Текст книги "Ледовое небо. К югу от линии"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Он пел в полный голос вместе со всеми, смеялся почти до слез, рассыпая импровизированные шутки и анекдоты. Словом, пребывал на полном подъеме, какого не ощущал со студенческих лет. Ему восторженно аплодировали и даже выбрали Полярным Нептуном. Люся Огарышева, ставшая Нереидой Ламы, привесила ему бороду и расцеловала в обе щеки.
Выпито было в общем немного. Наверное, поэтому никто не спешил уйти от костров. Не чувствуя усталости, затевали до ужаса наивные игры, вроде «Садовника» или «Испорченного телефона», танцевали. Заслонив собой магнитофон и делая вид, что поет, Галя беззвучно аккомпанировала себе на гитаре. В мужской кепке, лихо надвинутой на самую бровь, она выглядела исключительно привлекательно и пользовалась шумным успехом. Но что бы она ни делала, с кем бы ни танцевала, глаза ее всюду искали Мечова.
Лосев утратил ощущение времени. Перестав, повинуясь привычке, поминутно смотреть на часы, проникся странным очарованием неподвижности, снизошедшей на окрестные дали.
Длился и длился нескончаемый солнечный свет, хоть и распространилось в воздухе тончайшее зеленоватое сияние, от которого гуще очертились геометрически строгие тени, а водное зеркало заволокла лиловая дымка.
Чудовищная рефракция перекраивала пространство, и озеро выглядело вогнутым, как чаша с халцедоновым ободком, слипавшимся с низкими облаками. Пребывая в состоянии непреходящей эйфории, Герман Данилович не заметил как остался с Люсей вдвоем. Они вяло болтали о том о сем, замолкая надолго, думая о своем.
– Помните, вы обещали погадать мне на картах? – спросил Герман Данилович, разгребая прутиком голубоватый пепел. Выкатив испекшиеся сохранившие жар картофелины, бросил тонкую веточку в дотлевающую россыпь.
– Разве? – Люся устремила на него невидящий сосредоточенный на каких-то внутренних переживаниях взгляд, и, будто бы снимая паутину, провела рукой по лицу. – Не помню. Да и не умею, по правде сказать. Просто так, наверное, сболтнула.
– Хотите? – предложил он, сдувая с картошки тонкую пудру.
– Нет, – передернулась Люся невольной гримасой.
После танцев и шумной возни с причащением новичков к гиперборейским водам она никак не могла отдышаться. Под глазами выступили подчеркнутые застывшим светом круги, и темная кровь лихорадочными пятнами вспыхнула на щеках, хоть пламя в костре давно приугасло. Обмахиваясь сложенной вдвое бумажной бородой, еще недавно красовавшейся на Лосеве, она, как рыба, глотала воздух открытым ртом.
– Вам нехорошо? – озабоченно нахмурился Герман, разом освобождаясь от разнеженности и расплывчатых, немного сентиментальных воспоминаний.
– Кажется… Немного, – точно защищаясь, она прижала руки к груди. – Не надо было мне пить вино. Я так и знала, – и тут же, противореча себе, добавила: – Да и сколько я там выпила? Только так, пригубила. Вода есть?
– Хотите родничковой? – Лосев поднял крышку с ведра, в котором еще оставалась кристальная вода из местного источника, считавшегося целебным.
– Холодная очень, противная, – пролепетала она, кутаясь в одеяло. – Не обращайте на меня внимания. Это скоро пройдет. У меня уже так было.
– Дайте-ка, – он взял ее за руку и уверенно нащупал пульс. – Частит, и, кажется, у вас небольшая температура. Пойдемте, я провожу вас в дом. Выспитесь хорошенько в тепле, а завтра, как рукой снимет.
Она попробовала встать, но вынуждена была вновь опуститься на колени.
– Погодите немного, пожалуйста… Мне нужно собраться с силами… Что за напасть такая? Ничего не пойму… Извините.
– Что вы, Люся, какие могут быть извинения. Может быть, вас отнести?
