355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эптон Билл Синклер » Широки врата » Текст книги (страница 29)
Широки врата
  • Текст добавлен: 16 апреля 2017, 22:00

Текст книги "Широки врата"


Автор книги: Эптон Билл Синклер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 52 страниц)

Весь солнечный свет провинции Севилья устремился туда, и на стене перед Ланни засветилась картина урожай винограда в Валенсии, родине Сорольи-и-Бастида, который оживил искусство родного края. Произведение переливалось всеми цветами радуги, и, возможно, Испания однажды была такой с ее радушным и смеющимся народом. Но теперешний, конечно, не был похож на тот, и Ланни с трудом мог убрать социологию из своего искусствоведения.

Для надлежащего маркетинга этих картин были необходимы фотографии. Так что был вызван еще один слуга, и они вдвоем снимали по очереди каждую картину со стен и помещали её в правильное освещение. Ланни установил свою камеру на стул и фотографировал каждую по очереди. Управляющий смотрел в тяжелом молчании, пока посетитель измерял каждый холст и записывал данные в свою записную книжку, а иногда изучал манеру письма через лупу. Он должен был убедиться, что каждая из этих картин была подлинной. Но он знал, увы, как много ложных подписей наносятся на холсты. Также многие картины были подменены и приукрашены.

Процесс занял время, и когда закончился, управляющий пригласил их в свой коттедж, где горничная подала хлеб, вино и оливки, а также вкусные спелые дыни, охлажденные в мокрых салфетках. Сеньор Лопес не говорил ни на английском, ни на французском языках. Но со способным переводчиком можно было без труда узнать, что он думает по поводу состояния его страны. По его мнению, с сельским хозяйством не было проблем, которые нельзя было решить твердыми командами, подкрепленными пистолетом немецкого производства. Что касается более широкого взгляда, то на это была гражданская гвардия, конные группы которой Ланни замечал верхом здесь и там, одетые в серую форму с желтыми полосами и в черные шляпы из лакированной кожи. Что касается страны в целом, то этот верующий в закон и порядок был уверен, что власть замаскированных анархистов надоела. Он получил информацию, что её дни были точно сочтены. Он и его соседи были готовы внести свой вклад, когда пробьёт час. Он рассказал это без всякой утайки, потому что он разговаривал с другом сеньоры, un hombre rico, который, несомненно, всё понимает.

«Если мы захотим вывезти любую из этих картин из страны, то это может начаться в ближайшее время», – предположил Ланни. – «Нужно ли мне сообщить об этом сеньоре?»

«У нее есть еще две или три недели» – ответил управляющий. – «И вообще, я не думаю, что будет серьезная неприятность в этих частях. Наши друзья высадятся в Кадисе, и вся страна будет в наших руках в течение нескольких часов. Мы никогда не позволим perreнra захватить лучших из нас здесь в Севилье».

Вот так всё и было. Ланни поехал обратно в город и отстучал на своей маленькой портативной пишущей машинке доклад владелице картины. Он переезжал в Мадрид и написал ей, что она может связаться с ним в отеле Палас. Он отослал письмо, и по вечерней прохладе прогулялся со своим другом в международный курзал насладиться андалузской музыкой и танцами, и узнать лелеют ли испанцы мечту о счастье при такой скучной и горькой их реальности.

X

Рано утром путешественники проследовали вверх по долине реки в Кордову, где они поделили свое время между собором и школами, а на следующий день тронулись к Мадриду через страну, известную как Ла-Манча. Всю дорогу, пока они ехали через эти раскалённые пшеничные поля и одинокие холмы, впереди них верхом на костлявой кляче следовала тощая фигура в тяжелой броне с длинным копьем. Пожилой джентльмен покинул свой уютный дом и пустился в этот непривлекательный мир в стремлении изменить некоторые из его многочисленных несправедливостей. Ланни чувствовал себя братом по крови этого горестного рыцаря. Таким же бесполезным, и, по мнению многих, в равной степени тронутым в голову. Как невезучий Дон Кихот Ламанчский, он не смог на этом camino real спасти ни одной прекрасной девицы. А современных великанов-людоедов и угнетателей нельзя было победить одному даже самому доблестному странствующему рыцарю.

Компаньон Ланни не был Санчо Пансой, чтобы удерживать его, а был ещё одним мечтателем, рожденным на страдание, как искра, которая устремляется вверх. Рауля мучила совесть, потому что он спал на королевских кроватях и катался, как сыр в масле, в то время, как его страна была на краю гибели. Он спросил, не следует ли ему расстаться с Ланни и попытаться предупредить народ об ожидающей их опасности или, возможно, сесть на самолет в Париж и предупредить окружающий мир. Ланни успокоил его, обещая, что, как только они прибудут в Мадрид, он отстучит на своей машинке о том, что узнал, и перешлет авиапочтой всё Жану Лонге, редактору Le Populaire. Сообщение не будет подписано, Ланни вставит ключевое предложение, по которому его легко опознают, как старого знакомого.

Отлично. Младший Дон Кихот принял эту программу. Они ехали так быстро, как позволяли дороги, и уделили только часть дня, чтобы осмотреть Толедо, древний город, похожий на крепость на скале над рекой Тахо, вытекающей из ущелья и окружающей город с трех сторон. Дома были построены как крепости, многие с глухими стенами и тяжелыми железными воротами. Улицы были таким узкими и извилистыми, что казалось, будто все время находишься в одном здании. На многих улицах, остановка автомобиля вызывала остановку всех других. Но, как правило, никаких других не было. Толедо славился производством острой стали, предназначенной для проникания в человеческие тела, а туристам город говорил о жестокости и страхе.

На высоком холме стоял Алькасар, мавританская крепость, построенная на фундаменте арабской крепости, огромное квадратное строение, в котором сейчас размещалась военная академия. Ланни смотрел на её массивные гранитные стены и считал их еще одним порождением страха. Не обладая паранормальными способностями, он мог только представить себе старинные сражения и осады. Все пятьсот километров между Севильей и Толедо были только воспоминаниями о Сиде и его врагах, о Рыцаре Печального Образа, о жестоких и фанатичных монархах Кастилии. Но он не мог услышать ни грохота современных сапог по сухой и пыльный дороге, ни лязганья тяжелых пушек, ни гул грузовиков и танков. Стены Толедского Алькасара отражали только эхо шагов туристов. Не дрожали башни, не рушились гранитные блоки. Завеса будущего была более непроницаемой, чем все укрепления, построенные маврами или испанцами, а через нее не было слышно ни взрывов снарядов, ни стонов или криков умирающих фалангистов.

XI

Удобно устроившись в апартаментах отеля Палас, Ланни достал свою портативную пишущую машинку и настучал письмо социалистическому редактору в Париж. Первое предложение звучало следующим образом: «Вам пишет друг, который принес вам эскизы молодой немецкой художницы». Читая письмо вслух Раулю, Ланни опустил это, объясняя: «Я указал на личные обстоятельства, которое будут понятны Лонге». Он наклеил марку авиапочты на письмо, вышел на улицу и бросил его в почтовый ящик, установленный на трамвае, который остановился на углу. Это был один из вкладов Мадрида в цивилизацию, почтовые ящики на каждом своем древнем трамвае. И он удивился, почему американские города не приняли эту идею.

Мадрид в июле был таким же, как и другие большие столицы Европы: в городе не было «никого». В это «никого» входили почти все, кто был достаточно богат. У кого их дети с удовольствием играли на пляже, у того была вилла в Сан-Себастьяне, или Биаррице, или, возможно, на побережье Нормандии. Кто любил лазать по горам, те имели дачу в Гуадарраме или, возможно, шале в Швейцарии. Ланни разослал свои рекомендательные письма по почте, и тем же путём к нему поступили разрешения для просмотра частных коллекций.

Но многие в этой большой столице не владели ни виллами, ни дачами, ни шале, но должны были выходить из дома, несмотря на жару. Магазины закрывались с полудня до трех часов, у всех была сиеста. Когда заходило солнце, и тротуары, и стены домов отдавали тепло, люди выходили наружу, сидели на своих порогах и общались, или прогуливались по бульварам, приветствуя своих друзей. Они громко разговаривали, яростно жестикулируя, и слушали рев громкоговорителей. Час ужина наступал в девять или десять часов вечера, а театры и развлечения начинались в половине одиннадцатого или двенадцатого.

Два путешественника покинули свой отель и пошли по ярко освещенным улицам, осматривая достопримечательности, которые оба видели впервые. Рауль родился и вырос в ста километрах от этого города, но бедные не путешествуют по Испании, и он покинул родное село только тогда, когда его отца убили в дни диктатуры Примо де Ривера. Нищий юноша прошёл в одиночку через снежные перевалы Пиренеев. На Ривьере он зарабатывал свой хлеб, как обувной служащий, и выучил сам французский и английский, записывая слова на листках бумаги и запоминая их в ожидании клиентов.

Теперь эти двое осматривали Мадрид и находили его скорее европейским, чем испанским городом. Здесь не было скученного средневекового «старого города», как в Севилье и Толедо. Здесь пригороды располагались на обширной равнине. Здесь были широкие бульвары, метрополитен и другие современные черты, которые можно было называть усовершенствованием или чем-либо ещё. Во всяком случае, можно было водить машину с удовольствием, а при встрече некоторых людей угадать, что у них были ванные комнаты. Люди машинного века получали новые впечатления, разглядывая реликвии и руины, подземелья и орудия пыток, мечи, копья, доспехи и тому подобное. Но потом и они возвращались в мир, который знали, и который оставлял им некую надежду для их детей.

XII

В той или иной форме франко-американскому туристу удалось вступить в контакт с членами преуспевающих классов. Некоторые из них были старомодны и остались запертыми в своих каменных особняках. Был один увядший аристократ, который прикатил в город встретиться со сказочно богатым американцем, маскировавшимся, по его представлению, под искусствоведа. Младших сыновей, которые занимали посты в правительстве или армии, можно было убедить говорить о политике, и мало кто из них сказал доброе слово о существующей власти, которая к настоящему времени управляло страной в течение пяти месяцев. Наиболее снисходительные называли правительство некомпетентным, но то, что власть хотела бы сделать, считалось совершенным злом. Все соглашались, что власть нужно как-то заменить, и побыстрее, потому что страна дрейфует к банкротству и хаосу. Но они были менее свободны в высказываниях, чем люди на юге. Либо заговорщики им не доверяли, либо они были более осведомлены о необходимости осторожности.

Ланни и Рауль решили не питаться в модных ресторанах, ибо там им предоставлялся столик на двоих, и там было бы верхом неприличия говорить с незнакомцем. Но если питаться в дешевых кафе, то соседи считали само собой разумеющимся обратиться к соседу, а услышав волшебное слово americano, начнут тут же изливать свои сердца. Здесь тоже много ругали правительство, но по противоположной причине, что оно не может выполнить своих обещаний. Оно состоит из вежливых старых джентльменов, которые не в силах нарушить обычаи или вызвать неудовольствие своих подчиненных, бюрократов, чиновников, которые остались прежними независимо от результатов выборов. Чиновники современной Испании напоминали духовенство в золотые дни славного короля Карла, которые пели:

Какой бы в Британии не правил король

В церкви Брэя я буду всегда играть свою роль[136]136
  136


[Закрыть]
!

Путешественники были рады обнаружить, как хорошо информирован средний мадридец о делах родной страны. Они вообразили, что стали носителями больших секретов, но выяснили, что рабочие всех сортов, даже служащие и учителя, знали, своих врагов по именам и титулам или армейским чинам. И как можно было не знать, когда эти люди открыто встречались в шикарных кафе, произносили речи и пили тосты за контрреволюцию? Как можно было не знать, что они имели в виду насилие, когда ночь за ночью их молодые гангстеры подстерегали друзей Республики и расстреливали их на ступеньках их домов?

Жизнь в Мадриде превратилась в кошмар. Люди были сбиты с толку и беспомощны. Цивилизованные мужчины и женщины обычно считают сохранение законности и порядка делом правительства. Могут ли рабочие, служащие и учителя выйти сражаться? Как бы они это делали? Где бы они получили оружие, и кто бы показал им, как из него стрелять?

XIII

Прогуливаясь по улице Санта-Каталина, Рауль заметил вывеску: «Arte Popular Espaсol» и сказал: «Это должно быть магазин Констанции де ла Мора.» Он пояснил, что это была внучка Мора, лидера консерваторов и премьера во времена короля Альфонсо. Она порвала со своей семьёй и стала социалисткой. «О да!» – воскликнул Ланни. – «Я помню. Та, что развелась с мужем. Испанцы на Ривьере занервничали от этого. Они сказали, что такая вещь произошла в Испании впервые».

«Теперь она состоит в браке с армейским офицером, который командует авиационным корпусом и может быть нам полезен, если дело действительно дойдёт до разборок с фашистами. Она зарабатывает себе на жизнь, продавая изделия крестьянского ремесла».

«Давайте войдём и повидаем её», – сказал Ланни.

Рауль был удивлен. Он был знаком с обычаями, существовавшими среди рабочих, но не знал, как вести себя с внучкой премьера. «Вы скажете ей, кто вы такой?» – спросил он.

– А зачем? У неё есть вещи для продажи, и мы желаем их изучить. Этого будет достаточно.

Высокая смуглая женщина лет тридцати или около этого встретила их, любезно говоря: «Buenos dias, Seсores». Когда Ланни спросил, говорит ли она по-английски, она ответила утвердительно. Она не упомянула, что получила большую часть своего образования в Англии.

«Я посещаю вашу страну впервые», – пояснил он. – «И хотел бы приобрести что-то характерное для подарка маме».

В магазине были выставлены многие виды крестьянских изделий: вышивки, белье, посуда, мебель, все в испанской манере. Внучка премьера не проявляла рвения, а предоставила клиенту возможность смотреть и выбирать. Когда он сказал: «Я думаю, что столовое белье всегда будет приемлемым подарком, потому что оно такое прочное», она ответила: «Это на всю жизнь».

Ланни выбрал полдюжины тонких скатертей и пару дюжин салфеток. Он мог себе представить Бьюти, говорящей своим гостям: «Мой сын привез их из Мадрида». Они будут говорить о них, и, возможно, Бьюти добавит: «Он купил их в магазине Констанции де ла Мора, вы помните, ту, что получила развод и вышла замуж за офицера авиации».

Это было обычным делом для титулованных французских и английских дам участвовать в благотворительных базарах. Их друзья подумают, что это шикарно и окажут покровительство из-за принципа. Туристы придут, чтобы увидеть, как выглядит графиня или герцогиня, и, чтобы иметь возможность рассказать своим друзьям, что она говорила. Но создать магазин в Мадриде, а затем до кучи получить развод. Для испанских консерваторов казалось концом целой эпохи. Вклад Ланни в феминистское движение составил около тысячи песет, достаточный, чтобы отметить красным день в жизни любой внучки премьера. Сеньора Констанция не проявила никакого восторга, а выдала сдачу и поинтересовалась, куда доставить пакет. Ланни ответил: «Я приеду за ним на машине».

XIV

Этот эпизод два авантюриста обсудили на улице. Ланни заметил: «Всё нормально, честная женщина. Ей вы могли бы доверять. Вы говорите, её муж командует ВВС?»

– Так мне сказали.

– Ну, тогда он будет ключевой фигурой. Мы должны убедиться, что он знает, что происходит. Когда Рауль согласился, Ланни добавил: «Я рискну и попробую с ней договориться. Вы будете ждать в машине, а я попрошу её поговорить со мной наедине».

Он взял свою машину и поехал в магазин. Входя в магазин, он сказал даме: «Сеньора, я иностранец, путешествующий по вашей стране в течение последних трех недель, и у меня есть информация, которая должна представить интерес для вас, могу ли я поговорить с вами без свидетелей?» Он вёл себя почтительно, и она не удивилась. Она жила в мире заговоров. В магазине была еще одна женщина, по-видимому, служащая. Ни слова не говоря, сеньора провела клиента в небольшой кабинет в задней части магазина и закрыла дверь.

Ланни сразу перешёл к делу. – «Я действую по внезапному побуждению, потому что я сочувствую вашим идеям и почувствовал к вам доверие. Я не имею права раскрывать свои взгляды другим, это может закрыть все мои источники информации. По этой причине я надеюсь, вы не спросите мое имя, и никому не расскажите про меня. Вы можете делать, что захотите, с тем, что услышите от меня. Но забудьте про меня».

– Конечно, сеньор, как пожелаете.

– Почти все, что я знаю, я узнал от тех, кто замышляет против вашего правительства, прежде чем я прибыл в Испанию. Путешествуя по югу, я собрал столько подтверждений того, в чём я был уверен. Готовится восстание против вашего правительства, финансируемое Хуаном Марцем, герцогом де Альба и другими того же сорта. Генерал Франциско Франко выбран их лидером и собирается вылететь с Канар в Марокко, а оттуда в Кадис, чтобы возглавить движение. Времени почти не осталось.

Женщина не выразила почти никаких эмоций. «Мы получили эту ужасную новость уже давно», – сказала она ему. – «Мы сильно обеспокоены этим, и мы сделали всё, что смогли, но, к сожалению, не так много.»

– Но, Сеньора, у вас же есть правительство, не так ли?

– Увы, у нас нет никакой власти. Мы были щедры и оставили правительство старшим и мудрым, как их считали, а мы поверили. У нас левых нет ни одного представителя в правительстве. Вы наверняка слышали, что правительство осуждают, как анархистское или коммунистическое.

– Я слышал об этом везде.

– В правительстве нет ни одного анархиста, ни одного коммуниста, ни одного социалиста. Мы левые хотели быть вежливыми и умеренными, двигаться постепенно, не допуская провокаций. Наше правительство состоит из юристов и ученых, либералов и демократов старого времени, людей, посвятивших свою долгую жизнь делу испанского просвещения и испанской республики, но теперь они устали, и их нельзя слишком резко беспокоить. Они любезны и доверительны, они не хотят верить в пороки человечества. Мы их предупреждали, мы их умоляли, мы делали все, разве, что не падали на колени перед ними, но мы не смогли поколебать их веру в мирный ход развития и их убеждение, что решение, вынесенное через голосование, священно, что воля испанского народа является и должна быть неприкосновенной.

– Но люди, Сеньора! Разве их нельзя поднять и организовать?

– Наша единственная надежда, что рабочие будут защищать правительство, несмотря ни на что. Но они не могут сделать это, пока на них не нападут, в противном случае их назовут мятежниками и преступниками.

– А ваш муж?

– Мой муж постоянно общался со своим начальством, он рисковал своим влиянием и авторитетом. Он использовал всю свою власть. Он убрал всех известных фашистов из авиации, и считает, что те, кто сейчас на службе, лояльны. Мы надеемся, что это даст нам немного времени.

– Но ваши враги получат самолеты из Италии и Германии, и они подавят вас.

– Вы действительно верите в это, сеньор?

– У меня есть информация, которая не подлежит сомнению. Они пошлют транспортные самолеты и привезут войска из Марокко, и ваши рабочие будут подавлены, прежде чем смогут выступить. Вы видели, как они делали это в своих собственных странах, и они будут стремиться сделать это в других, до тех пор, пока существуют демократические правительства, противостоящие им, или рабочее движение, им угрожающее.

Ланни ожидал увидеть на лице этой испанской леди выражение беспомощного горя и отчаяния, которые он видел на лицах тех, кто бежал из Италии, а затем из Германии. Но вместо этого он увидел гнев: она принадлежала к нации, которая так легко не сдается. «Наши люди будут бороться!» – заявила она. – «С любым оружием, которое мы сможем найти! Мы никогда не позволим свергнуть наше правительство!»

– Тогда вы должны начать действовать сейчас, сеньора.

Констанция сказала: «Я поговорю с моим мужем, я еще раз встречусь с друзьями, какие у меня остались».

– Если правительство желает выжить, оно должно арестовать заговорщиков. Оно должно арестовывать их сотнями: Франко, Санхурхо, Годеда, Молу, всех их. Оно должно действовать немедленно!

– Они не будут действовать, сеньор. Они неспособны к самостоятельным активным действиям. Они слишком хороши или вы можете сказать, слишком глупы, слишком одурманены, слишком слабы! Это могут назвать переворотом, а они боятся скандала, волнений, злоупотреблений.

Когда он встал, чтобы уйти, она сказала: «Спасибо, сеньор. Если у вас будет новая информация, то передайте её мне, и будьте уверены, что я сделаю всё, что смогу, чтобы её использовать».

«Очень хорошо», – ответил он. – «Я дам вам кодовое слово, чтобы вы знали, кто вам пишет. Пусть это будет Popular''' Он произнес его как испанское слово, с ударением на последнем слоге. Оно означало народный, но не имело никакого отношения к Ланни Бэдду, но оно соответствовало его мечте, и ее тоже. Arte Popular Espaсol означало больше, чем изготовление белья испанскими женщинами и его продажа богатым дамам, оно означало, что испанские рабочие должны владеть большими кооперативами с отличными машинами и создать для себя достаток и изобилие. «И будут строить дома и жить в них, и насаждать виноградники и есть плоды их. Не будут строить, чтобы другой жил, не будут насаждать, чтобы другой ел; ибо дни народа Моего будут, как дни дерева, и избранные Мои долго будут пользоваться изделием рук своих[137]137
  137


[Закрыть]
».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю