Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 52 страниц)

Ланни согласился. Она была права, и именно поэтому он был сейчас на пути к Бьенвеню вместо Лондона. Возможно, он найдёт там ожидавшую его почту, открывающую рынок для испанских картин. Если это так, он бы съездил с Раулем Пальма и заработал больше денег на дело. Он не повторит едкое замечание Рика об андалузской сеньорите!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Где гибнет человек[133]133
  133


[Закрыть]

I

На холмах Ниццы в районе, известном как Калифорния, довольно роскошную виллу сняла испанская дама. Сеньора Вильярреал, так ее звали, вдова, принадлежала сразу двум старым помещичьим семьям. Когда Ланни прибыл в Бьенвеню, местная газета отметила этот факт, и пару дней спустя он получил записку от этой дамы, напомнившей ему, что он был представлен ей в доме баронессы де ла Туретт. Теперь Сеньора приглашала мсьё Бэдда к чаю на беседу, представляющую обоюдный интерес.

Статная смуглая дама с юга Испании выглядела, как и многие, имевшие мавританскую кровь. С ней были две прекрасных дочери на выданье, с бархатистым цветом лица и длинными ресницами. Они пили чай и краснели, когда Ланни обращался к ним. Они заставили его вспомнить двух дочерей герцогини Захарова, встречи с которым он удостоился в дни мирной конференции, когда оружейный король пытался завербовать молодого секретаря-переводчика в свой отдел разведки. Ненадолго Ланни задумался, неужели существование города Рино в штате Невада стало известным в Севилье, если американизированная испанская дама была готова представить своих дочерей на рассмотрение мужчине, который еще не был юридически разведён с женой!

Но нет; Испания оставалась крепостью приличия и девичьей добродетели. Две краснеющих барышни удалились, а мать приступил к демонстрации, что это был бизнес, а не ярмарка невест. Она сослалась на беспорядки, которые охватили ее родную страну. Крестьяне глупо отказались платить арендную плату и стали безвозмездно пользоваться урожаем. Гражданскую гвардию лишь с трудом убедили стрелять в них. Ланни сообщил хозяйке, что он слыхал эту злую новость, и может понять финансовые затруднения, причиной которых она могла стать. – «С двумя такими прекрасными дочерьми вам было бы трудно снизить уровень жизни». Сеньора оценила эту простую манеру разговора и без дальнейших задержек объяснила, что в особняке в одном из ее имений находятся прекрасные картины. Услышав, что Ланни был экспертом в этой области, она подумала, что он сможет оценить их и, возможно, ссудить ей немного денег под них.

Это не было новым опытом для мужа наследницы и потомка Бэддов. Он любезно объяснил, что собственных денег у него мало. То, что он зарабатывает, он быстро тратит, из-за своего расточительного нрава. Он также не знает никого, кто мог бы ссудить деньги под залог картин. Это достаточно хлопотное дело, ибо картины должны быть переданы в распоряжение кредитора, или, во всяком случае, в условное депонирование. Упаковка, отправка, хранение и страхование сделает всю операцию дороже. Лучше для Сеньоры выбрать одну или две работы, которые она ценит меньше, установить цену на них и поручить Ланни попытаться избавиться от них. Эта услуга ей ничего не будет стоить.

Сеньора ответила, что картины являются фамильными реликвиями и частью наследства дочерей. Ей действительно будет трудно с ними расстаться. Само собой разумеется, это была старая песня. Все grandes dames так говорили, и нужно было быть специалистом и обладать временем, чтобы убедиться, насколько это соответствует действительности. Делать было нечего, кроме как начать терпеливую осаду, требующую столько времени Ланни и его дипломатического искусства, сколько потребовалось бы, если бы он захотел заняться любовью с этой дамой. Он должен быть воплощением вежливости и доброты, но в то же время, надменности, присущей вдовам вельмож. Он должен дать понять, что его профессия является одной из самых уважаемых, и что у него есть жесткие принципы. Кроме того, он должен был довести до её сведения, что американские миллионеры были отнюдь не «простофилями», а, напротив, умными и изворотливыми деловыми людьми. Они всегда хотят знать, что они покупают, и становятся постоянными клиентами только в том случае, если они будут удовлетворены, когда получат то, что им было представлено.

Сеньора Вильярреал описала свои сокровища: голову работы Антониса Мора, которая, по её свидетельству, была подлинной. Очень живой Лукас, сцена урожая кисти Соролья и три работы Сулоага, при упоминании которых она стала красноречивой. Кроме того были несколько французских работ, в том числе, к удивлению Ланни, Дэтаз, которого она приобрела у дилера в Каннах двадцать пять лет назад. Ланни заверил леди, что все работы отвечают стандартам и могут быть проданы по справедливым ценам. Он заметил, что новое испанское правительство приняло постановление, аналогичное итальянскому, запрещающее вывоз национальных сокровищ искусства. Он не знает, насколько строго оно выполняется, но Сеньора уверила, что нет необходимости принимать его слишком серьезно, потому что те, кто имеет авторитет в Севилье, были среди ее друзей.

По ее настоятельной просьбе он сделал оценку, сколько может принести каждое из произведений. Она заявила ему, что его цифры были гораздо меньше, чем ей говорили о стоимости её картин. Он ответил, что те, кто делают такие замечания, как правило, не занимаются поиском покупателей предметов искусства. – «Необходимо иметь в виду, что имел место мировой финансовый кризис, и я сомневаюсь, если старые мастера когда-либо снова будут стоить то, что они стоили до 1929 года. По крайней мере, не на протяжении вашей жизни или моей».

Так он говорил плавно и убедительно, как учил его Золтан. И, в конце концов, он обнаружил, что Сеньора была не настолько глубоко привязана к своим реликвиям, как она хотела его убедить. Она хотела, чтобы он отправился в ее имение и назначил бы справедливую цену, по меньшей мере, двум из ее картин. Она передала ему записку своему управляющему, поручив ему разрешить сеньору Бэдду изучить коллекцию так тщательно, как он пожелает.

II

Так что теперь Ланни не мог больше откладывать поездку в Испанию. Он направился сразу в школу и рассказал обо всём Раулю, который был в восторге и готов ехать незамедлительно. Не так давно директор школы женился на одной из ёё выпускниц, компетентной арлезианке, которая в его отсутствие позаботится обо всём. Ланни решил, что они тронутся утром и пошел домой писать письма, телеграммы и паковать чемоданы. Это был старый и знакомый вид забавы. В любое время, когда наступала скука, или уныние, или подозрение, что печень работает не должным образом, можно было бросить свои вещи в сумки, убедиться, что автомобиль заправлен топливом, маслом и водой, и отправиться в какую-то новую часть старой Европы.

Испанский интеллектуал был отличным спутником. Он был неиспорчен и благодарен за малейшее одолжение. Он был горячим сторонником дела Ланни. И кстати считал, что сам Ланни был самым замечательным человеком. Что, безусловно, не мешало удовольствию ехать вместе с ним. В их паспорта были должным образом проставлены визы, а в кошельке Ланни у них было достаточно денег. Они собирались расслабиться, делать остановки, где захотят, осматривать дворцы и соборы, и, прежде всего, познакомиться с людьми Испании.

Эта земля древних тираний теперь стала безопасным местом для Рауля Пальмы. Левые беженцы толпами устремились домой, встречая правых беженцев, покидавших страну. Ланни объяснил, что их поездка должна носить неполитический характер, потому что у него были письма владельцев частных коллекций, и он не должен давать повод для подозрений. «Тем не менее», – добавил он, – «мы можем использовать наши глаза и уши».

Сначала в Барселону, а затем в Валенсию и Севилью, а оттуда до Мадрида: таков был маршрут. Ланни обещал, что они заедут в маленькую деревню, где рос Рауль, сын скромного школьного учителя, который был застрелен «при попытке к бегству», после того, как был арестован за протест против марокканской войны. У Рауля был старший брат, который плавал в Аргентину в качестве матроса и недавно вернулся к себе домой. Рауль рассказал о своем детстве и унизительной нищете, в которой существовала его семья. Он был стройный и несколько низкорослый человек с тонкими чертами лица, которыми так восхищался Ланни. Возможно, это было связано с тем, что в детстве Рауль всегда был голоден. Сила чувств, заставлявшие его ноздри дрожать при рассказах, была вызвана избиениями крестьян, которые он наблюдал, совершенными гражданской гвардией, строгой и жестокой вооруженной силой, которая верой и правдой служила землевладельцам. Хозяева называли их la Benemйrita.

Но все, что было в прошлом, в настоящее время изменилось. По крайней мере, Рауль надеялся на это. Он хотел немедленных изменений без задержки, и обнаружил, что его желания трудно согласуются с понятием Ланни, что политики должны были иметь время, чтобы самим усесться в седлах, прежде чем начать ездить. Люди, которым хорошо платят за их время, могли позволить себе не напрягаться, но безземельные земледельцы, у которых не было хлеба для детей, ждали немедленной помощи, и если они её не получат, то прибегнут к прямому действию. Ланни с улыбкой заметил: «В соответствии с марксистскими принципами, я тоже за прямые действия. Они выведут старых мастеров на рынок!»

III

Испанию узнаешь сразу при въезде, потому что дороги становятся беднее, как и люди, идущие по их обочинам. Два социолога-любителя приступили сразу к обсуждению причин. Рауль, рационалист, заявил, что причиной была католическая церковь, которая держала массы с завязанными глазами в цепях суеверий. Рауль, марксист, добавил, что церковь была одним из крупных землевладельцев и банкиров Испании. При монархии иезуиты владели Государственным аграрным банком со многими отделениями, и когда крестьянин просил кредит на финансирование своего урожая, то его не спрашивали, насколько он был честен и трудолюбив, а спрашивали, был ли он республиканцем или социалистом. Четыре года назад иезуиты были юридически распущены. После чего они передали свои авуары фиктивным владельцам, которые придерживаются той же старой системы.

Ланни, кто считал, что Маркс был бесспорной истиной, но не единственной, отметил, что манерой поведения цивилизованного человечества было оголять холмы и берега рек от деревьев, которым природа предназначила расти там. Таким образом, верхний слой почвы был смыт, и там не стало ничего, что могло бы удержать воду. Наводнения приходили весной, а засухи летом. Чем старше становилась цивилизация, тем больше это можно наблюдать: в Китае, на Ближнем Востоке, в древних империях, располагавшихся вокруг Средиземного моря. Тот же самый процесс происходит в Соединенных Штатах. И в конце будут голые холмы и пустыни с населением, цепляющимся за жизнь среди скал и умирающим от голода.

Законченный марксист сказал: «Возможно. Но есть ли какая-нибудь причина для разрешения одному герцогу владеть ста тысячами гектаров земли, независимо от её качества?»

Ланни сказал: «Это может быть преимуществом, если он будет применять методы современной науки к восстановлению земли и получению максимальной её производительности».

«Но он этого не делает!» – воскликнул другой. – «Он поручает землю надсмотрщикам, которые сдают её в аренду и думают только о том, как выжать каждую песету из крестьян и чем их пнуть, когда они не успевают. Герцог приезжает в Канны, чтобы играть в баккара и поло и стрелять голубей».

«Я полагаю, что удостоен чести быть знакомым с одним из них», – улыбнулся американец. – «Я полностью в пользу новых аграрных законов». Эти законы ограничивают количество земли, которым может владеть одно лицо, передавая излишки крестьянам, компенсируя владельцам, и позволяя крестьянам платить государству из своих урожаев.

«Помещики сумеют обмануть этот закон», – сказал Рауль. – «Они передадут по договору дарения части своей земли своим сыновьям, дочерям и другим родственникам, которым они могут доверять. И, таким образом они покажут, что не владеют большим количеством земли».

Ланни позабавило, видя, что его друг забыл, из какого источника он получил эту информацию. Ланни не напомнил ему, но сказал: «Там должен быть налог на всю расчетную арендную плату за всю землю. Что должно положить конец спекуляции и сделать землю доступной для тех, кто готов её обрабатывать».

IV

Они въехали в Барселону, которая была, по заявлению Рауля, наименее испанским из всех городов Испании. Это был большой порт, возможно, такой же, как Марсель. Ланни наблюдал много раз ранее, как современная техника и коммерция ставят свою печать на все доступные части земли. Здесь были те же корабли, те же трамваи и автомобили, те же моды для всех, кто мог себе это позволить, те же всемирно рекламируемые товары.

Они припарковали машину и пошли вниз по Рамбла, широкому, усаженному деревьями бульвару, который проходил по старому городу. Его оживляли продавцы цветов и клеток с певчими птицами. Посетители с деньгами в их кошельках могли купить товары из любого крупного порта земли. Они могли бы посмотреть фильм об американской наследнице, сбежавшей из дома отца и вышедшей замуж за красивого молодого механика гаража, или об американском газетном репортере, который обставил полицию и победил целую банду гангстеров сам. Из этих фильмов барселонцы могли узнать о сотнях различных устройств, от паровых катков до зажигалок, и если бы они поискали, то смогли бы найти большинство этих устройств в продаже в своем городе. В киоске на углу они могли приобрести газету и узнать о событиях, которые произошли несколько часов назад в Нью-Йорке или в Сингапуре. Если они захотели бы попасть в эти места, и имели бы деньги, то это можно было бы организовать в течение нескольких минут. Если они захотели бы попасть туда быстро, система авиасообщений уже действовала с Сингапуром, а с Нью-Йорком уже была в процессе завершения.

Но Ланни туда не хотел. Он хотел увидеть Испанию. Они ушли с бульваров и пошли вниз в сторону доков, в район с именем Барселонета. Там они нашли кафе на берегу, посещаемое рабочими. Голые деревянные столы и опилки на полу, табачный дым в воздухе, и каракатицы, обжаренные в оливковом масле. Такое меню тоже могло бы быть в Марселе, Генуе или Неаполе, портах, в которых Ланни ужинал с любопытством и удовольствием.

Двое мужчин, одетых, как они, не могли не привлечь внимания. Extranjeros, естественно. de dуnde bueno? Крепкий, небритый рабочий через стол вежливо задал этот вопрос, и когда он услышал волшебное слово americano, то понял, что он наступил великий момент. Он был в кино, ну, много, много раз, и знал все об этой стране чудес. Также у него был кузен в Сан-Франциско, и может быть, сеньор знает его? Ему было не так легко общаться, потому что он был каталонец и говорил только немного по-испански. Но это продолжалось не долго. Докер из Мурсии с тяжелыми черными усами и в красной рубашке перешел с соседнего стола, чтобы помочь. «Йl es americano», – облетело всё кафе. И всем захотелось послушать. Закончив есть свой рис с сосисками или треску с помидорами, они вместо того, чтобы идти по своим делам, собрались вокруг стола. Ланни заказал дополнительную бутылку красного вина, а потом еще, и вскоре разговор пошёл свободно.

Без малейших колебаний они рассказывали о политических делах в Каталонии. Революция идет полным ходом, и она началась с предоставлением права говорить, что хочешь, и стучать по столу, говоря это. В каждой группе этих рабочих и рыбаков был кто-то, кто недавно освободился из тюрьмы, и использовал это право. Большинство из них были анархисты. Все они являлись членами профсоюзов синдикалистского толка. Правительство нужно было убрать в сторону, и профсоюзы должны были взять под контроль промышленность и управлять ею. Это была не теория, а прямое наблюдение за политиками и за тем, что они делали, когда их избрали, или вернее за тем, что они не сделали. Al hacer puсeta[134]134
  134


[Закрыть] с ними! Здесь они были у власти в течение четырех месяцев, и что они сделали, кроме говорильни? При таком раскладе, сколько жизней потребуется, чтобы убрать patrones и выдвинуть trabajadores?

Нет большего заблуждения в мире, что рабочие могут изменить своё положение путем опускания куска бумаги в урну! «Мы не будем делать это», – сказал каталонец, который начал разговор и застрял в кресле в пределах досягаемости бутылки вина. «Мне самому заплатили пятьдесят песет за исполнение гражданского долга. Агент C.E.D.A. заплатил мне деньги, чтобы я проголосовал за них, а я взял деньги и проголосовал за республиканцев». Был смех и аплодисменты, и Ланни сделал вывод, что здесь был открыт новый метод экспроприации экспроприаторов. Так как его исследования находили такие же методы в стране первых колонистов, то он был не слишком сильно потрясен.

V

Эта поездка принесла Раулю Пальме новый опыт останавливаться в самом дорогом отеле в каждом городе или городке. И не потому, что Ланни привык так делать это, и не потому, что они хотели обезопасить себя от насекомых в этих местах. Причина была в том, что могут подумать о них клиенты. Создание картин было искусством, а их продажа была изобретательностью. Ланни рассказал, как вся его карьера началась со случайной встречи с женой питтсбургского производителя зеркального стекла в одном из отелей класса люкс в Лондоне. Для того, чтобы чувствовать себя комфортно в таких местах, надо иметь правильную одежду. И это относится также к сопровождающему секретарю или переводчику. Так, прежде чем заехать в отель Ритц, Рауль был доставлен в магазин, где его снабдили рубашками, галстуками и тремя костюмами из белой чесучи, чтобы он не обливался потом в жару в середине испанского лета. «Не дайте всему этому развратить вас», – сказал с усмешкой хозяин. А испанец со всей серьезностью ответил, что он не позволит. Он ненавидел всё это с истинным пролетарским жаром. Но Ланни наблюдал отношение многих учеников школы к обычаям праздного класса, и это было, как с чудовищем порока: «Чудовищен порок на первый взгляд, И кажется, он источает яд, Но приглядишься, и пройдет боязнь, Останется сердечная приязнь,»[135]135
  135


[Закрыть]

Они собирались утром по предварительному уговору навестить богатого отошедшего от дел судовладельца. Много лет назад, во время посещения Канн, этот джентльмен купил через Ланни Святую Деву кисти одного из незначительных итальянских художников. Теперь эксперт, делая ему любезность, спросил, что был бы рад увидеть его коллекцию. Сеньор Аменголь мог захотеть избавиться от какой-либо своей картины, или он мог что-нибудь знать о работе Лукаса, принадлежащей сеньоре Вильярреал, кто мог сказать? Рауль был не нужен, потому что старый джентльмен хорошо говорил по-французски. Но Ланни объяснил, что секретарь производит впечатление, и Раулю будет невредно узнать о нравах, костюмах и внутреннем убранстве буржуазии Каталонии. Рауль должен вежливо кланяться, часто улыбаться и внимательно слушать, но ему не запрещалось думать все, что ему заблагорассудится.

Они въехали в пригород, и на холме в большой вилле встретили розового полного джентльмена, который мог служить моделью представителя эксплуататорских классов для любого карикатуриста. Но он был любезен и экспансивен, и, видимо, понял, что американский эксперт по искусству был влиятельным персонажем. Он был так доволен оценкой Ланни своей коллекции, что пригласил их на обед. Он выставил свои лучшие блюда и вина и заставлял своих гостей их есть и пить с тем же пылом, с каким их пил и ел сам. Весь обед он развлекал их наиболее мрачной оценкой состояния родной земли, в будущем которой он не видел ни проблеска надежды. Это была другая сторона картины, которую они получили накануне вечером. Пожилой работодатель передал бизнес своим сыновьям, но по-прежнему нес ответственность в душе. Он отругал imbйciles, которые без образования и абсолютным незнанием финансов и торговли собираются диктовать своим работодателям, как вести бизнес, и какую заработную плату платить. Он бушевал еще более яростно на тех canallas коммунистов и других красных, приехавших из-за границы и подстрекавших рабочих к недовольству и бунту против их законных хозяев.

Сеньор Аменголь объяснил, что мрачность его настроения была вызвана требованием профсоюза стивидоров повысить заработную плату и тем, что они имели поддержку политиков в правительстве. Когда Ланни тактично спросил, есть ли возможность смещения этого левого правительства, то судовладелец не высказал никакой надежды, по крайней мере, когда речь идёт о Каталонии. Он заявил красные будут жечь и убивать из-за слепой ненависти к богатым. Далёкий от всякой мысли о покупке новых картин, старый джентльмен собирался паковать те, которые имел, и пытаться переправить их через границу в более цивилизованную Францию. «Но во Франции в настоящее время также есть левое правительство», – заметил Ланни. Сеньор, по-видимому, не услышал это, и его круглое лицо опустилось ниже. В течение минуты или двух он забыл о смеси курицы, риса и красного перца, которые лежали на блюде перед ним.

На протяжении всего приема пищи Рауль Пальма не сказал ни слова, за правильное поведение его почтили приглашением сесть со своими хозяевами. Ланни направлял разговор таким образом, чтобы вытянуть побольше из старого буржуя, и усмехаясь про себя, знал, как его друг будет разрываться от гнева. «Ah, le sale cochon!» – воскликнул Рауль, когда они оставили виллу на безопасном расстоянии позади. – «Он жрал за десятерых, а вы видели, как оборванные, полуголодные малыши на улицах выпрашивали у нас сентаво!»

VI

Прогуливаясь в одном из парков Барселоны, они натолкнулись на зрелище, вид которого восстановил надежды Рауля на пролетариат этого города. Под раскидистым дубом был небольшой помост, а перед ним полдюжины скамеек. На помосте стоял высокий худой мужчина среднего возраста в темных очках от яркого солнца, а на скамейках сидел десяток или более тощих и рваных беспризорников. Они учил их читать, чтобы они могли в дальнейшем сумели прочитать социалистические газеты, листовки и манифесты и узнать, как эксплуатировали их родителей. По крайней мере, так казалось Раулю, и он захотел остаться и услышать каждое слово, а потом поговорить с учителем и узнать были ли школы на открытом воздухе обычным делом и как давно они были созданы.

Ланни, в то же время, пошел посмотреть Барселонский собор, мрачный, таинственный и великолепный с его витражами пятнадцатого века. Впоследствии он скажет, что собирается в каждом городе внимательно изучать религиозное искусство, а Рауль пусть ищет школы и собирает данные для отправки домой и использования их в серии статей для социалистической прессы. Компромисс, Рауль абсолютно не испытывал ни малейшего интереса к бесконечно размноженным мадоннам или бесконечно распятым Христам, хотя он был первоклассным ценителем и мог указать на детали техники. Молодой человек больше ценил реалистическое искусство, особенно когда речь шла об униженных и бедных. Но католическое искусство было одним из проклятий Испании, которое только превосходили в своём злом воздействии католическое образование, католическая политика, католическое землепользование и банковская деятельность.

VII

Автомобиль прибыл в Валенсию, очень старый город синих, белых и золотых крыш и куполов, что заставило Ланни вспомнить Константинополь и другие города Леванта. Здесь были старые римские руины, к каким он привык на Мысе Антиб, и современные здания, построенные из древних камней. Это был город Сида, героя войн с маврами, о которых Ланни читал много в детстве. Теперь здесь выросли целые отрасли промышленности, разместившиеся, в основном, в старых зданиях, слабо к ним приспособленных. Рабочие ютились в переполненных многоквартирных домах, по несколько человек в одной комнате. За городом росли рощи оливок и апельсинов и бесчисленное количество чрезвычайно высоких пальм. Это была самая плодородная часть Испании, где земля была несправедливо поделена. Крестьянские дома были примитивными, но люди казались хорошо накормленными. Они были довольно коренастыми и носили blusa, холстяную рубашку, почти всегда черную.

Искусствовед получил письмо от Эмили Чэттерсворт к её старой школьной подруге, которая вышла замуж за испанского помещика в этом районе. У неё было несколько прекрасных картин. Так как не было никакой необходимости в переводчике, Рауль был отправлен изучать образование. Ланни поехал в имение, где его встретила дама старой школы, добрая и симпатичная. Вражда и страдания, которые она видела в стране своего мужа, делали её несчастной. Но она была беспомощна. Муж принимал активное участие в местной C.E.D.A., реакционной политической коалиции, которая только что потерпела поражение, а один из ее сыновей был лидером в Falange, испанской фашистской группировке, финансируемой из Италии, как это делалось и во Франции. Сеньора Артьеда была счастлива увидеть любителя искусства из внешнего мира, но в то же время она не могла говорить откровенно при кратком знакомстве. Она только сказала, что боится кровопролития и выразила сожаление по поводу нежелания идти на компромисс, что было вызвано изъяном врождённого темперамента, обусловленным всей своей долгой и трагической историей.

У неё было несколько красивых французских и испанских произведений искусства. И когда он спросил в своей обычной тактичной манере, готова ли она расстаться с каким-либо из них. Она ответила ему, что это решение принимает её муж. Он может согласиться, потому что времена стали слишком трудными и неопределенными. Как обычно, у неё было смутное представление о том, сколько картины могут стоить, и Ланни пришлось дать прикидочную оценку. Он подготовил список в двух экземплярах её картин со своими оценками, и она пообещала ему дать знать, прежде чем он покинет Валенсию.

