Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 52 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Были бы деньги[168]168
  168 Вильям Шекспир. Укрощение строптивой (пер. П.Мелкова): GRUMIO Why, nothing comes amiss, so money comes withal: Ему все нипочем, были бы деньги.


[Закрыть]

I

Труди хотела вернуться в Париж. Ей надо было выяснить, что случилось с ее коллегами-конспираторами. Даже если предположить, что она собирается работать в каком-то другом городе, то ей нужно было установить контакт с подпольной организацией. Подпольная организация была похожа на сеть штолен, проходящих под большей частью Европы. Для того, чтобы попасть в них необходимо было знать, где найти вход в штольню, т. е. связника.

Связник Труди был музыкант среднего возраста, который был кларнетистом в одном из ведущих оркестров Берлина. Он был давним членом партии социалистов, а теперь зарабатывал несколько франков в день, давая уроки в Париже, в основном детям. Он жил в жалкой каморке, и, соблюдая предельную секретность, имел дело с крупными суммами денег, которые ему приносила Труди. Она никогда не рассказывала ему, как она получила их, но он знал Фредди Робина и без сомнения предполагал, что деньги пришли от этой семьи. Кларнетист передавал рукописи Труди французскому наборщику социалисту, который набирал текст в собственной мастерской в ночное время. Не зная ни слова по-немецки, он делал много ошибок, которые потом терпеливо поправляли. Кларнетист закупал бумагу небольшими партиями в разных местах, чтобы не привлекать к себе внимание, а его сын, также член партии, делал тираж, и спал в мастерской с пистолетом под подушкой.

Всё это делалось в секрете; и когда работа была закончена, пачки передавались профсоюзному деятелю, который ведал распространением. Члены профсоюза железнодорожников везли их в своих кабинах до немецкой границы. Нацисты никогда не позволяли иностранцам водить поезда по немецкой территории. Но в немецких поездных бригадах были старые социалисты, которым передавались отпечатанные пачки. Также были товарищи среди водителей грузовиков, перевозивших товары, импортированные в Германию из Голландии, Бельгии и Швейцарии. Рабочие, шахтеры и другие, которые курсировали между Францией и Германией, проносили листовки под судками с пищей. Так или иначе, свободные рабочие пограничных стран поддерживали поток литературы в Нацилэнд. И когда немецкий рабочий, чья организация была уничтожена и чьи газеты были унифицированы, доставал сборник фактов из внешнего мира, то это было для него более ценно, чем кусок золота. Он передал его всем, кому мог доверять, и один лист бумаги зачитывался до дыр.

Нацисты, конечно, все время пытались противодействовать. Их агенты находились среди немецких рабочих, выдавая себя за верных товарищей и зная их жаргон. Они могли завоевать доверие наивного человека и проникнуть в какую-нибудь группу. Затем в предрассветные часы утра гестапо производило налёт на дома всех выявленных лиц, проводило обыски и увозило заключенных и улики в свои помещения. После этого в подземных темницах пытки продолжались в течение многих дней и недель. Уродовалась человеческая плоть и ломалась человеческая нервная система, пока какой-нибудь слабый не выдержит и не назовёт лидеров или, возможно, с отчаяния совершенно невинных людей, чтобы спастись от невыносимой боли.

Таков был смертельный конфликт, который в настоящее время происходит в стране, которая когда-то была землёй Гете и Шиллера, Бетховена и Баха. Для Труди и Ланни это была борьба за будущее не только Германии, но и цивилизации. В течение четырех лет нацисты готовились к войне. Всё время говоря о мире и согласии, они днем и ночью переводили промышленность большой развитой страны на военные рельсы в масштабе, никогда ранее не виданном в истории. В их системе не существовало больше никаких личных прав. Государство было всем, и государство было Молох, наглый монстр с животом полным огня и широким зияющим ртом, который заглатывал всё производство немецкой промышленности, а также тела, умы и души всех немцев дома и за границей.

