, или просто от скуки настучать по голове. Когда я подрос, то перестал драться, зато начал использовать талант и с его помощью прятаться от преследователей. Обычно я просто хотел, чтоб меня оставили в покое, чтобы я мог пойти с книжкой на луг и быть уверенным, что никто мне ее из вредности не порвет. Но до этого я успел поучаствовать во многих драках, в детские годы я приобрел большой опыт и научился довольно хорошо драться. Поэтому моему будущему читателю не стоит удивляться, что мне удалось намять бока дракону.

Мои ушибы и ссадины, к счастью, довольно поверхностные, хотя и болезненные. То, что в первый момент выглядело как страшные раны, на деле оказалось попросту большими царапинами. Ногти у Пожирателя Туч острые, как, с позволения сказать, осколки стекла. А вот моя шея в гораздо худшем состоянии – плохо поворачивается и болит. Соленый утверждает, что дракон повредил мне какое-то сухожилие. Я не могу повернуть голову и оборачиваюсь всем телом и даже теперь, когда пишу, я не в состоянии свободно наклониться над листом бумаги. Но если подумать, что мой приятель легко мог свернуть мне шею, остается только благодарить так хорошо позаботившиеся обо мне божества. Похоже, что страшное столкновение с драконом обошлось мне довольно дешево.

А Соленый все время винит себя за то, что позволил Ягоде продолжать это небезопасное знакомство. Я только недоумеваю, как такой мудрый человек мог оказаться одновременно таким слепым и недальновидным. Мне-то заигрывания Пожирателя с самого начала казались неестественными и неправильными. Но Соленому просто хотелось, чтобы у дочки был хороший приятель, ровесник, с которым она могла бы подружиться. Я думаю, что для этого ему следовало бы найти дракониху. Выбор намного более безопасный.

Я заметил, что теперь Ягода значительно больше разговаривает с отцом и Лунным Цветком. Иногда они даже обнимаются, и Ягода в могучих руках Соленого выглядит, как хрупкая куколка, сплетенная из травы. Верно, они многое выяснили друг с другом. Впрочем. Ягода и ко мне относится теперь вполне по-дружески, хотя у нее бывают иногда приступы дурного настроения. Конечно, она не может сразу же превратиться в сладкую деточку и образцовую любящую доченьку, а Соленый совершит еще не одну ошибку, потому что мы все только люди. Но все-таки стало лучше, по крайней мере, если говорить о том, что относится к Соленому, потому что с Пожирателем Туч я с тех пор не виделся».

* * *

Камушку не приходилось жаловаться на отсутствие дел. Он описывал жизнь на острове. Соленый, как бы пристыженный тем, что до сих пор мало внимания уделял своему гостю, теперь довольно часто вызывал его на мысленные беседы и совместные прогулки, во время которых к ним присоединялась и Ягода. Живое Серебро, Молния и Тигренок тоже прибавляли ему занятий. Дети Говоруна свободно болтали на трех языках: ленгорхийском, драконьем диалекте и примитивном наречии выдраков, а теперь еще потребовали, чтобы Камушек обучил их языку жестов. Эти уроки проходили в атмосфере игры, среди взрывов смеха и разноцветных миражей. Камушек с некоторым изумлением осознал, что ему тоже интересны эти уроки с малышами, и ждет он их точно так же, как и они. А, кроме того, все вместе, включая Ягоду, играли в лягушат – игру, для которой в Змеиных Пригорках использовали косточки абрикосов, а тут – плоские камушки, в изобилии валявшиеся на пляже. Еще они делали зверушек из разных фруктов, соединяя их палочками, а потом, разумеется, съедали.

Несмотря на такое разнообразие занятий, отсутствие Пожирателя Туч Камушек постоянно ощущал как пустоту, что-то вроде дыры от вырванного зуба, которую все время ощупываешь языком, осознавая как утрату неотъемлемой части своего тела. Были минуты, когда это самое отсутствие становилось таким сильным, что было почти физически болезненным. Наверное, Ягода тоже чувствовала нечто подобное, потому что он замечал, как она время от времени поглядывает на тропинку, которая вела в глубь леса, по ней обычно приходил Пожиратель. И хотя теперь оба относились друг к другу по-приятельски, столь быстрая и легкая замена одной дружбы на другую беспокоила и Камушка и Ягоду. Приход Дождевого Пришельца, который принес найденный в чаще нож Камушка и сообщил, что ламию выгнали в отдаленную часть острова, послужил лишь временным утешением, а потом мысли Камушка снова вернулись к Пожирателю Туч. Дождевой Пришелец знал только то, что молодой дракон не живет со своей семьей. Что же он теперь делает? Бродит по острову? Охотится? А может, вообще покинул Ящер, отправившись искать счастья на каком-нибудь другом острове Драконьего архипелага?