Текст книги "Ледовое небо. К югу от линии"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Обрабатывая шкуркой законченную поверхность, Геня думал о том, как неладно получилось у него с Тоней. Раскаивался, что не сумел сдержаться. В ее отношении к нему сомневаться не приходилось. Сколько Геня ни пытался завязать непринужденный разговор, ничего путного не выходило. Она явно избегала его с того мерзкого утра, когда Горелкин влез со своими нравоучениями. Хотелось думать, что во всем виноват именно Иван Гордеевич, а сам Геня лишь пошел на поводу у событий. Так было спокойнее и что-то светило впереди. Зато о деде, вернее о них обоих – Тоне и деде, – даже мысль одна нестерпимой казалась, словно удушье подступало к горлу.
Учащенно дыша и поминутно отирая саднящий глаза пот, Геня вырезал поврежденный участок. Сгорело совсем немного, отчего не сработала, вероятно, спринклерная противопожарная система. Осталось последнее – обмотать оголенную проволоку липкой лентой.
Покончив с ремонтом, Геня полежал без движения, расслабив обессилевшие руки. Теперь он мог позволить себе небольшое развлечение: понестись по пням и комкам, как сказал на той экскурсии «дракон»[19]19
Боцман.
[Закрыть]. Для этого надо резко, изо всех сил, оттолкнуться и поджать ноги.
Так оно и получилось, как мыслилось. Замелькали пальцы вверху, едва касаясь швеллерных ребер, и тележка грохоча набирала скорость, и со звоном подскакивали ее чугунные колеса. О том, что обследовал только часть туннеля и впереди, возможно, тоже есть повреждения, Геня как-то не задумался. Полностью уверенный в том, что с блеском выполнил трудное поручение, он испытывал скорее гордость. Такое не каждому по плечу. Теперь можно было расслабиться, отдаться позабытому ощущению полета. Вспомнилось детство, дача Ковалевского, захватывающая жуть падения с откоса, когда над головой взлетел вырвавшийся из рук самокат и в небе жужжали разогнанные подшипники.
Сокрушительный удар развернул Геню поперек платформы и бросил на рельсы. Задев за шпангоут плечом, он едва не размозжил голову об острый выступ. Лишь рваная борозда обозначилась от виска до щеки. Но все это – прошло уже мимо сознания, погашенного нестерпимой, всепоглощающей болью в ноге. Последнее, что запомнилось Гене, был рокот укатавшей тележки, замирающий в ржавой мгле.
СРТ[20]20
Средний рыболовный траулер.
[Закрыть]
Обнаружив на экране светлое пятнышко, третий помощник подкрутил дистанционный верньер. Следя за цифрами, мелькающими в прорези счетчика, подвел радиус к точке, одинокой звездой сиявшей на пустынном горизонте локатора. Размытый след, сохранившийся от предыдущего включения, показывал, что судно идет навстречу.
– Пароход какой-то по левому борту, Васильич, – доложил Мирошниченко старпому. – Четыре мили один кабельтов. Мы больше не одиноки, братцы. Еще один идиот забрался в эту пустыню.
– Рыбак какой-нибудь, надо полагать, – без особого интереса отозвался Беляй, наблюдая за тем, как одограф, связанный проводом с лагом и гирокомпасом, автоматически пишет курс.
– Вдруг наш? – насторожился Мирошниченко.
– На Бебеля жил до войны один знаменитый репортер, – начал издалека Вадим Васильевич, – виртуоз заголовков. Знаешь, как он назвал статью про старушку, которую сбил мотоциклист?
– «Бац! И нет старушки», – сказал третий, слышавший эту историю «дцатый раз».
– А статью о семье, отравившейся несвежими бычками?
– «Рыбки захотелось».
В море не только фильмы, но и шутки приходится прокручивать не один раз. С каким грузом поднялись на борт, с таким и остались. Анекдотами в иностранных портах не разживешься. Это не мороженое мясо, не топливо, не вода. В радиогазете, которую ежедневно отстукивает беспроволочный телетайп, тоже по части юмора слабовато. Разве что радист обменяется хохмой с коллегой. Такое, конечно, не поощряется – засорение эфира, но и не пресекается излишне рьяно. Во-первых, одесситы просто иначе не могут, во-вторых, смех, как известно, витамины души. Диалог между старпомом и третьим продолжал развиваться по неизменным канонам. В реестре Эдуарда Владимировича он значился под рубрикой «рыбачок-землячок».
– Для каждой рыбы существует своя приманка, – меланхолично уронил Беляй.
– Ставрида и скумбрия идет на луженый крючок, – тотчас же подыграл Мирошниченко.
– Тунец – на ставриду.
– Акула – на любую тухлятину, лишь бы нашелся кованный крючок.
– Но любая рыба… – Мирошниченко сделал вкрадчивую паузу, – даже рыба в консервных банках…
– Идет на краску, – закончил Беляй.
– Безотказно! – подсказал третий.
– Совершенно справедливо, – понравился старпом. – Безотказно идет.
До встречи с рыбаком оставалось минут семь-восемь, и Вадим Васильевич потянулся к большому восьмикратному биноклю.
– Наш! – торжествующе объявил он, когда стало возможно различить широкую красную полосу на трубе. – СРТ… Зови мастера.
– Мурманский, скорее всего, – сказал Мирошниченко, снимая телефонную трубку. – А может, латыш… Константин Алексеевич? Идите сюда! Рыбачок появился! – с капитаном он говорил так же напористо, как и с любым другим членом экипажа. К всеобщему удивлению, это сходило с рук.
– Что за рыбачок? – Беляй стоял рядом и слышал ответы Дугина. В голосе капитана слышалась заинтересованность.
– Какая нам разница? Лишь бы наш.
– Собираетесь останавливаться?
– Конечно! – Мирошниченко радостно подмигнул старпому. Вопрос мастера предопределял ответ. – Подумаешь, каких-нибудь пять – десять минут. Наверстаем, Константин Алексеевич.
– Положим, не десять, а все двадцать, а то и полчаса, но аллах с вами!.. Валяйте. Тут меня как раз Загораш одолевает, тоже короткую остановочку просит.
– Добро, – Мирошниченко весело потер руки и выскочил на пеленгаторную площадку.
СРТ был уже виден невооруженным глазом, крохотной белой чертой выделяясь на графитовом диске помрачневшего океана. Настраивая бинокль, третий помощник отметил, что ветер усилился и появились одиночные всплески пены. И верхушка волны смутно просвечивала недоброй желтизной. Того и гляди мог хлынуть дождь. На юго-востоке, где обтрепанные кромки грозовых облаков тяжело и косо льнули к горизонту, он уже начался.
– Я – теплоход «Лермонтов», – щелкая переключателем каналов, старпом вышел на УКВ-связь, – я – теплоход «Лермонтов». Рад приветствовать соотечественников в этих пустынных водах… Как меня слышите? Прием.
– Слышим вас хорошо, – пробился сквозь шумы и неожиданно сильно прозвучал в динамике голос с мягким латышским акцентом. – И тоже рады встрече. Моя фамилия Круминьш, старший помощник.
– Добрый день, добрый день! С вами говорит старпом Беляй. Домой идете?
– Совершенно, точно, товарищ Беляй, в Ригу.
– Завидуем вам… Рыбка хорошо заловилась?
– Ничего. Не жалуемся. Можно отвалить немного для вашего камбуза. Желаете?
– Спасибо, товарищ Круминьш. Весьма вам благодарны… А что за рыба?
– Рыба хек. И окуня взяли немножко.
– Хек, так хек, – согласился Беляй и передвинул ручку машинного телеграфа на «малый ход». Прозвенел звонок, взыграли сервомоторчики в логическом блоке, защелкали контакты. – Дареному коню в зубы не смотрят… Стопорите свою машину, будем подходить.
– Есть такое дело… У вас случайно краски не найдется? А то наша вся вышла. Четвертый месяц в море.
– Краски?.. – Беляй выдержал четко отработанную паузу. – Попробуем поискать.
– Поищите, пожалуйста. Все-таки домой возвращаемся. Хочется войти в порт в приличном состоянии.
– Понятно, понятно… Думаю, дадим вам бидончик-другой. Кинофильмами тоже не грех обменяться.
– Ну, что ж… Мы, правда, из разных ведомств, но, как говорят, двум смертям не бывать.
– Вот и я так думаю, товарищ Круминьш. Начальство как-нибудь между собой договориться. Вас по имени-отчеству?
– Ян Янович.
– Очень приятно, Ян Янович. Начинаем стыковаться?
– У вас имеется подходящая емкость?
– Не стоит возиться, времени нет. Валите прямо на палубу, мы кормой подойдем.
– Тогда майнайте вашу сетку.
– О'кей, Ян Янович! Стрела у нас вполне подходящая, хоть куда достанет.
Незадолго до того, как на ЦПУ поступила команда сбавить ход и начались маневры по сближению с траулером, Дикун сменил на вахте Загораша. Первым делом он наведался в отсек, куда поступало с цилиндров отработанное масло. Подставив ведро под ближайшую трубу, повернул кран и взял немного на пробу. Вязкая с синеватым отливом жидкость взъерошилась на бумажке мохнатыми иглами, едва приблизился магнит. Во избежание неприятностей нужно было стопориться и чистить дизели. Так Дикун и доложил Загорашу, который, оставшись за пультом, играл с Шимановским в дорожные шахматы.
– Как, Петр Казимирович, выяснили, что стряслось? – поинтересовался он, когда блиц завершился благополучным матом.
– Это я у нас хотел бы спросить, – отчужденно цедя слова, откликнулся Шимановский. – Почему не доложили, чем закончилось обследование?
– Какое обследование? – не понял Дикун, критически оглядев замасленную ладонь, он вытер ее о спецовку и вдруг все вспомнил: – В лазе, что ль? В полном ажуре.
– Так нужно было сказать, а то я звоню вам, звоню…
– Не слыхал, Петр Казимирович, бо спал. Когда сплю, так хоть из пушки пали… Верно я им кажу, Андрей Витальевич?
Загораш кивнул и спрятал шахматы в нагрудный карман.
– Пойдем, что ли, и мы вздремнем, Казимирыч? – предложил он, поворачиваясь в операторском кресле.
– Можно, – согласился Шимановский. – С чистым сердцем, что называется. Значит, в лазе порядок?
– Ну? – развел руками Дикун.
Шимановский сосредоточенно подпер кулаком подбородок. Оставалось предположить, что виновником ночного происшествия была насыщенная электричеством атмосфера и еще забортная вода, которая постоянно разъедает наружные механизмы кораблей.
– Ничего не понятно, – Петр Казимирович устало зевнул. – Не могла же блокировка сработать только из-за одной лебедки? Или это лебедка плюс тифон?
– Тебе виднее, Казимирович, заражаясь зевотой, промямлил стармех. – Сил моих больше нет, так спать хочется.
– Идите, лягайте, – ласково сделал ручкой Дикун. – Так зато в лебедке опять законтачило, Петр Казимирыч? Вот же бог послал наказание. То искрит, то дымит, то вообще не контачит. Надо рекламацию писать. Лучше совсем их не надо. Обойдемся.
– Вы, может, и обойдетесь, – остановил бессмысленные словоизлияния стармех. – А как насчет швартовой команды? Счастье еще, что «дракон» у нас богатырь. Выбирает конец лучше любого шпиля. Но разве это дело? Занялись бы вы ею, что ли…
– Пожалуйста! – Дикун выразил полнейшую готовность сейчас же броситься на корму. – Особенно с ними, – обвел он Шимановского ласкающим взором. – Может, после вахты?