Были нерешённые вопросы, выдержит ли немецкий народ? Можно ли подавить несогласных и уничтожить все следы оппозиции? Если да, то ужасная война была неизбежна. Мир за пределами Германии был слеп и не мог увидеть это. Деловой мир за пределами Германии был занят наживанием денег, без учёта где и как. Отец Ланни по этому поводу имел собственное мнение. Отец Ланни считал своим правом производить самый смертоносный самолет в мире и продавать его нацистам в количествах, за которые они смогут заплатить. Но нацисты не купили их большое количество потому, что генерал Геринг решил сделать лучший самолет, используя идеи Робби и пренебрегая полностью международными патентными законами.

Сыну и новой снохе Робби Бэдда казалось, что он помогает нацистам уничтожить все, что есть в мире драгоценного, всё культурное и нравственное наследие человечества. То, что нацисты намеревались сделать со всем остальным миром, они ясно показали в Испании, своего рода лаборатории, в которой они проверяли свои планы и свою пропаганду, а также различные новые инструменты убийства, изобретённые ими. Всё, что сработало, будет использовано, а что не удалось, будет отброшено и уничтожено, как человеческий материал, так и военный.

Так для молодой пары и для тысяч других, разделяющих их образ мышления, казалось, что судьба человечества решалась по линии реки Мансанарес перед Мадридом, и в этих новых академических зданиях университетского города, которые в настоящее время служат в качестве укреплений против диких и кровожадных мавров. Это был военный фронт. Но фронт пропаганды был не менее важен. Он состоял из секретной радиостанции, которая рассказывала немецкому народу правду каждую ночь, из пачек антигитлеровской литературы, которую преданные мужчины и женщины контрабандой переправляли в Гитлерлэнд и распространяли в обеденных судках или под дверями домов немецких рабочих.

II

Труди больше не вернулась в студию на левом берегу. Её оставшиеся там вещи не стоили риска, связанного с её появлением там. «Начнём всё снова», – сказал Ланни; – «Как если бы там случился пожар». На свою последнюю «девичью фамилию» Корнинг она сняла студию на Монмартре несколько больших размеров. Она обещала проявлять максимальную осторожность, никогда не выходить на улицу за исключением тёмного времени суток. Ланни делал все закупки и приносил ей всё необходимое, всегда паркуя машину на некотором расстоянии и внимательно наблюдая за отсутствием слежки.

Она написала своему кларнетисту, чье имя она Ланни не назвала. Она вызвала человека к определенному зданию в определенный час ночи, предложив использовать все возможные меры предосторожности. Ланни должен был проехать мимо на своей машине с Труди на заднем сиденье с опущенными шторами с небольшой щелью, чтобы можно было наблюдать. Если человека не было на месте, они проедут мимо. Если он был там, Ланни повернёт за угол и выпустит Труди из машины. Он будет продолжать двигаться вокруг квартала, проезжая мимо места несколько раз, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. С Ланни был его автоматический пистолет Бэдд, чтобы агенты гестапо не смогли похитить его жену без стрельбы.

Это был критический момент в делах Труди. Если ее коллеге по борьбе пришлось бы исчезнуть, как ей самой, то им, возможно, было бы трудно найти друг друга снова. Но он был там, и Труди вышла и присоединилась к нему, а Ланни наблюдал за их прогулкой по темной улице и должен был предположить, что все было в порядке. Потом она рассказала ему, что кларнетист поднял тревогу и покинул свой дом так же, как сделала она, оставив там все, в том числе свой любимый инструмент. Но один из его учеников, умный французский паренёк, пошел и получил его почту и принёс её ему. Поэтому они получили возможность начать всё снова и поиграть в прятки с нацистами чуть дольше. Ни один из них не будет знать новый адрес другого, они будут встречаться в условленном месте один раз в неделю. Труди сунула ему пачку банкнот, сказав ему, использовать часть денег для своих личных нужд.

