Текст книги "Ледовое небо. К югу от линии"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
НАВИГАЦИОННАЯ РУБКА
Пользуясь попутным ветром и хорошей парусностью, возникшей при полной загрузке контейнерами, теплоход делал шестнадцать и семь десятых узла, что давало ежесуточный отыгрыш почти в три часа.
Худо-бедно, но когда на локаторе обозначился Гибралтарский пролив, «Лермонтов» нагнал верных восемь часов.
– Еще три недельки такого хода, и мы вернем свое, – пошутил Дугин. После беседы с женой он третий день пребывал в невыразимо приятном состоянии полного довольства. Пусть он не узнал ничего нового, помимо того, что она уже сообщала в радиограммах, сам факт состоявшегося, наконец-то, разговора уже означал нечто очень важное. Он и сам не понимал, почему. Живые слова могли лгать точно так же, как и отстуканные на машинке. Умолчать о том, что хотелось сохранить в тайне, Лина тоже могла с неменьшей свободой. Логически все это было так. Но вопреки этой рассудочной логике Дугии верил взволнованному теплу ее торопливой, мило картавящей речи. То, о чем он думал иногда в трудные для себя дни, разом схлынуло с сердца, интенсивно зажившего вдруг удивительно свободной, отдельной от мозга жизнью. Это было так необыкновенно, что хотелось запеть, особенно теперь, когда нее трудности остались, в сущности, позади, а желанные Геркулесовы столпы – скала Гибралтара на севере и Джебель-Муса на юге – уже отражали радиолокационный сигнал.
– Да, еще три недельки, – повторил он, довольно потирая руки. – Но, к сожалению, их у нас нет. Через двое суток изволь быть в Генуе.
Об осложнениях, которые наверняка ждали в Италии, даже думать не хотелось, так было хорошо. Словно в далеком детстве в любимом уголке за софой, пронизанном солнечными лучами, где весело танцевали пылинки. В довершение блаженства Дугин превосходно, разом за все пережитое выспался и после душа чувствовал себя совсем молодым. Он бы еще спал, и с неменьшей охотой, но приближение к узкости обязывало находиться в рубке.
Реальная скорость судна увеличивалась, потому что его уже подхватило поверхностное течение, мощным – сто метров – слоем вливавшееся в пролив. Особой роли это, конечно, не играло, но все равно было здорово нестись вот так, на дармовщинку, возвращая потерянное в начале пути.
Локатор рисовал сужающуюся воронку Джибралтара – как с шиком настоящего оксфордца произнес Беляй, отвечая на запрос службы Ллойда, бдительно следящей со скалы за прохождением судов.
Галактической россыпью обозначились встречные и попутные корабли, большие и малые светочи мерцающего огнями морского Бродвея, отделившего Африку от Европы.
– Запросите видимость в Средиземном море, – сказал Дугин, проникаясь сложностью нарисованной локатором картины. – Боцмана на бак и кого-нибудь – на корму.
Теплоход вошел в пролив, где его тут же подхватила качка, в ту самую минуту, когда часы радиостанции показывали красный сектор. Прослушивая эфир, Шередко поймал интенсивный сигнал голландского танкера «Зюдерзее», налетевшего вблизи берегов на неизвестный плавающий предмет. В результате столкновения у голландца заклинило руль и повредило винты.
Первым на призыв о помощи откликнулся рудовоз «Эльба», приписанный к гамбургскому порту. Он шел почти порожняком и находился всего в сорока милях от обездвиженного танкера. Василий Михайлович тоже передал свои позывные и, сделав в журнале соответствующую запись, заглянул в навигационную рубку.
В «лавке», как выражался Беляй, был полный кворум: старпом с Эдуардом работали за штурманской стойкой, Мирошниченко стоял у главного локатора, а сам капитан, как обычно, сидел на платформе стремянки, безмятежно глядя в синюю дымку, в которой чарующе переливались зеленые, белые и красные самоцветы сигнальных огней.
– Что я говорил? – воскликнул Дугин, выслушав сообщение. – Голову даю на отсечение, что это та самая бочка! Она мне сразу не понравилась, – не скрывая торжества, он наставительно погрозил пальцем. – Будьте уверены: эфэргешники отхватят приличный приз за спасение. И поделом – за беспечность надо платить.
– После столкновения плавающий предмет исчез, – с ноткой сомнения заметил Шередко. – Радируют, что пошарили прожектором все вокруг.
– Еще бы не исчез, – уверенно объяснил капитан, – они ее протаранили и окончательно затопили. Совершенно очевидно, что этот «Зюдерзее» шел с дифферентом на корму.
– Во океан загрязнили! – вздохнул Беляй. – Проходу нет. Чего только не плавает.
За долгие годы дальних походов Дугин научился воспринимать жизнь в неразрывном единстве противоположных начал и поэтому не верил в случайности. По его глубокому убеждению, чем-то близкому к симпатической магии первобытных племен, все висящие на стенах ружья рано или поздно стреляли. Избежать на море неприятных неожиданностей можно было только одним способом: заранее предусмотреть любую мелочь. И хотя в идеале этот принцип был, разумеется, невыполним, соблюдать его по мере сил и возможностей следовало неукоснительно. В случае с бочкой он увидел еще одно подтверждение мирового баланса, простегнутого бесчисленными стежками самых неожиданных, но всегда срабатывающих связей. Ведь не случайно даже в проливе, которым, снизив ход до четырнадцати узлов, следовал «Лермонтов», поверхностному течению соответствовал придонный противоток, выносящий в Атлантику избыточную соль Средиземного моря.
СЕУТА (РЕЙД. ТОПЛИВНЫЙ ПРИЧАЛ)
Огни Сеуты обозначились по правому борту уже во тьме глухой африканской ночи. Успокоительно помигивали маяки на обоих молах, рубиновыми жгучими точками были обозначены шпили старинных построек на горе Аго: форта и монастыря Сан-Антонио на северном склоне. Для «Лермонтова», как и для прочих советских судов, регулярно курсирующих через Гибралтар, сеутская бухта была чуть ли не родным домом. Здесь запасались углем или жидким топливом, брали воду, а шипчандлер Диас, почти сорок лет проживший в Советском Союзе и лишь после смерти каудильо Франко выехавший на родину, поставлял продовольствие с максимальной скидкой. Это у него перед выходом в Атлантику старпом Беляй закупил говяжьи туши, картофель и сливочное масло, получив в качестве премии несколько банок маринованных артишоков, ящик пива и упоительные оливки, начиненные миндалем и красным перцем.
На невидимой во мраке горе вспыхнула и колюче замигала голубоватая, как при электросварке, звезда: форт запрашивал по международному коду сведения о судне. Мирошниченко зажег фонарь и подвижными жалюзи просигналил с площадки ответ. Контейнеровоз застопорил машины и в ожидании лоцмана закачался на волнах, совершенно открытого с норда рейда. Отсюда была видна вся гавань от мыса Пунта-Пермеха до Санта-Каталины. Несмотря на позднее время, бухту во всех направлениях перерезали освещенные паромы, а на горе полыхали сполохи сварки. Связанный регулярным сообщением с Гибралтаром, Альхесерасом, Мальтой, Мелильей, город переживал строительный бум. Облитый мертвенным лунным воском, четко вырисовывался каркас первого его небоскреба в центральной части возле крытого рынка, похожего с моря на античный цирк. Подобно фантастическим грибам повсюду выросли серебристые цилиндры и сферы суперсовременных хранилищ мазута и дизельного топлива.
Маленький город, где давным-давно причудливо перемешались испанская старина и мавританское средневековье, совершенно нежданно обрел характерный акцент индустриального века. Каким загадочным и манящим казался он после трансатлантического перехода!
Окаймленная фонарным ожерельем, призывно переливалась в ночи дуга набережной, повторяясь в зеркале акватории, надежно защищенная молами. Словно полупрозрачная мерцающая линза парила в невесомости. Ночь скрыла не только лесистую гору с ее древними руинами, гротами и расщелинами, но и многочисленные узкие косы, далеко врезающиеся в залив, и скалы, и острые рифы, над которыми постоянно бушует вспененный накат.
Показав белую вспышку, приблизился буксир с белым и красным огнями на топе мачты. Знакомый толстяк пайлот[22]22
Лоцман (англ.).
[Закрыть] в нейлоновой зюйдвестке и колпачке с помпоном приветливо помахал рукой.
– Эдуард Владимирович, – напомнил мастер.
Второй помощник побежал встречать лоцмана. Придерживая портативную рацию на груди, испанец ловко вскарабкался по трапу и, не принимая предупредительно протянутой руки, спрыгнул на палубу. Все разыгрывалось как по нотам. Не успел лоцман, почтительно сопровождаемый Эдуардом, подняться в рубку, как подоспела принаряженная – в передничке и с наколкой – Лариса. Сервировав на угловом с подсветкой столе кофе, она сделала книксен и мелкими шажочками удалилась, эдакая невинная крошка из хорошего дома. Услышав, как шуршат ее туго натянутые чулки, испанец плотоядно причмокнул и должным образом округлил глаза.
– Will you take coffee with milk, sir? – Дугин собственноручно наполнил чашку. – Biscuit, sugar?[23]23
– Не угодно ли кофе с молоком? Печенье, сахар? (англ.)
[Закрыть]
– Thanks, – равнодушно поблагодарил лоцман, припомнив, возможно, золотые времена, когда на русских судах первым делом наливали стакан водки.
Наклонив голову, он дал команду по рации на буксир, где матрос, виртуозно словив конец, положил два шлага на кнехт. Буксир начал отваливать.
Дугин возвратился к себе на стремянку, предоставив судно в полное распоряжение лоцмана.
Пока пересекали опасную и неспокойную даже при самой благоприятной погоде бухту, Беляй связался по четырнадцатому диапазону с агентом.
– Просьба поставить сразу на буксировку, – по-английски сказал он. – Крайне спешно.
– Причал как раз свободен, но за ночную работу придется платить овертайм.
– О’кей, – ответил Вадим Васильевич, поймав кивок мастера.
– Воду брать будете?
– Да, техническую и питьевую.
Как только теплоход укрылся за мол разделенной надвое бухты, волна стихла, словно залитая маслом.
Взрезав затянутую мазутной пленкой гладь, буксир повернул, туго натягивая канат, к западному молу, куда от береговой нефтебазы шли черные нитки трубопроводов. Привалившись к каменным стенам амбаров, дожидались докеры и полицейский в широкой фуражке, а вдоль бетонированного причала уже неслась, светя фарами, «Вольво» шипчандлера Диаса.
– Вниманию команды! – объявил старпом. – Прекратить курение. В воду окурков не бросать. До конца стоянки огня не зажигать.
С началом швартовки лоцман задвинул телескопическую антенну и залпом выпил остывший кофе.
– Porcelain?[24]24
Фарфор (англ.).
[Закрыть] – поинтересовался он, разглядывая донышко с маркой Ленинградского завода и клеймом «2 сорт».
Капитан понимающе улыбнулся, разрешил взять чашку в качестве сувенира и подписал счет на пятьдесят долларов.
Агента, который вместе с властями поднялся на борт, Константин Алексеевич принял в своей каюте.
– Имею срочный телекс для вас, – на ломаном русском языке объявил дон Фернандес, агент, раскрывая солидный адвокатский портфель с серебряной монограммой. – От Слесарева и Туччи.
Внимательно проглядев сообщение, где ему предлагалось сначала зайти в Неаполь, а уж потом в Геную и Ливорно, капитан заботливо наполнил рюмки гостей.
– Ну, как у нас говорят, со свиданьицем, – провозгласил он, обмениваясь с Беляем недоуменным взглядом.
– В чем дело, Константин Алексеевич? – улучив момент, озабоченно спросил старпом.
– А черт его знает, – шепнул Дугин. – Я же всегда говорил: на этом пароходе не соскучишься, – он встал, давая понять, что капитанские обязанности заставляют его прервать приятную встречу. – Проследите за перекачкой, Эдуард Владимирович, – кивнул второму помощнику, заслышав, что заработал насос. – В два часа снимаемся.
НЕАПОЛИТАНСКИЙ РЕЙД
Прыгая по барабану брашпиля и стопору, стремительно полетела цепь. Всплеснув нечистую пену, гулко плюхнулся якорь, и ржавый ореол сыпанувшей из клюза пыли мельком обозначился на пузырях.
«Лермонтов» встал на неаполитанском рейде в воскресенье после полудня. Не горя желанием платить высокий овертайм за работы в выходной день, Дугин решил подождать до понедельника. Спешить было некуда, потому что генуэзский порт был временно закрыт. В ночь с пятницы на субботу в Генуэзском заливе столкнулись авианосец «Саратога» и старый танкер империи «Роял датч шелл», плавающий, по обыкновению, под либерийским флагом. Стратегический авианосец шестого флота прошел мимо, даже не замедлив хода, а танкер, расколовшийся на две половины, изрыгнул в море сто тысяч баррелей нефти. Вязкий маслянистый поток все еще продолжил изливаться из проржавелых искореженных танков, загрязняя обширную акваторию. Работа порта была совершенно парализована. Пока суда-чистильщики вели неравную борьбу с нефтяной пленкой, на рейдах скоплялись все новые и новые пароходы. Судя по всему, очистные работы первой очереди могли закончиться никак не раньше вторника.
– Синьор капитан совершенно прав, – сказал прибывший на катере агент. – Незачем бросать деньги на ветер… С одной стороны… – он выжидательно умолк. Этот лысеющий молодой человек с подвижным и до черноты загоревшим лицом придерживался принципа не спорить с клиентом и контрдоводы приходилось вытаскивать из него клещами.
– А с другой? – поинтересовался Дугин, осведомленный насчет особенности неаполитанца.
– Вам не придется дожидаться на рейде, – ушел от прямого ответа агент. – Синьор Туччи договорился, что вас поставят к причалу. Строго между нами, это не будет стоить ни одной лишней лиры. Можете стоять сколько угодно, хоть до вторника, а в среду, бог даст, будете в Генуе.
– Грация, – поблагодарил Дугин, – синьор Туччи очень любезен.
– Мы все рады, капитан, что вам удалось добиться победы, – агент пальцами показал «V». – Грузополучатель тоже весьма доволен. Смею полагать, что за дальнейшими контрактами дело не станет. Можете считать, что вы лично завоевали линию для своего флага.
– Не будем преувеличивать, – запротестовал Дугин. – Нам способствовали некоторые обстоятельства. Синьор Туччи тоже сыграл заметную роль, вовремя переориентировав на Неаполь. Это была превосходная мысль.
– Фирма уже была готова поставить ваши контейнеры на шасси… Но теперь, сами понимаете, этого не потребуется. К сожалению, должен сказать.
– Я вас вполне понимаю, – сочувственно кивнул Дугин.
– Да, синьор, да. Эти гориллы из НАТО совершенно бесцеремонны. Больше всего мне жаль генуэзские пляжи.
– Полностью разделяю ваши чувства.
– Но как бы там ни было, вы здесь, а не там, и поскольку капитан не может отвечать за положение в порту назначения… Опять же между нами, синьор Туччи сделал значительно больше, чем вы думаете, – агент достал плотную пачку газет, – почитайте на досуге, что пишут о «Лермонтове» и его капитане. Великолепное паблисити… Как вы, наверное, догадываетесь, оно возникло не по мановению волшебной палочки. Синьор Туччи…
– Жаль, что не читаю по-итальянски, – Дугин небрежно перелистал газеты, не обратив внимания на вложенную в «Паэзе сера» вырезку «Подвиг в океане». – Но это ничуть не уменьшает мою горячую благодарность… У вас все, синьор Гарди?
– Пожалуй, что так, – итальянец с сомнением наморщил лоб. – Да, деньги! – спохватился он, доставая из портфеля конверт с коричневыми двадцатипятитысячными купюрами. – Как вы просили.
– Примите, – кивнул капитан третьему помощнику.
Пока Мирошниченко пересчитывал потрепанные банкноты с портретом Микеланджело, капитан раскупорил несколько банок пива.
– Прошу, – пододвинул агенту высокий бокал. – Может, пообедаете с нами?
– Борщ? – просиял Гарди. – Это великолепно.
– По воскресеньям всегда борщ, – Дугин не сумел скрыть довольную улыбку. – У вас сегодня, кажется какой-то праздник?
– День тела господня, – подтвердил итальянец. – Магазины закрыты, Помпеи закрыты, только на Везувий можно подняться, да и то пешком, потому что фуникулер тоже не работает… Под разгрузку, значит, завтра?
– А вы советуете сегодня? – вкрадчиво спросил Дугин, вызывая Гарди на откровенность.
– Будь я на месте синьора… – он продолжил объяснение жестами, об истинном смысле которых капитан мог лишь догадываться.
– Вы думаете? – Дугин сделал вид, что все понял.
– Несомненно, – проникновенно вздохнул агент. – Сегодня большой праздник, а завтра профсоюз свободно может объявить забастовку. Ведь наши докеры вновь требуют повышения заработной платы. Что вы станете делать тогда?
– Ничего, – Константин Алексеевич развел руками. – Буду ждать. Вы же сами сказали, что капитан не отвечает за порт? – он доверительно наклонился к Гарди. – Тем более, что, как коммунист, я солидарен с борьбой трудящихся за свои права.
– Простойные сутки обойдутся вам дороже, чем овертайм.
– Бог с ними, с тоннажесутками и судосутками, – махнул рукой Дугин. – Все равно мне придется идти на Геную. Так какая разница, где ждать? Свой долг перед владельцами груза мы выполнили? Выполнили… Значит, и о себе позаботиться не грех.
– О да, капитан! – поспешно сдался агент. – Незачем выбрасывать деньги на ветер.
Пока буксир тащил теплоход мимо бесконечных ковшей[25]25
Часть акватории, ограниченная с трех сторон.
[Закрыть], где в подернутой нефтью недвижной воде дремали суда всех флагов, распространилась весть о том, что привезли деньги и готовится увольнение на берег. Вскоре не осталось на борту человека, которого бы не затронула поднявшаяся суматоха, наполненная радостными предчувствиями и скрытым нетерпением. Женщины спешно переодевались в лучшие платья, механики и мотористы яростно отдирали пемзой въевшееся в поры машинное масло, а артельщик Осипенко, отгладив на брюках безупречную стрелку, помогал прихорашиваться красавцу боцману. Даже Иван Гордеевич принял участие в этом суетном мельтешении. Еще не получив официального указания, начал колдовать со списками, выделяя группы и смены. Он и сам не мог дождаться, когда ступит на твердую землю. Как ни привыкай к зыбкой палубе, а после шестнадцати суток безумно хочется передышки, хотя бы короткой. Недаром говорят, что море прекрасно, только уж больно в нем много воды.
Надев вышитый джинсовый костюмчик с фирменной этикеткой Ли, Тоня вышла на палубу полюбоваться раскрывшейся панорамой. Воспетый в песнях город с первого взгляда разочаровывал. Вместо ярко-синего открыточного неба над ним висело тусклое, приглушающее краски марево. Двугорбый Везувий, откуда тянуло чуть уловимой сладостью расцветшего дрока, едва проглядывал сквозь эту знойную дымку, а обращенные к морю фасады обшарпанных старых домов выглядели на редкость невыразительно. Не слишком улучшали общую картину и многочисленные палаццо с колоннадой и портиками. Равно как и средневековые замки, вроде окруженного грязно-желтыми башнями Кастель-дель-Ово. Они совершенно терялись среди новостроек. Шахматные кварталы одноликих, белых по преимуществу, корпусов напрочь уничтожали всякое своеобразие. Только характерный абрис гор и полукружие залива указывали на географическую принадлежность. Тоне вспомнилась телекомедия «С легким паром», где герой, пребывая «под газом», спутал московские Черемушки с ленинградскими. В Неаполе ему пришлось бы не легче. Почти по всему побережью строгими бездушными шпалерами выстроились точно такие же дома с балконами и лоджиями. Лишь западную часть холма Позиллипо, где в темной хвое бесчисленных пиний утопали белоснежные виллы богачей, Тоня нашла соответствующей усвоенным представлениям (кинофильмы «Неаполь – город миллионеров» и «Вернись в Сорренто»).
Контейнерный терминал, в отличие от Генуи и Нью-Йорка, отстоял сравнительно недалеко, но «Лермонтову» все же пришлось пересечь всю до последнего предела замусоренную акваторию, прежде чем показались характерные П-образные фермы кранов. Опять это было где-то на задворках, за ржавыми стапелями заброшенной верфи и складом горюче-смазочных материалов на искусственном острове.
В ковше, куда направили контейнеровоз, у двух причалов кисли на приколе итальянские пароходы-близнецы «Лациум» и «Капулия». Их зеленые борта создавали иллюзию, что вода цветет, как в пруду. Бесчисленными медузами плавали на ней вездесущие полиэтиленовые мешочки.
Когда буксир подошел к свободному пирсу, один за другим стали появляться малолитражные «фиаты» и мотороллеры.
– Команде аврал, – объявил старпом с верхней палубы, – занять места по швартовому расписанию.
Неаполитанские докеры, чье время, очевидно, было расписано по минутам, подоспели точно к швартовке. Одетые по случаю праздника в яркие, модного покроя костюмы, они неторопливо вылезали из машин и натягивали кожаные перчатки.
– Шпринг, прижимные, продольные, – скомандовал капитан, удерживая теплоход левым подруливающим.
Через две минуты бело-голубые полипропиленовые гаши лежали на кнехтах, а на баке и на корме заработали шпилевые машины, выбирая канат. Судно неподвижно замерло как раз возле крана. Докеры расселись по своим малолитражкам и укатили в город.
Высокая стена, составленная из контейнеров концерна «Си лэнд», полностью отгораживала от легкого ветерка, веявшего с зеленых высот Позиллипо. Жарко дышало асфальтом и раскаленным железом. Был самый разгар сиесты, когда в южных странах замирает любая деятельность. «Лермонтов» остался с глазу на глаз с обезлюдевшим, истерзанным солнцем портом, где беспощадно блестели стекла, отгороженные пирсами ковши и слюдинки в горах песка. Даже власти не появлялись. Только одинокий старичок в черной кепке, удивший серебристо-сиреневых морских карасей на куски помидора, несколько оживлял этот неподвижный ландшафт.
С моря, где на базе НАТО вырисовывались серые ножи подлодок, доносились бравурные аккорды, а со стороны проходной, закрытой лабиринтом пакгаузов и контейнеров, гудели машины и наползала удушливая струя подгоревшего оливкового масла.
– Не везет, – как ни в чем не бывало произнес Загораш, останавливаясь у Тони за спиной. – Терпеть не могу приходить в праздник.
– А я люблю, когда людям весело, – вздрогнув, сказала она наперекор.
– Не вижу что-то особенного веселья. Впрочем, ночью, наверное, будет фейерверк, карнавал… Не рано ли вырядились, синьорита?
– Ничего не вырядилась, – повела плечом Тоня. – Просто в город иду.
– Сегодня увольнения не будет. Завтра в кинишко заглянем. Хочешь?
– Не знаю, – через силу промолвила она упавшим голосом. – Ничего я не знаю, – и побрела к трапу.
