Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

«Я сожалею, но я не знаю её достаточно хорошо, чтобы подтвердить это». – Опять Ланни не мог удержаться от улыбки.

Но собеседник серьезно ответил: «Прошлым летом ее друзья поняли, что она слишком много работает, и убедили ее поехать на озера на несколько дней поплавать, так я увидел эту родинку. Она полностью посвятила себя памяти мужа и упрямо верит, что он все еще жив, и что она когда-нибудь найдёт возможность освободить его».

– Вы ничего не смогли узнать о нем?

– Никто не слыхал о нём ни слова с тех пор, как его захватили. Мы все уверены, что он был убит, а от тела его тайно избавились.

– Вы не могли бы рассказать мне о его аресте, если можете.

– Он был арестован вместе с вашим родственником, евреем, который играл на кларнете. Тот пришел к Мюллерам в дом из-за внезапной болезни, у него было несварение желудка. Фрау Мюллер вышла за продуктами, а когда она вернулась, то обнаружила, что на дом был налёт, и ее муж и ваш родственник были захвачены.

– Это соответствует тому, что она мне рассказала. Позвольте мне спросить, что она рассказала вам о своем последнем свидании со мной?

– Она выходила из портновской мастерской со свёртком одежды, когда вы подошли к ней и настойчиво утверждали, что узнали ее, несмотря на её желание быть неузнанной. Вы сообщили ей, что ваш родственник был в Дахау и обещали попробовать выяснить, был ли ее муж там. Но она больше никогда не слышала о вас.

– Она рассказала вам, как она хотела со мной общаться?

– Вы должны были подойти к определенному углу, а она бывала там в полдень каждое воскресенье, но вы не появились.

– Она рассказала, что я дал ей?

– Вы дали ей шесть банкнот достоинством в сто марок, и она хочет, чтобы вы знали, что они были переданы в группу и использованы для нашей работы.

«У меня никогда не было никаких сомнений по этому поводу», – ответил американец. – «Это все убедительно, герр Монк, а теперь скажите мне, что вы хотите, чтобы я сделал».

– Нам нужно больше таких банкнот, герр Шмидт. Вы понимаете, что в старые времена рабочее движение обладало силой, потому что могло собрать взносы с миллионов членов, но теперь у нас небольшая группа, и при каждом новом контакте мы рискуем жизнью. Для рабочих в нашей стране в настоящее время трудно достаточно заработать на жизнь, не говоря уже о литературе. Мы должны иметь помощь от товарищей за границей, и фрау Мюллер надеется, что вы дадите согласие выступать в качестве нашего сборщика средств.

Ланни не нужно было задавать последний вопрос. Он знал, что произойдет, и у него заныла совесть, как это было много раз до этого. Люди так много ожидали от мистера Ирма Барнс, который водил дорогие автомобили, был одет по последней моде, жил в элегантных виллах в самых восхитительных уголках земли!

Несомненно, товарищ Монк тоже знал, что происходит в этой хорошо ухоженной голове. Он быстро продолжил: «У нас есть дело, за которое мы рискуем не просто жизнью, но самыми жестокими пытками, которые изверги в человеческом обличии смогли придумать. Это не просто наше дело, но и ваше. Ибо, если эти изверги, которых вы хорошо знаете, превратят ресурсы страны в вооружение, то вы окажетесь в такой же опасности, как и мы. Поэтому мы имеем право требовать поддержку достойных и благонамеренных людей. Я предпринял длинное и опасное путешествие сюда и не чувствую себя неловко, сделав вам такое предложение. Я не нищий, я товарищ, и я делаю такое предложение как дело чести и долга, от которого человек не может отказаться без стыда. Вы видели невинно пролитую кровь, и кровь вашего убитого друга обращается к вам, не для мести, а за справедливость, за правду, за долгую, трудную и опасную работу, чтобы распространять правду».