Такова была игра и контригра, которые разыгрывались по всей Европе и даже во всем мире: нацисты и антинацисты, фашисты и антифашисты, испанские «националисты» против лоялистов, красные и розовые любых оттенков против роялистов, Круа-де-Фё, Юных патриотов и продажных политиков, предлагающих свои услуги тому, кто предложит лучшие условия в работе, рекламе, а также наличные деньги. Если принять участие в этой игре, то надо было как бы покинуть цивилизованный мир и вернуться в джунгли, где свирепые звери преследовали друг друга и любого появившегося там. Там не было никакого предела для предательств, уловок и ловушек. И оказавшийся там очень скоро обнаруживал, что если он собирался выжить, то ему нужно думать, как перехитрить других.

III

Среди сообщений, которые ждали Ланни в его гостинице в Париже, было старое от его отца, говорившее, что он плывет в Германию и предлагает Ланни встретиться с ним в Берлине. Ланни решил, что это было бы интересно, но довольно противно. Слушать пререкания своего отца с этим «страдающим ожирением», как двух шакалов над тушей. Несмотря даже на тот факт, что Ланни имел право на кость из этой туши, вряд ли это зрелище доставит ему удовольствие. Он послал Робби телеграмму в отель Адлон, и через несколько часов получил ответ о том, что его отец возвращается через Париж и встретит его через несколько дней. Робби добавил: «Видишь бекон, тащи сковородку» – Это был своего рода код для тех, кто не жил в Америке.

«Вокруг всего я вижу перемены и распад» – так говорится в всем известном гимне[169]169
  169 Известный гимн «Пребудь со мной», слова шотландца Генри Фрэнсиса Лайта (1793–1847)


[Закрыть], и эти печальные слова применимы к отношениям Ланни Бэдда с первым и величайшим героем его жизни. Радостнее, чем Рождество, гораздо больше удовольствия, чем празднование дней рождения, были те дни, когда в Бьенвеню приходила телеграмма или открытка, говорившие, что замечательный и обожаемый продавец оружия собирался приехать. Это было верно и в детстве, и в юности, и даже в ранней молодости, когда Ланни паковал чемоданы и мчался в Париж или Лондон, чтобы встретиться со своим отцом. Но теперь годы стёрли все чары прочь. Спокойная уверенность Робби Бэдда, его манера командовать всем, чем он хотел, его царственная щедрость – все казалось грубым и второсортным. Было очевидно, что Робби пил слишком много виски, и когда он начал рассказывать Ланни о мире, в котором они оба жили, он показал себя упрямой и плохо информированной жертвой стяжательского инстинкта.

Но у Ланни появилась обязанность встречаться с множеством таких людей и слушать, что они говорят, и понимать, что творится в их собственной среде. В данном случае его обязанностью было услышать историю своего отца и собрать всю возможную информацию о военных приготовлениях Германии, особенно в воздухе, и особенно в Испании. Все это стало бы основой новой статьи «Катона», псевдонимом Рика в одном из английских еженедельников. Кстати, Ланни выставил требование на истребитель, и, пока он не получит его, он мог бы выведывать у своего отца многое в свою пользу.

То, что Робби Бэдд должен был рассказать, звучало великолепно даже, как чистая история. Когда он впервые получил телеграмму Ланни по поводу украденных патентов, он впал в ярость. И в еще большую, когда пришли данные, и он убедился, что Ланни был прав. Но на пароходе человек дела всё спокойно обдумал и вспомнил древнюю пословицу, о патоке по сравнению с уксусом в качестве приманки для мух. В конце концов, что такое Бэдд-Эрлинг в бизнесе? Только не предмет для ссоры своего президента с толстым эгоистом. Гораздо лучше сыграть с ним в мяч и закатить ему в ворота побольше – так, по мнению Робби Бэдда, будет по-американски.