– Нет-нет, ни в коем случае. Сейчас станет легче, я чувствую… Лучше расскажите что-нибудь.
– О чем?
– О чем хотите. Вы же столько знаете, столько видели…
– Не получается, – принужденно рассмеялся Лосев, ничего не надумав. – Так всегда бывает, когда просят рассказать о чем-то вообще, все равно о чем.
– Ну хоть про себя. Это каждый может, – она устроилась поудобнее и, опершись на локоть, подвинулась к костру, защищая от наседавших комаров руки. – У вас есть жена? – спросила без особого интереса.
– Нет, но была.
– А дети?
– Дети есть… Мальчик и девочка.
– И что за мода пошла такая? – опустив веки, слабо улыбнулась Люся. – Кого ни возьми, все разведенные: Андрей Петрович, вы, моя Галка. Лучше б и не женились вовсе.
– И Галя тоже?
– В позапрошлом году разошлась со своим летчиком. Уж больно ревнивый оказался. Никакого с ним сладу не было, – она замолчала, прислушиваясь к себе, затем доверчиво протянула Лосеву руки. – Кажется, теперь я смогу дойти, помогите мне, пожалуйста.
Ощущая в ладонях влажный холодок Люсиных пальцев, он поднял ее с земли, подхватил одеяла и бережно повел к почерневшему от снегов крылечку.
Путаясь в полумгле переходов, где звенело изголодавшееся комарье, нашел незанятую комнатенку с тремя железными кроватями, на которых валялись скатанные матрасы. Тронув ржавую, засверчавшую сетку, расстелил наиболее симпатичный на вид и укутал дрожавшую в ознобе девушку одеялом. Бросив свой плед на другую кровать, задернул полинявшие занавески на запотевшем оконце, с обеих сторон которого клубились черные точки.
– Отдыхайте, – сказал, остановившись в кромешном провале двери. – А я, пожалуй, ведерко с водой прихвачу…
Возвращаясь с ведром, Лосев случайно уловил торопливый задышливый шепот.
– …а комары как же? – спросил мужской, знакомый как будто, голос.
– Ну и пусть, – жарко откликнулась женщина. – Теперь навряд ли почувствуем, а после – неважно.
«Вечное, как мир, заблуждение, – с тихой улыбкой подумал Герман Данилович, осторожно проследовав мимо. – Великолепная слепота…»
АТОМНЫЙ РЕАКТОР
Канадских гостей оказалось двое: профессор Риво из Квебека и мэр заполярного города Инуика Дин Дональдсон, седой краснолицый здоровяк, напоминавший простодушных шерифов в голливудской интерпретации. Между собой они вначале почти не разговаривали, может быть, потому что Дональдсон изъяснялся только по-английски, а подвижный и юркий Риво, представлявший франкофонную провинцию, из принципа не желал говорить на языке Шекспира. Чтобы соблюсти протокол, свои вопросы он задавал по-французски, но вполне благосклонно выслушивал разъяснения на английском, которые давали Мечов и Логинов. Языковый барьер, таким образом, удавалось успешно обходить, и молоденькая переводчица принимала самое минимальное участие в ученой беседе, смысл которой улавливала с известным усилием. Особенно трудно ей приходилось, когда речь касалась специфических проблем, вроде активационного анализа.
Но тут на помощь приходил сам Риво, раздираемый противоречиями между сепаратизмом и профессиональным интересом. Поскольку мэр Инуика разбирался в масс-спектрометрах и реакторах не лучше переводчицы, любопытство радиохимика, как правило, перевешивало чашу весов. Кончилось тем, что Риво, иезуитски улыбаясь, начал переводить сам себе. Дин Дональдсон расхохотался, хлопнул тщедушного профессора по плечу и провозгласил шутливую здравицу в честь британской королевы.
Сидя за длинным столом, уставленным неизменными бутылками минералки и хрустальными пепельницами, он курил трубку за трубкой с откровенной симпатией поглядывая на начстройупра Валюжного, столь же заядлого курильщика.
