355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эптон Билл Синклер » Широки врата » Текст книги (страница 7)
Широки врата
  • Текст добавлен: 16 апреля 2017, 22:00

Текст книги "Широки врата"


Автор книги: Эптон Билл Синклер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 52 страниц)

Курт остался таким же длиннолицым и суровым, преждевременно состарившимся от войны и невзгод. Будучи немного старше, чем Ланни, он всегда покровительствовал ему, и теперь чувствовал мягкую жалость к нему за то, что тот тратил впустую свою жизнь. В то время как Ирма тренировала свой немецкий на восхищённой Hausfrau, Курт повёл Ланни к себе в студию и сыграл свою новую сонату. Ланни внимательно слушал и думал: «Это, скорее, сухо. Курт теперь подражает Курту. То есть, не подражает Баху. Фонтан вдохновения высох. Это адажио почти плагиат Бетховена. Эти бурные пассажи вынуждены». И так далее. Существует большая разница, кто, с каким настроением и с какой предрасположенностью слушает музыку. Та же самая соната только что была представлена композитором аудитории в Бреслау, которая считала его наиболее перспективным композитором новой Германии и слушала сочинение с напряженным вниманием.

Ланни знал, что должен был сказать, и сказал это. Он знал, как иметь дело с Куртом, потому что в течение пятнадцати лет или около того он считал его великим человеком и своим духовным наставником. Он знал все фразы восхищения и преданности, которые должен использовать сейчас, считая, что он делает это для собственного блага Курта. Однажды этот нацистский кошмар исчезнет, благородная душа проснется и, протирая глаза, будет радоваться, что Ланни отстоял те идеалы, которым они поклялись в детстве. Любви и служению всему человечеству, а не только белокурым арийцам.

По молчаливому согласию они не касались политики, и ни разу не упомянули семью еврейского Schieber. Курт мог предположить, что, поскольку Фредди был похоронен, а остальные были на свободе, то печальная страница может быть перевёрнута и забыта. Когда Ирма была одна с Куртом, она использовала этот повод, чтобы сказать ему, что в настоящее время Ланни ведёт себя гораздо более разумно. Курт был рад услышать это, о чём и сообщил. Добрый и по-настоящему хороший, но слабый, таково было суждение композитора о своём товарище детства, и Ланни не стал возражать.

Жить двойной жизнью, это было определение Рика. Здесь так оно и было. Ланни был шпионом в Гитлерлэнде, секретным агентом в стране противника. В воображении людей, которые никогда не жили двойной жизнью, это казалось романтичным и захватывающим. Среди них могли быть некоторые, кто хотел бы лгать, мошенничать и получать удовольствие от введения в заблуждение других лиц, но Ланни среди них не было. И любое слово, сказанное Курту и не представлявшее его истинных убеждений, доставляло Ланни душевную боль. Он заставлял себя вспомнить, что Курт делал то же самое, как немецкий агент в Париже сразу после перемирия. И не походит ли это на обмен любезностями? Если это так, то композитор, вероятно, не раскрыл его. Но он будет копать глубже под позиции Ланни, как это делают в военное время окопавшиеся войска, проводя минирование и контрминирование. Ланни искал признаки этого, так как боялся, что Курт был хитрее его, и, вероятно, не показал бы, что обнаружил его двойную игру. Они будут, как два противника в темноте нащупывать горло друг друга. Но пока они все еще были друзьями, говоря языком симпатии и, как ни странно, чувствуя её.

Да, Ланни решил, что независимо от того, как сильно ему придется бороться с Куртом, он будет по-прежнему испытывать к нему привязанность, с истинным старомодным немецким Schwдrmerei[32]32
  32 энтузиазмом (нем.)


[Закрыть]
. Это решение он ощущал всеми фибрами своего существа, когда они играли в четыре руки на фортепиано, когда они молились в торжественном экстазе Баху, когда они танцевали в позолоченных бальных залах с Моцартом, когда они трудились в духовной тоске с Бетховеном. Братья сражались с братьями, отцы с сыновьями во всех гражданских войнах. Но тут был новый вид войны, быстро распространявшийся по всей земле: национал-социализм против истинного социализма, расизм против братства человечества.

V

Вдовствующая баронесса фон Визеншметтерлинг жила в прекрасном старом особняке, полностью окруженном картофельными полями. Сейчас они выглядели голыми и чёрными. Но в середине лета были зелеными, и на них от рассвета до темноты терпеливо рыхлили борозды сто или около того польских женщин, одетых в то, что казалось мешками для картофеля. Женщин привозили в Восточную Германию большими группами. И все немцы были согласны, что это было сделано не только для получения картофеля, но и обработки картофельных полей.

Хозяйка усадьбы была седой леди с большим бюстом, покрытым черным шелком и кружевами старомодного плетения. На всём этом лежала её лучшая нитка жемчуга. Весь её вид говорил, что только вульгарный надоеда мог подумать, что она в трудном положении и собирается продать свои художественные сокровища. Она смотрела на всех американцев, как на опасные создания, от которых можно ожидать всего. Может даже вторжения и убийства немцев? Она держалась сухо, и не потеплев, даже после того, как она прочитала записку от своего племянника. Она не могла найти никакого изъяна во внешнем виде этой молодой пары, или немецкой речи молодого человека. У молодой женщины хватило здравого смысла держать рот на замке, и это помогло. Gnдdige Witwe, благородная вдова, согласилась показать им свою картинную галерею. И только тогда, когда Ланни сказал ей, что она обладала настоящими сокровищами, и начал объяснять своей жене достоинства её картин, она поняла, что он был исключительным человеком. На поле искусства даже самые непримиримые оппоненты могут поднять свои забрала и поприветствовать друг друга.

Картина Хуберта ван Эйка была всего около сорока сантиметров в ширину и около пятидесяти сантиметров в длину, но это ограниченное пространство было насыщенно изображениями. Оно представляло собой церковный витраж, и это было искусство в искусстве. Всё было сделано с необычайной тонкостью и точностью так, что можно было забыть её маленькие размеры и почувствовать себя в церкви. На ней была изображена Пресвятая Дева Мария, сидящая на троне и одетая в драгоценные ризы настолько пышные, что подошли бы самому архиепископу. Над ней зависли три херувима, которые, по-видимому, из-за того, что были молодыми и активными, в одеждах не нуждались. Золотой солнечный свет сиял над многоцветным местом действия, и, казался таким же ярким, как в момент нанесения красок на холст более пятисот лет назад. Он на удивление ухитрился выглядеть стеклянным и в то же время настоящим.

Ланни никогда не скатывался к дешевой манере ведения бизнеса, пытаясь уменьшить ценность объекта, который он покупал. Нет, в самом деле, он был аристократом среди экспертов. Он имел дело только с тем, что мог похвалить. Он исполнил «домашнюю заготовку», так называли американцы то, что немцы называют «ролью». Он пытается помочь своей стране приобрести достойные произведения искусства, которые могли бы когда-нибудь стимулировать американскую живопись. Его клиенты были в состоянии заплатить за лучшие образцы. Но естественно, в мире есть много старых мастеров, Ланни рекомендовал бы только те, чьи достоинства лучше соответствовали предложенной цене. Он пояснил, что он никогда не называл цену картины, которую покупал. Он предоставлял эту возможность владельцу. После этого давал телеграмму своему клиенту, и если его предложение будет принято, то он придет через день или два и заплатит всю сумму наличными. Молодой специалист посмотрел ещё несколько других картин, о которых вдовствующая баронесса не говорила, что не хочет с ними расставаться. Он дал ей их список, и был бы рад, если она назначит цену каждой. Он не захотел тратить свое время или ее. Когда он рассматривал картины, он деловито прикидывал, кто может приобрести ту иди эту. Он оставил серьезной старушке свои адреса в Берлине и Англии. И когда они покинули особняк и ехали мимо картофельных полей, Ирма спросила: «Ты думаешь, она захочет, что-нибудь продать?» Он ответил: «Это зависит от состояния ее долгов». И пояснил, что большинство из этих имений крупно задолжали в военное время. Многие из них попали в скандал с Восточной помощью, которая была тесно связана с приходом нацистов во власть.

Ирма слышала об этом деле, но не обратила на него внимание. И Ланни рассказал, как правительство Республики заплатило огромные суммы крупным прусским помещикам, чтобы помочь им в восстановлении, но большая часть денег была растрачена не по назначению. Сын Гинденбурга был вовлечен в скандал, что помогло сломать старого президента и заставить его иметь дело с «Богемским капралом», так он привык называть основателя и фюрера национал-социализма. Вопрос, увидят ли эту работу ван Эйка когда-либо в Соединенных Штатах, зависит от того, удалось ли тетке его светлости урвать свою долю этого респектабельного мошенничества.

VI

Они вернулись в Берлин поздно вечером. На следующее утро Ланни проверил свою почту, а Ирма позвонила своим светским друзьям и была приглашена на обед к княгине Доннерштайн. Ланни тоже был приглашен, но сказал, что дамам будет гораздо лучше посплетничать наедине. А он заглянёт предварительно в Салон. Это был как раз вторник, шестого ноября, день, когда ровно в полдень, он должен был стоять на определенном углу в рабочем районе этого Hauptstadt Нацилэнда. Это был также день выборов на земле предков Ланни, и Робби Бэдд предсказывал, что американский народ опомнится и изберёт конгресс, противостоящий безумию Нового курса.

Если статный молодой иностранец с аккуратно подстриженными маленькими каштановыми усами, одетый в длинное пальто, заедет в спортивном автомобиле в ту часть Берлина, застроенную шестиэтажными многоквартирными домами, населенными бедняками, то он не привлечёт к себе пристального внимания, как это можно было бы предположить. Бедняки не гуляют в рабочие дни, у них есть другие проблемы. В полдень они спешат, чтобы что-нибудь поесть, и не задерживаются на улице в сырой ветреный день. Если молодой знатный господин, так назовут незнакомца, припаркует свой автомобиль и выйдет пройтись, то на него глянут с любопытством, но не более. Strassenjunge могут побежать за ним, выпрашивая пфенниг, но и это все. Если он остановится на углу и поднимет шляпу перед стройной и хрупкой на вид молодой женщиной, одетой в изношенное серое пальто и фетровую шляпу без украшений, то это тоже не произведёт никакого впечатления. Бедные люди на всех улицах города знают правду жизни и принимают её. Если они видят, что женщина ответила на приветствие и пошла вместе с мужчиной, полиция вмешиваться не будет, а все остальные сделают скидку, зная, что жизнь была ужасно трудной для женщин Германии в течение последних двух десятилетий.

Но, это была не обычная секс встреча, а нечто, за что гестапо, возможно, заплатило бы целое состояние. Ланни Бэдд спросил: «Так это вы, Труди!» И Труди Шульц, глядя прямо перед собой, пробормотала: «Вы можете доверять Монку, я его хорошо знаю».

«Вы в этом уверены?» – продолжал настаивать Ланни.

– Я бы доверяла ему, как никому другому, кого знаю.

– Я должен знать о нем побольше, Труди –

«Фрау Мюллер», – поправила она его, быстро оглянувшись. – «Скажите, куда я могу писать вам в течение следующих недель».

– Я планирую быть в Англии до Рождества, а затем вернуться домой во Францию. Моя почта всегда пересылается.

– Вы достаточно уверены, что её не открывают?

– Как и у всех остальных. Никто в моем доме никогда туда не лезет.

Труди встречала Ирму и знала ее отношение.

– Я благодарю вас от всего сердца, герр Шмидт. Это очень важно для всех нас. А теперь я должна идти. Мы слишком бросаемся в глаза, идя вместе.

– Я очень хочу поговорить с вами, фрау Мюллер. Я проделал длинный путь для этого. Неужели вы не можете некоторое время проехаться со мной?

– Это ужасный риск!

– Я его не вижу. Вы пойдёте по этой улице, я возьму свой автомобиль, и после того, как увижу, что за мной не следят, подъеду к вам и остановлюсь. Вы сядете в машину, и мы исчезнем из поля зрения, прежде чем кто-нибудь о чём-нибудь подумает.

– Я буду привлекать внимание в вашем автомобиле. Я не достаточно хорошо одета.

«Они будут думать, что я везу домой новую повариху», – Ланни мог улыбнуться даже в такой напряженный момент. Он до сих пор не достаточно страдал.

«Они подумают, что-нибудь похуже», – ответила молодая женщина.

– Ну, все-право, я пошёл за автомобилем.

VII

Они ехали, и никто не обращал на них никакого внимания. Вскоре они выехали за город, где никто не мог их подслушать, поэтому они могли отказаться от маскирующих псевдонимов «Мюллер» и «Шмидт». Труди могла смотреть на него без страха, а он мог изредка бросать на нее взгляды, когда позволяла дорожная обстановка. Как поклонник искусства он говорил, что ее черты представляют блестящий успех некоего природного скульптора. Он никогда не видел женского лица, так выражающего высокое мышление и чувство долга. Когда он впервые встретил ее четыре года назад студенткой художницей и последовательницей социализма, он был поражен ее живым интересом ко всем новым идеям, с которыми она сталкивалась. Кстати, манеру, с какой она держалась, можно было определить термином «резвость». Она заставила его думать о чистокровных скаковых лошадях. Наблюдая за её работой и видя ее сильную сосредоточенность и восторг при достижении результата, он подумал: «Вот это настоящий талант, и я должен помочь ему получить признание».

В те далекие и ушедшие счастливые дни можно было верить в идеи, свободно их обсуждать, и быть уверенным, что, в конце концов, возобладает самая лучшая. В те догитлеровские времена на щеках Труди Шульц появлялся румянец при удаче с выполненным рисунком или при обсуждением преимуществ социализма перед коммунизмом, демократии перед диктатурой. Люди и Труди – Ланни был в восторге от музыкального сочетания их имён – часто вступали в споры, как это делал сам Ланни, что скорее было причиной расколов и отсутствия настоящего сотрудничества между левыми группами, а не конфликт идей, или персоналий. А также отсутствие толерантности и открытости, старомодных добродетелей: бескорыстия и любви. Причиной также была борьба за власть. Раскол и ослабление движения были вызваны мыслями о себе, а не о массах, которым обещали служить. Слушая эту пылкую молодую пару на собрании интеллигенции в школе, которой он и Фредди Робин помогали, Ланни думал: «Вот правда, немецкий дух, который Бетховен и Шиллер мечтал распространить по всему миру. Alle Menschen werden Brьder!»

Теперь Люди не было, а его жена была измучена страхом и горем, которые продолжались уже полтора года. Она сжимала руки, когда говорила. Её точеные ноздри мелко дрожали, и временами в её глазах появлялись слезы и текли по ее щекам. По бледным щекам, и Ланни мог догадаться, что ее работа, или то, что это было, не оставляло ей ни времени, ни денег, чтобы правильно питаться. Он хотел было предложить ей где-нибудь поесть, но понимал, что это будет воспринято, как навязчивость и дурной тон.

Она хотела привести его в то же состояние, что и сама, чтобы не дать ему также наслаждаться тишиной и счастьем. Так как она рисковала показываться с ним на улицах и дорогах, она хотела использовать это, чтобы внушить ему трагическую необходимость помощи в её деятельности и её товарищей. Она хотела убедить его оказать помощь в спасении Люди, если он был еще жив, а если он погиб, то в спасении его товарищей и его дела.

VIII

У Ланни никогда не было случая рассказать любому из этих немецких друзей, что он сам видел и пережил. Теперь он слушал знакомый рассказ о жестокости за пределами воображения порядочных людей. Труди рассказывала ему о судьбах людей, которых он встречал на школьных приемах. Бледная и дрожа от ужаса, она говорила:

«Они хватают мужчин и женщин, старых и молодых, они не щадят никого. Они вывозят их в лес за пределы города и избивают их до смерти и хоронят их на том же месте, или оставляют их там, пока кто-нибудь не найдёт их и не похоронит. Они бросают их в застенки, которые имеются в подвалах полицейских участков и штаб-квартиры партии. Там пытают людей, заставляя их сознаться и назвать своих друзей и товарищей. Там бывают случаи до того отвратительные, что нельзя заставить себя рассказывать о них. Ни испанская инквизиция, ни китайские палачи, ни дикие индейцы в Америке не делали ничего подобного, что делают они».

«Я слышал много об этом», – ответил Ланни. Он решил сейчас ничего больше не рассказывать.

– Германия стала страной шпионов и предателей, никогда не знаешь, кому можно доверять. Они учат детей в школах шпионить за своими родителями и доносить на них. Они мучают совершенно невинных людей за действия их родственников. Нельзя доверять ни слуге, ни сослуживцу, даже другу. Уже впятером нельзя встретиться в частном доме, никто не смеет высказать мнение или даже спросить о новостях. Никогда не знаешь, кто днём или ночью постучит в дверь или группа штурмовиков, или гестапо со своим тюремным фургоном. Всегда находишься под воздействием этих ужасных мыслей и не можешь выбросить их из головы. Я женщина, а у них так много садистов и выродков, поэтому я ношу с собой флакон с ядом и готова проглотить его, прежде чем они коснутся меня.

«Послушайте, Труди», – сказал он. – «Почему бы вам не позволить мне помочь вам выбраться из этой страны?»

– И бросить моего мужа? Ланни, вы должны знать, что я не могу этого сделать!

– Мне не нравится это говорить, но есть ли шанс, что он жив. Ведь за полтора года он не смог отправить вам ни слова? А некоторые из его товарищей по заключению были освобождены!

– Вы об этом ничего не знаете, Ланни. Все происходит в темноте. Они держат людей в уединенных подземельях, чьи имена не известны. И даже если бы я знала, что Люди погиб, я бы осталась ради других. Как я могу быть в безопасности, пока мои дорогие друзья терпят такие муки и чрезвычайно нуждаются в помощи?

– Но, возможно, вы сможете лучше им помочь из вне?

– Я наблюдала за беженцами из России и других стран. Они бессильны, отрезаны от своих корней. Они теряют чувство реальности и становятся чужими для своих соотечественников. Они живут в своём маленьком ложном мире.

– Но вы художник. Вы можете передать всё, что вы знаете и что вы чувствуете, в вашей работе. Вы можете стать другой Кете Кольвиц[33]33
  33 Кете Кольвиц (1867–1945), – немецкая художница, график и скульптор


[Закрыть]
.

– Человек должен оставаться здесь и не давать угаснуть искрам свободы. Есть миллионы немцев, которые нуждаются в нас. Наши старые партийные товарищи, и те, кто голосовал за нас, рабочие и интеллигенция. Чаще мы не знаем, кто они, но они все еще живы и, конечно, не забыли все, чему мы их учили в старые времена.

– Но как вы можете связываться с ними, Труди?

– Об этом вы не должны спрашивать. Я поклялась не разглашать наших методов без согласия двух других товарищей. И если я прошу их согласия, то буду обязана рассказать им о вас. А это даст шанс утечки. Я не считаю, что вы будете говорить о нас. Но кто-то может. И на вас может пасть подозрение. Вы должны понимать, как всё это. Возможно, агент гестапо работает среди нас прямо сейчас, и ваше имя станет известно им. Будет гораздо лучше, если о вас будут знать геноссе Монк и я.

«Ладно», – сказал Ланни. – «Вы знаете, что я верю вам на слово».

– Я даю вам гарантию, что у нас есть способ связываться с людьми и рассказывать им правду о том, что происходит в Германии и во внешнем мире. Мы уже рассказали им правду о пожаре рейхстага и о количестве убитых в прошлом июне и июле. Нацисты признали меньше ста убитых, а мы перечислили более тысячи двухсот. Наши списки были распространены. Нацисты знают об этом, и, конечно, охотятся за нами день и ночь. Но я не думаю, что у них есть какие-либо зацепки. Даже если они захватят одну группу, то это не будет для нас поражением. Мы построены, как червь, которого можно разрезать на куски, и каждый из них будет продолжать расти сам по себе. Мы обречены на успех, в конце концов, потому что великий народ не позволит себе погрязнуть в такой деградации.

IX

Ланни Бэдд был знаком с литературой о мученичестве. Он знал, что свобода нигде не была завоёвана без кровавых жертв. И теперь приходил к пониманию, что её сохранение не сможет обойтись без дальнейших потерь. В его голову время от времени приходили стихи Шекспира, Мильтона, Байрона, которые он прочитал и выучил. Также Эгмонт Гётё, Вильгельм Телль и Разбойники Шиллера, где героями были борцы за свободу в Германии. Курт Мейснер научил своего американского друга стихам о тирольском трактирщике Андреасе Гофере, который выбил войска Наполеона из Инсбрука. Когда студенты пришли отпраздновать это событие и хотели воспеть его героические дела, он произнёс им речь, одну фразу из которой Ланни никогда не забудет: «Wir sind all des Todes Eigen» – Мы все собственность смерти.

Повзрослевший американский плейбой понял, что это был важный момент в его личной жизни. Что-то внутри него заставило его почувствовать унижение, стыд и желание прожить вторую половину своей жизни с лучшей целью, чем первую. Он спросил: «Что вам хотите от меня, Труди?»

– Вы многим можете помочь нам за рубежом. Мы не всегда будем такими успешными, как сейчас, и нам, возможно, потребуются такие вещи, как радиолампы, или печатный станок, или бумага, вещи, которые слишком опасно получить здесь. Сейчас нам больше всего нужны деньги. Монк рассказал мне то, что вы говорили ему о своем положении –

«То, что я ему сказал, ничего не значит, Труди», – перебил её внук Бэддов, находясь в одном из этих эмоциональных состояний, которым подвержены идеалисты. – «На какие-то деньги от меня вы можете всегда рассчитывать. Я поставлю это своей целью».

Вот таким он был, снова связав себя обещаниями. Забывая о том, что был женатым человеком, что другие люди рассчитывали на него, и имели на него право. Ставя себе задачу, которую Ирма считала верхом безумия, свержение национал-социалистического правительства Германии. Теперь его целью стало заработать деньги для горстки объявленных вне закона изгоев, скрывающихся в многоквартирных домах, собиравшихся печатать листовки или что-то ещё. А потом оставлять их под дверями или на скамейках в парках. Что означает преодолеть силу гестапо, штурмовых отрядов, войск СС и вермахта с их огромным вооружением, с их десятками тысяч высококвалифицированных специалистов, с их постоянной бдительностью и умением пытать и убивать!

«Как я могу связываться с вами, Труди», – спросил он.

– Я ломала голову, чтобы придумать безопасный способ. Я бедная работница, живущая в многоквартирном доме, и я бы не осмелилась получать письма из-за рубежа. И я также не хочу делиться с кем-нибудь тайной о вас.

– Может ли Монк иногда приезжать в Англию или Францию?

– Он может это устроить, но это сложно и рискованно. Как часто вы бываете в Германии?

– Я никогда не собирался посещать Германию, пока я не получил ваше сообщение. Хотя, я могу время от времени приезжать.

– Это будет дорого для вас, Ланни.

«Я путешествую на деньги своей жены», – сказал он ей с улыбкой. – «Она хочет, чтобы я так делал, и я давно отказался от споров по этому вопросу. Я сказал себе, что ее деньги капиталистические, она их не заработала, и для неё удовольствие их тратить. Большую часть того, что я заработаю, я привезу вам».

– А ваша жена не поинтересуется, куда вы их деваете?

