Текст книги "Ледовое небо. К югу от линии"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

БЕРЕГ (НЕАПОЛЬ)

В неприметном с фасада ресторане «Корона», приютившемся в глухом переулке, струнный квартет наигрывал надрывные неаполитанские песни. Жмурясь в соловьиной истоме под рокот гитар, пожилой тенор с солидным брюшком так сладко стонал о любви безграничной, как море, что озноб пробегал по оголенным плечам внимавших ему матрон. Гудело пламя спиртовых горелок на шведском столе, роскошно декорированном ананасами и фрутто ди маре, и отблеск свечей подрагивал в темной влаге зрачков.

Сентиментальный Горелкин, хоть и не понимал по-итальянски, пустил украдкой слезу. Вспомнил предвоенную весну, себя, свежеиспеченного лейтенантика, прощания и встречи на Французском – тогда еще – незабвенном бульваре. Потягивая терпкое, чуть горьковатой «корбо», невесело думал о беспутном сынке, который пришел из плавания по дальневосточным морям и окунулся в разгул, о дачке в Затоне, где в прошлогоднюю засуху сгорели все яблони и абрикосы.

Зато Константин Алексеевич был оживлен на диво. Шутливо пикируясь с Энрико Туччи, подчеркнуто ухаживал за Адриеной, подкладывая ей то ложку плоских макарон лингуине с помидорами и крохотными ракушками туффо, то шарик нежнейшего овечьего сыра. Неожиданно расковавшись не столько от белого вина, сколько от старомодного уюта и непреходящей прелести блиставшей за окнами ночи, сыпал шутками, перемежая английскую речь внезапно всплывавшими итальянскими фразами. Когда же у столика остановилась хорошенькая цветочница, мастер по неожиданному наитию выбрал именно то, что нужно: изысканно скромный букетик фиалок, и целуя Адриенину руку, разразился высокопарной тирадой о нерушимости морской дружбы, суровой нежности и прочей романтической чепухе, которую высмеивал в обычное время. Польщенная синьора Туччи отвечала тщательно выстроенными русскими фразами, а Энрико делился с Горелкиным московскими впечатлениями, совершенно забыв про языковый барьер.

Иван Гордеевич согласно кивал, изредка роняя немецкие слова из позабытого фронтового запаса.

О делах заговорили, когда певец ушел на заслуженный отдых и в зале зажгли свет. Расторопные официанты задули свечи на столиках, переменили тарелки и приборы. Враз отрезвев, Дугин с некоторым удивлением взглянул на развешанные по стенам волынки и деревенские горшки. Впервые за долгое время ему удалось отключиться от обыденных забот и сосущей тоски по дому.

– Я читал, что у вас в стране тоже начали выпуск контейнеров? – Туччи, скрупулезно следивший за мировой прессой, не доверял газетчикам и при каждом удобном случае старался перепроверить информацию.

– А что мы, хуже других? – с непобедимой гордостью одессита ответил Дугин. – Скоро и у нас будут свои двадцатитонные.

– За успех контейнерного флота! – провозгласил Энрико, подымая бокал. – Как насчет маленькой рюмочки водки? – поинтересовался он, отмеряя пальцами коротенький промежуток. – Под пармезанский сыр?

– Не надо водки, – поморщился капитан. – Все и так было отменно, – он украдкой расстегнул чуточку тесноватый белый пиджак. – Да и жарковато.

– Жарковато? – Туччи сделал большие глаза. – Это у нас? Что бы вы сказали про Геную. Вот там действительно жарко! Не успели очистить порт от нефти, как профсоюз объявил забастовку.

– Синьора Дугина это не касается, – возразила Адриена. – Для контейнерных судов сделано исключение.

– Ах, да, конечно… Итак, за успех? – продолжал Туччи, поднимая бокал.

– В другой раз. – Константин Алексеевич перевел разговор на шутку. – Скажите откровенно, Энрико, это не вы устроили забастовку в Генуе?

– О, если бы у меня была хоть какая-нибудь власть над профсоюзами! – с полной искренностью воскликнул Туччи. – Но увы, я всего лишь бедный миллионер.

– Тем не менее сумели выбить преимущества для контейнерного флота.

– Это не я, – вздохнул Туччи. – Просто вступило в силу международное соглашение. Я лишь приспосабливаюсь к обстоятельствам.

– Ведь все-таки он миллионер, – смеясь, объяснила Адриена.

– От стивидора я слышал, что в Ливорно вас ожидает груз на Стамбул и Пирей? – спросил Туччи, когда смолк смех.

– Да, я получил радиограмму, – подтвердил Дугин. – Но, честно говоря, мне не очень хочется брать. Обстановку в Стамбуле, где только один кран, вы знаете, а в Пирее можно проторчать трое суток на рейде. Вот если бы разведать…

– Загляните завтра к нам на виа Америго Веспуччи. Дадим запрос по телексу.

– Если будет гарантия, что поставят к причалу хотя бы через сутки, я зайду в Пирей, – кивнул капитан, – а на Стамбул всего два контейнера. Нет смысла. Свалю в Ильичевске, кто-нибудь завезет.

– Вполне разумно, – одобрил Туччи. – А как насчет личных планов, капитан? Не желаете съездить в Помпеи? Машина к вашим услугам.

– Спасибо, но я уже видел. Вот если бы ребят моих свозить, – капитан вопросительно глянул на собеседника. – Электрик наш мечтает, старпом…

– Сделайте одолжение – в машине четыре свободных места. Ровно в десять она будет ожидать у трапа.

– Придете проводить нас? – спросил Дугин, когда подошла пора расстаться.

– Едва ли, – Туччи показал, что дел по горло. – Встречаю клиентов из Греции… Но вы же скоро обратно?

– Через пару неделек полагаем пойти в новый рейс… Что привезти из Союза?

– Удачу, – улыбнулся Энрико.

– Электрический самовар! – захлопав в ладоши, по-русски выпалила Адриена.

– Есть такое дело! – оживился Иван Гордеевич, обрадованный случаю вставить слово.

БЕРЕГ (ТЕРМИНАЛ)

Разгрузка началась точно в шесть утра. Пока Эдуард Владимирович показывал стивидору схему расстановки груза в трюмах, крановщик начал снимать верхний ряд, со снайперской точностью опуская раму перегружателя на очередной контейнер. Едва крышку обхватывали чуткие механические лапы, как портальная тележка начинала поднимать груз, одновременно перемещая его в сторону. Дойдя до назначенной точки, контейнер опускался прямо на шасси очередного автоприцепа, подогнанного по знаку тальмана к желтой черте.

Кроме Эдика и стивидора на причале не было видно ни одного человека, потому что шоферы сидели в кабинах, а тальман – в застекленной будке на дальнем конце площадки. Сверху размеченный цветными стрелами и линиями бетонный овал напоминал стадион, на котором состязались лишенные воображения роботы, до того однообразно и неуклонно смыкали прицепы за кругом круг. Короткая остановка под тележкой, когда шасси превращалось в серебристый фургон, лишь подчеркивало механический характер происходящего, его конвейерную суть. Только на терминале «Мохер» в Нью-Йорке контейнеровозы обрабатывали с такой же быстротой. Да еще в Канаде, где на каждый контейнер отводилось две минуты. Когда все укрепленные на палубе блоки перекочевали на другой конец причала, где из них сам собой составился предельно компактный склад, кран легко сдвинул и подхватил многотонную плиту, добираясь до ящиков, скрытых в трюмах. На их место должны были лечь контейнеры, адресованные в Одессу, а также балтийские порты, куда они прибудут уже посуху на железнодорожных каретках.

По случаю увольнения позавтракали на час раньше обычного.

Первую группу, куда вошли Ванда, Лариса, Мирошниченко и еще семь человек, повел самолично Иван Гордеевич. Неаполитанский базар, растекавшийся по бесчисленным улочкам возле рыбного рынка, раскрывал свои лотки с первыми лучами солнца.

Тоня, которой назначено было идти в город вместе с Аурикой, Сойкиным и Загорашем во вторую очередь, от нечего делать заглянула в санчасть.

– Проведать пришла? – встретил ее настороженным вопросом Геня. – Жалеешь, небось? Напрасно. Через неделю начну бегать.

– И бегай себе на здоровье, – примирительно улыбнулась она, присаживаясь на табуретку. – Что читаешь?

– Энциклопедию на «Н», про Неаполь, – он сел выше, подоткнув под спину подушку. – Собор Сан-Дженаро, тринадцатый век. Когда туда шли, была ночь, теперь вот опять не увижу.

– В следующий раз наверстаешь.

– Ты тоже пойдешь в рейс? – спросил он с затаенной надеждой.

– Не знаю еще, не решила, – ответила она неохотно, хотя все про себя обдумала и не подала, как собиралась, заявления о том, что хочет остаться на берегу. – В пятнадцать часов пойдем в город. Тебе что-нибудь купить?

– Не нужно мне всего этого, – он отрицательно покачал головой. – Но если можешь, останься еще на рейс. Ладно?

– Чокнутый ты какой-то, Генька, – Тоня отвернулась к иллюминатору, где один за другим проплывали золотистые в утреннем солнце контейнеры и небо наливалось лазурным лаком туристских проспектов. – Реальной жизни понимать не желаешь. Что тебе с того, есть я на пароходе или нет меня? – спросила с неожиданной резкостью. – В Одессе вон сколько невест подрастает… Поищи себе кого помоложе.

– Ты чего? – робко спросил он, с болью видя, как затряслись ее плечи.

Ничего не ответив, она сорвалась с места и выбежала за дверь. Да и что можно было ответить? Просто стало нестерпимо чего-то жаль, и сами собой потекли слезы.

ЛИГУРИЙСКОЕ МОРЕ

Расстояние в триста тридцать четыре мили, отделяющее Неаполь от Генуи, Дугин, рассчитывал покрыть менее чем за двадцать часов. После замены прокладок и небольшой профилактики дизели работали бодрее и теплоход развивал скорость в шестнадцать с половиной узлов.

Шли при полном безветрии и абсолютном штиле, не теряя из виду западное побережье, подернутое пыльной, приглушающей краски и ночные огни желтой дымкой.

По правому борту уже тянулись однообразные зеленовато-коричневые склоны Лигурийских Аппенин, когда в безмятежно солнечно-бирюзовом просторе проскользнула унылой радугой маслянистая пленка. За истекшие сутки отдельные нефтяные пятна распространились далеко к югу от места катастрофы и на северо-западе достигли Ниццы.

До открытия купального сезона оставались считанные недели, и весь эфир поэтому был забит взволнованными репортажами береговых станций, не на шутку обеспокоенных судьбой прославленных пляжей.

– Вот оно как с окружающей средой, – посетовал Загораш, наклоняясь над бегущей от бульба пеной. – Слышите запашок, Константин Алексеевич? Даже сюда долетает.

Они нежились на верхней, солнечной палубе, разомлев от весеннего тепла и непривычного досуга.

– Керосин, – Дугин приподнялся, мельком глянул на взбаламученную воду, поигрывающую всеми цветами побежалости, словно отпущенный стальной лист.

– Тут все до капельки в цистерны собираешь, чтобы, не дай бог, в воду не попало, а они – вот, полюбуйтесь, пожалуйста. Года не прошло, как собиралась конференция средиземноморских держав. Помните?

– Вымрет море, пока договорятся, – надвинув на глаза жокейскую шапочку с зеленым светофильтром, капитан опустился на решетчатую ступеньку в тени трубы. – Отключимся минуток на двадцать пять – тридцать? – предложил он.

– Мне назад надо, – сказал Загораш, не трогаясь с места. – Хочу еще разок масло с цилиндров проверить. Пока стругаем, что надо, – он бережно прикоснулся к горячей стене вентиляционного колодца.

– Так и держите, – пробормотал Дугин, впадая в сонное забытье.

Но вздремнуть не пришлось.

Едва стармех сбежал по трапу к своим не знающим успокоения «духам», снизу, с правой открытой площадки, окликнул стоявший на вахте Беляй.

– Вы где, Константин Алексеевич? – в голосе его явственно слышались озорные нотки.

– Ну? – отозвался капитан, не размыкая глаз.

– Слева по курсу «Оймякон»! – радостно выпалил старпом. – Надо полагать, тоже в Геную следует. Вот так встреча!

– Вас это удивляет? – после непродолжительного молчания откликнулся Дугин. (Сон как рукой сняло.) Схватив рубашку с короткими рукавами, он натянул ее на чуть порозовевшие плечи. – Как идет? – поинтересовался, сбегая по трапу.

– Не поймешь. Далековато еще.

– Все закономерно. Можно сказать, жестко детерминировано, – Дугин подстроил «БМБ-100» – бинокуляр, дающий стократное увеличение, и приник к затеняющим раструбам. – Надо полагать, что в Генуе их уже новый винт дожидается.

За кривизной моря «Оймякон» был виден не полностью. Лишь характерные очертания надстройки и грузовых стрел на длинной и плоской, как у баржи, палубе свидетельствовали о том, что Беляй не ошибся.