Когда закончился предварительный обмен мнениями и оживленная вначале беседа стала медленно угасать, Логинов предложил начать осмотр комбината.
– Что бы вам хотелось повидать в первую очередь? – спросил он, предупредительно наклоняясь к профессору.
– Безусловно, атомный реактор.
– Не возражаете? – Владлен Васильевич перевел взгляд на Дональдсона.
– О’кей, – рослый канадец лихо выколотил трубку о каблук, ухитрившись не уронить на пол ни крупинки, и первым направился к двери. – Хотя, видит бог, мне это ни к чему, – бросил он на ходу.
Риво выразительно заморгал и тоже поднялся.
Кусов, председатель горисполкома и начальник авиагруппы, на которого была возложена обязанность показать гостям дальние объекты, заторопились по своим делам.
– Поедешь? – спросил Логинов, пропуская Мечова вперед.
– Пожалуй… Этот Риво толковый малый и с ним интересно поговорить… Я только к себе заскочу, кое-куда звякнуть.
Войдя в неустроенный, пахнущий свежей побелкой и древесностружечными плитами кабинет, Мечов присел на угол письменного стола. Небрежно придвинул к себе телефон и набрал номер Лосева.
– Ты у себя, старик? – спросил, листая перекидной календарь с пометками. – Придется внести некоторые коррективы.
– Непредвиденное осложнение? – поинтересовался Лосев.
– Канадцы, понимаешь, опять прилетели… Нет, не по поводу овцебыков… Хочу съездить с ними на реактор. Не желаешь присоединиться?
– Я уже видел.
– Знаю, что видел, а все-таки?..
– Нет, лучше поработаю дома. На буровую-то когда собираешься?
– Точно сказать пока не могу. Попробуем созвониться завтра. Лады?
– Лады.
Едва Мечов опустил трубку, раздался звонок.
– Наконец-то! – узнал он томный, с капризными нотками, голос Гали. – А я вам второй день названиваю… Совсем не бываете в кабинете.
– Занят, Галочка, занят… Что-нибудь срочное?
– Срочное? – она выдержала долгую паузу, – срочного нет ничего. Когда мы увидимся? – спросила быстро и глухо.
– Не знаю. Я же заранее предупреждал, что ничего обещать не могу. Простите, Галочка, но я себе не хозяин.
– Мне позвонить вам еще?
– Конечно, когда хотите… А знаете что? Лучше я сам вас разыщу, когда буду свободен.
Опустив трубку, Мечов облегченно вздохнул, снял плащ с вешалки и выбежал из кабинета. Послав секретарше воздушный поцелуй, сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Успевшие привыкнуть к мальчишеской манере нового замдира сослуживцы, уступая дорогу, жались к стене. Отвечая мимолетной улыбкой на приветствия, он спешил и радовался, погруженный в себя, словно парил в поднебесье. Даже если бы и не ждали его сейчас канадцы и Логинов, он едва ли сумел заставить себя идти помедленнее, как все. Упоение собственной быстротой подымало жизненный тонус, подхлестывало и будило мысль, и порождало неожиданные идеи. Он фантазировал на бегу, не зная преград, перепрыгивал через невозможное.
В машине – Мечов сел рядом с шофером – разговор зашел об Инуике. Увидев надземные желобы, Дональдсон обрадовался, как ребенок.
– Ей-богу, парень, который додумался проложить водопровод вместе с отоплением, заслуживает золотого памятника! Мы бы просто погибли без такой штуки… Вообще-то один раз мы уже погибали. Да, джентльмены, вполне серьезно. Мы не только поставили крест на собственном городе, но даже заставили себя вычеркнуть из памяти его имя. Хотите узнать, почему?
– Разумеется, господин мэр, – вежливо откликнулся Логинов.
– Очень интересно, – без особого воодушевления поддержал его Мечов.
Оба были превосходно осведомлены насчет печальной эпопеи Инуика. До последнего времени этот город, выросший из пушной фактории, называли Аклавиком. Он стоял на мысу, сложенном из смерзшегося ила и льда, огибаемый стремительным током реки Маккензи. Одинокий, заброшенный, фактически никому кроме местных жителей ненужный, влачил свои дни средь моховых болот и голой тундры, где бесчисленные озера чередовались редкими островками елового леса.
В Заполярье есть много городов, которые могли бы позавидовать климату Аклавика. Семь месяцев зимы, малоснежной и не очень суровой, короткое и довольно теплое лето. Можно ли желать большего на такой широте? Отнюдь не морозы и не огромные грязные лужи, затоплявшие улицы и летнюю пору, когда оттаивал грунт и воды искали стока, заставили жителей покинуть насиженные места. Река, подарившая жизнь, размывая сезон за сезоном смерзшимся грунт, положила предел дальнейшему существованию города. Спасти его можно было лишь ценой фантастических затрат, и правительство приняло решение пожертвовать Аклавиком.
– Мы были вынуждены переехать на новое место, – объяснил Дональдсон, – примерно в шестидесяти милях от прежнего. Специальная изыскательская партия нашла более подходящую территорию. Как вы догадываетесь, новый участок должен был обеспечить удобную и экономичную планировку. И, главное, хороший грунт, пригодный для прокладки коммуникаций, сооружения фундаментов и так далее. Пришлось разработать сложную систему удаления сточных вод, разыскать залежи песка и гравия, не забыть о переброске грузов с речных судов на морские, по возможности обеспечить себя местным углем, древесиной, гидроэнергией. Кроме того, городу срочно требовался аэродром. Ведь у нас не менее двух месяцев в году ледостав и таяние льда прерывает всякую связь с внешним миром. Суда зажаты льдами и даже собаки не в состоянии преодолеть путь до Инуика… Я знаю, у вас аналогичные проблемы, и мне крайне важно узнать, как вы их разрешаете.
– Вы все увидите собственными глазами, господин Дональдсон, – скрывая улыбку, пообещал директор. – Наш мэр ничего от вас не утаит.
– Безусловно, у нас с вами аналогичные проблемы, – с непроницаемым лицом поддакнул Мечов. Во избежание международных осложнений, он не решился провести параллель между бывшей пушной факторией, которая и в лучшие годы не насчитывала пяти тысяч жителей, и своим четвертьмиллионным индустриальным центром. Хватит того, что на банкете в честь мэра норвежского города Хаммерфеста, претендовавшего на звание самого северного, он уже пытался однажды доказать, что лишний градус к полюсу еще не делает город городом и, уж если на то пошло, самым северным будет Диксон. Ничего путного из этого не вышло: норвежец остался при своем, но обиделся смертельно.
– Как похоже на Инуик! – не уставал поражаться Допальдсои, прильнув к оконцу. – Мы тоже ставим дома на сваи или защищаем грунт шлаком. Превосходная новинка, ребята, должен вам сообщить! И хворост, обычный лесной хворост, очень способствует сохранению верхнего слоя.
– Это так же похоже на вашу эскимосскую дыру, – не выдержал темпераментный радиохимик, – как Шартрский собор на вигвам! – он ткнул кулаком в стекло. – И тот и другой остроконечные, понимаете ли… Мы едем на атомный реактор, достопочтенный сэр, на атомный, а вы толкуете про ездовых собак!
– Атомы меня не волнуют, – невозмутимо отмел Дональдсон. – Вам они нужны? О’кей! Я не протестую и еду с вами! Пусть вас тоже не трогает мой хлеб. Так будет справедливо. Я рад, однако, что вы, наконец-то, заговорили нормальным человеческим языком. Прошу принять мои поздравления. Джентльмены, полагаю, тоже довольны, – он обернулся к Логинову, сохранившему полную безучастность.
Мечов едва удерживался от смеха. Канадцы ему понравились оба. Впрочем, и тот норвежец, говоря по правде, оказался неплохим парнем. Хоть и не преминул всучить на прощание проспект, где крупными буквами значилось на трех языках: «Хаммерфест – самый северный город в мире».
Реакторный зал с окнами от пола до потолка и бесшумной автоматикой поразил флегматичного старину Дина в самое сердце.
– Вот это отгрохали, должен сказать! – восхищенно поцокал он языком и, проявив практическую сметку, осведомился. – На сваях? На шлакобетонной подушке?
– Скальный грунт, – ответил директор.
– Если бы под Инуиком была такая скала, я бы построил плавательный бассейн, – с этими словами он грузно опустился в операторское кресло и остался там почти до конца экскурсии. Но когда, по просьбе Мечова, включили тельфер и инженер в белом халате показал, как осуществляется замена твэлов, Дональдсон подобрался поближе. Привалившись бедром к ажурному ограждению реактора, с нескрываемым любопытством осмотрел толстостенный контейнер с пробой, аварийную сигнализацию, боксы и даже примерил на себя антирадиационный скафандр. Оборудованная по последнему слову технической эстетики, лаборатория произвела на него ошеломляющее впечатление. Мигающие глазки регистрирующих блоков, алюминиевые цилиндры, которые выбрасывала безотказная пневмопочта, и окрашенные в яркие тона обтекаемые поверхности фантастических непонятных устройств совершенно заворожили простодушного канадца. Не зная, на каком свете находится, он как-то сразу сник от избытка впечатлений и заскучал. Ни боксы с манипуляторами, свободно орудующими шприцем и ампулами тончайшего стекла, ни ЭВМ, которая сама печатала на большой каретке результаты вычислений и даже чертила графики, уже не могли его поразить.
Но и Риво, вопреки ожиданию Мечова, откровенно гордившегося оснащением своей любимой лаборатории, не выказал особого удивления перед техническими новинками. Для него они явились лишь необходимыми аксессуарами, не больше. Видимо, у себя в Канаде или в США, где работал по совместительству, он видел и не такие машины. Зато прикладные результаты, которые выдавал самый северный (тут уж без спора) промышленный реактор в мире, его занимали до крайности. Вежливо выслушав все пояснения Мечова и потрогав руками все, что ему было предложено, он сорвал с каретки разграфленный бланк с длинными столбцами чисел и на обратной стороне нарисовал огромный вопросительный знак.
– Я понял, мосье, что у вас активационный анализ стал индустриальным методом исследования, – ухватил он самую суть. – Это главное. Остальное – ясно. Как загружаются и облучаются пробы, как по спектру излучения ваша ЭВМ определяет редкие элементы, я знаю, а мощность и время облучения – детали. Скажите мне лучше, сколько металлов вы определяете?
– Семь, – с некоторой неохотой ответил Мечов, ибо самое важное приберегал для эффектного финала.
– В любой породе?
– В любой.
– Это колоссально! Примите мое восхищение.
– Производительность раза в три-четыре выше, чем при обычных методах анализа.
– Само собой разумеется, – кивнул Риво, – если вы повысите мощность реактора до ста киловатт, она возрастет еще больше. Повысится чувствительность, сократится время облучения.
– Мы так и хотим. Причем надеемся достигнуть большей мощности без особых капитальных затрат. Все же у себя делается, на комбинате.
– Во сколько обходится одна проба?
– Сто четырнадцать рублей. Но это сегодня, завтра мы надеемся снизить до сорока.
– Примерно сто пятьдесят долларов? Невероятно! Почему так фантастически дешево, мосье Мечов?
– У нас вообще жизнь дешевая, – пошутил Андрей. – Пробы, меха, бананы. Зато женские колготки ни за какие деньги не купишь или, там, сапоги…
У пульта ЭВМ, возле застекленных шкафов, где вращались залитые люминесцентным светом бобины с перфорированной лептой, закончилась, к обоюдному удовлетворению, научная часть программы.
Ровно в четырнадцать часов, как условились, приехал предисполкома и увез гостей в профилакторий «Валек», где вызревали под искусственным солнцем лимоны.
– Пообедаем у нас? – предложил Логинов, открывая дверцу машины.
– Дел невпроворот, Владлен Васильевич. Перекушу где-нибудь накоротке.
– Поедем, потолковать нужно.
Однако ни по дороге, ни за обедом, которым потчевала домовитая Вера Петровна, Логинов разговора не начинал. Со смаком хлебая щи из глубокой тарелки, расписанной синим кобальтом в английском кантри-стиле, даже намеком не обмолвился, о чем собирался поговорить.
Мечов догадывался, что это неспроста. Домашний обед в элегантно обставленной, но немного казенной гостиной, где висели ковры машинной работы и поблескивал чешский хрусталь, был, очевидно, задуман, как прелюдия.
Директор обычно редко обедал дома и вообще умел ценить время: чужое и, в первую очередь, собственное. Но всему было видно, что он не знает, как подобраться, с чего начать.
«Хорошо, хоть апельсиновой настойки не предложил, – подумал Мечов, следя за тем, как Владлен Васильевич катал хлебные шарики. – Значит, не очень надолго, значит, и сам собирается вернуться на комбинат».
Нельзя сказать, чтобы он не ждал этого обещавшего быть не столь уж легким разговора. Еще как ждал! И в тайне готовился. Не знал, единственно, откуда подует ветер. То ли о строителях сперва речь пойдет, то ли Логинов ударит прямо по наметкам плана.
Для десерта Вера Петровна накрыла столик в эркере, где в зеленых кадках стояли фикусы и китайские розы. Гостю, чей вкус успела узнать, предложила крепко заваренный индийский чай, мужу подала пиалу с зеленым среднеазиатским, лучшего номера девяносто пять. Поставила кекс, лапочку с вареньем, тонко нарезанный лимон и ушла.
– Повод нашего тет-а-тет, в сущности, пустячный, – начал с места в карьер Логинов. – Но, как говорится, в капле воды отражается мир. Одним словом, на тебя поступило письмо.
– Не первое и не последнее.
– В горком.
– Скромный, очевидно, товарищ, Чаще в Москву пишут.
– Письмо передали мне, – продолжал директор, стараясь не обращать внимания на привычные комментарии Мечова.
– Поручено разобраться?
– Нет. Просто передали и все. Для сведения.
– И тебя это так взволновало? – Андрей поспешил выразить крайнее удивление.
– Ты знаешь, взволновало. Как ни странно.
– Почему? О чем хоть письмо?
– Как я уже сказал, в капле отражается мир, – Логинов отодвинул недопитую пиалу. – А письмо – о волках.
– О волках?! – Мечов даже привстал от неожиданности. – О каких еще волках? Вот не было печали на мою голову!
– Ты отдал распоряжение прекратить отстрел полярных волков?
– Распоряжение? Да у меня и прав таких нет… Просто в беседе с товарищами я посоветовал временно приостановить… Вот и все.
– Почему? На каком основании?
– Во-первых, мне отвратительна эта бойня с вертолетов, во-вторых, без волков страдают олени.
– Ах, олени! – передразнил Логинов. – Скажите, пожалуйста.
– Волки играют в природе роль санитаров, – эрудированно объяснил Мечов. – Уничтожая слабые или больные особи, они способствуют росту популяции. Спроси хоть канадца этого, Дина… В прошлом году канадское правительство специально завезло в тундру шестьсот волков.
– Следишь, вижу, за литературой.
– А что? Слежу.
– Тогда, может, ответишь мне, почему вместо того, чтоб оздоровлять, – произнес по складам Логинов, – дикие стада, спасенные тобой волки начали вовсю резать домашний скот?
– В самом деле?
– Я тебя очень серьезно прошу, Андрей Петрович, – доверительно снизил тон Логинов. – Не лезь не в свое дело. У тебя и своих трабло[3]3
Заботы (англ.).