Он подошел к увешанному медалями командиру в роли опытного торговца оружием, который имеет на продажу хороший товар, но очень обеспокоен, потому что его клиент не размещает ожидаемые заказы. «Ты знаешь, Герман» – они перешли на ты – «Я не могу продолжать производство без заказов, а моё производство, безусловно, доказало свою полезность для вас. Изобретательность янки привела к повышению скорости и маневренности самолетов».

Да, толстый Герман с этим мог согласиться без потери достоинства. Бэдд-Эрлинг был отличным продуктом. Но он был очень дорогим, а Германия была бедной страной, ограбленной международным мошенничеством под названием репарации.

«Послушай, мой друг», – сказал Робби Бэдд, – «ты и я, взрослые люди и должны относиться друг к другу как равные по уму. Мы оба знаем, что Германия давно перестала платить репарации. Германия заимствовала деньги в наших банках. Банк моего шурина в Ньюкасле один из них, и если бы я должен был спросить, когда вы собираетесь платить, то ты больше не стал бы получать удовольствие от общения со мной». Тучный генерал, теперь уже фельдмаршал, обладал чувством юмора и усмехнулся.

«Но он не получил удовольствия от того, что произошло дальше», – продолжил Робби, рассказывая историю в хорошем расположении духа. – «Я сказал ему, что я оценил его позицию, взявшую в свои руки эту испанскую войну, которая оказалась намного дороже, чем он ожидал. Естественно, что самолеты должны быть испробованы в бою, необходимо было выявить их недостатки и немедленно их устранить. Так что я предоставил ему алиби, он все еще мог говорить, как джентльмен с джентльменом. Но ты бы видел его лицо, когда я начал ему рассказывать о том, что он сделал с двигателем Торнадо, и какое новое хвостовое оперение он поставил на свою имитацию нашего P9. Я увеличил твои фотографии, которые были удивительно ясны, и наши специалисты изучили их, и у меня были все мельчайшие детали».

– Ты ему показал фотографии?

– Я даже не сказал ему, что, где, или как я получил. Я заставил его предположить, что у меня есть чертежи из его собственного конструкторского бюро. Я дал ему номер двигателя и другие цифры, говоря ему, что я знаю, что он поставляет их в Испанию и воюет на них со своими отборными пилотами. Конечно, это для него звучало гораздо хуже. Нет сомнений, что он расстрелял несколько высших авиационных чинов, или, во всяком случае, напугал их до смерти.

«И что же он сказал?» – Ланни решил продемонстрировать, как он оценивает эту мелодраму.

– Я сознательно старался смягчить вышесказанное. Я дал ему понять, что пришел с ним не ссориться. Я считал, что он помогает мне так же, как и самому себе, не допуская большевизм в западный мир. Но я ожидаю, чтобы он также хорошо понял бы мою позицию. Я должен постоянно держать завод в рабочем состоянии, и когда-нибудь для него может оказаться полезным, что самолеты производятся в нейтральной стране, где он может купить все, что ему нужно. А он ответил, – «Я бы никогда не смог этого сделать. Англичане устроят мне блокаду». Видишь, что у него в голове.

«Это не новость для меня», – ответил сын.

– Я ответил, что это не будет продолжаться долго, скоро мы будем иметь самолеты с возможностью летать через Атлантику, и после этого англичане не смогут никого блокировать. »Ты можешь быть уверен», сказал я, «что Бэдд-Эрлинг это завод, где ты будешь иметь возможность действовать на равных с кем угодно. Я не любитель британцев. Они всю мою жизнь были моими торговыми соперниками, и если я начну рассказывать о трюках, которые они вытворяли со мной, то это займёт целый вечер».

– А что же тогда?

– Он понял, что я могу устроить скандал, что я мог бы поставить ему фонарь под глазом, что заставит американских деловых людей никогда не доверять ему. Но у меня не было никакого желания делать этого. Я просто хотел справедливую долю того, что он получает от испанской войны, как в прибылях, так и в опыте. И поверь мне, я получил это!

– Ты думаешь, что он будет держать уговор на этот раз?

– Что, касается его чертежей, то, вероятно, нет. Он согласился, что отныне мы должны работать вместе над улучшением самолета, и что мне должно принадлежать все новое, что включают в себя наши патенты или является производным от наших идей Бэдд-Эрлинга. Там есть много спорного. Он будет пытаться, без сомнения, обмануть меня, если сумеет. Но он не может выйти из нашего контракта, что касается платежей. Он платит в четыре раза больше роялти, чем он предложил мне год назад, и он согласился оплачивать немедленно по доставке двадцать самолетов в месяц, по крайней мере, пять лет, и дальше до тех пор, пока он продолжит использовать наши принципы. Это означает, что у нас всё в порядке.

Ланни хотелось бы сказать: «Это означает, что тебя поимели». Но это не привело бы ни к чему хорошему. Он ждал, пока его отец перейдёт к той части истории, которая касается его самого.

– Ты оказал мне ценную услугу, Ланни, и я горжусь твоей сообразительностью. Это ставит меня в несколько неудобное положение, потому что ты мой сын. То, что я собираюсь сделать, это созвать совещание наших директоров и рассказать им историю, и пусть они решают. Я думаю, что они проголосуют за передачу тебе акций Бэдд-Эрлинга где-то на сумму от десяти до двадцати тысяч долларов.

«Ну, спасибо», – сказал сын. – «Ты понимаешь, конечно, что я бы предпочел иметь один или два самолета, а фирма сэкономила бы деньги».

– Нет, это не так. Ты прекрасно знаешь, что произойдёт с нами, если самолет Бэдд-Эрлинг появится в воздухе над Испанией на чужой стороне. Мне очень жаль, что эти два мальчика попали в ад, но это их собственный выбор, и я могу только надеяться и молить Бога, чтобы ты не вмешался в эту сумасшедшую авантюру, и не поставил под угрозу имя твоей семьи.

IV

Робби рассказал о событиях дома. Американский народ был в панике по поводу возможности быть втянутым в войну. Американский народ был «изоляционистом» и требовал остаться дома и заниматься своим делом, а весь остальной мир пусть уничтожает себя, если ему так хочется. Собрался вновь избранный Конгресс и первым делом заткнул дыру в Законе о нейтралитете, то есть применил его к гражданским войнам, как и другим прочим. С этого момента никакие военные поставки не могут быть отправлены ни мятежникам, ни лоялистам.

У пирса в Бруклине состоялась довольно комичная гонка между Конгрессом и торговым судном под названием Mar Cantabrico, с грузом на сумму два миллиона долларов, состоявшим из боеприпасов и самолетов. Армия, в соответствии с её обычной практикой, продала на аукционе много подержанных моторов самолетов. Они были куплены неизвестными и, как полагают, погружены на борт этого судна, направляющегося в Валенсию. Портовые власти сделали все возможное, чтобы задержать отплытие, но капитан и команда в той же степени сопротивлялась, устроив даже драку на палубе. Судно отбыло в спешке, оставив несколько самолетов на пирсе. Его преследовали скоростные катера береговой охраны и самолет. Но законопроект был принят и подписан позже, чем судно вышло из территориальных вод. Когда судно приблизится к испанским водам, немецкий или итальянский военный корабль может перехватить его, или какая-нибудь неизвестная подводная лодка его потопит. Что в этом случае потребуют сделать достоинство и честь правительства Соединенных Штатов? Люди помнили, как их честь и достоинство ввергло их в прошлую войну, и очень боялись этих слов[170]170
  17 °Cудно было перехвачено Франко, а с американским честью и достоинством как-то обошлось.


[Закрыть].

