Текст книги "Широки врата"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 52 страниц)

Только Россия и Мексика были странами, проявляющие симпатии испанскому правительству. Первая из них была далеко, а в последней Ланни не знал никого и даже не представлял, как найти того, кому можно было бы доверять. Он подумывал отправиться в посольство Мексики в Вашингтоне. Но предположим, что там он столкнётся с каким-либо господином, симпатизирующим делу джентльменов, а не делу рабочих? То же самое может произойти, если он пойдёт в посольство Испании. Как иностранцу отличить агентов Франко от лоялистов?

Единственное, что он не мог позволить себе сделать, это привлечь к себе внимание. И слабость каждого его плана заключалось именно в этом. Вся область конфликта была в свете прожекторов, и те, кто попадал в эту область, сразу становился известным. Особенно это относится к внуку Бэдда, сыну Бэдд-Эрлинга и к вскоре разжалоемому принц-консорту. Как только он покажется в любом посольстве, либо штаб-квартире красных или розовых, авиазаводе или судоходной компании, мгновенно шпионы противника возьмут его след, а газетные репортеры осадят ворота Шор Эйкрс, а также виллу, которую арендует Ирма Барнс Бэдд в Рино.

Ланни находился в положении кролика в проволочной клетке: он шел по кругу, тыкаясь носом между двумя проволоками, а затем между следующими двумя проволоками, и так далее, пока он не вернулся туда, откуда он начал. Там просто не было никакого выхода. Тот, кто сконструировал клетку, был умнее, чем кролик. Ланни мог порвать со своим классом, с пятью из своих шести семей в Америке, всеми, кроме Ганси и Бесс. Он мог отказаться от своих источников дохода и информации, а также начать карьеру, как розовый или красный агитатор. Только на этой основе он может получить шанс, только шанс, покупки военного самолета и отправки его в Мадрид. Но, конечно, он не мог сделать это и остаться членом международных привилегированных классов. Он мог бы передать часть денег верному другу, такому как Джерри Пендлтон, и предложить ему выполнить за себя всю работу. Но сразу гестапо и ОВРА, секретная служба дуче, получит задание выяснить, откуда доверенный друг получил его деньги. И для Ланни было бы трудно на самом деле встретиться с ним или даже обменяться записками, находясь в центре внимания. Столкнувшись с этими проблемами, Ланни понял более четко позицию своего отца, и почему Робби сказал, что он рискует обанкротить Бэдда-Эрлинг Корпорэйшн, если продаст самолеты, которые будут использоваться в борьбе с фашизмом.

XIII

Расстроенный этим клубком проблем, путешественник вернулся в Нью-Йорк, где первым делом купил и прочитал розовые и красные газеты, полные последних новостей об Испании. Одной из новостей стало заявление Комитета по оказанию помощи Испании, созданного для поставки медикаментов и продовольствия для испанских рабочих, находящихся в бедственном положении. Обычный Красный Крест не обеспечивал надлежащего количества, так что это было для сочувствующих во всех странах за пределами Испании. Никаких лицензий не требовалось для отправки антисептиков, бинтов, консервированного молока и других пищевых продуктов. Они должны были сократить дефицит в Мадриде и Барселоне. Франко захватил сельскохозяйственные районы страны, в то время как у лоялистов были промышленные районы. Медицинские материалы могли бы спасти жизнь раненых и дать им возможность вернуться в строй. Так что это была своего рода военная помощь, в конце концов!

Таковы были доводы, приведенные на массовом митинге, который посетил Ланни. Один из выступавших был священником, пастором церкви, часто посещаемой людьми такого образа мыслей. Христианский джентльмен сейчас стал председателем комитета, и объявил то, что известно как «сбор пожертвований». Он, конечно, в ту ночь был в ударе, ибо, слушая его красноречие, Ланни Бэдд вдруг решил, что он собирается делать со своими деньгами.