– Какое там, – отмахнулся электрик. – Неисправность мы ликвидировали, а остальное не в нашей компетенции. Дефект конструкции. Менять их нужно ко всем чертям.
– Мастеру сказал? – Загораш невольно радовался тому, что неисправность обнаружилась не в машине. – Он-то понимает, почему отключилось питание?
– Он понимает, зато я никак понять не могу. До конца, по крайней мере… Ты идешь?
– Сейчас, – стармех сидел, как приклеенный. – Только пару слов скажу. – Он снял трубку. – Константин Алексеевич?.. Загораш говорит… У нас тут вот какое дело приключилось: металл обнаружился.
– Тоже мне новость, – после непродолжительного молчания ответил Дугин. – И это все?
– Нет, не все. Сразу в трех цилиндрах и много. Почистить надо…
– Сколько потребуется времени?
– Часа четыре, потому что прокладку тоже давно пора сменить.
– Да, помню, вы говорили… Только ничего не выйдет, Андрей Витальевич. Ужо потерпите как-нибудь несколько часов. Вот подойдем к «Оймякону» – тогда и решим. Глядишь, и запчастями какими разживемся. Продержитесь?
– Попробуем, Константин Алексеевич.
– Значит, договорились. Этой ночью и станем. Получите восемь, а то и все десять часов на профилактику.
– Но это уже точно?
– Я слов на ветер не бросаю.
– Все-таки придется сделать маленькую остановку. Минут на тридцать. Хочу проверить как следует. Для верности, Константин Алексеевич.
– Ладно… Я вас предупрежу.
Когда ударил звонок и стрелка машинного телеграфа передвинулась на «тихий ход», Загораш и электрик шли к трапу.
– Это еще что за новости? – стармех поспешно вернулся к пульту. – Мостик?! Почему заранее не сообщили? – закричал он в трубку. – В чем, собственно, дело?
– Не сердись, Витальевич, – весело успокоил его Мирошниченко. – Ничего особенного. Ты же сам хотел стопориться… А тут как раз случай такой… рыбки, понимаешь, захотелось. Свеженькой. Сейчас подруливать начнем, – и уже другим, дикторским нарочитым голосом объявил по трансляции: – Команде аврал! Команде аврал! Занять места по швартовому расписанию.
После того, как, работая левым подруливающим, «Лермонтов» медленно приблизился к СРТ, боцман Снурков с бака и матрос Петя с кормы бросили «легкости» на шкертах, привязанных к канатным гашам. Подобрав упавшие на палубу мешочки с песком, рыбаки подтянули легкие полипропиленовые концы и закрепили их на кнехтах.
– Пошел! – махнул рукой Ян Янович, румяный молодец с шкиперской рыжеватой бородкой.
На «Лермонтове» загрохотали лебедки. Точнее, якорный брашпиль на баке и та самая кормовая автолебедка, откуда еще час назад Шимановский выгреб сгоревшие предохранители и графитовые щетки. Пока, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, мотала исправно.
Второй электрик Паша, соколом взлетел на солнечную палубу, закрепил сетку на крюке и забрался в застекленную кабинку крана. Лихо развернув ярко-желтую, как наисвежайший желток, стрелу, смайнал сетку. На корме уже лежали жестянки с кинолентой. Пока сеть не сделалась скользкой от рыбьей слизи, следовало совершить обмен пищей духовной. Не глядя на названия, потому что все было видено-перевидено, кассеты перекинули на палубу латышам. Пока они подбирали замену, Беляй сбегал на бак – в кладовую тросов, фонарей и красок. Забрав у боцмана ключи, вошел в стальную сокровищницу, где, как в банковском сейфе, хранились эмали и краски. Усилиями старпома «Лермонтов» выглядел настоящим щеголем: надстройка белая, борта черные, ватерлиния и трюмы ярко-красные, как адское пекло. На поверхности поменьше пошел уже весь спектр. Палубы и внешние устройства густо покрывал зеленый хром, приемные антенны и катер на солнечной палубе – серебрянка. Поскольку на СРТ колер был поскромнее, Вадим Васильевич остановил выбор на цинковых белилах и черной ацетатной эмали и указал матросу бидоны, предназначенные к отправке.
Уверенно орудуя рычагами, Паша уже вирал сетку с бидонами, когда Беляй дал знак отставить. Круминьш удивленно поднял брови, и даже попугай Юрочка, сидевший на Тонином плече, беспокойно захлопал крыльями. Не говоря ни слова, старпом вновь отомкнул замок и самолично добавил две здоровенные банки сурика, словно от себя оторвал. Это был хорошо продуманный, рассчитанный на благодарную аудиторию жест… Во всяком случае, понят он был правильно. После того, как сетка, набитая серебристым хеком и багряным пучеглазым окунем, дважды тяжело плюхнулась на палубу, последовал ответный дар для высшего комсостава: омар с клешнями, что твои боксерские перчатки и здоровенный палтус с мраморно-белым брюхом и крапчато-бурой спиной.
Дугин, как и капитан траулера, не счел для себя удобным присутствовать при взаимовыгодном обмене. Удалился скромно в каюту, чтобы следить за всеми перипетиями действа в иллюминатор. Поведение своего старпома он полностью одобрил, хотя омар и показался сверху мелковатым. Но как бы там ни было, прилив бодрости ощущался совершенно определенно. Кратковременная встреча посреди океана оживила монотонные будни.
Вся операция, капитан засек время, продолжалась ровно двадцать четыре минуты.
– Как там у вас? – позвонил Константин Алексеевич в машину. – Заканчиваете?
– Еще минуток десять, – оживленно доложил Загораш.
– Ну и?..
– Выдюжим, надо надеяться. Не подведем.
Когда теплоход вновь лег на курс, палубу уже вовсю поливали из шланга забортной водой, а сложенную в ящики рыбу рассовали по холодильным камерам. Ближайший четверг – на море, как и на берегу, соблюдают рыбный день – обещал быть обильным.
Не дожидаясь щедрот камбуза, электрик Паша выбрал подходящих окуней на вяление, а замороженного омара, чей панцирь казался матовым от инея, само собой, отдали капитану. Твердо усвоив писательские уроки, Дугин решил сварить некоронованного владыку класса членистоногих на отработанном высокотемпературном пару. Приправ, разумеется, никаких, только кипящее сливочное масло, по-ньюбургски. Ради такого дела не грех запустить аварийный котел. Проверить, какой он может дать пар.
Но привычные заботы вскоре отвлекли от лукулловых мечтаний. Ближайшим вечером будет явно не до застолья, а что потом может случиться, один аллах ведает. Даже задумываться не стоит: сперва надо шторм пережить.
Короткий отдых, который позволил себе капитан, нарушил первый помощник, заглянувший полюбоваться на омара.
– Дайте хоть посмотреть, – напрямую заявил он, сделав недвусмысленный нажим на слове «хоть». – Давненько они мне не попадались. Последний раз, помню, Туччи в Неаполе угощал. Вку-усно!
– Ладно вам, Иван Гордеевич, – несколько принужденно улыбнулся капитан. – Пусть себе лежит в морозилке. Без вас не съедим.
– Так я не про то…
– А я про то. Бутылку компари выставлю перед Гибралтаром, если все кончится благополучно.
– Да на кой ляд она сдалась, эта горечь?! Лучше «Столичную» под винтом. А? Крабы особенно хороши под водочку. Валютная закусь!
– Омары, Иван Гордеевич, омары.
– Один черт! – Горелкин зачем-то притопнул и залихватски взмахнул рукой. – До чего же все-таки подвезло нам с этим рыбачком. Хорошие ребята!
– Они тоже в накладе не остались, – проворчал Дугин, мысленно соглашаясь с Горелкиным. – А вообще-то здорово, приятно как-то особенно. Может, скажете несколько слов перед фильмом? Про родной флаг? Одним словом, сами понимаете.
– Обязательно, – согласно кивнул Горелкин. – Сижу тут, а на душе праздник, будто на родине побывал. Сегодня и проведем политбеседу.
– Собственно, так оно и есть.
В каюту заглянул стармех.
– Разрешите, Константин Алексеевич!
– Еще один пожаловал, – капитан со значением подмигнул Горелкину. – Вас что, тоже мой омар волнует или опять в машине что стряслось?
– В машине все по-прежнему, – покачал головой Загораш. – Токарь наш пропал, Константин Алексеевич, – едва шевеля губами, выдохнул он, – Геня.
– То есть как это пропал? – с ходу завелся мастер. – Вы в своем уме, Андрей Витальевич? Что значит пропал?
– С утра его не видели, – робко пояснил стармех. – И на обед тоже не вышел.
– Я вроде видел его, – Горелкин нахмурился, припоминая.
– Да погодите, Иван Гордеевич! – нетерпеливо отстранился капитан. – А вы давайте по порядку. Кто поднял тревогу?.. Да не маячьте перед глазами – вон кресло.
– Я поднял, – трудно сглотнув, кивнул Загораш. – Но лучше действительно по порядку, – он на мгновение замолк, отрешенно уставившись на парусник «Фермопилы» в новой рамке. – С утра я дал ему задание выточить вкладыш, а потом он исчез, пропал, одним словом, потому что незаконченная деталь так и осталась в патроне. Такого за ним раньше не водилось. Может, отлучился куда? По всему видно, что думал вскоре вернуться, но не вернулся…
– Это все?
– Вдруг его за борт смыло, Константин Алексеевич.
– Чем смыло? Святым духом? Поглядите на море, – Дугин кивнул на иллюминатор. – Разве это волна?
– Какая там волна, – досадливо отмахнулся Горелкин. – Вспомнил, где видел вашего Геню, – он хлопнул себя по лбу, – по палубе слонялся, голубчик, вот где. Под окошком своей Дульцинеи.
– Какой еще Дульцинеи? – яростно закусил губу капитал.
– Ну, Сильваны Пампанини, – рассыпался мелким смешком Иван Гордеевич, – секс-бомбы нашей. Он там частенько прохаживается.
– В самом деле? – думая о чем-то своем, машинально спросил капитан.
Загораш и глазом не повел в сторону Ивана Гордеевича. Только вытер платком внезапно вспотевшие руки.
– Схожу-ка я к этой цаце, – нехотя поднялся Горелкин. – Может, он у нее застрял? По всему видно, уговорил он ее.
Стиснув зубы, Загораш медленно распрямился в кресле, ощущая, как прилипает к спинке ставшая горячей и влажной сорочка. Он и сам не понимал, что мешает ему вскинуться и резким ударом сбить Горелкина с ног. Или все-таки понимал, потому что в глубине души знал, что никогда такого не сделает.
– Постойте! – Дугин повелительно вернул Ивана Гордеевича. – Мне нет дела, – зло отчеканил он, – до того, кто с кем и почему. Вам понятно?.. Всех, кто сегодня его видел, ко мне!
– Хорошо, – обиженно вскинул плечи Горелкин. – Коль вы так считаете…
– Да, считаю… – тряхнул головой капитан и пригладил рассыпавшиеся волосы. – Будьте готовы к перемене курса, Андрей Витальевич, – кивком отпустил он бледного от волнения Загораша. – Если токарь не отыщется, придется повернуть. Другого выхода не вижу. Хотя ни на грош не верю, что такой шмындрик способен продержаться на воде. Не та закваска…
