Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц)

Весь путь великий человек говорил о самолетах и об авиации, как о науке будущего. Он употреблял технические термины, потому что Ланни был в теме. Он хотел знать, как идут дела у Бэдд-Эрлинга, а у Ланни, получившего письмо как раз перед отъездом, не было никаких оснований сохранить в тайне, что земля в Новой Англии оттаяла, и фундамент должен быть скоро завершен. В детстве он изучал технические термины баллистики, а во время его недавних разговоров с отцом он узнал о нагрузке на крыло и наддуве, увеличении степени сжатия, октановых числах, регулируемом шаге винта. Когда он упомянул вскользь, что Робби фактически получил двигатель мощностью в тысячу лошадиных сил, генерал захотел его увидеть немедленно. Ланни усмехнулся и сказал: «Если вы первым его попросите, то это его обрадует».

Глава прусского государства, по-видимому, не чувствовал страха после своей недавней автомобильной аварии. Они ехали на высокой скорости, постоянно сигналя другим автомобилям на их пути. Уже стемнело, когда они въехали в леса Шорфхайде, и все прибывшие увидели яркий свет огней в новом дворце, который назывался «охотничьим домиком». Ланни видел много таких сооружений, как в Новом Свете, так и Старом, так что ничего нового для него не было в большом зале с огромным камином, длинным банкетным столом, с медвежьими шкурами на полу и головами многих видов рогатых существ на стенах. Все, что нужно было для этого, только четверть миллиона в любой валюте. А архитекторы и декораторы интерьеров выполнят всё в течение трех или четырех месяцев. Хороший управляющий найдёт обученный штат прислуги в одеяниях лесников, или в военной форме, или в средневековой одежде, или опереточных костюмах по выбору.

Всё, кроме Filmkцnigin. Это надо добыть самому, и это будет стоить гораздо больше. Эмми Зоннеманн имела щедрую фигуру, позволявшую играть Брунгильду или любую другую валькирию (выбирающую убитых). На самом деле она достигла той точки, где, если чуть располнеть, то станет комичной. Но это уже будет не так важно. Уже было объявлено, что она выступит на сцене последний раз, а затем её долгом перед Фатерландом будет служить примером для других немецких невест. У неё были густые светлые волосы, яркие голубые глаза, спокойные черты, и цвет лица, о котором могли зародиться сомнения, так как ей были доступны все средства макияжа.

Ее манеры не были аристократическими, а отдавали сценой. Она бурно приветствовала своих гостей, навязала им еду и питье, называла их по именам, а потом уселась на подлокотник кресла своего новобрачного и нежно поцеловала его. Ее первый муж был видным коммунистом, и Ланни было интересно, какое впечатление, если таковое имелось, он ей оставил. Он хотел бы побыть с ней наедине и попытаться выяснить.

Она была, очевидно, добрым и немного наивным человеком, и Ирме понравилась. Легко понять, почему зрители шли смотреть на нее как на сцене, так и на экране. Кроме того, почему режиссеры избегали давать ей роли, которые требовали проявления безудержной страсти. Когда двое гостей были в своей комнате, они тщательно избегали выражать свои впечатления. Архитектор Каринхалле наверняка позаботился об устройствах для прослушивания. Тем не менее, когда оба лежали в постели, Ирма тихо прошептала: «Ланни, что за бедная женщина!»

«Она, кажется, получила то, что хотела», – отважился ответить муж. На что все еще шепотом она спросила: «Как ты думаешь, сколько весит der Dicke?»