XI

Как бы то ни было, сейчас Ланни Бэдд слышал те же слова, которые день и ночь говорил его внутренний голос, который преследовал и мучил его, нарушая его покой даже в самом высшем обществе, даже в объятиях пламенной молодой Юноны, которая так глубоко повлияла на него. Эти слова были произнесены требовательным тоном, и он подумал: «Если этот грубый трудяга является агентом гестапо, то они, безусловно, имеют первоклассную школу сценического и ораторского искусства».

Бедный Ланни! Он должен был начать «рассказ о злоключениях», который он повторял много раз, что даже устал себя слушать. «Геноссе Монк, я не знаю понимает ли Тру…, то есть фрау Мюллер, это или нет, но мои денежные средства не такие, как о них думают люди. Я должен заработать то, что я трачу. И я трачу много, потому что источник моих заработков богатые люди, и нельзя иметь дело с ними, если не жить, как они. У меня есть богатая жена, но у меня нет прав на расходование её денег, а она не разделяет мои политические убеждения. И чувство гордости позволяет мне сохранять свою независимость».

– Я принимаю то, что вы говорите, геноссе, но я не могу иметь чувства гордости, потому что нахожусь в розыске, и беспокоюсь не только за себя, но и за те миллионы трудящихся, чьи потребности настолько велики, что никто не может их преувеличить. Это не домыслы, я говорю вам чистую правду, что наиболее важной целью во всем мире сегодня является вырвать мою страну из рук бандитов. Литература, искусство, цивилизация всё будет разрушено, если мы проиграем. Конечно то, через что вы прошли и что вы видели, заставит вас принять эту истину!

«Откуда вы знаете, что я видел?» – спросил Ланни с внезапным любопытством.

– Это один из вопросов, на который я не должен отвечать. В моей стране сегодня люди носят маски, говорят шепотом, но этот шепот не смолкает все время, и новости распространяются с большой скоростью. Именно поэтому несколько кусочков тонкой бумаги, которые стоят ничтожно мало денег, могут сделать так много. Они могут зажечь огонь, который никогда не потушить. Поверьте мне, я знаю состояние умов наших рабочих, и что может быть сделано. Дайте нам те деньги, какие сможете, и посмотрите, как можно собрать больше для нас.

«У меня есть много богатых друзей», – продолжил Ланни свой «рассказ о злоключениях» – «но мало кто из них будет вкладывать деньги в дело, о котором мы говорим. Я боюсь то, что я дам вам, я должен сначала заработать».

– Делайте то, что вы можете, это все, что мы просим. Наши жизни зависят от вашего времени.

«Хорошо», – сказал Ланни. – «Я дам вам пятьсот долларов сегодня. Это все, что я могу выделить в настоящее время. Но я дам вам тысячу или две, как только заработаю, продавая картины. Я прошу только одно условие для будущих сумм: я должен увидеть вашего друга фрау Мюллер и услышать от нее, что она этого хочет от меня».

– Это будет очень трудно организовать, Геноссе.

– Не так сложно, я считаю, я готов приехать в вашу страну. Час назад я бы сказал, что ничто не может заставить меня туда вернуться. Но я приеду ради этой работы.

– А разрешение на въезд?

– Я вполне уверен, что не будет никакого вмешательства в мои передвижения. У меня есть бизнес, который bevorzugt[21]21
  21 почитаем (нем.)


[Закрыть]. Он приносит валюту в вашу страну. Я был осторожен и сохранил свой статус. Я знаком с важными и влиятельными лицами. Позвольте мне добавить: Я храню ваши секреты и ожидаю, что вы сохраните мои. Вы можете рассказать обо мне фрау Мюллер, но никому больше.

– Я и не предполагал ничего другого.

– Sehr gut, abgemacht![22]22
  22 Очень хорошо, по рукам! (нем.)


[Закрыть] Пусть фрау Мюллер напишет мне записочку. Ее почерк, я думаю, я узнаю, и подпишет Мюллер. Пусть она установит время, днем или ночью, когда будет на месте, где она бывала ранее, чтобы встретить меня. Я хорошо помню это место и не сомневаюсь, что она тоже. Скажите ей установить его на неделю вперед, что даст мне время все организовать и прибыть туда. Вы можете заверить ее, что я приму все меры предосторожности и удостоверюсь, что никто не следует за мной. Ей не нужно будет ходить или ездить со мной, если она сочтёт это неразумным. Будет достаточно, если я хорошо разгляжу ее, чтобы опознать, и услышу от нее два слова: доверяйте Монку. Конечно, это не чрезмерное требование.