Дистанцию в восемьсот сорок три мили от Гибралтара до Генуи «Оймякон» покрыл за восемьдесят четыре часа. Вместе с остановкой в Сеуте, где сухогруз пополнил запас дизельного топлива, это составило примерно четверо суток. То есть именно тот срок, который понадобился «Лермонтову» на стоянку в Неаполе и последующий переход в Лигурийское море.

Рандеву, таким образом, было действительно предопределено и жестко детерминировано разницей – шесть и две десятых узла – в скоростях обоих судов.

БЕРЕГ (ГЕНУЯ)

Купив в местном универмаге дорогую купальную шапочку с лепестками под цвет жемчужин, капитан завернул на рыбный рынок, где к нему примкнули боцман и электрик Паша.

– Никак себе отопление не могу сыскать для заднего стекла, – пожаловался Снурков. – Может, знаете где, Константин Алексеевич?

– В Нью-Йорке надо было соображать. Здесь в два раза дороже.

– Так времени ж всего ничего, – пожаловался боцман. – Хорошо хоть магнитофон сумел для машины купить с лаутспикерами. От же шикарный!

– Заглянем к югославу, вдруг у него есть, – сказал Дугин, замерев возле обезглавленной туши гигантского тунца, вываленной прямо на мостовую и обложенной кусками тающего льда. – Вот это да! Такую взять, до самой Одессы будет, чего жарить.

Высохший старик с искалеченными морем пальцами безучастно отгонял от рыбы назойливых мух.

– Может, приобрести? – с надеждой спросил Паша, не спуская зачарованного взгляда с крупной, как персики, чешуи, играющей радужными переливами. – Наверняка уступит задешево. Одного льду на такую нужно не меньше центнера, не напасешься.

– У нас все холодильники окунем да кальмаром забиты, – нетерпеливо возразил боцман. – Перебьемся. К югославу пошли.

Но как и заядлый рыболов Паша, Дугин не мог сразу оторваться от щедрых даров Средиземного моря. Только всласть налюбовавшись корзинами разноцветной рыбы, холмами живых ракушек и осьминогами, уныло сидящими на дне эмалированных чанов, Константин Алексеевич дал увести себя в узкую, сплошь занавешенную бельем щель, прямиком ведущую в припортовой квартал. Поминутно останавливаясь возле бочек, в которых извивались угри да стыли обсыпанные ледяной крошкой креветки, он приобрел под конец лукошко со свежей клубникой.

В лавке, которую держал босняк, специализировавшийся исключительно на торговле с русскими моряками, Дугина встретили как родного. По знаку хозяина мальчик откупорил бутылки с ледяной кока-колой. Пока боцман рассматривал серебряные полоски для заднего стекла, а Паша лениво копался в залежах складных зонтиков и кримплина, босняк успел продемонстрировать все свои сокровища: чайные сервизы из закаленного стекла, платья и свитера узорной вязки, водолазки с капюшонами, бурно входившие в моду на Дерибасовской.

– Мы еще задержимся в городе, – объяснил Дугин по завершении негоции, поглаживая присуслившегося к ногам щенка. – Может, отправить покупки на пароход?

– Через час все будет на борту, капитан, – с готовностью пообещал радушный хозяин. – Собачку не возьмете? В виде премии?

– Собачку? – Дугин критически оглядел щенка, самозабвенно покусывающего ласкающую его руку. – А ничего, веселая… Как раз под пару зеленой вороне. Пришлите и собачку, – бросил он в общую груду покупок маленький пакет с шапочкой.

– Будет сделано, капитан! – отрапортовал осчастливленный югослав, прикладывая два пальца к засаленной феске.

Паша многозначительно подмигнул боцману. Он ходил с Дугиным еще с приемки и знал, что капитан соглашался взять на борт животное, когда считал рейс оконченным. Собственно, так оно и было теперь. В полном соответствии с девизом контейнерного флота «From door to door», груз был доставлен от двери отправителя до двери получателя.

– Подобрел, – шепнул Снурков.

– А он всегда добрый, когда все нормально. Матерый мужик, – заново осваиваясь с твердой землей, Паша разнеженно прищурился на восходящее к зениту солнце. – У нас вообще народ славный, так что тебе повезло.

Решив взять ласкового приблудного песика, капитан еще не задумывался о следующем рейсе, хотя и почувствовал на мгновение неострый наплыв беспричинной грусти.

Средиземное море – Северная Атлантика