Отец и сын обсуждали эти проблемы по дороге к де Брюинам. Новый закон не представлял для Робби никакой опасности, потому что он мог продавать свою продукцию в Германию, Италию и Португалию. Но Робби был против общих принципов, которые позволяли политикам рассказывать деловым людям, что они должны или не должны делать. Каждое такое вмешательство было посягательством на американскую систему предпринимательства, так Робби называл то, что его сын считал «капитализмом». Теперь, один или два раза отец назвал это «демократией», что позабавило сына, который слышал, как Робби всю жизнь обвинял демократию, как величайшую опасность для его родной страны. Но времена изменились, новый курс был переизбран, и американские крупные бизнесмены решили считать капитализм и демократию одним и тем же.

Ланни пренебрегал семьёй де Брюинов в течение некоторого времени. Теперь он был рад возможности послушать, что Дени говорит Робби о подноготной французской политической жизни: все промахи, совершенные режимом Блюма, шаги, которые принимали двести семей, чтобы противодействовать им и привести народный фронт к провалу. Слушая разговоры молодых людей, Ланни был поражён, как это мощное течение реакции захватило богатую и аристократическую молодежь Европы. Они так ненавидели и боялись левых, что забывали старые национальные противоречия, и эти два молодых француза смотрели с надеждой на человека, который призывал к уничтожению Франции. Класс был больше, чем страна!

И Дени, сын, и Шарло часто виделись с Куртом Мейснером, так и не встретившего своего старого друга, но Ланни мог обнаружить его след в Париже. В те дни, когда Курт был любовником Бьюти, он считал культуру Франции декадентской и намеренно отстранялся от неё. Но теперь он воспевал la vieille gloire franзaise и заявлял, что вся Европа смотрела на неё, как на крепость под осадой варварских орд Москвы. Курт выступал против союза между Россией и Францией, который называл актом измены западной цивилизации. В качестве личного друга фюрера, обладая его доверием, он заверял всех французов, что их усилия свергнуть предательское левое правительство найдёт полное сочувствие фюрера, а, в случае необходимости, получит его помощь. Германия хотела похоронить все древние обиды и объединиться с Францией и Великобританией, чтобы построить новый мировой порядок, основанный на искреннем и свободном сотрудничестве высших наций и высших классов внутри этих стран.

Курт не произносил речи и не появлялся на политическом небосклоне. Он был композитором и пианистом-виртуозом, который иногда играл свои произведения в гостиных элиты. Там он встречал некоторых мастеров податливого французского стиля прозы, и вдохновлял нужную главу в новой книге привередливого джентльмена. Он встретит издателя одного из крупных ежедневных газет и передаст ему заверения Гитлера, а на следующий день могущественный человек созовет своих сотрудников и даст им новую редакционную директиву. Или, возможно, Курт с возмущением расскажет ведущему капиталисту из Комитэ де Форж о секретной помощи, посылаемой из Франции испанским красным, на что последний внесет большие денежные средства на ведение войны Круа-де-Фё. Эта и другие французские фашистские организации были распущены по приказу правительства Блюма, Но они секретно продолжили свою работу и создавали смятение на улицах Парижа.

V

Ланни рассказал о том, что он видел в Испании, сделав акцент, что это была его чисто деловая поездка. Робби рассказал о встрече с Герингом, но не упомянув участия Ланни в этом деле. В качестве акционера Бэдд-Эрлинга, Дени, отец, был рад услышать о финансовом триумфе, но как французский патриот он был обеспокоен свидетельством немецкой эффективности и напористости. Он сказал, что Германия строит совершенно новую военную машину, и теперь имеет возможность проверить все и обучить своих специалистов в реальных боевых действиях. Офицер французского генерального штаба рассказал ему, что Геринг придерживается определенной практики, посылая своих пилотов на пару месяцев в Испанию, а затем возвращая их и делая инструкторами, на их место отправляя новых, стремясь пропустить как можно больше персонала.

«Это страшная вещь, если не сказать больше», – заявил отец семейства, чьи волосы стали совершенно седыми, – «но я боюсь, что немцы являются растущей нацией, в то время как наша угасает. Наша армия находится в тяжелом состоянии, неэффективна и со сломленным боевым духом. Что мы можем ожидать от еврейского интернационалиста и пацифистского говоруна во главе правительства?» Бедный Блюм! подумал Ланни. Он был на посту всего семь месяцев, но этого было достаточно для приведения в упадок французской армии! Но Ланни не мог ничего сказать. Его роль требовала сидеть в своей башне из слоновой кости, и пусть де Брюины правят Францией.

«Конечно, я знаю, что неприятности возникли раньше», – признал обеспокоенный человека дела. – «Мы заставили Германию разоружаться в Версале, в то время как мы сохранили наше собственное оружие, с нашей родной бережливостью мы до сих пор думаем, что, то, что мы сохранили, является оружием, но никто не может заставить нас признать тот факт, что это мусор».

Это звучало как руководство к действию для Робби, который начал говорить о цели, которая привела его в Париж. Какова была перспектива убедить нового французского министра авиации разместить заказ на Бэдд-Эрлинг P10, конструкция которого учитывает опыт немцев в Испании? Контракт, который Робби имел с Герингом, не был секретом, а, наоборот. Он показал Дени, чтобы тот рассказал бы о нём влиятельным чиновникам. Тот факт, что Геринг будет иметь двадцать этих новых самолетов каждый месяц, должны заставить французов желать, по крайней мере, пятьдесят.

Но владелец парижских таксомоторов сокрушенно покачал головой. Как патриот и акционер он был бы рад видеть, как Бэдд-Эрлинг получит контракт. Но как знаток французских государственных дел он должен был сообщить, что новая политика «национализации» привела авиационную промышленность в состояние неразберихи. Кроме того, министерство авиации безнадежно привержено так называемой политике «прототипов». Лучшие самолеты каждого типа спроектированы и построены и испытаны. Есть все возможности произвести достаточное количество самолетов в случае необходимости. «Опять же наша родная бережливость!» – сказал Дени. – «Самолеты устаревают так быстро, что мы не можем производить их в больших количествах, зная, что они устареют через год или два».

«Но это означает, что в случае необходимости, у вас практически не будет самолетов», – сказал Робби, для которого такой разговор стал личным горем. – «Современная война придет в одночасье, и первым делом будут бомбить заводы, где у вас есть эти прототипы». «Dieu sauve la patrie!» – был ответ француза.

VI

Робби Бэдд вернулся в Париж, чтобы разбудить Марианну. Затем направится в Лондон попытаться подтолкнуть Джона Буля. Германский контракт был мощным рычагом, и он направит Йоханнеса Робина на его основе подтолкнуть продажи в небольших странах. Но французы будет придерживаться своей программы, а офицеры британских ВВС, ответственные за закупки, будет мямлить, не принимая во внимание энтузиазм своих молодых летчиков. А что понимают в этом пожилые вояки? Более тридцати лет они поступали так же с Робби Бэддом, а их монокли и манеры Королевской военной академии Сандхерст вызывали у него только отвращение. Это были джентльмены, которые будут скрупулезно воздерживаться от воровства его патентов. Но Робби предпочёл бы воровство, чтобы иметь предлог для прямого разговора с ними. «Ничего страдающий ожирением разбудит их», – написал он своему сыну.

Сразу после того, как отец покинул Париж, Ланни получил телеграмму от своей матери, в которой цитировалась телеграмма Ирмы из Шор Эйкрс. Ирма сообщала Бьюти, что она только что вышла замуж за Седди Уикторпа, и добавила, что она переезжает постоянно в Англию. Таким образом, Фрэнсис будет ближе к своей бабушке. Бьюти надеялась на это, и теперь она телеграфировала Ланни, что Ирма была любезна, и что ему следовало немедленно поздравить её. Ланни не нужны были подсказки, он телеграфировал свои поздравления, наилучшие пожелания счастья и благодарности за многие любезности. Он надеялся, что это не будет глядеться слишком экспансивно той, кто стала теперь английской графиней. Тот факт, что она представила своего нового супруга, как «Седди» вместо «лорда Уиктропа» было свидетельством того, что она желает оставить общение на старой основе.

Газеты и жёлтая пресса сообщили о свадьбе. Наследница сделала себя международной фигурой а, когда она купила себе титул, она увенчала свою карьеру. Они описали церемонию, тихую и ненавязчивую, предположительно за счет недавнего развода. Она был проведена в роскошном доме невесты священником конгрегациональной церкви из ближайшего прихода. Жёлтая пресса отметила, что семья Барнсов принадлежала к епископальной церкви, и, конечно, в соответствии с законами этой церкви разведенная в Рино не могла вступить в повторный брак. Один сплетник с длинной памятью вспомнил, что в начале века английский граф, который прибег к Рино, чтобы избавиться от одной жены и жениться на другой, был осужден за проступок пэрами и приговорен к трем месяцам тюрьмы. Но, этот человек с длинной памятью добавил, что никто не предполагает, что четырнадцатый граф Уикторп или его американская новобрачная будут подвергнуты такому унижению.

Отвергнутый муж был удостоен краткого упоминания, как внук Бэдда и сын Бэдд-Эрлинга. Он вел себя сдержанно, и о его розовости, по-видимому, забыли. Никто особенно не хотел очернить его, поэтому ему было отпущено несколько строк, которые идеально удовлетворили его. Он показал сообщения своей новой партнерше, и заметил: «Ирма привыкла отдавать большую часть своих поношенных костюмов моей матери, и она отдала своего поношенного мужа тебе».

А Труди сказала: «Я никогда бы не получила его иначе!»

VII

Шесть месяцев прошло с тех пор, когда генерал Франсиско Франко выступил с Канарских островов, чтобы свергнуть народное правительство Испании. И ему это не удалось. Что стало источником его большого раздражения. Он не мог понять, какие силы остановили его армии и удерживали их там. Свобода и стремление к ней были понятиями чуждыми генералиссимусу. Но он верил в дьявола, и у него было твердое убеждение, что дух зла действует в современном мире, вдохновляя людей из двух десятков стран присоединиться к Интернациональной бригаде и удерживать его войска у Мадрида. Тот же лукавый и мятежный дух вызвал убийцу Христа и сделал его премьером Франции, разрешившим контрабанду оружия через границу. А также сатанинских большевиков, отправлявших трюмы танков и самолетов, бомб и снарядов в Картахену и Аликанте. Очевидно, что красные войска не могли действовать без этого оружия из-за рубежа. Так говорил генералиссимус и его сторонники, не упоминая о том, что то же самое относится и к его собственным войскам. Лоялисты имели кое-какую промышленность, но у мятежников не было практически ничего.

Франко был католиком, набожным верующим того старого испанского сорта, который на протяжении многих столетий поддерживал инквизицию, пытавшей десятки тысяч человек на благо их собственных душ. Мышление Франко прочно укоренилось в том, что этот мир был ничем по сравнению с остальной частью вечности. Одна цель, ради которой можно находиться в этом мире, было спасти свою душу, а этого можно достичь, только принимая Правильную веру. Отсюда следовало, что смерть не была делом особой важности. При условии, если умереть в вере, то приобретаешь более счастливое и бесконечно длительное существование. И убийство других людей не было серьезным вопросом, ибо если они были хорошими католиками, и их послали в ту же обитель блаженства, где они, по-видимому, с удовольствием простили своих убийц. Если же они были врагами Веры, то их убийство было благороднейшим действием, потому что, пока они жили, они подрывали и разрушали веру других душ. А мертвыми их отправят в ад, и они больше не смогут вредить.