V

В течение двух лет власти министр-Президент добавил ряд новых постов в свой послужной список. Помимо постов рейхсминистра без портфеля, рейхсминистра авиации, командующего ВВС Германии, фельдмаршала, генерала гестапо, президента рейхстага и Государственного совета Пруссии, он был также Имперским лесничим и егермейстером. Это означало, что в его роль входило быть сельским джентльменом и иметь прекрасных лошадей, хотя он редко на них садился. Теперь он хотел показать своё великолепное поместье своим гостям. А для них обоих это было очень скучным занятием, потому что Ирма была воспитана в имении и не любила там бродить, а Ланни пришлось развлекать сельских джентльменов, осматривая их поместья, и это со времени его детства не доставляло ему никакого удовольствия. Эмми шла, потому что она была новобрачной, и это было ее обязанностью следовать за своим мужчиной и говорить ему, что его имение было самым замечательным в мире. Ланни и Ирма покорно согласились и не смели смотреть друг на друга, опасаясь выдать то, что было на самом деле в их мыслях. Одной из особенностей поместья была усыпальница Карин, бывшей жены владельца, и там всегда горела свеча.

Потом генерал стал руководить Пруссией по телефону. И как всегда, когда он сердился, он кричал, как будто хотел, чтобы его услышали без линии связи. Затем он вызвал Ланни к себе в кабинет для беседы, и плейбой почувствовал, как холодные голубые глаза массового убийцы сверлили его. В течение четырех или пяти лет Ланни размышлял о возможности телепатии, и теперь подумал: «Ach, du lieber Gott, предположим, вдруг, сейчас это сработает».

Но, нет. Герман Великий не был ни медиумом, ни фокусником, а должен был получать информацию обычными мирскими способами, нанимая агентов очень мало компетенции, на что он жаловался. Если бы он мог удовольствоваться льстивыми речами и несколькими улыбками от его Filmkцnigin, то это было бы чудесно. Но, он хотел рассказа о Стреза и о перспективах в Женеве, где в настоящее время Лига осуществляла торжественную процедуру осуждения. А если агенты Геринга в Италии сообщили ему, что Ирма Барнс и ее муж были на чаепитии у английских обитателей Стреза и были представлены Макдональду и Саймону? Ну и что, der Dicke только услышит, как продавец его картин фамильярно называет ведущих государственных деятелей всех трех участников конференции в Стреза.

Ланни пролежал без сна все предрассветные часы утра, размышляя над своеобразной проблемой, стоящей перед ним. Как и прежде, он должен был принять позу всезнающего перед жирным генералом и еще не сказать ему ничего, кроме того, что он уже знал. Кроме того, он должен быть осторожным и не использовать всех фактов, о которых ему рассказала Труди. Он должен всё подать так, что если документы будут когда-нибудь опубликованы, у Геринга возникла бы мысль: «А ведь об этом мне ещё раньше докладывал Ланни Бэдд».

VI

Искусствовед начал с краткого изложения телеграммы, которую ему позволил прочитать циничный Пит, прежде чем отправить её в Нью-Йорк. – «Мое общее впечатление, что вы и фюрер не о чем не должны беспокоиться в этом случае. Вы выйдите сухими из воды, как говорят у нас в Америке. Вас пожурили в Стреза, и ещё несколько раз пожурят в течение года, но с ружьем никто на вас не пойдёт».

«Мы как в игре в покер», – ответил генерал, – «и играем по очень высоким ставкам».

– У вас на руках не сильная комбинация. Но, то же самое можно сказать и о ваших оппонентах. Но, эта игра отличается от покера тем, что в ней хладнокровие значит еще больше. Кроме того, можно изменить правила в середине игры. Что никак нельзя сделать при игре в карты.

Генерал улыбнулся. Он постоянно находился под впечатлением интеллекта этого кажущегося простофилей молодого человека, и именно поэтому он так сильно хотел заставить его работать на себя. – «Значит, вы не считаете, что наши оппоненты будут пытаться применить «санкции» против нас?»

– То, что считаю я, Герман, бесполезно для вас. То, что я говорю вам, это общее впечатление дипломатов и газетчиков, имеющих доступ к внутренней информации. А их я знаю немало. На Изола Белла было потрачено много усилий, чтобы продемонстрировать, что все заняты полезным делом, хотя на самом деле они не сделали ничего. Общественность во Франции и Великобритании требовала действий, и поэтому было необходимо выглядеть непреклонными и даже угрожающими. Но никакая из этих стран не готова действовать, потому что никто не может доверять другому. Возьмите Великобританию и Италию. Какое соглашение может быть между ними, теперь, когда Муссолини решил вторгнуться в Абиссинию? Разве Британия позволит ему получить озеро Тана и встать на пороге Суэцкого канала? Конечно, нет!

– Вы думаете, что он действительно решил вторгнуться?

– А что там делают все эти войска в Эритрее и дальше по пути? Они наслаждаются этим адским климатом? И зачем Муссолини вступать в сделку с Лавалем? Дуче был удивлён тем, что он был в состоянии получить. Он не мог поверить, что во всей Франции найдётся такой дурак, чтобы пойти на такую сделку.

– Какую сделку вы имеете в виду?

– Na, na, Hermann! Вы знаете об этом гораздо больше, чем я!

– Я естественно слышал слухи, но мне интересно знать, подтверждает ли ваша информация мою.

– Ну, у них есть непоколебимое понимание того, что Франция не будет вмешиваться в авантюры Муссолини, и что Лаваль будет сотрудничать с Муссолини, чтобы не дать вам двинуться в сторону любой из ваших потерянных территорий.

– И это широко известно в дипломатическом мире?

– Это известно тем, кто имеет право знать. Я получил все детали в Париже, как только сделка была заключена. Так случилось, что мой отец и я знаем людей, которые финансировали Лаваля, прежде чем он стал богатым. Он по-прежнему консультируется с ними.

– Лаваль думает, что он заработает на этом соглашении?

– Он дурак и думает, что получает союзника. Я мог сказать ему обратное, потому что так случилось, что я давно знаю Муссолини. Я слышал, как он ораторствует, когда был молод, а мой отец был другом американского посла в Италии в то время, когда Муссолини совершал свой знаменитый марш на Вечный город в пульмановском вагоне. Ричард Уошберн Чайлд был тем, что означает его фамилия, он думал, что спасает цивилизацию, убедив дом Моргана кредитовать Муссолини двести миллионов долларов, чтобы тот начал строить свою империю. Точно так же Лаваль в настоящее время считает, что он спасает Францию, став другом человека, который учит детей, что Ницца, Савойя, Корсика и Тунис являются частями новой Римской империи.

– Как долго будет французская общественность довольствоваться этим курсом?

– Это не зависит от общественности, а зависит от Комите де Форж. Не так давно мой отец и я посетили Захарова, и я слушал, как они подробно обсуждали ситуацию. Их позиция не отличается от той, какая была в Германии. Я слышал, как Тиссен и Гугенберг объясняли её в те дни, когда они поддерживали вас: они хотели закона и порядка и убрать коммунистов. Во Франции сейчас есть сильное движение за народный фронт среди красных всех оттенков, а представители крупного бизнеса ищут любого руководителя, любое движение, любой союз, что сможет противостоять этому фронту. Они готовы делать бизнес с вами, если вы позволите им иметь долю рынков Восточной Европы.

– Не хотите ли передать этим людям сообщение от меня?

– Это будет не в ваших интересах, если я так сделаю. В этом случае я получу клеймо, и после этого они станут осторожны в разговорах в моём присутствии. Сейчас я американец, и, следовательно, нейтрален. Джентльмен бездельник, и мои вопросы наивны. Они говорят более свободно даже с моим отцом, так как он является человеком из их круга, и в ответ он рассказывает им, что они хотят знать об Америке. Вы должны понять мое отношение к моему отцу. Он ожидал, что я стану его помощником, и учил меня этому с детства. Он научил меня хранить все свои деловые секреты. Как торговец оружием он имел дело с людьми высокого ранга в разных странах. Для меня любой генерал был гостем, которого надо покатать на лодке, а любой посол был партнёром, которого я должен загонять в теннисе, с тем, чтобы тот сильно устал.

VII

Так болтал американский плейбой, жонглируя именами великих, как цветными шарами в цирке. Сказал ли он Герману Вильгельму Герингу то, что Геринг не знал до этого? Он надеялся, что не сказал. Но все, что он говорил, было верно. И в каждом случае Ланни указывал несколько различных источников, из которых он мог бы получить конкретную информацию. Он не говорил, что был близким другом Рамсея Макдональда, или сэра Джона Саймона, или Энтони Идена, или других. Он просто рассказывал забавные случаи, где фигурировали их личные особенности, или цитировал их, говоривших такие вещи, которые они и должны были сказать. Трудно было назвать, кого он только не слушал.

Он рассказал о переговорах по военно-морским ограничениям между Англией и Германией, которые считались самым охраняемым государственным секретом на данный момент. Он упомянул навскидку и как само собой разумеющееся двенадцать подводных лодок открытого моря, которые Германия строила в Вильгельмсхафене, несмотря на запрет Версаля и опровержения Вильгельмштрассе. А также тоннаж линкоров в процессе постройки. Конечно, Германия строит их против России, а не против Франции, по крайней мере, это было, во что Лаваль и его друзья хотели верить. «Это может быть иначе, когда вы будете готовы двинуться в Рейнскую область», – сказал с улыбкой плейбой, и жирный генерал не пытался отрицать или противоречить любому из этих нахальных и недипломатичных предположений. Генералу должно быть интересно, не говорил ли он это сам во сне. Или, возможно, американца консультировал польский медиум, который жил у них в доме, и о котором жена Ланни рассказывала жене Германа!

В результате Геринг понял, что заимел ценного друга и по абсурдно низкой цене. Ему пришло в голову, что может быть было бы разумно, сразу поднять цену. Он сказал: «Sagen Sie mal, Ланни, я думаю, что у вас возникли проблемы с остальными этими картинами. Слишком высоки цены?»

– Боюсь, что это так. Вы помните, я вас предупреждал, что сейчас ни у кого нет столько денег, сколько они имели десять лет назад. Только кроме вас, Герман.

Толстяк откинул голову. Это было действительно дерзко и сильно его позабавило. Он испытывал то, что заставляло царей в старину иметь придворного шута: скуку с низкопоклонством, приторный эффект лести, необходимость человеческой системы для придания некоторого нового аромата, какой-то остроты или резкости в социальном общении.

«Я хотел бы посоветоваться с вами», – сказал хозяин всей Пруссии, – «и у меня не будет никаких ограничений на ваши требования».

«Я искусствовед», – ответил американец, – «и я хочу найти покупателей для прекрасных шедевров».

– Ну, если вы этого хотите, то я снижу цену. Это поможет?

– Поможет, если вы хотите избавиться от них.

– Jawohl, предположим, я уменьшу цены на десять процентов на все картины. Или лучше на двадцать?

– Было бы разумнее не спрашивать меня об этом, так как я представляю моих клиентов, и мой долг получить для них самые низкие цены, какие смогу.

– Я готов на это. Вы продаете остальные картины за те цены, которые считаете справедливыми. Я хочу показать вам своё доверие.

«Вы очень добры», – сказал Ланни. – «Я не могу припомнить, чтобы какой-либо владелец картин, когда-либо так относился ко мне».

«Искусство прямо сейчас не мой главный интерес в жизни», – ответил жирный командующий. В его холодных голубых глазах сверкнул огонек, в эту минуту он казался человеком. Ланни должен был сказать себе: «Не забывай, что он убийца!»

VIII

В конце дня один из служебных автомобилей отвёз гостей обратно в Берлин, а утром Ланни был в бывшем дворце Йоханнеса Робина, представил свой банковский чек, осмотрел все три картины, и убедился, что их отнесли в его машину. Он получил другую драгоценную купчую, а также разрешения на выезд для себя и жены. Ирма предложила ехать сразу, но Ланни попросил остаться, чтобы взглянуть на одну из выставок картин. У Ирмы было приглашение на обед с последующей игрой в бридж, правила которой были международными и не менялись.

Так без четверти три Ланни въехал в Моабитский район, обогнув множество углов и убедившись, глядя в зеркало заднего вида, что по такому эксцентричному маршруту за ним никто не следовал. Он катил через один за другим каменные каньоны и бесконечные перспективы этих шестиэтажных многоквартирных домов, которые стали стандартом для наемных рабов в мегаполисах всего мира. Здесь они были чище и менее грязными, чем в любом другом городе, который посетил Ланни. А теперь в яркий весенний день цветы в оконных ящиках радовали взгляд. Никто, кроме нескольких детей, не обращал никакого внимания на тихо едущую машину, и не было никакой необходимости проезжать один и тот же квартал дважды. Все кварталы походили один на другой. Их отличали лишь таблички с названиями на углах, чтобы посторонний не мог ошибиться. То же самое было с людьми на улицах. Подавленные и стандартизированные существа, рабы машин, обитатели скал капитализма.

Поглядывая на часы на сидении рядом с собой, Ланни прибыл к знакомому углу минута в минуту в пятнадцать часов, так называли это время на континенте. Он искал глазами фигуру в сером ситцевом платье и маленькой черной шляпе, но не находил её. Он замедлил ход и посмотрел вдоль пересекающейся улицы, из которой она выходила раньше. Но её там не было, ни было её и на улице, по которой он ехал. Они сверяли свои часы, но, конечно, одни из них, возможно, дали сбой. Проехав несколько кварталов, он сделал правый поворот, и вернулся обратно к назначенному углу. Он снова посмотрел в разные стороны. Но, Труди там не было.

Он начал волноваться. Она всегда была точна до минуты, и он знал, что ничто не могло задержать ее от этой встречи, кроме серьёзной болезни. Они так тщательно согласовали все условия встречи, чтобы исключить возможность ошибки. Если она пришла слишком рано, то она, конечно, не ушла, его не дождавшись, или вернётся обратно. Возможно, она так и сделала, в то время как он делал свои круги. Так что он снова выехал на улицу, на этот раз делая левый поворот, чтобы проехать мимо других кварталов, избегая попадания на глаза лишний раз. Он просмотрел дорожные знаки, чтобы убедиться, что не было никакой ошибки. Он опять был на том же углу, прошло пятнадцать минут.

Он продолжил эту процедуру, следуя тем же путём, объезжая все четыре квартала, возвращаясь снова и снова. Он решил, что один из них должен был ошибиться. Труди, наверно, была на другом углу, где хотела передать документы. Он поехал на тот угол, повторяя свои объезды кварталов. Но тщетно. Он вернулся на первое место, и повторил свои круги вокруг кварталов. Теперь он высматривал не Труди, а штурмовиков или других нацистов в мундирах, полицейских, или бездельников, которые могли бы выдать свой интерес к автомобилю де люкс.

IX

Наконец, Ланни пришёл к неприятному убеждению, что Труди Шульц на эту встречу не придет. И ждать там больше нечего. Он сдался и поехал наугад на один из бульваров, чтобы там обдумать ситуацию. Что-то случилось с его коллегой-заговорщиком. Что-то серьезное, меньшее её бы не остановило. Она, возможно, попала в дорожную или какую-то другую серьезную аварию. Но гораздо более вероятным было то, от чего сердце Ланни зашлось в мучительном страхе, что гестапо схватило её!

Может быть, конечно, что они её искали, а она получила предупреждение и бежала. Она могла «спать на открытом воздухе». Эту фразу применяли подпольщики, когда они не могли вернуться домой или оставаться на одном месте в течение двух ночей подряд. Если бы так случилось с Труди, то она, несомненно, послала бы ему сообщение в Адлон. Она нашла бы слова, чтобы предупредить его об опасности, не вызвав подозрения даже у самого проницательного полицейского агента.

Конечно, если гестапо действительно схватили ее, то они будут мучить ее, пытаясь вырвать из неё секреты. Она, возможно, была в их руках в течение двух последних дней, и если это так, то во что превратилась её изящная и деятельная фигура. При мысли об этом на лбу Ланни Бэдд выступил холодный пот. У него закружилась голова, и поэтому ему пришлось остановить машину на Потсдамской площади и отвернуться от прохожих. Он думал только о Труди, а не о возможной опасности для себя. Он был уверен, что эта женщина скорее умрет, чем назовёт имя одного из своих друзей. Но потом он подумал: «Они могут схватить Монка тоже!» А затем: «Монк может быть их агентом!» Ни разу с момента их первой встречи Труди не упомянула этого человека, и Ланни понятия не имел, где он и что делает. Если он был шпионом, или если он уступил и проговорился, то и сам Ланни был в серьезной опасности. И вместо рассеянных блужданий по улицам Берлина, он должен хватать свою жену и вещи и мчать их стрелой к границе.

X

Еще раз любитель die schцnen Kьnste[70]70
  70 изящных искусств (нем.)


[Закрыть] столкнулся лицом к лицу с трагедией, которая постигла Германию. Один из самых цивилизованных народов мира попал в лапы этого чудовища, мечта этого сумасшедшего превратилась в реальность и приступила к искоренению и уничтожению всего гуманного и достойного, что было в шестидесяти миллионах немцев! Чтобы быть гражданином этой страны, нужно покориться и стать её рабом. Трудиться, обливаясь потом, и проливать кровь за неё, разделить с нею всю её мерзость и её преступления, разрешить ей забрать своих детей, исковеркать их души и превратить их в маленьких монстров по её подобию. Либо раз и навсегда пожертвовать своей безопасностью и спокойствием, стать загнанной дичью с затравленной душой. Знать, что зло преследует вас, идёт по вашим стопам день и ночь, скрываясь в вашем доме, подкупая ваших слуг, обучая ваших собственных детей доносить на вас и привести вас к гибели! Вы должны были жить, зная, что малейшая оплошность, одно неосторожное слово или даже взгляд, или ложь врага, уволенного сотрудника, недовольного слуги, соперника в любви или в бизнесе может бросить вас в подземелье и подвергнуть таким пыткам, что вы будете умолять о смерти!

Ланни вернулся в дни Фредди Робина, когда он ждал, боялся и представлял себе ужасные вещи, хотя реальность была ещё хуже. Надеясь на телефонный звонок или сообщение. Ожидания час за часом, день за днем того, что не собиралось приходить. Тогда, по крайней мере, можно было шепнуть Ирме. Они могли сесть в машину и вернуть привилегию нормальных человеческих существ говорить то, что они думали. Но теперь у него не было никого. Он должен был нести это бремя в одиночку, и даже большее, потому что ему надо было не дать жене догадаться, какие трудности он испытывает.

Сначала он подумал, что не выдержит. Он посадит Ирму в машину и расскажет ей всю правду, рассчитывая на ее прощение. Но он знал, что прощения не будет. Она рассказала ему, что думала, и чётко предупредила. Она выстрадала дело Фредди, потому что была должна. Потому что Фредди был братом зятя Ланни, и Ирму принимали в доме и на яхте отца Фредди. Это были узы, от которых нельзя отказаться, сколько бы вы их ненавидели и не любили. Но, чем Ирма обязана Труди Шульц?

Она встречала Труди два или три раза, скорее случайно. Раз на вечернем приеме в школе, где ей все не понравились. Второй, когда молодая пара художников была приглашена во дворец Робина, где они чувствовали себя не в своей тарелке. Ирме все оттенки розовых казались красным, а если Шульцы были не тем, то их обманули, как самого Ланни. Они навлекли этот нацистский террор, они «на него сами напросились», как это звучит на американском сленге. Теперь, если они хотят свергнуть германское правительство, то это их дело, и если Ланни хочет помочь им, это будет делом Ланни, но ни в коем случае это не будет делом Ирмы Барнс.

Нет, Ланни должен вернуться в отель и рассказать о картинах, которые он видел. Он должен придумать какое-то оправдание, чтобы остаться в Берлине, ибо он был полон решимости приехать еще раз на назначенный угол в двенадцать и пятнадцать часов. Что-то, возможно, произошло. Труди, возможно, упала обморок от недоедания. Она, возможно, упала и сломала лодыжку. Он должен просмотреть вечерние газеты в поисках сообщения о неопознанной молодой женщине, попавшей под такси или потерпевшей от рук бандита. Кроме того, он должен просмотреть тематические разделы газет и выбрать развлечения, которыми он сможет заинтересовать Ирму. Когда он вернулся в гостиницу, он должен был позвонить кому-то и назначить встречу для просмотра работ старых мастеров и попытаться получить на них цену.

Все эти действия должны уберечь его от мыслей, что ищейки генерала уже идут по его горячим следам, а палачи генерала уже точат ножи с искрами, вылетающими от точильных камней. Ланни Бэдд, который через силу принял гостеприимство в Каринхалле, теперь подумал: «Это жирная мразь может быть глядит на эти украденные отчеты и результаты допросов Труди!» Он подумал: «Я должен был застрелить этого сукина сына, пока я имел возможность». Но нет, это ничего бы не изменило, на самом деле. Другой способный нацист занял бы его место, и система стала бы еще более безжалостной и непреклонной. Нужно говорить правду об этом, кричать о преступлениях режима со всех публичных мест мира. Ну и что дальше? Ланни пытался заглянуть в будущее, но это было все равно, что пытаться заглянуть в жерло вулкана во время извержения.

XI

Когда он вернулся в отель, Ирмы там ещё не было, и у него было больше времени, чтобы привести себя в порядок. Он просмотрел свои списки и нашел картину, на которую он мог бы, возможно, получить цену. Если он её получит, то пошлет несколько телеграфных запросов и получит повод подождать ответов. Он возьмет Ирму вечером в кино, чтобы не раздражать её. Фильмы идут в темноте, и это было бы хорошо, потому что он мог закрыть глаза и думать о Труди, находящейся в руках гестапо. А Ирма не могла увидеть страданий на его лице. Если он вздрогнет при мысли о том, что может случиться с ним самим, то Ирма припишет это к событиям на экране.

Сообщений не было. Ничего не происходило. Ланни жил, как в одном из тех кошмаров, о которых всё известно, потому что они случались и раньше. Но в случае Фредди Робина он был в состоянии получить какую-то информацию от нелояльного нациста. Теперь этот нацист был мертв, и где он мог найти другого? В Германии не было человека, которому он мог бы назвать имя Труди Шульц без риска смертельной опасности не только для Труди и ее соратников, но и без риска лишить себя возможности сделать что-нибудь для дела Труди.

Ирма оказалась неожиданно покладистой в отношении дополнительных дней пребывания в Берлине. Она старалась быть внимательной и справедливой. Она пошла с ним посмотреть картины и согласилась, что они были прекрасными, хотя цена была высокой. Она была настолько высокой, что он не мог предложить её своим клиентам. Но он Ирме об этом не сказал, а сказал, что отправил пару телеграмм. Ожидание ответа займет день или два, мимоходом заметил он. И вот тогда его жена подняла шум. Действительно, задержки должны иметь какие-то ограничения. Она дала обещания своей матери, а также имела дела в Лондоне. «Я хочу, чтобы ты делал то, что тебе нравится, Ланни, но это не справедливо, превращать нас в рабов этого картинного бизнеса!»

Он сделал ошибку, выбирая картину, которая принадлежала человеку, пользующемуся хорошей репутацией, и который не был нацистом. Так Ирма могла утверждать, что в случае продажи, они, безусловно, могли рассчитывать на то, что картину отправят без обмана. «Господи, я готова гарантировать сделку. Я заплачу свои деньги, если этот человек обманет тебя!» А что он мог возразить? Он выпросил ещё один дополнительный день и обещал уехать утром послезавтра. И поэтому она уступила.

В конце концов, какой смысл оставаться там? Если возникнет вопрос о документах, то Труди сможет найти другой способ их переправки. Монк сможет привести их в Англию и отправить их Ланни по почте заказным письмом. А Ланни сможет направить их Рику таким же путём. Что касается тревоги, разъедающей его сердце, то с ней ничего не изменится ни в Лондоне, ни на Лонг-Айленде. Он даже перенесёт её легче, потому что ему не придётся лгать своей жене. А если он когда-нибудь получит письмо от Труди, или придумает способ, как спасти ее, то по-прежнему пароходы будут пересекать Атлантический океан, а придумать оправдание для возвращения в Берлин будет не сложнее, чем найти повод оставаться здесь теперь.

XII

Было ли это трусостью для социалиста уехать и оставить товарища в ее положении? Но это была работа Труди, сказал он себе. Она выбрала её для себя, четко представляя все риски. Она отказалась дать ему какие-либо средства связи с ней. Так что наверняка она не сможет винить его за то, что он не смог связаться с ней. Тем не менее, он будет продолжать тяготиться своей ролью принц-консорта при наследнице, сопровождающего ее на художественные выставки, и, лгущего ей, потому что она не позволяет ему иметь чувства социальной ответственности. Он сказал Труди, что он может достать деньги на дело только в мире денег и нигде больше. И Труди была рада такого рода помощи. Но всё это привело к следующему: пока она находилась в застенках гестапо, Ланни раскатывал в дорогих автомобилях, пересекал океан на роскошном лайнере и проводил лето в живописном поместье на Лонг-Айленде с несколькими десятками слуг, обслуживающих его. Нельзя найти оправдание такому разделению труда!

По-прежнему нет никаких сообщений. С тяжелым сердцем утром в день их отъезда Ланни собирал вещи. Он нарочно делал это долго, он ждал вторую почту. Нет необходимости в спешке, сказал он жене. День был ясный, они поедут быстро и успеют на вечерний паром в Хук-ван-Холланде. Он рассказал о новостях из Женевы. С первой почтой пришла открытка от Пита, и теперь Ланни читал вслух отрывок из утренней газеты, который показал, что Пит был прав. Комитет Лиги назначил подкомитеты, старое средство для отсрочки действия. Ланни развлёк свою жену разговорами о журналисте, который родился в Неаполе, вырос в Бруклине и пренебрежительно относился ко всем «макаронникам». Ирма интересовалась людьми и позволила себя обмануть.

Больше ничего муж не смог придумать. Их сумки были закрыты и унесены. Он спустился вниз и заплатил по счету в окне кассира. Он спросил у стойки, не было ли сообщений, но их не было. Автомобиль стоял у двери, сумки уложены, и Ирма появилась в ее неброском, но элегантном дорожном костюме, сознавая свою красоту спелой брюнетки, привлекавшую взоры всех мужчин и женщин, и осознавая это. Величественный высокий персонаж в ливрее открыл для нее дверь, а затем поспешил открыть ее дверцу автомобиля. Коридорные поклонились, Ланни последовал, щедро раздавая чаевые, выполняя одну из своих функций. Ирма заняла свое место, и Ланни обошел машину с другой стороны, чтобы сесть в неё, когда прибежал коридорный с письмом в руке. Ланни подумал: «О, Боже!» Его сердце вскочило ему под горло. Это был один из тех дешевых конвертов, которыми пользовалась Труди, и почерк был ее. Он поспешно открыл письмо и прочитал: