Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тот забракован, кто вступает в брак![16]16
  16 Уильям Шекспир. Все хорошо, что хорошо кончается Перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник, Акт 2, Сцена 3.Пароль Чу! Свищут пули! Вот так шум! Да, так: Тот забракован, кто вступает в брак! Да, в путь! Бросай ее смелей. В скитанье! Ты королем обижен. Тcс! Молчанье!


[Закрыть]

I

Временно попрощавшись с родителями, Ланни Бэдд ранним влажным и холодным утром двинулся в Англию. Недалеко от его маршрута находилось поместье «Буковый лес», пристанище Эмили Чэттерсворт, и он завернул туда встретиться с ней. Этот старый друг семьи чувствовала себя не так хорошо или была не так счастлива. Ведущий художественный критик, который был ее ami в течение четверти века, решил, что для его счастья ему нужна женщина помоложе. И когда это произошло, женщина постарше не находила радости даже в красивейшем поместье. Эмили поддержала Бьюти Бэдд, когда та родила сына вне брака, и была своего рода неофициальной крестной матерью Ланни. Она помогла его браку с известной наследницей, и ей всегда было интересно услышать, как у них идут дела. В манере этого свободного и легкого мира богатых иностранцев, она рассказала молодому человеку о бедах своего сердца, и тот не держал секретов от нее.

Они обменялись новостями о людях, которых они знали, и том, что они делали. Ланни рассказал о похоронах Фредди, о «явлении» леди Кайар, об успехе концертного турне Ганси Робина и сводной сестры Ланни Бесс в Аргентине. Он рассказал о Салоне, на котором он провел предыдущий день, и описал картину, которую купил для одного из своих клиентов. Эмили хотела знать о делах Робби, и он посоветовал ей: «Берегись его. Он сейчас очень агрессивен». Это всегда пробуждает любопытство богатых: они привыкли, что за ними бегают, и поражены, когда от них убегают. Эмили говорила о состоянии рынка, и рассказала, как была потрясена, что ее доход так резко упал. Однако, она не могла и подумать об изменении своих инвестиций в то время, как цены на все, чем она владела, стояли так низко. Ланни сказал, что нет никакого смысла помнить, когда они были выше.

Она действительно хотела услышать о проекте Робби, и Ланни сообщил ей о нем. Он понял, что седая хозяйка поместья была жертвой того же порока, что и старый левантийский торговец. Он, поддразнивая, сообщил ее об этом, и она ответила, что у богатых всегда так. У них так много налогов, так много иждивенцев и такое разнообразие расходов, которые они не могут сократить. Независимо от их доходов, они всегда «без денег». Ланни сказал: «Ты знаешь, я не энтузиаст, но это выглядит, что Робби собирается сделать много денег». Эмили ответила: «Как ты думаешь, он придет ко мне, если я ему позвоню?»

II

В Кале, городе полном никогда не стирающихся воспоминаний, Ланни бывал неоднократно. Здесь он ждал семью Робинов, которая должна была прибыть на яхте, здесь он узнал об их захвате нацистами. Он загнал свой автомобиль на пакетбот, и ходил взад и вперёд по палубе, наблюдая загруженный судами пролив, который он пересекал с Мари де Брюин, потом с Розмэри, графиней Сэндхэйвен, и в конце с Ирмой Барнс. Он думал о них по очереди, испытывая те нежные острые ощущения, которые сопровождают воспоминания о счастливой любви. Этот пролив он также пересек с отцом в военное время по узкой дорожке, между двумя линиями стальных сеток на буях, патрулируемых день и ночь эсминцами. Люди, похожие на Ланни, до сих пор долго обсуждают вопрос, увидят ли они опять такое же, а если увидят, то когда.

Когда Ланни ехал из Дувра, он не встретил полей, покрытых клевером. Зелень стала исчезать из пейзажей, и моросил мягкий дождь, покрывавшей их дымкой и делая их похожими на старую живопись, покрытую коричневым налётом. Ланни наслаждался этим спокойным туманным сезоном и наблюдал глазами знатока искусства крытые соломой коттеджи и их заплесневелые на вид крыши, изгороди, извилистые дороги, хотя это было сложно, когда едешь первую половину дня по правой стороне, а другую половину по левой! Он объехал Лондон на Оксфордшир к дому. Он телеграфировал Ирме, а мистер или «товарищ» Монк подождёт день или два, а то и больше.

Они жили на вилле, которую Ирма арендовала у достопочтенной Эвелины Фонтенуа, тетки лорда Уикторпа. Виллу назвали «маленькой», но она была большой, а также современной и комфортабельной, в отличие от Замка Уикторп, к чьей территории она примыкала. Для уединения там была высокая изгородь и очень милые лужайки. Подъездная аллея делала поворот у въезда, так что с дороги дом вообще был невиден. Когда в сумерках Ланни въехал в аллею, он услышал крик и тут же увидел маленькую фигурку с каштановыми волосами. Маленькая Фрэнсис, одетая в плащ и боты, убежала от слуг и ждала прибытия этого замечательного отца, появления которого бывают так же редки, как Санта-Клауса. Он остановил машину, и она взобралась на кресло рядом с ним, чтобы проехать метров тридцать или около того. На сидении лежал для неё подарок, но его нельзя было разворачивать, пока она не снимет с себя мокрую одежду.

«Ребенку стоимостью двадцать три миллиона долларов», так её называли в газетах, было теперь четыре с половиной года. Мудрый уход предотвратил большинство зол, которые были возможны в её положении. Её не похитили, и не слишком испортили, несмотря на двух соперничающих бабушек. Квалифицированный специалист имел право на последнее слово о ней, и это имело эффект. Фрэнсис Барнс Бэдд была прекрасным крепким ребёнком и собиралась вырасти в молодую Юнону, как и ее мать. Ее научили обслуживать себя, и никто не смел сказать ей, что она будет когда-нибудь аномально богатой.

Ирма вышла на лестницу, когда услышала возбужденные крики ребенка. Ланни взбежал вверх, прыгая через ступеньку, и они обнялись. Они были влюблены друг в друга, и отсутствие в неделю им казалось долгим. Она надела расшитое красное шелковое кимоно в честь его приезда. Её цветущей красоте брюнетки такое обрамление не повредило. Она привела его в свою гостиную, и ребенок уселся у него на колене и развернул его подарок, книгу с картинками, где были пастельные рисунки, выполненные с таким мастерством, на которое способны французы. Она хотела, чтобы он почитал ей сразу, но Ирма сказала, что она и Ланни должны поговорить, и отослала малышку к гувернантке, в чьи достоинства входил и французский язык.

Затем они остались одни, глаза Ирмы радостно светились, и вместе они были счастливы. Так было много раз, и, возможно, так будет всегда, если только он позволит это. По крайней мере, так казалось Ирме. Но даже когда она по-прежнему лежала в его объятиях, страх прокрался в ее душу, как облака на голубое небо. Она прошептала: «Ланни, давай будем счастливы на некоторое время!» Он ответил: «Да, дорогая, я же обещал».

Но его тон означал, что облако все еще оставалось. Когда у влюбленных возникают разногласия, и из их уст вырываются недобрые слова, то эти слова не исчезают, они остаются на задворках памяти, ведя там самостоятельно тайную жизнь, сея страх и сомнение. Особенно это случается, когда причина разногласий не была удалена. Когда столкновение желаний является фундаментальным, и есть несовпадение темпераментов. Влюблённые могут попробовать это отрицать, они могут возражать, но различие продолжает жить в их сердцах.

Поединок ведется в тайне и тьме! Ланни думал: «Она пытается держать меня на цепи, она не имеет права это делать». Ирма думала: «Он будет думать, что я пытаюсь держать его на цепи, он не имеет права так думать». Но затем, она в страхе подумала: «Я не должна позволить ему узнать, что я так думаю!» Ланни с любовью думал: «Я не должен позволить ей знать, что я так думаю. Я и так уже принёс ей слишком много несчастья!». Так продолжалось туда и обратно, взад и вперёд, и каждый выглядывал в другом того, чего не было, обижаясь на это, даже рискуя вызвать то. Это походило на луч света, оказавшийся между двух почти параллельных зеркал и отражающийся туда и обратно бесконечное число раз, или на звуковую волну, попавшую меж скалистых холмов, и на не стихающее эхо, как если бы источником звука были насмешливые злые духи.

III

Ланни рассказал о своей поездке. Совсем немного о похоронах, Ирма хотела забыть все как можно быстрее. Ей были интересны сведения о Робби и его проекте, а также о визите к Захарову и его результатах. Она сказала: «Ланни, всё доказывает, что это крупное дело». «Я считаю, что так и будет», – ответил он.

– А Робби не хочет, чтобы я участвовала в этом?

– Ты знаешь его, он стесняется сделать предложение.

– Но это глупо. Если у него есть хорошее дело, почему я не могу в нем участвовать?

– Ну, он сказал, что не хотел бы говорить об этом, если ты не попросишь его.

– Он должен знать, что я доверяю ему, и что это семейное дело. Мне было бы неприятно, если он проигнорирует меня.

«Я скажу ему», – сказал Ланни. Так всё было улажено.

Если бы все было так просто!

«Я рада, что ты вернулся домой рано», – заметила Ирма. «Уикторп устроил обед в честь Олбани и просил нас быть вечером. Я сказала, что мы придём, если ты вернёшься».

«Хорошо», – ответил муж. – «И, кстати, ты не хотела бы поехать со мной в город завтра? У меня есть письмо от человека из штата Огайо с просьбой найти ему хорошую картину сэра Джошуа. Я думаю, что я знаю, где она есть».

То, что сказал искусствовед, было правдой. Он решил никогда не лгать жене. Если бы Ирма спросила: «Ты видел дядю Джесса?», он ответил бы «да» и рассказал бы ей о чём они говорили. Но она не спрашивала. Она знала, что не имеет права считать, что ему нельзя встречаться с братом Бьюти. Он, в свою очередь, знал, что ей должно быть известно, что он бывает там, и, возможно, встречается с другими красными, и, возможно, дает им обещания того сорта, что они всегда пытались получить от него. Они выбивают из колеи его мысли, заставляют его быть недовольным своей жизнью, поэтому он становится капризным и делает саркастические замечания друзьям своей жены. Дикое эхо опять звучало в их сердцах. Но ни говорили о нём.

IV

Джеральд Олбани был коллегой лорда Уикторпа в МИД Великобритании. Они вместе учились в Винчестерском университете и были близкими друзьями. Олбани был сыном сельского священника и должен сам пробивать себе дорогу. Возможно, по этой причине он был более сдержан и немногословен, чем другие члены дипломатического корпуса, которых встречал Ланни. Это был худой высокий человек с вытянутым серьезным лицом. Он нашел себе подходящую жену, широкую в кости леди, носящую темно-синий вечерний костюм, несомненно, дорогой, но выглядевший очень просто. В полуголодной маленькой fille de joie, с кем Ланни прогуливался по бульварам, было больше chic, чем Вера Олбани когда-либо имела или, возможно, хотела бы иметь.

Её муж был тщательно продуманным эталоном британского дипломата, холодный в манерах и точный в высказываниях. Все же, узнав его ближе, можно обнаружить, что он был сентиментальным человеком, своего рода мистиком, знавшего длинные сонеты Вордсворта наизусть. Он даже читал его Церковные очерки и не один, а много раз, и был готов защищать их как поэзию. Он был консервативен в своих суждениях, но старался быть открытым или, по крайней мере, верил, что был им. Он позволил Ланни высказывать самые нестандартные идеи и обсуждать их таким толерантным образом, с такой учтивостью, что, если бы не знать его взглядов, то возможно было подумать, что он наполовину согласился с вами. Да, конечно, мы все теперь социалисты. Мы просвещенные люди, и мы понимаем, что мир меняется. Правящие классы должны быть готовы уступить и разрешить людям больше говорить о своих делах. Но не в Индии или Центральной Африке, в Гонконге или Сингапуре. Прежде всего, не надо слишком спешить. Сейчас только консерваторы понимают ситуацию и в состоянии вести государственный корабль в опасных морях! Ирма была под глубоким впечатлением этого добросовестного функционера и желала, чтобы ее муж был таким же. Она пыталась найти тактичный способ донести эту мысль до него. Но Ланни был нетерпелив и думал, что мир должен быть изменен сразу. Он сказал, что разница между большевиками и тори заключается в основном в сроках. Жесткого старого твердолобого члена Карлтон клуба можно было убедить, что, возможно, через несколько тысяч лет темнокожие расы станут достаточно образованными, чтобы управлять своими собственными делами в политике и экономике. Но пока мы должны нести бремя белого человека, возложенного на наши плечи Богом наших отцов.

V

Ланни вернулся из разведывательной экспедиции. Его друзья были рады услышать, что французский финансист думал о политических перспективах его страны и что бывший оружейный король, кавалер ордена Бани, рассказал о состоянии Европы. Пьер Лаваль только что стал министром иностранных дел Франции, и Ланни рассказал, что он слышал о нем. Находясь в своём кругу, англичане согласились, что он был недобросовестным и ненадежным парнем. В отношениях с Францией это было помехой. Правительства менялись так быстро, и политика менялась вместе с ними. Никогда неизвестно, где сейчас находишься. Британская внешняя политика, напротив, менялась очень медленно. В своих основах она никогда не менялась. В Великобритании премьер-министром был социалист, но все осталось, как прежде. Политики могут приходить, политики могут уходить, но старые школьные связи остаются вечно.

Эти друзья знали всё о злоключениях Ланни в Германии и делали скидку на его крайние взгляды на нацизм. Но они не были готовы изменить чётко определённые основы политики своей империи, из-за того, что американского плейбоя с розоватым оттенком, по его мнению, бросили в застенки гестапо, или потому, что семья богатых немецких евреев была подвернута вымогательству и ограблена. Уикторп был готов признать, что нацисты были жесткими клиентами из сточной канавы, так он их назвал. Но они были правительством Германии, де-факто и де-юре, и с ними надо иметь дело. Их можно использовать в очень полезных целях. С одной стороны, в качестве противовеса французским политическим выскочкам, которые вели себя крайне высокомерно, за счет большого запаса золота своей страны. А другой, как отпор России. «О, да!» – воскликнул Ланни. – «Гитлер должен для Вас подавить большевиков!»

Везде, где бывал американский искусствовед, в Европе, в Англии, в Америке, он обнаружил, что привилегированные классы представляли собой особый вид людей, поддающихся гипнозу яростных высказываний фюрера о своих намерениях победить коммунизм и ликвидировать красную опасность. Бывший рисовальщик открыток полностью высказал свои мысли на эту тему. Он был их человеком и обещал за них сделать работу. Напрасно Ланни пытался дать им понять, что лозунги ничего не означают для Гитлера, он их использует только для приобретения и сохранения власти. Политические мнения являются арсеналом оружия, из которого он берет те, которые служат его потребности в определенный момент конфликта. Когда добросовестные, богобоязненные английские джентльмены стоят на трибуне и дают обещания своим избирателям, они подразумевают выполнить, по крайней мере, часть того, что они обещают, и как они могли себе представить, что Гитлер, Геринг, Геббельс изменят всю свою «линию» за ночь, если она подходит для их политических или военных целей? Ланни был испуган этим и опечален взглядами, бытующими во всех странах, которые он знал. Но есть ограничение на споры и протесты, которые можно делать в гостиной даже ваших лучших друзей. И если вы не будете придерживаться этих ограничений, они перестанут приглашать вас. И задолго до того, как это случится, ваша жена укажет вам, что вы делаете себя социально невыносимым. Ланни, хорошо обученный с детства, а теперь ещё имеющий полностью компетентную жену, должен был сидеть и слушать, как лорд Уикторп приступил к «предсказанию» – так он это назвал – будущего мировой истории в соответствии с интересами Британской империи. «Боже, человек, уж не думаете ли вы, что Гитлер знает, что вы от него ожидаете и почему он должен угождать вам?» – Так Ланни хотел крикнуть. Но он знал, что если он это сделает, то получит нагоняй по пути домой.

VI

Хозяин этого древнего холодного замка, достопримечательности для туристов и дома для летучих мышей, был не на много старше, чем Ланни, но, как Ланни, он выглядел моложе своего возраста. У него были розовые щеки, светлые волнистые волосы и крошечные светло-каштановые усики. Как ему удалось остаться холостяком, было загадкой для Ирмы с первого дня, когда она встретила его на Лозаннской конференции. Он обладал элегантными манерами и уверенной речью. Он был на гражданской службе, и чтобы поступить туда, ему пришлось пройти очень жесткие экзамены. Так что он знал, что делать и что говорить в каждом случае. Он будет вежливо слушать собеседника, а затем, если сочтёт нужным, объяснит ему, где тот ошибся. Если сочтёт ненужным, то отвернётся и найдёт другого собеседника.

Ирма считала его одним из самых информированных людей, которых она когда-либо встречала, и иногда цитировала его мужу в качестве авторитета. Ирма любила романтический серый каменный замок, несмотря на его переносные ванны, которые она называла «жестянкой». Ей нравились почтительные арендаторы, которые всегда снимали перед ней шляпы, если это были мужчины, и делали реверанс, если это были женщины. Она любила английскую сдержанность, в отличие от французской разговорчивости. Она любила жить в мире, где все люди знали свои места, и всё, что происходило, происходило именно так, как в течение сотен лет. Она хотела, чтобы Ланни обладал чувством собственного достоинства, а не вёл себя, как представитель богемы, не встречался бы с всякими подонками, не потирал бы локти вместе с «радикалами» в прокуренных кафе и не позволял бы им спорить с ним и даже высмеивать его.

Короче говоря, Ирма нравился мир без путаницы, бытовой или интеллектуальной. Она видела её сначала в России, а затем в Германии. И если играть с опасными идеями, то потом станешь свидетелем опасных действий. Она думала, что Ланни был достаточно стар, чтобы впадать в юношескую экстравагантность, и она мечтала, чтобы он успокоился и заботился о ней, о ее богатстве и о ее ребенке. Она нашла в лорде Уикторпе идеальную модель того, что она хотела бы видеть в своём муже. И в то время она была слишком тактичной, чтобы выразить это словами, Ланни мог понять это без труда. Он не был ревнив, но он не мог изредка не думать, как приятно было бы, если бы его жена могла согласиться с ним о вещах, которые он считал важными. Его усилия, чтобы держать свои раздражающие мысли при себе, привели к своего рода раздвоению личности, и со временем его скрытая часть становилась все более и более активной.

VII

Эмили Чэттерсворт убедила Ирму, как важно для нее проявлять серьезный интерес к профессии мужа и дать ему ощущение заработка собственных денег, пусть даже небольших. Поэтому Ирма будет ездить с ним смотреть на старых мастеров и будет серьезно выражать свое мнение по их достоинствам и ценам. Она хотела культурного роста, и это занятие будет его частью. Многие из картин были на самом деле великолепны, и изредка, когда Ланни начинал торговаться, Ирма покупала картину сама и отправляла её в хранилище до того момента, когда у неё будет собственный дворец в Англии или во Франции, где она пока ещё не решила.

Сэр Джошуа был особенно интересным мастером, потому что нарисовал так много красивых аристократических дам и их детей. Сама Ирма была такой же дамой, и Ланни сказал ей, что ищет нужного человека, чтобы сделать ее портрет в натуральную величину. Так что теперь она видела себя в этих герцогинях и графинях, и заучивала позы и костюмы, для того, чтобы, когда придет время, сказать художнику, что именно она хотела. Это был способ познакомиться с жизнью. Она решила узнать, как потратить деньги, как аргументировать, что является удовольствием, и как удерживать уважение тех, с кем имеешь дело, от скромной служанки до гордого аристократа, который пригласит её украсить его гостиную.

Ланни был добросовестным в обслуживании своих клиентов. Когда владелец завода шарикоподшипников в Огайо написал ему, что хочет хорошего сэра Джошуа для своей коллекции, Ланни не схватился за первое предложение известных дилеров и не сказал: «Этот парень имеет так много денег, что не имеет значения, за что он платит». Нет, он изучит свою картотеку и список всех известных ему работ сэра Джошуа, получит фотографии каждой из них и направит их своему клиенту с длинным письмом и подробным описанием качеств каждой и обсуждением возможных цен.

«Я советую вам, подождать нескольких недель», – напишет он, – «до тех пор, пока не распространяться слухи вокруг запросов, которые я сделал. Вы понимаете, что рынок старых мастеров это маленький мир, полный деятельных и энергичных дилеров, и они сплетничают между собой, как улей пчел. Они считают американцев принадлежащей им добычей и неизменно спрашивают на пятьдесят процентов больше, чем у англичанина. Мне удалось произвести впечатление на них, что я не являюсь простаком. Я обычно пугаю их, что мой клиент предпочтёт какую-либо другую картину. И, как правило, в течение нескольких дней они звонят и приглашают меня установить цену. Я отказываюсь это делать, пока я не услышу предложения от другого дилера по какой-либо другой картине. Все это достаточно противно, но это способ покупки картин, и нет никакого смысла дать себя ощипать».

Такое письмо произведёт впечатление на владельца завода, поскольку это было похоже на то, как он действовал при размещении заказа на стальные слитки. Когда он получит, наконец, свою картину, он будет ценить её намного больше, потому что он должен был волноваться о ней. Он скажет своим друзьям: «Этот парень Ланни Бэдд достал её для меня, знаете, Оружейные заводы Бэдд, он женился на Ирме Барнс, наследнице. Он делает это скорее из-за любви к искусству, чем из-за денег». Прибытие картины будет отмечено в местных газетах, там будет воспроизведена не только картина, но и фотография гордого владельца. Так другие владельцы заводов района узнают, что искусство окупается, и жена одного из них получит адрес Ланни и запросит, имеется ли что-нибудь действительно первого класса в настоящее время на рынке. А Ланни получит свои десять процентов от всего этого на карманные расходы и будет наслаждаться жизнью.

VIII

После просмотра нескольких картин Ирма всегда уставала и вспоминала различные вещи, которые дамы должны делать, когда посещают большой город. Парикмахеры, маникюрши, массажисты, модистки, портнихи, скорняки, ювелиры – разные практичные поставщики товаров и услуг, которые заняты день и ночь, убеждая клиентов, что без них невозможно жить достойно и романтично. После обеда Ирма сказала: «Я хочу пойти туда-то», и они договорились о встрече позже днем, чтобы попить чаю и потанцевать. Ланни, зная, что это произойдет, телеграфировал мистеру или «товарищу» Монку, сообщив время, когда посетит его в очень бедном районе Лаймхаус, недалеко от доков. Здесь были многочисленные ряды похожих друг на друга двухэтажных ветхих жилищ, каждое с двумя трубами, извергающих клубы угольного дыма. Вместе с сотнями заводских труб они образовывали мрачную атмосферу, которая окутывала район в течение ста лет и сделала его похожим на огромную свалку.

В такой местности причудливая спортивная машина будет необыкновенным явлением. Ланни, учитывая свой опыт в Германии, заметил дом и поставил машину за углом. На его стук в дверь вышла неряшливая старуха, своим видом и голосом походившая на кокни. Когда он попросил мистера Монка, она сказала, коверкая слова: «Ой, да», и, когда она привела его к узкой лестнице, то пожелала приятного дня. Он был совершенно уверен, что, независимо от нацистского или анти-нацистского заговора, который может здесь происходить, эта леди из этого дома не может иметь ничего общего с ним. Ланни не отвергал возможности того, что он мог иметь дело с гестапо. Они могли схватить Труди Шульц и использовать её рисунки, как средство выявления её друзей и получения информации. Он читал о похищении гестапо лиц из Австрии и Швейцарии. Последней жертвой был брат Грегора Штрассера. Но он не думал, что они зайдут так далеко в Лондоне!

Женщина, ворча о своём ревматизме, на самом деле не должна подниматься по лестнице и постучала в дверь задней комнате. Ланни догадался, что ей был интересен ее иностранный постоялец и «франт», который к нему пришел. Человек внутри ответил на стук, глянул и быстро сказал: «Bitte, keinen Namen![17]17
  17 Пожалуйста, без имён (нем.)


[Закрыть]» Ланни не сказал ни слова и вошел. Жилец закрыл дверь перед лицом хозяйки и тщательно повесил пальто на ручке таким образом, чтобы закрыть замочную скважину. Он предложил Ланни единственный стул в небольшом и грязном помещении, и сказал, понизив голос: «Besser wir sprechen Deutsch[18]18
  18 Лучше говорить по-немецки (нем.)


[Закрыть]».

Ланни шел на встречу с «интеллигентом», но одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что перед ним был человек, проводивший много времени вне помещений и занимавшийся тяжёлым ручным трудом. У него была коренастая фигура, плотная, как у боксера, и его сильная шея переходила прямо в спину. Его лицо было обветренно, а руки огрубели. Он был одет, как чернорабочий. Его темные волосы были коротко острижены в прусском стиле. Ланни подумал: «моряк или, возможно, грузчик». Он встречал такой тип среди социалистов в Бремене, а также на Ривьере: человек, который трудился днём, а читал ночью. Его образование было узким, но он превратил его в острый меч для своих целей. Он знает, что хочет, и его речь непосредственна. Если он средних лет, то он, вероятно, социалист. Если молод, то, скорее всего, коммунист.

IX

Незнакомец уселся на краю узкой кровати, не более, чем в метре от Ланни, и, глядя ему прямо в лицо, начал голосом с сильным северогерманским акцентом: «Имя, которое я вам дал, это не моё настоящее имя, так что и не надо его произносить, и я попытаюсь не произносить ваше имя, и давайте не будем называть по имени наших друзей или любые места. Вы понимаете, что на это есть чрезвычайно важные причины».

«У вас основания полагать, что за вами здесь следят?» – спросил посетитель, говоря тихо, как и его собеседник.

– Я всегда предполагаю это. Это единственный способ выжить. Я послал вам кое-что вроде верительной грамоты. Вы признали её?

«Полагаю, что да», – ответил Ланни.

– Назовём женщину, о которой идёт речь, фрау Мюллер. Пусть так будет для устного и письменного общения в будущем.

Ланни кивнул и подумал: «А мельник вместо судьи», что означало слово Шульц на немецком[19]19
  19 Здесь автор ошибся, по-немецки судья – Рихтер, а слово Шульц ничего не значит


[Закрыть].

Незнакомец продолжал: «Фрау Мюллер и я связаны с другими по работе первостепенного значения. Мы должны соблюдать одно правило, ничего о ней не говорить, за исключением крайних случаев. Я надеюсь, что вы не будете задавать мне слишком много вопросов и не обидитесь, если я вам скажу: Я не могу ответить на этот вопрос, потому что на кону стоят не просто наши собственные жизни».

«Я понимаю», – ответил Ланни.

– Мы не ни при каких обстоятельствах не должны называть любое другое лицо. Я знаю имена только тех, с кем имею дело, она знает имена тех, с кем имеет дело она, но я не знаю ее коллег, и так далее. Мы не держим ничего в письменном виде. Если нас захватят наши враги, у них будем только мы, и даже если они будут пытать нас, и мы сломаемся, то всё равно от нас многое не узнаешь.

«Я понимаю», – снова ответил Ланни.

– Я надеюсь, что вы будете доверять мне на основании того, что вы знаете о фрау Мюллер, которая дала мне ваше имя и послала меня к вам. Она рассказала мне о вас, и заверила меня, что вы товарищ и человек чести. Также, что вы имели опыт, который позволил вам знать, что представляют наши враги, и какими серьезными последствиями дело обернётся для нас, если мы будем преданы, или даже если неосторожно упомянуть о нас. Я прошу не упоминать об этой встрече ни при каких обстоятельствах. Могу ли я рассчитывать на это?

– Да. Конечно, но я не могу сказать, насколько далеко я мог бы пойти с вами.

– Нам нужны друзья за пределами нашей страны, и мы надеемся, что вы поможете нам и, возможно, найдёте других, чтобы помочь нам. Мы сможем выполнить очень важную работу, если мы получим помощь. Мы представляем народное движение по освобождению нашего народа от рабства, которое невыносимо для него и в то же время является смертельной опасностью для внешнего мира. Я полагаю, что вы согласны с этим, и это не требует каких-либо доказательств или обсуждения.

– Совершенно верно, герр Монк.

– Вы знаете, кем была фрау Мюллер раньше, я был таким же и остаюсь до сих пор. Секретность и тайные происки не наш выбор. Они навязаны нам жестокой тиранией. Наша работа просветительная. Мы не террористы, и ими не станем ни при каких обстоятельствах. У крупных цивилизованных стран в настоящее время завязаны глаза, и мы пытаемся снять повязки с их глаз. Мы считаем это нашим долгом, и готовы в случае необходимости отдать за это жизнь и рисковать подвергнуться пыткам. Какие методы мы используем для распространения информации это наш секрет, и мы уверены, что вы поймёте, что мы об этом не говорим.

– Я понимаю, все, что вы говорите.

– Вы знаете фрау Мюллер и доверяете ей, как товарищу. Есть причины, почему она не могла приехать. У меня другая ситуация, я могу въезжать и покидать страну, и поэтому я выступаю в качестве ее посланника. Я надеюсь, что вы примете меня, как Вы бы приняли ее. Ланни изучал лицо, находившееся так близко от него, взвешивал каждую интонацию голоса и пытался создать представление о личности, находящейся перед ним. Он сказал: «Мы должны говорить со всей откровенностью, сейчас и в наших будущих отношениях, если они у нас будут».

Совершенно верно, герр – как вас называть?

«Шмидт», – предложил Ланни, добавляя ещё одну профессию[20]20
  20 Schmidt по-немецки кузнец.


[Закрыть] к мельнику и судье.

– Согласен. Герр Шмидт?

– Женщине, о которой вы говорите, я бы мог доверять безоговорочно. Но я не могу игнорировать возможность того, что хитрые враги, возможно, захватили ее и документы, и послали одного из своих хорошо подготовленных агентов ко мне, зная точно, как выдать себя за члена ее группы.

– Вы совершенно правы, и я ожидаю, что вы меня будете расспрашивать и делать все, что вы найдете нужным, чтобы убедиться. Но если я предпочту не отвечать на некоторые вопросы, не принимайте это как знак вины. Если бы я был агентом врага, я бы ответил свободно.

Ланни не мог не улыбнуться. «Враг должен быть более субтильным», – заметил он.

X

Внук Бэддов не смог не понять, что наступил важный момент в его жизни. Он ожидал нечто подобное, как покинул Германию. И долго размышлял, как это случится. Теперь он сказал: «Я достаточно хорошо знаю фрау Мюллер, и если вы её тоже знаете, попробуйте убедить меня в этом, и в том, что вы её друг».

«Я расскажу вам все, что я знаю», – ответил незнакомец. Он начал говорить медленно и осторожно, как будто роясь в своей памяти: «Фрау Мюллер, как говорят, арийская блондинка. Ей лет под тридцать, она для женщины довольно высокого роста. У неё глубокий низкий голос. Я знаю ее только около года, и не знаю, как она выглядела раньше, но теперь она худая и бледная, у неё тонкие черты лица. И вы чувствуете, что она воздействует на вас облагораживающе. У неё сильное чувство долга, и для неё личные качества имеют большее значение, чем для большинства марксистов. У неё светлые волнистые от природы волосы, Она мало уделяет внимания своей внешности. Она быстро и точно рисует. Я не разбираюсь в искусстве, и могу только восхищаться ее рисунками. Кроме того, я мог бы упомянуть, что чуть выше правого колена у неё красноватое родимое пятно».