На следующее утро он пошел в канцелярский магазин и купил несколько листов бумаги и несколько крепких манильских конвертов, один чуть больше другого. Он попросил на несколько минут пишущую машинку и напечатал адрес священнослужителя на большом конверте, пометив его: «Лично в руки только адресату». Кроме того, он написал записку: «Вложение должно быть передано Комитету по оказанию помощи Испании. Жертвователь желает остаться анонимным, обратный адрес на конверте фиктивный. Жертвователь будет в вашей церкви в следующее воскресенье утром и просит вас подтвердить получение пожертвования на этой службе, пожалуйста, прочтите проповедь на тему «Вырождение христианской религии в Испании и какое бедствие она принесла испанскому народу».

Ланни отправился в свой банк в Нью-Йорке и обналичил чек Гарри. Он получил двадцать пять новых, гладких и блестящих тысячедолларовых банкнот[155]155
  155 Банкноты достоинством $500, $1 000, $5 000, $10 000 тогда действовали и сейчас продолжают действовать, но изымаются из обращения, становясь раритетными. Бонистическая (нумизматическая) стоимость таких купюр выше номинала.


[Закрыть] и сунул их в нагрудный карман. Посмотрев вокруг, чтобы убедиться, что за ним не следят, он вошел в ближайший почтамт, завернул банкноты в несколько листов бумаги и запечатал их в меньший конверт, а тот запечатал в больший. Большой конверт он надлежащим образом зарегистрировал, дав имя отправителя Джон Т. Джонс, 47634 С. Холстед-стрит, Чикаго. Он надеялся, что это было достаточно далеко, чтобы обнаружить его фиктивность! Письмо было направлено заказным с обязательным вручением адресату. После этого он ушел, посмеиваясь при мысли о шоке, который получит этот достойный священнослужитель.

XIV

В тот же вечер, в Шор Эйкрс, блудный сын позвонил в дом своего отца, сказав: «Робби, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение. Я приглашаю тебя и Эстер пойти со мной в церковь в следующее воскресенье утром в Нью-Йорке».

«Это одна из ваших социалистических церквей?» – осведомился долготерпеливый и ожидающий всего отец.

«Ты можешь называть её так», – ответил сын, – «но не это является причиной, почему я приглашаю вас. Это очень личная причина, которую ты поймешь, когда будешь там. Это небольшое одолжение, но это весьма важно для меня».

«Уж не планируешь ли ты войти в социалистическое духовенство?» – спросил Робби с тревогой, ибо на самом деле он никогда не знал, чего ожидать дальше.

– Приезжай и узнаешь.

Церковь была очень похожа на Первую Конгрегациональную Ньюкасла, и публика была такой же без видимых признаков «радикализма». Робби пришлось отказаться от гольфа и завтракать в семь тридцать, чтобы попасть туда, так что это действительно было довольно большое одолжение. Ланни ждал на крыльце, и все трое пошли и слушали молитвы и песнопения так же, как у себя дома. Эстер всегда было трудно залучить своего мужа в церковь, поэтому она была благодарна за это, но в то же время ей было интересно, что можно было бы ожидать.

Проповедник взошел на кафедру и начал следующим образом:

«Мои друзья, сегодня моей темой будет «Вырождение христианской религии в Испании и какое бедствие она принесла испанскому народу». Я выбрал эту тему по просьбе джентльмена, который обещал быть сегодня здесь на службе. Я никогда не видел этого джентльмена и не знаю его имени, но он заплатил высокую цену за свою просьбу. Как большинство из вас, несомненно, знает, я стал председателем Комитета по оказанию помощи Испании, а недавно я выступал на массовом митинге в котором я призвал к сбору пожертвований на покупку предметов медицинского назначения, так сильно необходимых осажденному испанскому народу. На следующее утро курьер принес в мой дом заказное письмо с вручением адресату, и когда я открыл его, то нашел там анонимную записку вместе с двадцать пятью хрустящих тысячедолларовых купюр. Я повторяю, чтобы вы смогли поверить своим ушам, двадцать пять тысяч долларов наличными, чтобы помочь спасти жизни раненых испанских солдат и накормить их жен и детей. Ничего подобного не происходило в моей жизни раньше, и я хотел бы отметить это пожертвование и поблагодарить неизвестного дарителя от глубины моего сердца. Я буду следить за тем, что его великодушие стало известно народу Испании, с тем, чтобы они могли понять, что есть еще верующие в свободу и настоящую демократию в американской республике, а также, что героические испанские бойцы не брошены в час ужасного испытания». Ланни и его родители слушали правду об Испании, которую он хорошо знал, но которую его родители никогда не слышали раньше. Когда всё закончилось, и они вышли, Робби сказал: «Я всё понял, сынок. Спасибо, что пригласил меня». Эстер была глубоко тронута, и воскликнула: «Это было мило с твоей стороны, Ланни. Твой отец извлечёт из этого пользу, даже не подозревая об этом».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
O freude, habe acht! – О, радость, тише![156]156
  156 Из Германа Куниберта Неймана: O Freude, habe Acht! О, радость, тише!


[Закрыть]

I

Ланни угомонился на Шор Эйкрс и посвятил время детскому воспитанию. Он играл на фортепиано для своего маленького ребёнка и учил ее танцевать. Показывал ей приёмы плавания в крытом бассейне и следил за ее ездой на пони по поместью. Он заставил ее говорить с ним по-французски и напомнил ей о той прекрасной стране, о которой она начала забывать. Он был достаточно осторожен и включал бабушек в некоторые из этих дел, всегда обоих, не выделяя фаворитов. Между делом он читал, что происходит в мире, и временами выходил в большой город, где открывались новые шоу, и где человеческая жизнь бродила и плодилась, как в бочке месиво.

Из этой бочки выходило что-то новое, но никто не мог понять, что это такое. Новые виды аэробных бактерий роились там и вели войну со старыми знакомыми видами. Некоторые мастера варки были уверены, что новые виды были лучше старых, а другие были уверены, что они ядовиты. При варке пива или из винных бочек поднимаются непрекращающиеся пузыри. Так из этого человеческого брожения исходил пар идей, шум споров и несчетные миллионы печатных и произнесенных слов. Люди кричали друг на друга на углах улиц, они нанимали залы, обличали и бушевали, а тысячи других мужчин и женщин приходили аплодировать или освистывать по их желанию. В дневное время большинство из них должны были работать, но многие спорили даже рабочее время, а некоторые сумели в спорах найти себе работу. Их называли «агитаторами», и они зарабатывали себе на жизнь, произнося речи, печатая газеты или организуя других для протестов.

Часть большого города, известная как Йорквилл, лежала к востоку от Центрального парка. Там в большом количестве жили немцы, и там нацисты кричали, маршировали и продавали свои газеты. Южнее был район многоквартирных домов, сдаваемых в аренду, известный как Маленькая Италия, где фашисты делали то же самое. Сразу к востоку от площади Юнион-Сквер у коммунистов была своя штаб-квартира в старом здании завода. Рядом находился центр социалистов в школе Рэнд, а дальше размещалась газета еврейских социалистов с большим количеством читателей, чем было евреев во всей Палестине.

Теперь все эти группы устремили свои глаза на Испанию. Они следили с напряженным вниманием за ходом войны, и параллельно этому за пропагандистской войной по всему городу. Когда приходил большой немецкий пароход с нацистской пропагандой на различных языках, или когда он уходил груженный оружием в Португалию, красные устраивали демонстрации, а нацисты нападали на них с дубинками. Полицейские, многие из которых были ирландцами и ярыми антикоммунистами, стояли и наслаждались шоу. Мэр города, частично еврей и наполовину итальянец, не так давно был социалистом, и красные газеты осудили его как ренегата. А делегации рабочих призывали его обеспечить соблюдение закона.

Ни одна из сторон в этой борьбе не довольствовалась словами. Обе знали, что настало время для действий, и обе открыли то, что было в действительности вербовочным пунктом для каждой из сторон. Закон запрещал привлекать людей на службу в иностранные армии, но ничего не запрещало людям ехать, куда они пожелают, и не было никакого запрета против предоставления им информации и консультаций или даже средств, чтобы помочь им в пути. В Мадриде были организованы Интернациональные бригады, аналог иностранного легиона Франко. Молодые немцы, молодые итальянцы, оказавшись в изгнании, на чужой земле имели шанс попасть в страну их врагов, и они приходили ротами и взводами. Вся Нью-Йоркская пресса, которую называли радикальной, была полна их деяниями. Ланни делал вырезки и направлял их Рику. Когда он получил письмо от Рауля, полное новостей, он сделал копии и послал их не только Рику и Труди, но и, анонимно, в газеты, которые могли бы их напечатать. Временами он посещал митинги, не привлекая к себе никакого внимания. Как преступник возвращается на место своего преступления, так и он вернулся в церковь, где он заказывал проповедь. Когда один из церковных служителей выбрал его в качестве перспективного прихожанина и спросил его, не хочет ли он присоединиться, тот ответил: «Я чужой в городе» и улизнул.

II

К концу октября Ганси и Бесс вернулись к себе домой, и Ланни с ними провел несколько дней. Они стали идейно ближе, чем раньше. Во время войны различия кажутся менее важными, чем согласие. Ланни рассказал историю о своих приключениях, и Бесс спросила: «Как ты думаешь, они примут нас в Мадриде?»

«О Боже!» – он сказал. – «Они отдадут вам ключи от города».

«Мы с них не стали бы брать деньги», – добавил Ганси.

«У них есть много денег», – ответил собеседник. – «Им не хватает самолетов и танков». Он добавил: «Я думаю, что я возьму Альфи и его приятеля, когда они закончат свое обучение. Итак, мы можем встретиться там».

В это время войска генерала Франко сняли осаду Толедо и собирались двинуться на север в сторону Мадрида. Бесс сказала: «Нам лучше бы поторопиться, а то мы можем опоздать». Ее муж воскликнул: «О, Боже!»

Они были за пять тысяч километров от опасности, но содрогались при мысли о бомбах, падающих на дома цивилизованных и просвещенных людей. Они сидели перед камином в удобном старом доме, но их спокойствие нарушали мысли о товарищах из десятков стран, лежащих в продуваемых ветром окопах Гвадаррамы. У них были деньги в банке, известность и друзья, искусство, которое они любили и лелеяли, но они не смели позволить себе пользоваться этими благами, потому что цивилизация, в которой они выросли, дрожит на грани страшной пропасти. Какие гарантии могут быть для любого цивилизованного человека в любой части мира, когда бандитам разрешили захватывать ресурсы одной страны за другой, убивать всех свободомыслящих людей и заставить всех наемных рабов производить оружие массового уничтожения? Самолеты и бомбы, чтобы разрушать города, подводные лодки, чтобы торпедировать пароходы, чудовищные танки, чтобы утюжить поля, давить людей и разрушать все на своем пути! Вы хотели выйти и ударить в тревожный колокол, но кто услышит его? Это был мир полуслепых людей, которые выбрали религию полной слепоты и допускали к власти и ответственности только тех, кто ничего не мог видеть и не разрешал никому рассказывать о том, что лежит у них перед носом.

III

Ланни сел на пароход в Англию, потому что там у него был картинный бизнес, и Альфи написал, что его подготовка была близка к завершению. Ланни хотел увидеть Рика и рассказать ему эту новость, также попытаться помочь Нине в период страданий. Когда человек приобретает друзей, он получает не только радости, но и горести, и он должен вкусить горькое со сладким. Особенно, когда выбираешь своих друзей среди тех, кто сам обрекает себя на неприятности.

Для английского парня, наследника титула и прекрасной старой усадьбы, чуткого и интеллигентного, на самом деле не было никакой надобности бросить все эти блага посреди многообещающей университетской карьеры, отправиться в чужую страну и заняться самым опасным и нервным делом, известным, как управление боевым самолетом в бою. Но некоторые англичане такие. Везде, где есть несправедливость в мире, можно найти несколько англичан, противостоящим ей. Даже когда эта несправедливость вызвана их собственным правительством, они поднимают свои голоса в знак протеста и выигрывают вердикт истории и сохраняют доброе имя своей страны.

Здесь был этот высокий и стройный парень, не особо сильный, но для того чтобы справиться с самолетом, не нужна физическая сила. Он загорелся своим делом. В конце концов, он должен был сделать что-то, вместо того, чтобы просто сидеть и жаловаться, в то время как весь мир катится к черту. У него было четырнадцать лет, за которые можно научиться ненавидеть фашистов. Это означало, что он начал очень молодым. Но в этом доме передовых интеллектуалов все начинали рано. Альфи ничего не говорил о своих шансах вернуться, и другие члены семьи тоже, но, конечно, они знали, что шансы были невелики. Никто не говорил героических слов. Альфи сказал: «Англия рано или поздно будет драться с ними, а некоторые из нас могут начать действовать сейчас».

Он говорил только о технических особенностях новой профессии, которой обучается. Он смаковал проблемы баллистики и аэронавтики. Обтекатели, клапаны двигателя из вольфрама, полые и заполненные нитратом калия и нитратом натрия для отвода тепла. Удельная нагрузка на крыло, он летал на истребителях с соотношением выше тридцати. Он обсуждал октановые числа, которые были высокими, и все время повышались. Он спросил Ланни об американских военных самолетах. Боинг, который вырвался вперёд других, а потом Дуглас, который, казалось, превзошёл Боинга, и теперь Бэдд-Эрлинг, который оставил их всех позади.

Ланни рассказал печальную историю своей неудачи с Робби. Но не надо жалеть ни о чём. Семья знала о Робби, задолго до рождения Альфи. Альфи сказал своему другу, чтобы тот не волновался. Он был уверен, что испанские правительственные силы будут иметь много хороших самолетов. Он летал на многих различных типах самолётов и мог справиться с любым. Он также освоил работу механика, ибо в условиях военного времени, никогда не знаешь, когда могут возникнуть чрезвычайные ситуации. Альфи хотел добраться до Мадрида, и если ему это удалось бы, то его командиром был бы майор Игнасио де Сиснерос, муж Констанции-де-ла-Мора. Альфи хотел бы знать, что она говорила о своем муже или о самолетах, на которых он летал. Жаль, что Ланни провел столько времени в Прадо, вместо того, чтобы посещать аэродромы и узнать, что у них там было. Ланни сказал: «Они не были расположены показывать что-нибудь незнакомым людям».

Когда выходные закончились, Ланни взял небольшой автомобиль Нины и повёз парня за восемьдесят километров в частную авиационную школу, где тот проходил обучение. Там было лётное поле с ангарами и группа молодых парней, среди которых был коренастый и рыжеволосый парень, который был партнером Альфи. Они использовали совершенно новый жаргон, который нужно было переводить любому постороннему, будь он американец или англичанин. «Ощущение» места напомнило Ланни учебный лагерь на равнине Солсбери, куда Робби возил его и Рика летом 1914 года за несколько дней до начала великой войны. Самолеты стали в три раза быстрее, чем те старые бипланы «ящики» из дерева, проволоки и холста, но дух пилотов остался тем же. Ланни вздрогнул, когда он увидел, как близко ситуация в мире напоминала тот день, когда они узнали об убийстве австрийского эрцгерцога и эрцгерцогини. Государственные деятели Великобритании были почти все из «старой банды», и достаточно научились с 1914 года терять силу духа и были готовы уступить каждой угрозе войны.

IV

В одном из ангаров стоял двухместный учебный самолет, и Альфи спросил: «Хотите пойти со мной». Ланни ответил: «Конечно». Он летал на Бэдд-Эрлинге у себя дома, и в сравнении с ним все остальное должно быть проще.

Самолет выкатили, и пока разогревался двигатель, он надел тяжелый летный костюм и парашют, который требовался по правилам. Альфи проверил датчики, и они пристегнулись и надели шлемофоны. У пилотов имелся телефон, чтобы говорить друг с другом, даже когда они находятся рядом. В бою нельзя отрывать глаз от цели, даже на время, чтобы крикнуть слово в чье-то ухо. Двигатели начали реветь, и самолет двинулся. Он набрал скорость и изящно поднялся, и вскоре они летели над сельской местностью Хартфордшира, а Альфи показывал особенности ландшафта, что было частью его задачи, которая состояла в изучении местности на фотографиях и картах, а затем распознавании её с воздуха.

Было очень приятно сидеть и общаться, пока совершалось действие, которое было мечтой человечества в течение двадцати или тридцати веков, или, возможно, с того времени, как первый человек увидел орла и ястреба, летающих с восхитительным изяществом и заманчивой легкостью. Альфи сказал: «Мне никогда не надоедало заниматься этим и учиться этому». Ланни ответил: «Давай», потому что он знал, что эта роскошь обходится недёшево.

Самолет начал подниматься, и в ушах пассажира появилось шипение. Пилот сказал: «Не разрешайте мне поднимать вас слишком высоко, я привык, вы знаете». Ланни подождал, пока не понял, что могут выдержать его барабанные перепонки, а потом сказал: «Прошу пощады!»

Они выровнялась на высоте трех километров, и там было явно холодно, даже в лётном костюме. Альфи спросил: «Попробуем потерю скорости?» Ланни знал все об этом, что это самый страшный несчастный случай, который может произойти с самолётом. Он начинает заваливаться и рушиться вниз, выходя полностью из-под контроля, если пилот не знает трюка. Но боевые пилоты должны знать каждый трюк, и этот особенно, поскольку он является средством ухода от преследователя, чтобы исчезнуть в мгновение ока из поля зрения. Ланни спросил: «Ты пробовал его на этом самолете?» И когда его друг ответил: «Много раз, и вот что я придумал», в ответ тот сказал формулу, которую его страна дала миру: «ОК».

Так вдруг самолет на половину перевернулся и стал скользить боком. Сначала не поймешь, что падаешь, потому что земля была далеко. Потом понимаешь, что земля быстро приближается, а воздух давит на барабанные перепонки, и кровь чувствуется в венах. Инстинктивно пилот будет упорно тянуть ручку управления, потому что это обычный способ выровнять самолёт, но теперь ручка управления не будет двигаться. И чем сильнее её тянуть, тем хуже будет обстоять дело. То, что нужно сделать, это перейти в пикирование, набрать скорость и еще больше скорости, и если есть достаточно высоты, то можно выйти из пике. Ланни сжал руки и постарался не пугаться. Он знал, что если умение его друга подведёт, то бояться долго не придется. В его ушах начался потрясающий рев, и когда самолет начал выравниваться, то в глазах его почернело, и он упал на свое место и не почувствовал посадки. Когда он снова открыл глаза, у него кружилась голова, а все предметы были размыты. Он услышал голос своего молодого друга в большой тревоге: «О, Ланни, я не должен был делать этого!» Он сразу же понял, что вернулся на английскую землю и обязан изобразить улыбку на своём лице. Он сделал усилие, и заметил: «Это довольно любопытно, примерно так же, как принимать обезболивающее».

«О, какой я дурак!» – воскликнул парень.

«Совсем нет», – быстро ответил Ланни. – «Интересный опыт, и я рад, что получил его».

– «Вы просто не привыкли к этому. Я готовился к этому постепенно, и мне следовало бы почувствовать разницу». Ланни увидел, что Альфи пытался сохранить лицо своего друга в присутствии прибежавших механиков и курсантов.

Теперь американцу следовало играть в соответствии с правилами. Поэтому он сказал: «Теперь я знаю, что вы чувствуете, ребята, когда вы уходите от мятежников». Здесь были те, которые получали свою подготовку для той же цели, что и Альфи, и Ланни был им представлен. Некоторое время он сидел и слушал разговоры о разных самолётах и как они ведут себя при пикировании. Он был рад, что ему не нужно было двигаться, пока он не был уверен, что его ноги не пришли в норму, и что он не устроит спектакля окружающим.

V

Вернувшись в Париж, Ланни получил автомобиль и поехал к Труди. Они обменивались осторожными письмами, в которых их работа упоминалась, как «эскизы». Ланни написал, что Командор нашел приятное место жительства в Питсбурге. Труди, в свою очередь, заявила, что один из людей, которые занимался продажей ее художественных работ, попал в серьезную аварию.

Ланни прибыл в её студию в конце дня, и первый вопрос был об этом деле. Человек, о котором шла речь, бывший школьный учитель и социал-демократ, теперь беженец, зарабатывающий себе на жизнь переводами в Париже, исчез. Этим было сказано все. Он попрощался вечером со своим другом в кафе и пошёл к себе на квартиру, но туда не прибыл. Прошло более двух недель, а французская полиция не смогла найти никаких его следов.

Для Труди это было очевидно, что гестапо напало на след этого человека и убрало его. Таких случаев было несколько, и не только во Франции, но и в Швейцарии, Австрии, Чехословакии – во всех странах, граничащих с Нацилэндом. Труди подозревало Сюртэ Женераль, замешенной в этом деле. Она сама держались в стороне, но друзьям пропавшего человека в полиции сказали, что он, возможно, упал в реку, или покончил с собой, или бежал с какой-либо женщиной, или прятался от долгов. Они были мастерами оправданий, когда хотели избежать неприятностей от дерзкого и опасного соседа. Этот случай отличался, сказала Труди, от того, когда исчез русский генерал, видный деятель белогвардейского движения, и было подозрение, что он стал жертвой ОГПУ!

Серьезный вопрос для Труди, потому что она может стать следующей. Она могла только сказать, что ее встречи с пропавшим человеком были тщательно замаскированы, и они никогда не обменивались никакими записями. У нее были и другие связи, и работа продолжалась. Она будет делать всё, как раньше, пока она жива, и до тех пор, пока будут средства. Это адресовалось, конечно, к Ланни. Он рассказал ей о своей поездке и что он сделал с деньгами, вырученными от продажи Командора. Она была разочарована Бэдд-Эрлингом, слышав столько чудес, какие он мог сделать в Испании.

Печальные новости из этой измученной земли! Итальянцы высадили около ста тысяч солдат, и генерал Франко шел четырьмя колоннами на Мадрид, почти не беря пленных. В то же время фарс «невмешательства» продолжался. Страны встречались на одной конференции за другой, нацистские и фашистские делегаты с их обычной наглостью отрицали все, обращая все обвинения на «большевистских евреев». Поскольку Комитет не будет принимать жалобы на нарушения от испанского правительства или частных лиц, то единственной поступившей жалобой была жалоба от правительства Советского Союза. Это правительство объявило о том, что если нарушения нейтралитета не прекратятся, оно будет считать себя вправе продавать оружие правительству лоялистов. Так что гражданская война в Испании распространилась в прессе и в эфире, став гражданской войной Европы.

VI

В разгар такой борьбы и опасности казалось предательством думать о своих собственных проблемах. Но Ланни прожил большую часть своих лет, ему исполнится тридцать семь через несколько дней, в истерзанной войной или под угрозой войны Европе, и он научился не думать о неприятностях. Он позволил Труди сказать все, что она должна была сказать, и когда наступила пауза, он спросил: «Ну, вы подумали о нас?»

Она подумала и была готова к этому вопросу – «Ланни, как я могу думать сделать любого человека счастливым, когда я должна жить жизнью, какой живу, когда могу исчезнуть с улицы каждую ночь?»

«Вы должны оставить это мне, дорогая», – ответил он. – «Я единственный судья моему собственному счастью».

– Я не могу отказаться от этой работы, вы знаете.

– Вы когда-нибудь слышали, что я это предлагаю?

– Нет, но я думала –

– Это не то, о чём я просил вас подумать, дорогая Труди. Вы собирались решить, считаете ли вы себя вдовой.

Шансов уклониться больше не было. Она колебалась некоторое время, а затем пробормотала: «Я решила, что я вдова»

Это была несколько необычная прелюдия сексуальной активности, но это был особый случай, и Ланни был особым любовником. Они сидели на двух не очень удобных стульях в метре друг от друга, и он не сделал ни одного движения к ней, но посмотрел ей прямо в грустные голубые глаза и нежно улыбнулся. Она была одета в блузу живописца, которую она плохо отмыла для его прихода. Как всегда она заплела свои кукурузного цвета волосы и свила их в пучок сзади. Она не носила никаких украшений, и её характеризовали только тонкие и нежные черты лица и устремлённый взгляд глаз, как летнее небо.

Отвечая этим глазам с откровенностью, Ланни начал свою небольшую речь на самую древнюю тему:

«За всю мою жизнь у меня было четыре любовные связи, Труди. Я узнал кое-что от каждой из них, и это может пойти вам на пользу. Любовь является одним из драгоценных даров природы. А мы в нашем безумии часто делаем все возможное, чтобы этот дар испортить. Мы портим его суевериями и табу, тщеславием, жадностью, эгоизмом и обычной тупой глупостью, тем же самым, что разрушает большинство других жизненных благ. Ханжи и фанатики отвергают с презрением чувственную любовь, у цивилизованных людей любовь в подавляющем большинстве случаев происходит в сознании. Это то, что вы считаете любовью, а также то, что считает другой человек. Вот почему я так долго ждал, чтобы позволить вам принять решение».

«Вы очень добры, и я благодарна», – заверила она его.

– Вполне возможно, что молодые люди могут без памяти влюбиться в лицо или даже в лодыжку, но когда мы взрослеем, мы принимаем идеи серьезно, и я считаю, что мы не можем любить человека, который не разделяет нашу веру. То есть то, что сломало мой брак, я просто не мог принять точку зрения Ирмы, и она не могла принять мою.

– Я понимаю это, Ланни, но вы уверены, что вы не впадаете в другую крайность? Сейчас наши идеи полностью совпадают. Но я так чужда вашему миру, что не знаю, как жить в нём.

– Я не думаю, чтобы я когда-либо захотел, чтобы вы жили в нём. Я вхожу в него, чтобы получать деньги или информацию, а в противном случае я сомневаюсь, что я когда-нибудь вернусь.

– Вы действительно так думаете? А ваша маленькая дочь, к примеру?

– Я много думал о ней в этой поездке. Она милая, и я глубоко привязан к ней, но было время, когда я чувствовал те же эмоции к моей сводной сестре. Она была таким веселым и восхитительным ребенком. Я играл музыку для нее и танцевал с ней, и думал, что такое чистое счастье продлится всю жизнь. Но в этой поездке я был рад, что её там не было, потому что она принадлежит мужчине, которого я презираю, и мне было бы неприятно делать вид, что я уважаю его и даже могу терпеть его мнение. Я сомневаюсь, что смогу жить в Бьенвеню, если там будут Марселина и ее муж. И, естественно, я боюсь, что то же самое разочарование меня постигнет в связи с Фрэнсис. Она будет воспитываться ее матерью и двумя ее бабушками, и если этот мир останется тем же, то она станет женой какого-то шикарного молодого сноба, чей разговор заставит меня заткнуть уши. Разве вы не видите, почему я хочу построить жизнь на основе моего собственного образа мышления?