«Das wird sich tun lassen![23]23
  23 Так и надо сделать! (нем.)


[Закрыть]» – решительно заявил гость. – «И позвольте мне добавить, герр Шмидт, что я восхищаюсь вашей манерой ведения бизнеса».

XII

Вот так снова Ланни «вляпался». Предаваясь пороку, показывая слабость, которая приводила в отчаяние три семьи. Его неспособность сказать нет людям, которые болтали о «социальной справедливости», и обещать им компенсацию для бедных за счет богатых. Что Ланни знал об этом грубом субъекте? Тот говорил на языке революционного идеализма с кажущимся подлинным красноречием. Но что это значит? В Британском музее можно найти тысячи книг, наполненных таким идеализмом, и в любой день вы можете увидеть плохо одетых и давно нестриженых людей в очках, углубившихся в эти тома и впитывающих в себя эти идеи. Они были повторены в тысячах брошюрах, которые можно купить за несколько пенсов в киосках в рабочих районах. Любой мог выучить этот жаргон. Как и любой также может научиться делать взрывчатку и изготавливать бомбы!

Ланни мысленно обсуждал этот вопрос с женой и матерью, пока ехал со встречи в Лаймхаусе. Ланни не был уверен в своей позиции, и подвергся резкой критике со стороны этих двух и других лиц, которые имели притязание на него: матери Ирмы, Эмили Чэттерсворт, Софи, Марджи и всех других светских знакомых. «С какой стати, вы должны доверять этому человеку?» – спросят они. – «Он говорит, что он не террорист, а что, если это не так?! Вы говорите, что Труди Шульц социалист. Но прошёл год и несколько месяцев с тех пор, как вы видели ее. И откуда вам знать, что она не изменилась из-за преследований? Вы говорите, что не умрете от горя, если они сделают бомбу и убьют Гитлера. Но вы готовы к тому, что гестапо выжмет из них правду, и газеты всего мира опубликуют историю, что внук Оружейных заводов Бэдд, иначе известный как мистер Ирма Барнс, вложил свои деньги в эти бомбы? И что вы думаете, мы будем чувствовать, когда нас назовут матерью, женой, тещей, друзьями этого мечтательного товарища убийц? Неужели богатые не имеют никаких прав, которые молодой социалист обязан уважать?»

Вот так дамы, которые окружали Ланни, а затем мужчины, лучше информированные о политике, выскажут своё мнение. «Даже учитывая, что этот крепкий самоучка моряк или грузчик, который называет себя вашим «геноссе», вашим преданным товарищем по социализму, действительно тот, за кого он себя выдаёт, что тогда? Может быть, он станет новым Эбертом[24]24
  24 Эберт, Фридрих – первый президент Германии после свержения кайзера ноябрьской революцией 1918 г.


[Закрыть] из грядущей революции, но опять же, может быть, он будет Керенским, социалистическим адвокатом, который взял власть в России, но не смог удержать её и был свергнут большевиками. Готовы ли вы увидеть, что эта схема повторится в Германии? Если это так, дайте нам знать, чтобы мы могли понять, что это за сына, или сводного брата или зятя мы получили!»

Весь этот ропот, эта суета звучали в мозгу у Ланни, пока он ехал к фешенебельному отелю, где он останавливался в различных случаях. По времени банки были уже закрыты, но руководство отеля знало, что его чек был обеспечен, и без сомнений выдало ему десять десятифунтовых и две однофунтовые банкноты. Оттуда он отправился в ближайший обменный пункт, который предлагал европейские и американскую валюты с небольшой маржой, и заменил свои банкноты на двенадцать банкнот достоинством в сто марок и пять достоинством в десять марок. Затем скатал их и уложил в нагрудный карман, с чем и отправился на прогулку по Стренду, где к нему подошел плохо одетый человек, который, возможно, говорил: «Пожалуйста, мистер, дайте бедному парню пару пенсов, чтобы поесть», – но это было не так. Ланни сунул ему что-то, возможно, это была пачка сигарет, но это тоже было не так. Геноссе Монк, по-видимому, отправился в Германию, а Ланни пошёл к ближайшему художественному магазину, чтобы быть в состоянии сказать своей жене, не греша против истины: «Ну, я видел другого Сэра Джошуа, и его можно купить менее чем за десять тысяч фунтов».

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Когда долг шепчет[25]25
  25 Эмерсон Ральф Уолдо Волонтёры Когда долг тихо шепчет: «Ты обязан», Юность отвечает: «Я могу»


[Закрыть]

I

Через день после возвращения Ланни из Лондона он отправился к Помрой-Нилсонам поделиться с хромым бывшим пилотом своими планами и сомнениями, насколько он был свободен это сделать. «Плёс», так называлось это место, был на реке Темзе, бывшей в верхнем течении небольшой речкой, но достаточно хорошей для купания и катания на лодках, а также для паромов, соединявших дорогу с обоих берегов. Старый дом Помрой-Нилсонов был построен из красного кирпича, и на протяжении многих лет к нему пристраивались многочисленные фронтоны, мансарды и большое количество металлических колпаков над дымовыми трубами. Даже после этого там было холодно, и американские посетители мёрзли с ранней осени до поздней весны. Ланни, воспитанный в Европе, не мёрз.

Главой семьи был сэр Альфред, своенравный, но общительный старый баронет с белыми волосами, но с ещё темными усами. У него были проблемы с оплатой долгов, но он был счастлив собирать материалы по английской драме двадцатого века. (Это, сказал он, было то, на что все не обращают внимания, пока не станет слишком поздно). Его дети разъехались, все, кроме старшего сына, чья семья жила в доме родителей. Расположение было не совсем успешное, но это место было большим, беспорядочно построенным, и которое было трудно поддерживать в порядке, а мать Рика, которая чувствовала себя не очень хорошо, возлагала на жену Рика всё больше и больше задач по уходу за поместьем. Калека сын получал поддержку от своих родителей на протяжении многих лет, пока он изо всех сил пытался стать писателем. В настоящее время, он сделал себе имя, как драматург, помог оплатить семейные долги и старался, чтобы его отец имел возможность тратить больше, чем когда-либо.

На следующий день был туман и шёл мелкий дождик, Ланни сидел в кабинете своего друга перед тем восхитительным огнём, который бывает только в английских каминах и получается из мягкого угля, горя большими разноцветными языками пламени.

Дверь была закрыта, и для шпионов не было никаких шансов в замке этого англичанина, но даже при этом, Ланни говорил шепотом, потому что это уже стало привычкой. «Рик», – сказал он, – «я установил контакт с подпольем в Германии».

«В самом деле?» – спросил его друг, у которого сразу проснулся интерес. – «Расскажи мне об этом».

– Я дал честное слово не разглашать какие-либо подробности. Это сообщение от людей, которых я там знал. Ты можешь догадаться, кто они. Они, конечно, хотят денег.

– Ты уверен, что это реальная вещь?

– Почти, но собираюсь быть абсолютно уверенным, прежде чем я дам много. Я думаю, мне придется ехать в Германию.

«Что от тебя ждать!» – воскликнул его друг, но сразу спросил: «А как на это посмотрит Ирма?»

– Ну, это будет выглядеть картинным бизнесом, или, может быть, ты попросишь меня получить некоторые материалы для статьи.

– Послушай, Ланни, ты думаешь, так приятно жить двойной жизнью.

– Я знаю, но там происходит такие ужасные вещи. Как я могу отказать этим товарищам? Ведь это тоже наша борьба.

– Ирма обязательно узнает об этом и поднимет ужасный тарарам.

– Я знаю, но я буду стараться успокоить ее до тех пор, пока смогу.

На лице старшего собеседника появилась улыбка. Как характерно для Ланни. Он пытается успокоить Ирму, а не себя! Будучи англичанином, Рик не сказал, все, что он чувствовал, но его сердце болело за своего друга детства, который был так добр и щедр, но выбрал очень плохое время, чтобы родиться. Кроме того, конечно, Рик был заинтересован профессионально, ибо он уже использовал случай Ланни в качестве основы для драмы о классовом конфликте, а при таком раскладе, он может сделать это снова. Нельзя быть писателем и не думать о «материале».

II

Ланни хотел обсудить не своё семейное положение, о котором Рик давно знал, а то, что он может сделать для дела, которому они оба были искренне преданы. Его возможности были поистине исключительными по нескольким причинам. Как американец он должен считаться нейтральным в отношении разногласий старой Европы. Также, имея внешность и положение, которые для своих героев выбрал Голливуд, он для многих людей отождествлял очарование экрана. Его богатая жена обеспечила ему доступ к великим и сильным мира сего, а его подлинная профессия искусствоведа давала ему основание для перемещений из одной столицы в другую. Такой человек несомненно был в состоянии оказать реальную помощь делу социальной справедливости.

«Я не писатель или оратор», – сказал он, – «Я думаю, что вёл слишком легкую жизнь и никогда не стану профессионалом, а буду только дилетантом. Но я могу получать информацию, но должно быть какое-то место, куда бы я мог её предоставлять для использования».

«Уикторп и Олбани на это дадут тебе средства c очень либеральной отчетностью», – заявил англичанин с озорством в глазах. «Без сомнения», – сказал Ланни, – «они уже имели со мной разговор на эту тему. Но как они используют ту информацию, которую я им предоставлю? Все, что они хотят от Гитлера, это натравить его на борьбу с Россией, а я могу придумать для него более интересное занятие».

– Что, например?

– Ну, пусть дерется c Муссолини за Австрию.

«Пусть Робби добудет тебе дипломатический пост», – предложил Рик, – «и ты сможешь развлекаться, натравливая всех своих врагов друг на друга!»

– Во-первых, мой отец никогда не будет иметь влияния в Вашингтоне, а наш Государственный департамент, как я слышал, собирается делать тоже, что ваше министерство иностранных дел. Я хочу предоставлять мою информацию в то место, где она будет служить нашему делу.

До этого времени лучшее, что мог придумать Ланни, была помощь Эрику Вивиану Помрой-Нилсону в написании пьес и редких статей для тех немногих газет и еженедельников, которые были открыты для идей социалистической направленности. Это была трагедия положения обоих друзей: если принимать такие идеи, то осуждаешь себя на неуспех. Становишься гласом вопиющего в пустыне. Можно также кричать воронам и воробьям и рассчитывать только на их внимание.

Всё стало еще хуже, когда почти два года назад Адольф Гитлер захватил власть в Германии. До этого времени Ланни и Рик могли верить партиям и помогать их печатным органам. Это были: Социалистическая партия Франции и Лейбористская партия Британии, группы, которые стояли за мир и международное взаимопонимание, за уничтожение эксплуатации и власти финансовых олигархов. Но кто сейчас может стоять за мир, когда нацисты используют всю мощь Германии на вооружение, а генерал Геринг собирается создать ВВС, чтобы терроризировать Европу? Ланни и Рик, указывая на это, были обруганы своими бывшими товарищами, заявившими, что они сошли с ума. Рик оказался, к своему стыду, на стороне Уинстона Черчилля, громогласного империалиста, в то время как Ланни Бэдд стал приверженцем Лиги армии и флота!

Рик спросил: «Ты все еще собираешься поехать в Германию и представляться как друг Геринга?»

«Я не знаю», – ответил Ланни. – «Ничто не мешает попробовать. Он может только выдворить меня».

– Конечно, он уже имеет все сведения о тебе, Ланни!

– Я об этом уже думал, но ты знаешь, как это бывает, каждая бюрократия допускает промахи. Кроме того, ты должен помнить, что жирный Герман настолько безнравственен, что ему трудно поверить в честность кого-либо. Предложения, которые мне он сделал, должны казаться ему для меня неотразимыми. Он может думать: «Ну, а если человек их принял и начал действовать, то он должен играть в левака в Англии и Франции». Вот так дела делаются. Всё хитро закручено, сам черт ногу сломит, а вероломство сидит на измене и предательством погоняет.

«Ты плохо подходишь для этого, Ланни», – предупредил друг, который хорошо его знал.

«Ну, а я в этом не уверен», – был ответ. – «Честный человек может быть очень успешен, как лжец, ведь никто не верит ни единому его слову. Нацистов можно убедить, что я серьёзен, но они никогда не будет совершенно уверены, насколько я серьёзен и сколько уровней есть в моих трюках! Все, что я хочу, чтобы только один человек знал, кто я в действительности».

«Мне кажется, ты начинаешь чертовски неудобную карьеру», – заявил драматург.

III

Это было во второй половине дня пятницы, и старший сын Рика приехал домой на выходные. Альфи, как его называли, был студентом в колледже Магдалины, название которого англичане почему-то произносят, как Модлин. Он ехал на автобусе из Оксфорда, и ему пришлось идти довольно долго пешком, так что прибыл он в грязных ботинках и мокрых брюках, но со здоровым румянцем на щеках. Ему только что исполнилось семнадцать, высокий и стройный, как и его отец, и как дед, в честь которого он был назван, темные глаза, темные волнистые волосы, тонкое серьезное лицо. Он был не по годам развит, как и должно быть в такой семье. Добросовестный студент, но гораздо больше левый, чем был его отец в свои семнадцать.

«Классно!» – ответил он на вопрос Ланни, как дела. И «идёт!» – когда его отец предложил переодеться в сухое. Ланни обещал отвезти его в фешенебельную школу в шестидесяти километрах от дома, где Марселина Дэтаз была пансионеркой, чтобы привести девушку в дом на воскресенье. Ланни был не против прокатиться по стране независимо от погоды. Ему нравился этот нетерпеливый интеллектуальный юноша, и Ланни был готов внести свою долю, чтобы помочь паре, которую он составил, когда эти двое едва появились на свет в мире, раздираемом мировой войной. Дочь Бьюти осталась без отца через несколько месяцев после своего рождения, а сын Рика едва не стал наполовину сиротой до того, как увидел свет. Теперь, как казалось Рику и Ланни, темная тень конфликта нависла снова над миром. Но нет смысла говорить об этом людям, которые не хотят в это верить. Они будут верить в то, что они выбрали. Возможно, глубоко скрытые инстинкты руководили молодежью, заставляя их рано разделяться на пары и выполнять свою главную функцию, прежде чем это станет слишком поздно.

Для Ланни было смешно обнаружить, что его считают старшим. Сам он этого не чувствовал, но Альфи это делал и смотрел на него с большим уважением, как на человека, который много путешествовал, встречался с сильного мира сего и имел приключения, о которых, возможно, было не спортивно подробно спрашивать. Неужели, правда, что он был брошен в застенки нацистов и видел избиение бедного старого еврейского банкира, чтобы заставить того отказаться от денег? – «Как вы думаете, мы когда-нибудь будем воевать с этими попрошайками? И действительно ли, что мы позволили им себя обогнать в самолётостроении?» Ланни понял, что здесь был тот, кто принял его заявления всерьез и не рассматривал его как немного тронутого. «Я занимаюсь математикой больше, чем это необходимо по программе», – сознался внук баронета. – «Я думаю, что это будет востребовано в наших ВВС. Только не надо говорить об этом в присутствии мамы, потому что вы знаете, как это ее расстроит».

Бедная Нина! Что-то вздрогнуло внутри Ланни Бэдда при мысли, что ей, возможно, когда-нибудь снова придется пройти через это страдание. Одного раза в жизни достаточно для любой женщины! Он был вынужден рассказать этому парню о том странном случае, который произошёл с ним, когда он был в возрасте Альфи и жил в семье Робби Бэдда в Коннектикуте, в то время как Рик дрался в воздухе над Францией. Как Ланни проснулся на рассвете, в тот самый час, когда Рик разбился, и едва не погиб, и Ланни увидел то, что посчитал своим другом, стоявшим у кровати с кровавой раной на лбу. Как раз на том месте, где у бывшего пилота сейчас находится шрам. «Твоя мать вернула его обратно к жизни», – сказал Ланни. – «Ей будет чертовски трудно, если ей придётся это делать снова». Это была фраза, которую английские правила позволяли произнести при таких условиях.

IV

Вот появилась танцующая Марселина. Она всегда, казалось, танцевала, такая счастливая, такая молодая, полная энергии. Она была на месяц или два моложе, чем Альфи. Но, как девушка, она оставила его далеко позади. Она уже стала цветущей молодой леди, пока он оставался застенчивым мальчиком, так он чувствовал себя, и был беспомощен в её руках. Дочь Бьюти Бэдд не могла не глядеться чем-то особенным, а при таком известном отце, как Марсель Дэтаз, эта особенность увеличивалась многократно. Ещё ребенком её окружали зеркала, в уши попадали разговоры женщин, друзей дома и служащих ее семьи, поэтому она знала о себе многое и представляла, что собирается с этим делать. У неё были стройная, изящная фигура, в соответствии с модой того времени, восхитительные светлые волосы с золотистым отливом, черты лица, напоминали Ланни её отца, брови гораздо темнее, чем волосы, придавали необычный штрих её яркой привлекательности. Она была наполовину американка и наполовину француженка, обладая оживленным темпераментом соотечественников отца и уверенностью в себе, полученной от матери, которая сбежала из дому баптистского проповедника и стала моделью художника в теперешнем возрасте Марселины.

Да, в самом деле. Бедному Альфи, влюблённому по уши, и в отсутствии расположения придётся трудно, чтобы удержать ее. Она была единственным ребенком в семье великого художника, о котором говорили все, и который, действительно, вот-вот станет «старым мастером». Из доходов от его труда Марселина собиралась наслаждаться комфортом и, возможно, роскошью. Она знала о существовании Лондона и Парижа, дворцов и яхт, и что все эти изыски были в пределах ее досягаемости. Уж так она была воспитана. Ланни, который, если бы смог, воспитал бы её по-другому, пришлось занимать позицию зрителя. Здесь, как и во многих других местах этого beau monde, который спеленал его условностями, он был вынужден оставаться тихо покорным.

Эта Бьюти вся в Бэддов, так называл её Рик, уселась на переднем сиденье между двумя мужчинами, и Ланни вёл машину и слушал ее болтовню. Её слова лились нескончаемым потоком, потому что жизнь была так прекрасна, а она не может быть сдержанной. Она говорила только о знакомых: о девочках в школе, которых Альфи знал или должен был знать, о мальчиках, которые на выходные приезжали в «Плёс» на танцы и на вечеринки. Когда они собрались вместе, они все так же болтали, по крайней мере, девушки. Они помнили, что они говорили в других местах и повторяли то, что слышали, и это было похоже на разговор синиц на живой изгороди. Довольно сильный контраст между этой болтовней и разговорами, которые вёл Ланни с Альфи. Он подумал: «Неужели женщины все должны быть синицами или это было просто способ общения, которому их научили?»

Эта молодая пара была влюблена друг в друга, но в их собственной соперничающей манере, не подлежащей постороннему вмешательству. Марселина возмущалась, что за неё решали её судьбу, и настояла на том, чтобы начать все сначала на её собственных условиях. Она заявила, что Альфи серьёзен, как старая сова, и продолжала всё время его дразнить, делая его несчастным. У нее не было ни малейшего интереса к таким вопросам, как политика, и она имела только смутное представление, что такое математика. Но она знала всё об искусстве кокетства, и применяла его на каждом привлекательном молодом человеке, который попадал в её поле зрения. Как правило, они были старше Альфи, и это приводило его в панику. Всё это было довольно жестоко, но такова природа, и, несомненно, было лучше урегулировать такие дела шутками и дразнилками, чем позволять молодым людям бодаться друг с другом, как олени в лесу.

V

Вернувшись в «Плёс», они пообедали, а затем явились молодые друзья из близлежащих окрестностей. Всё было так же, как это было в детстве Ланни, когда он впервые побывал здесь и встретил приятелей Рика. В том числе Розмэри, которая стала его первой возлюбленной. Тогда они сидели в лунном свете, а Курт Мейснер играл на рояле, и им грезились несбыточные мечты. Теперь это было новое поколение, сыновья и дочери товарищей Ланни, но они гляделись точно такими же. Мода не сильно изменилась, они приехали на велосипедах, юбки стали короче, а молодёжь вытянулась, и то же самое произошло и с прическами. Любовь была такой же, только они говорили о ней более свободно, и смех был таким же, и ничуть не меньше, несмотря на прошедшие и намечающиеся войны. Первый визит Ланни в этот дом был весной 1914 года, и тогда никто не тревожился. А сейчас, осенью 1934 года, он подумал, будут ли они тревожиться следующим летом или через одно?

Они убрали все ковры и всю мебель с центра гостиной, ставили на патефон грампластинки и танцевали. «Хот джаз» пришел из Америки, и теперь его новая разновидность называлась «свингом». Молодые люди дрожали от восторга, повторяя свои любимые мелодии, и бесконечно неистовствовали под них, они забыли о существовании старых танцев, кроме Марселины, которую Ланни научил всему, что знал. Когда он танцевал с ней, другие останавливались и смотрели. Так происходило во многих гостиных и даже в танцзале казино. Они могли бы получить ангажемент и зарабатывать этим на жизнь, если бы захотели. Когда Марселина танцевала, что-то возникало внутри её и располагало ею. Она превращалась в выражение музыки и движения, испытывая гордость и в то же время зная, что делая так, она приковывает внимание, которое её радовало. Радость и гордость в равной мере стимулировали друг друга.

Так было с раннего детства, с первых шагов, в которых, по наблюдению Ланни, она открывала себя для себя. Он хвалил и поощрял ее, другие делали то же самое, и так они создали танцовщицу. Она будет танцевать в одиночестве от чистого восторга от танца. Но потом она найдет зеркало, чтобы видеть, что она делает, и будет думать о тех, кто будет наблюдать ее позже. Она пришла к этому, честно говоря, глядя на мать, которая любила, чтобы на неё смотрели, сначала в качестве модели, а затем в мире моды. Она была, что называется «профессиональной красавицей». Отец Марселины рисовал картины, чтобы на них смотрели. В то же время он исповедовал равнодушие к похвалам и решительно отказывался продвигать свои собственные работы. Ланни подозревал, что это было вызвано многими обманутыми надеждами, и он был вынужден рисовать для себя. Конечно, основная цель искусства общаться с другими, а не писать в стол!

VI

Вернувшись в коттедж Уикторпа, так назвали его временный дом, Ланни погрузился в обычную жизнь, которую в течение длительного времени он сам отвергал. Он наслаждался обществом своей прекрасной молодой жены, одевался должным образом и сопровождал ее на светские мероприятия, тщательно избегая выражать любые идеи, с которыми она могла бы не согласиться. Он заставлял себя помнить, что, в конце концов, ей было только двадцать шесть лет, и ее мышление ещё полностью не созрело. Было бы бесполезно ожидать от неё знаний обо всём или хотя бы желания обладать такими знаниями. Он играл с маленькой дочкой, показывал ей новые танцевальные па и ходил с ней смотреть новорожденных котят. Он играл на пианино и читал книги, заинтересовавшие его. Он работал со своей картотекой и вёл деловую переписку с помощью стенографистки, которая приходила по вызову. Он наслаждался тишиной и покоем и думал с болью в сердце: «Если бы только люди научились не мешать другим быть счастливыми».