– К счастью, эта идея к ней в голову не придёт. Для богатых признак элегантности не беспокоиться о деньгах. Если мне захочется, я куплю картину и оставлю её в моей кладовой, а упомянуть об этом моей жене я могу и забыть.

– Это звучит невероятно. Люди нашего круга не могут себе представить такой образ жизни.

– Я имел возможность наблюдать последствия унаследованного богатства. Для среднего молодого человека это приговор бесперспективности и тоски. Оно уничтожает побуждение к любой деятельности. Человек больше ничего не должен делать, и поэтому не делает. А если попытается, то потерпит фиаско в девяти случаях из десяти. Вы в данный момент даёте мне сильнейший стимул к труду, какой я когда-либо имел в своей жизни.

Она не могла удержаться от улыбки. – «Ланни, вы ангел! Если бы я верила в них, то была бы уверена, что вы были посланы нам с небес».

– Я планирую сейчас приобрести эти три небесных существа. Они херувимы, которые, я верю, занимают высший ранг в их иерархии. Но у них нет пальто, и я не могу себе их представить при ноябрьской погоде в Берлине.

X

Заморский ангел рассказал Труди о своем визите к вдовствующей баронессе. Этим он сумел на несколько минут развлечь её. Он отметил, что цена картины вряд ли может быть меньше, чем сто тысяч марок. А если это так, то при продаже он заработает для товарищей несколько тысяч. Вопрос был, как он сможет передать их?

Труди ничего не смогла придумать, кроме того варианта, которым они только что воспользовались. Она дала ему название перекрёстка недалеко от своего собственного дома, чтобы она могла без проблем бывать там в полдень каждый день. «Я в это время буду ходить за покупками», – сказала она ему. – «Единственное, что может мне помешать, это болезнь. В этом случае я напишу, что не смогу выслать рисунки».

Ланни заявил со всей серьёзностью: «Если вы заболеете в день, когда я принесу крупную сумму денег для вас, для дела это будет большой неприятностью. Поэтому вы должны следить за своим здоровьем для пользы дела».

– Я сделаю все возможное, Ланни.

– В нашу сделку я включаю условие: вы берете обязательство, из полученных денег покупать один литр молока в день и выпивать его до капли самостоятельно. Ваш вид показывает, что вы в этом нуждаетесь. Рассматривайте это, как предписание врача.

«Ладно», – кротко сказала она. Затем, после паузы добавила: «Когда вы увидите меня на улице, не заговаривайте со мной, а глядите, куда я иду, потом берите автомобиль и следуйте за мной, через пару кварталов остановитесь. Я буду идти по правой стороне улицы, и буду нести пакет. Если я несу его в левой руке, это означает, что всё в порядке. Но если я носу его в правой руке, это означает, что что-то не так. И вы будете ездить вокруг квартала, пока пакет не окажется на сгибе левой руки».

«Sehr Klug[34]34
  34 очень умно (нем.)


[Закрыть]
!» – сказал он со смешком. – «А теперь еще одно: предположим, что я смогу получить для вас достаточно крупные суммы денег, как вы сможете их использовать?»

– Что вы имеете в виду под крупной суммой?

– Сто тысяч марок.

«Herrgott!» – воскликнула она. – «Я никогда не думала ни о чём подобном!»

– Не так легко тратить большие суммы, не привлекая внимания. Вы используете деньги сами, или передаёте их другим?

– В основном передаю другим.

– А эти другие не будут любопытствовать, откуда вы их взяли?

– Конечно, но они понимают, что им нельзя спрашивать.

– Они, несомненно, помнят, что вы меня знаете. А не подумают ли они обо мне, как о возможном источнике?

– Нет, они читали о вас в нацистской прессе. Они скорее подумают о семье Робинов.

– Сколько денег вы можете эффективно использовать в настоящее время?

– Я не ожидала такого вопроса. Два или три тысячи марок за раз, я думаю.

– И как часто?

– Мы могли бы их тратить каждый месяц, если бы они у нас были.