[Закрыть] до сих, – показал он себе на горло. – Не подменяй существующие органы, к которым ты не имеешь никакого отношения.
– Не помню, чтобы подписывал подобный приказ.
– Этого еще не хватало! Пойми, что даже слово твое может многое значить для людей. И не потому, что ты такой умный. Совсем не потому. Оно опирается на авторитет должности. Тебе дана власть, большая власть, но, тем не менее, с очень четко обозначенными границами.
– Я либо с самого начала плохо тебя понял, Владлен Васильевич, либо ты проявляешь, прости, непоследовательность. Ты говорил мне об экологии?
– Говорил.
– Принял мою программу?
– Принял… В общих чертах.
– В общих! А конкретно, как только дело дошло до волков, идешь на попятный? Но ведь волки – это случайность. Почему не песцы? Не собаки?
– Постарайся меня понять, Андрей Петрович. Комбинат стоит на пороге новой невиданной реконструкции, нового взлета. За это целиком несем ответственность мы с тобой. В более узком смысле – ты. Тебе, в частности, поручена разработка плана перспективного развития. С учетом, как требует от нас законодательство, экологической стабильности. Короче говоря, в своих планах мы должны исходить из того, что окружающая среда не должна нести урона от хозяйственной деятельности. Так?
– В идеале, который недостижим, так.
– Вот и превосходно. Впредь прошу тебя не выходить в своих действиях за указанные рамки… О том, полезны волки для человечества или вредны, ведут дискуссии специалисты. Если желаешь, можешь и ты высказать свое мнение в печати. Мнение свое личное, а не замдиректора комбината Мечова. Договорились?
– Это все?
– Пока все.
– По плану у тебя вопросов нет?
– Есть, как ни странно, и много. Но это особь статья.
– Можно подумать, что история с волками выпела тебя из равновесия, – приободрился Мечов. – Тоже мне горе! Я так уверен, что волки и для домашнего поголовья полезны. На больного оленя у них око наметано. А пастухам я бы посоветовал стеречь получше, вот что… Извини, но мне не нравится, когда из мухи делают слона. Капля, мир… К чему все это?
– К тому, Андрей Петрович, что из всех человеческих испытаний самое беспощадное это испытание властью. Между нами скажу, что выдерживают его очень и очень немногие. Мне хочется, чтобы ты оказался в их числе. Говорю это, как друг. Попробуй заглянуть в себя, пересмотри систему устоявшихся ценностей.
– Последнее время, Владлен Васильевич, меня только и делают, что учат.
– Может, недаром? К двадцатому мне нужен не только технически обусловленный документ, но и человек, способный провести его в жизнь, – Логинов выплеснул остывший чай в фикус и первым поднялся из-за стола. – Ты на работу сейчас?
– Куда же еще?
– Тогда поехали, хватит лясы точить.
– Кусов на пенсию не собирается? – с невинным видом поинтересовался Мечов, надевая в прихожей плащ.
– Пусть тебя это не волнует, – замкнувшись в лице, отрезал Логинов. – Когда пойдет, тогда пойдет. Он человек заслуженный и много претерпевший. Оставь его в покое, по-дружески прошу.
– Я? Его?! – Андрей изумленно раскрыл глаза. – Меня бы кто в покое оставил.
– Нечего казанской сиротой прикидываться. Не лучше ль, как сказано в бессмертной басне, на себя, кума, оборотиться? С цемзаводом ты сам виноват, подставился.
– Отдаешь на съедение?
– Напоминаю, что нужно советоваться, предварительно. Особенно, когда дело касается крупных объектов.
– Значит, берешь сторону Валюжного?
– В этом вопросе, безусловно.
– Кусов уже знает твое мнение?
– Пока нет… Кстати, Андрей Петрович, дать себя переубедить отнюдь не значит потерять лицо. Напротив. Советую использовать шанс и наладить с Кусовым отношения. Нам всем еще долго, надеюсь, придется работать вместе, – Логинов отомкнул замок и крикнул жене. – Уходим, Веруша, скоро не жди.