Рауль нашёл еще одну школу и завёл знакомство с учительницей, молодой женщиной. Он рассказал ей о школе в Каннах и прелестях обучения взрослых рабочих чтению. Это было похоже на обучение слепых зрению, с той лишь разницей, что этого можно всегда добиться. Тот, кто мог выговорить слово, мог научиться его прочитать. Испанская учительница попросила Рауля поговорить с группой её друзей, и он захотел выяснить у Ланни, насколько это было бы «политично». Ланни пришлось разъяснить ему, что во времена противостояния, как это, разговоры о рабочем образовании почти наверняка дойдут до сведения местных властей и вызовет за ними слежку. Тот факт, что реакционеры потеряли контроль над национальным правительством, ни в коей мере не означает, что Валенсия стала республиканской. Для Рауля оставалось только взять адрес учительницы и отправить ей литературу о школе после того, как они благополучно выедут из страны.

VIII

Еще много километров вдоль средиземноморского побережья, потом длинное и трудное путешествие через засушливые горы по разбитым и пыльным дорогам, а затем вниз к долине реки Гвадалквивир. И они прибыли в Севилью. Наиболее испанский из городов, так её называли, что означало узкие улицы и старые белые перенаселенные здания. Здесь находился самый большой собор в стране. Но Ланни обнаружил, что его изучение художественных ценностей собора постоянно прерываются бесчисленными мелькающими женскими фигурами, головы которых покрыты черным кружевом мантилий. Мантильи должны были скрыть лицо, но дамы должны были видеть, куда они шли, чтобы не столкнуться с огромными каменными колоннами. И это давало возможность на взгляды по сторонам откровенными темными глазами и другими приманками. Дамы пришли сюда просить прощения их грехов, но создавалось впечатление, что некоторые из них еще их достаточно не накопили.

Рауль принялся рассуждать о положении женщин в Испании, которое в настоящее время быстро меняется, но это зло уступает только бедам бедняков. Этот визит к исповеди был единственной формой общественной жизни, которой пользуются женщины из среднего и высшего классов, но мантилья была обязательна. Остальное время они проводят в стенах дома, в которые мужчины, не являющиеся членами семьи, редко приглашаются. Рауль показал своему другу rejas, тяжелые железные прутья на низких окнах, через которые разрешалась девам принимать вздыхания своих ухажёров. Секс и суеверие составляли их жизнь, если верить страстному марксисту. Священники и женщины удерживали Испанию от современного прогресса.

Ланни читал стихи и слушал музыку про Севилью и был готов слушать звон гитар, стук кастаньет и голоса, поющие в эти жаркие летние ночи. Но мелодии были редко весёлыми, и внешний вид певцов производил на него впечатление, что им требуется искусственное стимулирование. Люди на улицах носили обычные европейскую одежду, если они не одевались на фестиваль. Рабочие носили блузы или рубашки, которые могли бы быть и на заводах Нью-Йорка или Лондона, и почти все выглядели выцветшими и грязными. Ланни решил, что поэты солгали, и понял, почему Платон исключил их из своей идеальной республики.

Путешественники остановились в отеле Альфонса XIII, невзирая на расходы и нелюбовь Рауля к этому имени. На следующее утро они поехали в имение сеньоры Вильярреал через знаменитые пойменные болота, на которых разводили быков. Особняк был на удалении от реки в несколько километров, но имение тянулось на многие километры в горы, некоторые из которых были покрыты оливковыми деревьями, а на других паслись стада овец и коз. Управляющий делал свой утренний объезд, и gaсбn, слуга, который приглядывал за быками, был посажен на заднее сиденье автомобиля и показывал им путь через долины и горы, пока Ланни не почувствовал, что был в самом сердце Испании. Тут и там были обычные красно-глинистые лачуги. И полуголые дети с черными волосами, глядевшие на странное явление, возможно, на первый экипаж, какой они видели двигавшимся по собственной инициативе. Мужчины, трудившиеся на полях, редко поднимали глаза на то, что их не касалось. Они жили на хлебе и луке, диете, которая позволяла им держаться, но не прибавляла им лишнюю каплю плоти. Ланни вспомнил дневник англичанина Артура Янга о своём путешествии по Франции в последние дни старого режима, и предположил, что это время очень скоро наступит в Испании.

IX

Управляющий, крепкий черноусый всадник, носил traje corto, длинные узкие брюки с zahуnes, коротким кожаным фартуком спереди, белую льняную рубашку с узким воротником, короткий жакет с широкой лентой вместо ремня и серую фетровую шляпу с широкими полями. Он поприветствовал гостей с официальной учтивостью и поскакал в особняк вместе с ними. Он открыл здание и приказал gaсбn отодвинуть ставни окон и отдернуть шторы в гостиную.