«Ладно», – сказал он, – «вот кое-что для начала». Он достал из кармана пакет с несколькими тысячами марок и сунул ей в руку. «Не сделайте ошибку, и не тратьте всё сразу», – предупредил он. – «Трата денег бросается в глаза, и чем больше сумма, тем больше риска. Я не хотел бы стать причиной глотка содержимого из этого флакона».

XI

В течение полутора лет, пока Ланни Бэдд вёл двойную жизнь, его беспокоила мысль, что о нём думают его друзья в Берлине. Тут уж ничего не попишешь. Но он хотел сделать исключение для этого одного товарища. «Послушайте, Труди», – сказал он. – «Пройдёт вероятно много времени прежде, чем я увижу вас опять, и есть вещи, которые я хочу, чтобы вы ясно поняли».

Он вернул ее в прошлое на тринадцать лет назад, в первые дни нацистского движения, когда Курт Мейснер представил его сыну главного лесничего Штубендорфа, молодому энтузиасту, который стал загружать его нацистской литературой, а позже взял его на встречу с Гитлером. Год назад он взял его во второй раз. Труди сказала, она читала об этом визите в газетах. Все товарищи знали о нем.

«Конечно, они предполагают, что я ренегат», – отметил он.

«Они не знают, что и думать», – ответила она. – «Они знают, что вы спасли Фредди Робина».

– Пусть они остаются в неведении. Вы знаете, как я делаю свои деньги. Для этого я должен встречаться с лицами у власти. В Мюнхене я привёз одну из картин Дэтаза Гитлеру. Этот факт принёс мне целое состояние, которое я выручил от продаж, а также от возможности ходить туда, куда мне вздумается, и встречать нужных людей в Германии. Это мир, в котором мы живем. Все, что я хочу, это быть уверенным, что вы это понимаете, и что независимо от того, что я делаю, вы не будете сомневаться в моей честности.

– Я обещаю это, Ланни.

– В процессе моей деятельности, чтобы помочь семье Робинов, я удостоился чести личного знакомства с генералом Герингом. Я, оказалось, ему понравился, я восхищался его удалью, а он находил удовольствие в её демонстрации. Это может стать полезным когда-нибудь.

– Это звучит совершенно фантастически, Ланни.

– В каждой революции и в каждой войне бывают люди, играющие двойную роль и имеющие дело с обеими сторонами. Мне это не нравится, но я начинаю понимать, какие возможности это даёт. Мой отец начинает производство самолетов, и он ожидает помощи от меня. Я в свою очередь могу оправдать себя, используя его в своих целях. Я не хочу говорить больше об этом, но хочу быть уверенным, что ни при каких обстоятельствах, вы не упомяните о вашей связи со мной или о том, какую роль я играю.

– Я умру прежде, чем я это сделаю, Ланни.

– У меня есть идея, которая может оказаться стоящей и о которой я хотел посоветоваться с вами. Вы знаете, что жирный генерал захватил дворец моих еврейских друзей, и среди награбленного были прекрасные картины. Случилось, что Золтан Кертежи и я выбирали почти все эти картины. На них можно легко найти покупателя в Америке. Это могло бы принести несколько миллионов долларов, а комиссия составит десять процентов. Это является одним из способов, с помощью которых я мог бы получить крупные суммы денег для вас. И мне будет приятно уговорить старомодного тевтонского барона-разбойника вложить деньги в его собственную погибель.

«Knorke!»[35]35
  35 Превосходно (нем.)


[Закрыть]
– воскликнула женщина.

– Есть один недостаток этого плана, Геринг получит девять марок на каждую марку, которую получу я. Таким образом, я помогу нацистам гораздо больше, чем нанесу им ущерб. Ведь он может использовать эти деньги, чтобы купить самолеты моего отца?

Труди долго думала, прежде чем ответить. – «Он купит самолеты на деньги немецкого народа, никогда на свои собственные. Для себя он строит грандиозное поместье на полуострове Северного моря. Он жадная свинья, и я не верю, что он даст хоть пфенниг правительству, он заберёт себе всё, что сможет».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю